Книжные тайны, загадки, преступления

Святополк Окаянный, Ричард III, Борис Годунов… Что объединяет этих людей? Репутация венценосных злодеев, чей путь во власть отмечен кровавыми преступлениями.

Впрочем, если рассматривать их как обычных властолюбцев, будет очевидно, что действовали они вполне в духе своего времени. Вся история человечества наполнена леденящими душу историями убийств, ослеплений и пленений разных претендентов на тот или иной престол, причем чаще всего к этому оказывались причастны их не менее честолюбивые родственники. И хотя все страшные деяния описаны в хрониках, летописях и исторических трудах, в народной памяти почему-то далеко не за всеми венценосными злодеями закрепилась дурная репутация. А кому-то повезло меньше, их имена навеки покрыты позором, причем далеко не всегда заслуженно.

И вот вам пример того, как литература влияет на наше представление об истории.

Кто убийца, или Древнерусский детектив

По поводу самой знаменитой нашей летописи — «Повести временных лет»(начало XII века) большой знаток древнерусского летописания А. А. Шахматов (1864–1920) в свое время сказал: «Рукою летописца управляли политические страсти и мирские интересы».

Сама «Повесть» не раз редактировалась по велению киевских князей. Сегодня историки почти всегда могут назвать причины, которыми руководствовался тот или иной правитель, отдавая очередное указание. Но даже спустя тысячу лет они не способны с полной уверенностью сказать, кто же на самом деле убил сыновей князя Владимира I Святославича — Бориса и Глеба.

«А разве это неизвестно?» — воскликнет читатель, знакомый с историей Киевской Руси. Ведь в летописной повести, а также в житийном цикле о гибели братьев ясно сказано: во время ожесточенной междоусобной войны, разгоревшейся в 1015 году вокруг киевского престола после смерти великого князя Владимира, сыновья его Борис и Глеб пали жертвой преступного заговора своего брата Святополка.

Историками доказано, что рассказ об их гибели (в летописи он называется «Об убиении Бориса») — более поздняя вставка. Как и когда он попал в «Повесть временных лет»? Есть мнение, что его источником стало анонимное «Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе», написанное примерно в 1072 году — почти одновременно с их официальной канонизацией[36].

Итак, после смерти князя Владимира один из его сыновей — князь Святополк (вероятно, неродной, но признанный Владимиром после женитьбы на его матери), захватил великокняжеский престол и замыслил убить своих братьев, чтобы единолично «принять власть русскую».

Первой жертвой стал ростовский князь Борис, любимый сын Владимира. Последний незадолго до своей смерти послал сына с дружиной против печенегов. Когда до Бориса дошла весть о смерти отца, его дружинники предложили немедленно начать борьбу за отцовский престол. Но Борис заявил, что не будет претендовать на Киев, так как почитает своего старшего брата Святополка вместо отца. Услышав это, дружина покинула князя, а сам он остался со слугами в степи оплакивать родителя.

С этого момента события в «Сказании» развиваются вопреки логике и здравому смыслу. Казалось бы, Святополк должен радоваться: главный соперник сам отказался от власти и остался без дружины. Но вместо того, чтобы начать борьбу с реальными противниками (например, с Ярославом), Святополк все свое внимание и энергию направляет на уничтожение Бориса.

Он посылает последнему письмо, в котором обещает заменить ему отца, затем направляется в Вышгород, где подговаривает местных бояр убить Бориса. Здесь рассказ достигает наибольшего драматизма. Убийцы, приблизившись к лагерю Бориса, слышат, что он, несмотря на глубокую ночь, бодрствует — поет церковные гимны, зная, по словам автора, что его «хотят погубити». После завершения долгих и пространных молитв, которые продолжаются всю ночь и утро, убийцы поражают князя и его слуг копьями. Тело князя они заворачивают в шатер и везут к Святополку. По пути еще дышащего Бориса добивают посланные Святополком варяги.

Но Святополк не удовлетворен пролитой кровью, он хочет уничтожить остальных братьев. Однако опять выбирает незначительных соперников — Глеба и Святослава, не играющих существенной роли в борьбе за власть.

Как и в истории с Борисом, новые жертвы смиренно принимают свою участь.

Глеб, получив от Святополка лживое послание о том, что отец болен, отправляется в Киев с небольшой дружиной. По дороге останавливается в Смоленске. Сначала к Глебу прибывает посланник от Ярослава, который, зная о гибели Бориса, предупреждает князя об опасности. Но Глеб, как и старший брат, вместо того чтобы спасаться от врагов или защищаться, принимается неспешно оплакивать своих родственников и молиться за них. Тем временем в Смоленск приходят люди Святополка и убивают князя. При этом непонятно, где была в это время дружина Глеба.

Следующей жертвой Святополка стал Святослав. Узнав о злодеяниях киевского князя, он попытался убежать в Венгрию, но слуги Святополка настигли его в Угорских горах[37].

Третье преступление Святополка изложено почти в протокольном стиле, без канонических житийных витиеватостей, придающих Святославу ореол мученика. И это понятно, ведь его, в отличие от Бориса и Глеба, в будущем не причислят к лику святых.

Но убийца правил недолго. За смерть братьев решил отомстить Ярослав, впоследствии прозванный Мудрым. На реке Альте он дал бой «братоубийце Каину». Войско Святополка было разбито, а сам князь бежал в Польшу.

По дороге он впал «в смятение ума». «Бес на него напал, — объяснил автор «Сказания», — и расслабло его тело так, что не мог на коне сидеть». Несли Святополка на носилках, и ему постоянно чудилась погоня. Так и умер он в муках где-то между Польшей и Чехией, а от могилы, по уверению книжника, до сего дня исходит смрад.

Ярослав же принял киевский престол и повелел найти тела благочестивых Бориса и Глеба (Святослав такой чести не удостоился). Тела убиенных братьев, как и полагается великомученикам, оказались нетленными. Похоронили их в Вышгороде, а на могилах «приходящие из всех стран черпают безвозмездное исцеление».

Но стоит ли безоговорочно верить автору «Сказания»? На протяжении ряда веков сочинения о гибели Бориса и Глеба не подвергались сомнению. И лишь в начале века XX эта история была переосмыслена.

Как всегда, встал вопрос: «Кому выгодны совершенные убийства?» Действительно, а кому была выгодна смерть братьев? Почему Святополк вел себя так нелогично, устраняя конкурентов на пути к киевскому престолу?

Ярослав Мудрый

Современные исследователи реконструировали события тысячелетней давности. В результате получилось, что наиболее вероятным организатором убийств Бориса и Глеба является сам Ярослав.

Все знают Ярослава как выдающегося политического деятеля, чьи заслуги в градостроительстве, просвещении, укреплении международного статуса Киевской Руси трудно переоценить. Но насколько он был щепетилен в выборе средств политической борьбы?

Известно, что еще при жизни Владимира Ярослав был готов выступить против отца с оружием. А в 1036 году, обеспечив себе полную власть на Руси (за исключением Полоцкого княжества), отправил в темницу своего единственного оставшегося к тому времени в живых брата Судислава (тот просидел в заключении 24 года!).

Академик Б. Рыбаков[38] обратил внимание на то, что имя этого князя, превознесенного в летописях, в народных преданиях никак не отразилось: «Не удивительно, что народ совершенно обошел молчанием своеобразную фигуру хромоногого, трусливого, но властолюбивого князя, опиравшегося на наемное войско и готовившего народу суровые статьи княжеского закона. Имени Ярослава нет в былинах».

Любопытно и то, что среди многочисленных сыновей и внуков Ярослава нет ни одного с именами Бориса и Глеба, а также их христианских патронов Давида и Романа.

Итак, если согласиться с тем, что Ярослав, а не Святополк, «преступил заповедь отню» (порядок престолонаследия), то ему, сильному киевскому правителю, важно было скрыть преступление, приписав его кому-то другому. Такой удобной фигурой как раз и оказался Святополк, сгинувший где-то за пределами Руси.

Умный и прагматичный Ярослав сумел придать смерти братьев важный религиозно-политический смысл. Парадокс, но Борис и Глеб, открывшие пантеон русских святых, попали туда по причинам политическим, не имеющим никакого отношения к вере. Канонизация братьев-князей давала борьбе Ярослава за власть нравственное обоснование, которого не было у его отца Владимира Святославича в период его борьбы за киевский престол.

Возник образ харизматичного вождя, правого в своих действиях, признанного народом и церковью, со своими небесными покровителями — Борисом и Глебом. Культ братьев-мучеников, окончательно сложившийся во второй половине XI столетия, оказался чрезвычайно выгоден и потомкам Ярослава. Он не только прославлял их отца, но и освящал право всего Ярославова «племени» на управление страной.

Гениальный текст — «Сказание о Борисе и Глебе» — закрепил эту идею в народном сознании. Трагический сюжет об убийстве святых братьев требовал злодея, и Святополк идеально подходил на эту роль. Отныне прозвище «Окаянный» позорным клеймом навеки выжжено на имени приемного сына князя Владимира.

Убийства по-английски

Святополк Окаянный — далеко не единственная жертва «литературного навета». Его история удивительным образом совпадает с историей Ричарда III. Тот же самый «династический сюжет», та же подтасовка на уровне исторической хроники.

Ричард III

И наконец, гениальный текст — трагедия Шекспира «Ричард III», закрепившая в сознании потомков образ злодея, детоубийцы, узурпатора английского престола, физического и морального урода. Огромный успех этой пьесы у современников Шекспира подтверждается тем, что она с 1597 по 1623 год издавалась шесть раз — больше, чем какая-либо другая пьеса! Успеху пьесы способствовала популярность сюжета. В народной памяти прочно укоренился образ злодея на троне, получившего заслуженное возмездие. Во времена Шекспира о нем рассказывались байки и пелись народные баллады. Чего стоит само заглавие первого издания пьесы: «Трагедия о короле Ричарде III, содержащая его предательские козни против брата его Кларенса, безжалостное убиение его невинных племянников, злодейский захват им престола, со всеми прочими подробностями его мерзостной жизни и вполне заслуженной смерти»!

Не название, а обвинительное заключение. Шекспировский Ричард III, по определению Белинского — «чудовище злодейства», автор сценария и режиссер кровавого спектакля, в котором он сам исполняет главную роль. Все важнейшие события пьесы — женитьба на Анне, вдове принца Уэльского Эдуарда, павшего жертвой Ричарда; убийство брата; методичная расправа с родственниками короля; убийство наследников престола — малолетних племянников Ричарда; наконец, восшествие Ричарда на престол — развиваются по плану, четко разработанному его злодейской мыслью.

Перед нами талантливый лицедей, который при всей отвратительности внешнего облика (он хром и горбат) обладает каким-то артистическим гипнотизмом, отрицательным обаянием. «Кулак нам — совесть, а закон нам — меч» — вот она, формула жизненного успеха злодея. При всей нереальной грандиозности злодеяний Ричарда мы верим в реальность этого персонажа. Гений Шекспира убеждает нас в его жизненности и достоверности.

Почему же Шекспир так уверен, что Ричард III — кровавый преступник и узурпатор? Основной источник информации — историческая хроника Холиншеда[39] (1578), в которую практически полностью включено жизнеописание Ричарда III, составленное знаменитым гуманистом, автором «Утопии», канцлером Генриха VIII Томасом Мором[40].

И вот здесь начинается самое интересное.

Откуда у Томаса Мора изобличающие сведения о Ричарде III? Был ли он свидетелем его злодеяний? Нет. В год низвержения Ричарда Мору было всего пять лет. Главным информатором Мора стал лорд-канцлер Джон Мортон, архиепископ, взявший юного Томаса в свой дом и воспитавший его.

Да и вообще, был ли Томас Мор автором «Истории Ричарда III»? Жизнеописание Ричарда приписали Мору потому, что нашли его в архиве писателя. Но текст всего лишь являл собой незаконченную копию какого-то неизвестного сочинения, сделанную рукой Томаса Мора.

Возможно, сей труд принадлежал Джону Мортону. Кто же такой Джон Мортон? Этот прелат, выведенный, кстати, в шекспировской хронике под именем Мортона, епископа Илийского, был душой заговора еще до коронации Ричарда III. После разоблачения Мортон был вынужден бежать во Францию.

Для Мортона свержение Ричарда было делом жизни и смерти. Пока тот сидел на троне, он и думать не мог о карьере. Выступив против Ричарда, Мортон лишился всего. А вот Ричмонд[41], которому Мортон помог захватить английский престол, сделал его архиепископом Кентерберийским, а потом и кардиналом.

Английская писательница Джозефина Тэй решила реабилитировать Ричарда III в глазах широкого читателя и сделала это остроумно и элегантно. Она написала повесть «Дочь времени», в которой детектив Алан Грант попадает с переломом ноги на больничную койку. И от скуки расследует убийство Ричардом III своих малолетних племянников — прямых наследников престола — Эдуарда, принца Уэльского, и Ричарда, герцога Йоркского. Читатель вместе с Грантом знакомится с различными историческими источниками и, опираясь на железную логику детектива, приходит к неожиданным выводам: история о Ричарде-злодее и убийце — чистейшей воды вымысел.

В первую очередь Ричард III реабилитирован в самом страшном преступлении — убийстве детей. Оказывается, в устранении племянников как препятствия к трону не было никакого смысла. Они не были наследниками английского престола! Дело в том, что эти дети Эдуарда IV были незаконнорожденными. Об этом в 1485 году английскому парламенту, предъявив неопровержимые доказательства и свидетелей, сообщил Роберт Стиллингтон, епископ Батский, бывший при Эдуарде IV лордом-канцлером.

Пока Эдуард был жив, Стиллингтон молчал, но после его смерти, когда речь зашла о наследниках престола, он не стал скрывать эту тайну.

Претендовать на престол мог другой племянник Ричарда — Эдуард, граф Уорвик, законный сын его брата Георга. Но именно его Ричард провозгласил своим наследником после смерти собственного единственного законного сына.

В результате дети Эдуарда были объявлены незаконнорожденными, а право Ричарда на корону было подтверждено и поддержано всей английской знатью.

Спустя год, как только Ричмонд стал королем Генрихом VII, он тут же приказал уничтожить и оригинал, и все копии акта о престолонаследии.

Возникает ряд вопросов. Например, где в момент обнародования указа находятся маленькие сыновья Эдуарда? Согласно сочинению Томаса Мора (или Мортона?), они уже убиты. Но почему тогда их мать вместе с дочерьми окружена вниманием Ричарда III и даже получает от него пенсион, почему она дарит дружеским расположением убийцу своих детей?

И наконец, самый главный вопрос: почему Ричмонд, получив английский престол, не выдвинул против Ричарда главный козырь — убийство малолетних наследников?

Генрих нуждался в любом, даже самом незначительном подтверждении своего права на трон, поскольку являлся всего-навсего праправнуком незаконнорожденного сына младшего сына короля и был непопулярен в народе. Он бы не упустил возможности очернить Ричарда.

Из этого можно сделать только один вывод: тогда мальчики были еще живы.

История об ужасной гибели детей от рук убийц, посланных Ричардом, появится позже. А до этого, спустя полтора года после восшествия на престол и женитьбы на сестре юных принцев, Генрих распорядится постричь в монахини их мать Елизавету Вудвилл.

Кстати, тогда это вызвало всеобщее недоумение. Но Генрих объяснил, что Елизавета была наказана… за хорошее отношение к Ричарду! Но почему расправа совершилась только спустя полтора года после коронования, почему до этого он делал Елизавете подарки?

Теперь ясно, что юные принцы, убийство которых приписывают Ричарду III, были опасны не ему, а Генриху. Уничтожение акта о престолонаследии Ричарда и незаконном происхождении мальчиков автоматически делало старшего принца законным королем Англии, а младшего — его наследником.

Мальчики должны были исчезнуть, и в их смерти выгоднее всего было обвинить мертвого Ричарда. Их мать, которая, конечно, знала истину, была отправлена в далекий монастырь, откуда уже не вышла до конца своих дней, а историографы Генриха VII изрядно потрудились, очерняя образ Ричарда III. В результате последний законный правитель из рода Йорков вошел в английскую историю как чудовище, моральный и физический урод, а гений Шекспира окончательно закрепил этот образ в сознании всего человечества. Явно выраженного горба, кстати, у него не было.

Несчастный случай или преступление?

И снова история развивается по уже знакомому нам сценарию.

Еще один детоубийца на троне — Борис Годунов. Репутация этого царя также оказалась изрядно подмоченной благодаря книге. Конечно, Пушкин далеко не единственный литератор, обратившийся к истории правления Годунова, но лишь ему удалось написать великое произведение и создать убедительный образ царя, «преступившего через кровь младенца».

«Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий», — признавался Пушкин в своем предисловии к трагедии. Карамзин же разделял мнение историков, расценивавших смерть царевича Дмитрия в Угличе как спланированное убийство, за которым стоял Борис Годунов, расчищавший себе таким образом путь к престолу.

Закладывая версию Карамзина в основу сюжета трагедии, Пушкин все же стремился быть более корректным, нежели знаменитый историк. Стоит обратить внимание, что текст не содержит прямых улик, изобличающих Годунова в преступлении.

На самом деле в 1591 году (год гибели Дмитрия), когда оставалось семь лет до смерти тогдашнего правителя Руси, царя Федора, никто не мог предсказать в точности, кому достанется московская корона. Тогда наибольшими правами на трон обладал не Годунов, а двоюродный брат царя Федор Романов[42].

И еще один веский аргумент, реабилитирующий Бориса Годунова: царевич Дмитрий был объявлен незаконнорожденным. Царь Федор запретил упоминать его имя в церкви в списке царственных особ на том основании, что он был рожден в шестом браке, в то время как церковь разрешала только три.

Так что Борису Годунову не было смысла опасаться «угличского отрока». Более того, он прекрасно понимал, что любое происшествие с царевичем Дмитрием будет использовано врагами против него самого. Так и случилось. Оппозиция Годунова в лице Нагих (родственников матери Дмитрия) сразу после смерти царевича развернула бурную деятельность.

Сначала были организованы погромы в Угличе. Потом Нагие ударили в набат в Ярославле, пытаясь поднять жителей на восстание, однако те не последовали примеру угличан. Нагие не успокоились: они стали провоцировать мятеж в Москве, обвиняя Бориса в преднамеренном убийстве младшего сына Ивана Грозного.

Среди знати и простонародья поползли слухи об «измене» Годуновых и их стремлении захватить престол. Царь Федор был изрядно напуган, и не без основания. Вскоре в трех местах Москва заполыхала пожарами, в чем оппозиция опять обвинила «Годуновых людей». И только повальные аресты подозрительных лиц предотвратили массовые беспорядки.

Ответственность за восстание в Угличе и московские пожары была возложена на Нагих. Власти конфисковали их имущество, а самих взяли под стражу. Царицу Марию, мать царевича Дмитрия, насильно постригли в монахини.

У Пушкина сам Годунов, даже наедине с собой, не признается прямо в содеянном преступлении. Уличают его только тревожные сны («…Тринадцать лет мне сряду / Всё снилося убитое дитя») и муки нечистой совести:

Правда, именно эти слова Годунова обычно воспринимают как его прямое признание в убийстве царевича. Один врач, прочитав этот отрывок, усмотрел в нем не исповедь убийцы, а жалобы человека, страдающего гипертонией, вызванной длительным стрессом. С точки зрения врача, здесь отражены типичные признаки гипертонического криза: тошнота, головокружение, алые искорки в глазах.

Борис Годунов

В отличие от шекспировского Ричарда, на которого пошли только черные краски, пушкинский Борис Годунов неоднозначен, он способен вызвать у читателей даже восхищение и сострадание. И все же поэт оказал Борису Годунову плохую услугу. Художественное совершенство и убедительность пушкинской трагедии создают иллюзию достоверности, придают ей характер исторического документа, укрепляют читателя в мысли: Борис Годунов — царь-детоубийца, своим преступлением положивший начало Смутному времени.

Королева-интриганка

Литература может не только испортить чью-то репутацию, но и облагородить ее, подчас совершенно незаслуженно. Как, например, объяснить метаморфозу, произошедшую с шотландской королевой Марией Стюарт?

Мария родилась в 1542 году, за несколько дней до смерти своего отца — шотландского короля Иакова V. По инициативе матери, Марии Гиз, объявленной шотландским парламентом регентшей[43], пятилетняя девочка была отправлена во Францию, где воспитывалась при роскошном дворе Екатерины Медичи. В пятнадцать лет она была обвенчана с Франциском, французским дофином[44]. После смерти Франциска Мария вернулась в Шотландию, где взошла на престол, поскольку к тому времени ее мать уже скончалась, и заявила о своих претензиях еще и на английский престол в качестве правнучки английского короля Генриха VII.

Мария Стюарт

У девятнадцатилетней королевы-католички в Шотландии оказалось много врагов-протестантов. Не по нраву пришлась Мария Стюарт и чопорным пуританам[45]: выросшая при дворе Екатерины Медичи, известном своими легкими нравами, Мария не слишком заботилась о собственной репутации.

Она решила поправить свое шаткое положение новым браком. Ее выбор пал на лорда Дарнлея. Но этот брак оказался во всех отношениях неудачным. Дарнлей был католиком, что еще более сплотило протестантскую оппозицию против шотландской королевы. Не было согласия и между супругами. Их сложные семейные взаимоотношения завершились насильственной смертью Дарнлея. О заговоре против мужа, который возглавил граф Босуэл[46], Мария знала, что делало ее косвенной виновницей его смерти. Но это Марию не смущало. Вскоре она вышла замуж в третий раз — за убийцу своего второго супруга. Этот брак вызвал в стране восстание шотландского дворянства, и Мария бежала в соседнюю Англию, где попросила убежища у своей двоюродной сестры, английской королевы Елизаветы I.

В Англии Мария не получила помощи и была арестована. Против нее начался судебный процесс, затянувшийся на долгие годы. Находясь в заключении, Мария плела интриги против Англии и Шотландии. После серии непрерывных заговоров и многочисленных неудачных попыток сбежать шотландская королева по приговору английского суда была обезглавлена в 1587 году.

Столкновение Елизаветы, королевы английской, и Марии, королевы шотландской, носило не только личный характер, хотя они друг друга изрядно недолюбливали. Елизавета прекрасно понимала, что, пока Мария жива, заговоры будут следовать один за другим. Тем более что римский папа Пий V издал декрет о лишении Елизаветы прав на английский престол, так как католики считали ее незаконнорожденной.

Королева Елизавета

В глазах католической коалиции Мария Стюарт была единственной законной претенденткой на престол Англии. Сама же Мария, правоверная католичка, поддерживаемая Францией и Испанией, с ожесточенным азартом принимала участие в политических заговорах. И борьба эта была ею в конечном итоге проиграна.

История казненной королевы легла в основу трагедии Шиллера[47] «Мария Стюарт». Хотя в процессе написания автор прилежно изучал исторические источники, он все же предпочел сместить смысловые акценты. В пьесе на первое место он поставил не политический конфликт, а соперничество двух женщин.

Одна — Елизавета — стара, некрасива, властолюбива и лицемерна. Другая — Мария — обворожительно прекрасна, она легко покоряет сердца. Шиллер явно польстил Марии, так как казнена она была в сорок пять лет. По тем временам для женщины это уже был возраст почти старухи.

Шиллеровская Мария не отрицает, что в прошлом она совершила много аморальных поступков. Но за годы пребывания в тюрьме она много страдала и теперь уже иначе смотрит на мир. Это кающаяся Мария. И чем слабее становятся ее шансы на освобождение, тем выше и чище она морально. Причастность к политическим заговорам? Это только желание освободиться от незаконного и несправедливого заключения и добиться восстановления своих прав на английский престол после смерти Елизаветы! В итоге Елизавета воплощает насилие, а Мария — жертву.

Именно шиллеровская Мария Стюарт заместила в нашем сознании подлинную шотландскую королеву.

Итак, перед нами замечательный пример мифологизации исторических персонажей. Она основывается на придуманной версии исторических событий, очерняющей одних и окружающей ореолом святости других. Миф сотворен. И людям уже не важно, каким был на самом деле персонаж. Великий писатель придал этой мифологической фигуре достоверность, не вызывающую сомнения.

А как же русская история, есть ли в ней подобные идеализированные герои? Есть, конечно!

«Благородный» разбойник

Почему Стенька Разин, разбойник и душегуб, исполненный кровожадной страсти к разгулу, в народных легендах и песнях стал героем, заступником обездоленных, борцом за волю и справедливость?

Ответ прост. Миф об удалом атамане творился уже при его жизни, творился не только народом, но и самим Разиным. Еще С. Соловьев[48] отмечал, что поэтические представления о вольном казаке владели даже образованными людьми.

А уж простого человека Стенька Разин просто восхищал. Недаром Пушкин отозвался о Разине как о «единственном поэтическом лице русской истории». Недаром столько песен было сложено народом про атамана еще при его жизни. Степан Разин будто сосредоточил в себе все удальство, богатырство, всю широту натуры русского человека. Показательно, что песня на стихотворение Д. Н. Садовникова «Из-за острова на стрежень…», в основе которого лежит жутковатая история об утопленной атаманом в Волге персидской княжне, стала одной из самых любимых в народе.

Это ли не убедительное доказательство того, насколько велика сила слова, способного обличить или возвеличить.

Вспомним еще раз трагедию Пушкина «Борис Годунов». Среди ее героев есть летописец Пимен, отшельник, который вдали от мирской суеты, «добру и злу внимая равнодушно», творит свой суд над жизнью, историей, над сильными мира сего. Именно о нем говорит Григорий Отрепьев:

Действительно, знакомясь с историческими фактами, описанными в древних летописях, хрониках и произведениях талантливых классиков, мы неизменно попадаем под обаяние авторского мастерства и безоговорочно принимаем на веру все написанное.