Княжий человек

Глава 8

Я забрал ключи от дома Леопольда, с трудом уговорив эту нетрезвую парочку остаться в кафе, пока мы проведем рекогносцировку. Светлана порывалась отправиться вместе с нами. Точнее, вместе с «этим чертиком», чтобы в случае чего помочь. Оказалось, что Митя произвел ровно обратный от задуманного эффект. Он вызывал не страх, а умиление.

Наверное, из-за повышенной волосатости. С ней черт напоминал тощего кавказца, которого хотелось откормить и приласкать. Причем, одновременно.

Еле-еле удалось уговорить ее остаться здесь, пока мы хотя бы не проверим дом на наличие чужого хиста. Мало ли что там может быть. И если дух рубежницы действительно витает в стенах здания, то появление женщины способно спровоцировать его на какие-то плохие поступки.

Судя по тому, что Леопольд заказал себе «еще вон тот черненький стаканчик», а Светлана отдалась во власть «маргариты», можно было ничего не опасаться. Разве что мимо будут проходить черти и Рыкалова увяжется за ними. Чтобы погладить этих миленьких существ.

Я поймал машину, но направился не по указанному адресу, а в Подворье. А что делать? Моя тетрадь была где-то далеко, придется пользоваться местным гуглом. И пока ехал, провел брейншторм со своей нечистью. Только с опозданием поняв, что совершенно не стесняюсь чужанина. Потому что изначально, даже сам того не осознавая, слегка придавил его хистом. Что и говорить, дурной пример заразителен.

— А вообще есть че-то типа призраков? — спросил я.

— Полуденницы, берегини, белая баба, — появился на сиденье бес, загибая пальцы.

Выглядел Гриша неважно. Весь покрытый красными пятнами, абсолютно весь. Да еще постоянно чесался.

— Но то не призраки, — продолжал бес. — А духи. Те же, про кого ты говоришь, они редко встречаются. Вот только вреда не наносят. Они ж наподобие слабых отголосков. Вроде эха.

— Значит, все-таки нечисть? — спросил я. — Тогда кто?

— Да кто угодно, — успокоил меня бес. — Среди нашего брата пакостников хватает.

— Сама же рубежница после смерти восстать не могла, — рассуждал я.

— Могла, дяденька, — возразил черт. — Если с хистом не рассталась, да похоронили неправильно, то могла.

— Нет, — ответил я. — Тогда бы получилась нежить. Причем, едва ли лич. И та нежить нашего Леопольда уже схарчила бы. А эта изводит. Значит, все понятно. Как же мне эта нечисть надоела.

— Надоела ему, — недовольно фыркнул бес, продолжая чесаться.

— Я же не в том смысле, — пришлось даже оправдываться. — Я про другую нечисть, не про вас. Ты лучше скажи, чего чешешься?

— Хозяин, я умираю, похоже. Начались эти, необратимые процессы в организме.

— С чего это они начались?

— Какой день не пью. Все, если завтра не проснусь, то…

— То что? Считать тебя коммунистом или тело кремировать?

— То считай, что моя смерть на твоей совести, — преисполненный чувством собственной значимости, ответил Григорий. — А теперь ты мне скажи, зачем Митьку в Подворье тащишь?

Кстати, я совсем о черте забыл. В смысле, запамятовал, что он отправился с нами.

Странное было ощущение. Словно я на подсознательном уровне понимал, что везти Митю в обитель рубежников действительно не самая светлая идея. Почему? А хрен его знает. Явного ответа не было. Может, шерсть у него не того цвета. Или родословной не вышел.

Тут сработала моя дурацкая юношеская особенность — делать все вопреки заведенным обычаям. У меня так с бабушкой было. Я ее всегда спрашивал, вот почему нельзя мыться и работать в православные праздники? Она не могла толком ответить. Лишь говорила, что так заведено. Вот я назло и ходил весь надушенный дегтярным мылом. Чуть ли не кровавые полосы на теле оставлял, когда мылся.

Поэтому сейчас я вышел из машины и взял Митьку за руку. Тот, к слову, совсем потерялся. Даже ноги чуть согнул, пытаясь казаться ниже. И затравленным взглядом смотрел на меня, будто говоря: «Может, не надо, дяденька?». Надо, Митя, надо. Вдарим рок в этой дыре.

То, что мы сделали нечто противоестественное, стало ясно, как только я вместе с нечистью пересек барьер Подворья. Бесу-то ладно, он спрятался в портсигаре. Где, судя по дрожи артефакта, продолжал трястись. Потому все внимание досталось Мите.

На черта рубежники, да и прочая нечисть, смотрели как на классового врага народа. Будто он организовал финансовую пирамиду, собрал деньги, сел в тюрьму, вышел и снова организовал пирамиду.

Хорошо хоть, что никто с кулаками не набросился. Пара человек даже рукой махнули, приветствуя меня. Ага, эти видимо, со мной выпивали. Правда, рубежников тут же одернули стоящие рядом. Будто я оказался неприкасаемым, вроде тех, в Индии.

Даже когда я зашел в кружало, то немногочисленная публика замолчала. Я почувствовал себя белым, случайно забредшим в «черный» квартал. Понятно, что смотрели в основном не на меня, а на Митьку. Однако от этого не легче.

Наверное, прошлый Мотя начал бы меньжеваться. Нынешнего рубежника Матвея Зорина подобное отношение только раззадорило.

— Василь, а можно мне рюмочку чего-нибудь крепкого в исследовательских целях? В долг.

— Обычно тем, кто уже должен, не наливаю, — почесал выбритые виски чубатый. — Но если в исследовательских целях, — прищурился он. — Тут мало интересного происходит, так что давай.

Он налил в прозрачную рюмку какую-то мутную жидкость, отдаленно напоминающую самогон. Я понюхал. Пахло хреном и травами. Интересно, какой хист у Василя? Может, что-то связанное с готовкой. Но да он не ратник, потому в жизни не признается.

— Гриша, выходи.

Бес вышел из портсигара, чуть почесываясь и смущенно оглядываясь по сторонам. Вот уж не знал, что Григорий может краснеть. Но, видимо, в нынешних обстоятельствах быть звездой ему явно не хотелось.

Правда, как только бес почувствовал запах алкоголя — в данном случае можно было бы даже высокопарно сказать «услышал» — как все изменилось. Морщины на его лице разгладились, ноздри затрепетали, губы задрожали.

Есть моменты в жизни, ради которых мы преодолеваем любые препятствия и трудности. У нормальных людей это называется четко поставленными целями. В случае Гриши ответ был другой — алкогольная зависимость.

— Можно, — сказал я.

И бес, в лучших традициях хорошо выдрессированной собаки, опрокинул в себя напиток. Медленно, словно понимая, что подобной роскоши еще скоро может не предвидиться. И облегченно выдохнул.

— И че теперь, Матвей? — не выдержал Василь.

— Смотрим, когда зачешется, — ответил я.

Вместо этого бес вытер губы, закинул ногу на ногу и раскинул руки на спинку скамьи. Ему сейчас только сигареты не хватало.

— Вот ведь гадство, работает, — разочарованно сказал я. — Это, скорее всего, психосоматика. Хотя кто тебя знает, может и правда после стольких лет у тебя организм уже без алкоголя не работает. Спасибо, Василь. Исследование показало, что моей нечисти не быть ЗОЖниками ни при каких условиях.

— Значит, черт твой… прислужник? — спросил Василь, пользуясь тем, что мы с ним хорошо общались.

— Ага. В карты его выиграл у большака.

— Эвона как, — искренне удивился трактирщик. — А зачем?

— Парень он хороший.

— Ага, хороший, — не поверил Василь. — Ты Матвей, человек новый, может, не все понимаешь. Черти это вроде мусора среди нечисти. Никакой пользы от них нет, один вред. А ты его сюда привел. Да не городского баламошку, а лесного. Ты же с крысой или помоешником за один стол есть не сядешь.

— Я ему это с первого дня и говорю, — вальяжно ответил бес. — Не ровня Митя нам, хоть парень и неплохой.

Видимо, после определенного воздержания рюмка алкоголя сразу ударила в голову. Или, может, напиток действительно оказался крепким. Помнится, меня стакан медовухи Василя заставил забыть все.

— Так, говорливый, бегом в портсигар, — недовольно приказал я бесу. И уже обернулся к Василю. — Нечисть она разная бывает. И порой очень сильно удивляет. Вот думал ты, что черт может от лешачихи рубежника спасти? А он спас. Поэтому и будет ходить со мной везде и всюду. И никто ему слова не скажет.

Я вышел из кружала, широкими шагами меряя брусчатку. Не знаю, что меня так выбесило. Темнота и непонимание рубежников? Или несправедливость нового общества?

Рубежники жили стереотипами. В случае опасности, эти самые стереотипы позволяли в довольно краткий миг определить, кто свой, а кто чужой. Вот только мир не делился на совсем белое и черное. Это я теперь понял.

— Не обижайся на них, Митя, — сказал я. — На крыс и прочее такое.

— Так я не обижаюсь, — ответил черт. — Этот рубежник как есть, так и сказал. Пользы от нашего брата мало. Обычно больше вреда.

Почему-то смирение Мити разозлило меня еще сильнее. Поэтому книжную клеть я чуть ли ногой открыл, ворвавшись словно вихрь. И тут же, даже не успев осмотреть внутреннее убранство избы, получил указкой по рукам.

Нет, меня раньше били. Просто обычно этому предшествовала определенная прелюдия в виде разговора. «Ты местный?», «Есть сигаретка?», «Чего смотришь?». Тем для того, чтобы подраться имелось с избытком.

После того, как я стал рубежником, то появилась определенная самоуверенность. Я понимал, что за мной есть существенная сила, с которой необходимо считаться. А уж после посвящения, можно сказать, «поймал звездочку» относительно собственной безопасности. И тут вдруг указкой по рукам. Признаться, к такому жизнь меня не готовила.

— Не шуметь! — шикнул на меня невысокий человек. — Тишина должна быть в библиотеке.

Я обескураженно разглядывал толстячка лет пятидесяти в коричневом теплом кардигане, брюках со стрелками и кожаных потертых тапочках. Глядел он на меня возмущенно, из-под толстенных очков в роговой оправе. А свободной рукой поглаживал проплешину на затылке.

Неприметный такой обыватель. Самое интересное, что именно им он и был. Самым обычным человеком — чужанином. Однако я чувствовал за ним внушительную силу. Множество собранных вместе чужих хистов, оберегающих этого человека. И запоздало ощутил мелкие печати, разбросанные по всей книжной клети. Все нити которых сводились к нему.

Что интересно, нити были короткие. И окажись он, к примеру, на площади Подворья, они бы оборвались. Очкарик будто был привязан к этому месту. Но именно здесь обладал небывалой силой.

— Здрасьте, — кивнул я. — А вы кто?

— Хранитель, — важно ответил собеседник, впрочем, говоря тихо, вкрадчиво. — Мудрый Соломон и скромный Конфуций сих стен.

— Если бы вы про Конфуция не сказали, я бы подумал, что вас Соломон зовут.

— Нет, я Самуил Ефимович.

— Почти угадал.

Мы кивнули друг другу, привычно не пожав руки. А очкарик продолжил.

— Значит, вы и есть тот самый новый рубежник, о котором все говорят.

— Наверное. И что говорят?

— Да ничего конкретного. Только вчера вписали. Идемте, покажу. Прошу вас, ради всего святого, не шумите. И вы, и ваши спутники.

Он замахал рукой, привлекая наше внимание, и я зашагал за ним. Вообще, изба оказалась вместительной и состоящей из трех огромных комнат. Какая-нибудь очередная пространственная магия.

Что интересно, кроме шкафов с книгами и рукописями, здесь стояли сундуки, оплетенные цепями и порой закованные на несколько висячих замков.

— А что там? — сам перешел на шепот я.

— Книги, — так же тихо ответил Соломон-Самуил. — Понимаете, молодой человек, книги бывают разные. Есть те, для обложки которых используют кожу девственниц. Был такой фетиш у рубежников прошлых. Другие вымачивают в крови святых людей. Третьи… В общем, много всего нехорошего делали.

— Такое ощущение, что девственницам во все времена жилось довольно скверно. И что с этими книгами не так?

— То, что создано со злом, несет в себе зло. Потому мы оберегаем от них случайного захожего. Однако они будто живые. Только и ждут момента, чтобы дотянуться до хиста, так сказать, начать взаимодействовать с ним.

Мы дошли до третьей комнаты, в середине которой на постаменте стояла гигантская книга.

— Толковая? — спросил я.

— Она самая, — кивнул библиотекарь. — Толковая книга Выборга и окрестных земель со времен…

Самуил внезапно запнулся, начав что-то считать про себя. Я же махнул рукой, избавляя его от той муки.

— Ясно, старая, короче. Так что там про меня?

— Вот, — указал хранитель книжной клети на последнюю страницу.

Я подошел поближе, даже встав на подножку. И прочитал.

«Зорин Матвей Сергеевич, по прозвищу Бедовый. Принял хист у Елены Викторовны Ростешовой, по прозвищу Спешница. Присягнул на верность Великому Новгородскому Князю Святославу Пятому Никитинскому на четвертом рубце».

Вот так полезно ходить в библиотеки. Можно много интересного прочитать. В кои-то веки узнал, как звали старушку. Да и имя князя выведал. А еще понял, что нахожусь под колпаком. Даже мое отчество узнали.

— А можно? — спросил я, указывая на Толковую книгу.

— Конечно, — ответил Самуил. — Ее нельзя уничтожить обычными средствами.

Я стал листать фолиант. Информации здесь было больше, чем в Википедии. Разве что она явно вызывало меньше сомнений, чем в последней. Я почитал про рубежников времен Тевтонского Ордена, пытаясь не сломать язык, потом углубился в хитросплетения интриг смутного периода, нашел про враждебную нечисть. И понял, что нужен термос с горячим чаем, два пакета бутербродов и пара свободных дней, чтобы приступать к изучению этого талмуда.

— А кто это все записывает? — спросил я.

— Я и записываю, — ответил Самуил. — До меня Федор Михалыч был. Тоже Хранитель.

— Самуил, не сочтите за дерзость, но вы чужанин.

— Все так, — улыбнулся библиотекарь. — Мне повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Слышали о таком, молодой человек?

— Только в фильмах про супергероев.

— Мне повезло найти схрон, который был на Слове у рубежника.

— Разве такой можно найти? — неприятно кольнуло у меня в груди.

Вот молодец я, что не прибегнул к этому заклинанию. Тут, оказывается, любой чужанин может до твоих сокровищ добраться при должном везении.

— Нет, конечно, — ввел меня в ступор Самуил. — Хист оберегает схрон не только от чужан, даже от остальных рубежников. Однако когда создавший Слово умирает, то промысел перестает укрывать богатства. Когда рубежник прибегает к Слову, то в качестве схрона для него использует самое безопасное место, которое было в его жизни.

— Вы много знаете о быте рубежников, Самуил Ефимович, — заметил я.

— Книги, здесь все написано. Так вот, мне повезло наткнуться на это безопасное место. А после повезло с воеводой, который пришел за схроном. Я отдал ему все без лишних слов, разве что понял — вещи непростые. Понимаете, когда я держал их в руках, то чувствовал некую силу.

Он мечтательно вздохнул, вспоминая о давно минувших днях. Явно жалел, что расстался с артефактами. Но тут уж ничего не попишешь. Когда к тебе в гости приходит кощей, лучше быть вежливым и покладистым.

— А потом создал форум, где искал информацию о всяком загадочном. Ну, меня и заметили. Понимаете, многие считают, что рубежники — это отсталые в технологическом плане люди, которые живут прошлым. Но это не так. К примеру, наш князь очень современный молодой человек. И его ближайшее окружение такое же. Они даже себе соцсеть отдельную придумали.

— В общем, вас заметили.

— Да, заметили. И решили, что служа князю я могу быть более полезен, чем собирая крупицы разной информации и множа невежество. К тому же, как раз место пустовало. Вот меня сюда и определили.

— Я заметил печати. Здесь вы будто… рубежник.

— Да, это сделано на тот случай, если какой нехороший человек решит похитить книгу. В клети могу посоперничать даже с сильным ведуном. Хорошо, что до этого не доходило, — признался Самуил. — Я ни разу в жизни не дрался. И не хотел бы, если честно. Итак, молодой человек, вы же пришли сюда явно не для того, чтобы поинтересоваться моей биографией?

— Не для того. Я встретил одного чужанина, которому досаждает некое существо. И возможно, что раньше женой этого человека была рубежница.

— Вы знаете ее имя или хотя бы имя ее мужа?

— Его зовут Леопольд Вальерьевич, а ее звали Лада.

— А, Лада Плетунья? — почему-то обрадовался библиотекарь. — Да, конечно, знал ее. Не очень сильная рубежница. До ведуньи так и не доросла. Но ей не особо и хотелось.

Самуил торопливо зашелестел пальцами. В какой-то момент я заметил, что он даже не касается книги. Та сама открывалась на нужной странице.

— Вот…

Я стал читать мелкий убористый почерк, который в середине сменил уже другой. Тот самый, которым были написаны мои данные.

— Семенова Лада Николаевна, по прозвищу Плетунья. Информации о принятии хиста нет… Присягнула на верность на первом рубце. Вышла замуж за… Тут даже это есть?

— Все, что касается рубежника.

— Не передала свой хист.

— Такое бывает, — согласился Хранитель. — пусть и невероятно редко. Заставить рубежника против воли передать хист нельзя. Хотя обычно до этого не доходит. Мало кто может вытерпеть… Ну да ладно, не о том. Погребена по всем традициям.

— Получается, ее хист не мог натворить дел после ее смерти? И сама она не могла подняться?

— Конечно нет, за всем этим строгий присмотр. Любая смерть рубежника не остается незамеченной.

Спасибо, что хоть так. Выходит, в случае моей гибели прибудут ребята из воеводской труповозки.

— Тогда нам нужны книги. Обо всей нечисти, которая могла завестись дома и мучает старика.

— Сейчас.

Самуил стал торопливо вытаскивать книги из шкафов и складывать их возле кресла.

— Садитесь, молодой человек, садитесь. И нечисть свою можете привлекать.

— Я думал, что чертей не жалуют. А у вас вон как демократично.

— Глупые предрассудки. Нет плохой нечисти, есть ее плохие представители.

— Гриша, слышал, вылезай, — обратился я к бесу.

— Я ж читаю плохо. У меня того самого, дислек… тия. Или как-то там.

— Гад ты, Гриша.

В общем, мы устроились с Митькой вдвоем. Вот последний и правда читал плохо, медленно водя пальцем по строке. Ну да, его же похитили в малом возрасте. И ничего, не жалуется. Надо ему и книжек будет накупить. А еще закачать аудиокниг. Пусть развивается.

Сидели долго. В какой-то момент свечи в торшере рядом просто вспыхнули, потому что вокруг сгустились сумерки. А сам я начал клевать носом. И именно тогда громкий возглас Митьки разбудил меня.

Где-то загрохотал сундук, вдалеке зазвенели цепи. Даже Самуил подлетел к нам, гневно сверкая глазами. Я миролюбиво выставил руки перед собой, мол, все хорошо, больше так не будет. А сам повернулся к черту.

— Вроде нашел, дяденька.