Княжья воля

Глава двадцать пятая

Курши подошли примерно через после нашего возвращения на лодейный двор. Метель к тому времени заканчивалась и мы с Сологубом, стоя на башенной площадке, смогли воочию наблюдать как в наступающих сумерках дружина князя Горхида форсирует замерзшее двинское русло. Даже я своим неискушенным взглядом смог найти отличия в экипировке бойцов куршского князя и удальцов латгало-земигольской вольницы, коим расчетливый Горхид позволил первыми ворваться в город. На каждом курше шлем, щит за спиной и в снег они проваливаются глубже, что позволяет сделать вывод о наличии крепких, тяжелых доспехов. Серьезный противник для всей Рогволдовой рати, буде она в городе, о нас и говорить не приходится — раздавят как тлю.

— Сологуб, ты чего такой грустный? Ел горох невкусный? — решаюсь я подбодрить коллегу по званию. Десятник отвечает мне мрачным взглядом исподлобья. Все еще считает, что я подвел наш маленький коллектив, променяв две воинские жизни на толпу баб и детей. Доля правды в его претензиях есть и очень большая. Среди отбитого мною и приведенного за стены крепостицы полона шестеро дядек разного калибра, но вряд ли они будут способны заменить в предстоящей стычке Мороза с Торельфом.

Ничего, мужиков кого покрепче вооружим да на стену поставим, остальные смолу с кипятком подтаскивать будут. Да и будь с нами Мороз с Торельфом, держаться нам не долго. Против силищи, что сюда из-за лесов приперла наша хилая крепостица как песочный замок против стоптанного армейского кирзача.

Подкрадывается стремная мыслишка: а не зря ли я сюда Младину приволок? В чужом полоне, глядишь, живая бы осталась, неволя штука непостоянная…

Младу вместе с другими женщинами и детьми я разместил в землянке для мастеровых, предварительно выставив из помещения Глыбиных работяг. У большей части плотников золотые руки, одним топором такие вещи вытворяют с деревом — обалдеть можно, но, боюсь, попади в эти руки боевой топор, запросто полноги себе отхряпают да и тщедушные они все какие-то, не бойцы, одним словом. В другой раз я бы их поберег, но нынче явно не подходящий случай, будут обороняться наравне со всеми.

Вслед за пехотой реку начала переходить кавалерия на разномастных заиндевелых коняшках. У этих и шлемы и щиты с копьями и брони поверх одежды темнеют. Не полтысячи, как заявлял беглый селянин, но сотни три будет и где-то там среди авангарда конных правит удилами на полоцкий берег сам куршский князь.

Да вот и он! Высокий всадник в круглом серебристом шлеме и опушенном мехами плаще в окружении бояр и личной гвардии таких же здоровяков, но без дорогих плащей на плечах.

Всадников у пристаней встречает группа латгалов с земиголами (кто из них кто я так и не разобрался, одинаковые они как желуди) и начинают весьма активно жестикулировать, докладывая начальству сложившуюся обстановку. Начальство, не покидая седел, минут пять вникает, а затем рослый конник властно машет рукой в нашу сторону.

— Все на стену! — с высоты башни кричит внутрь лодейного двора Сологуб. — Смолу тащите! Стрелы, бревна!

Не поверил князь Горхид донесениям о налаженной обороне нашего форта, решил попробовать на зуб. В стремительно сгущающихся сумерках от растекшейся по берегу неприятельской толпы отделяется группа энтузиастов численностью в сотню с хвостиком и устремляется под стены верфи. Еще одна группа на отдалении вооруженная луками принимается подавлять наших стрелков. Темновато уже для стрельбы, стрелы летят практически наобум, сильно не в цель. Мадхукар с Невулом, пользуясь господствующей высотой, щелкают тетивами на выбор в набегающую плотную толпу и укладывают в снег с десяток ворогов.

Добежали, приняли на свои горемычные головушки несколько тяжеленных бревен, брошенных со стен, затем душ из кипящей смолы, а в заключение разгрома кто-то из наших швырнул в догонку пяток горящих факелов. На сем атака и закончилась. Оставив поломанных, обожженных и раненых кататься в снегу, ватага отхлынула, прекрасно освещенная пылающими товарищами по несчастью. Тут уж Невул с Мадхукаром оторвались, лупили как заведенные пока стрелы в тулах не иссякли.

М-да… я полагал, что Горхид этот поумнее будет. Нет, он, конечно же, не дурак. Дурак не послал бы вперед себя нестойкое и бестолковое союзное ополчение. Жадными, чужими руками зачистил подол, загнал сотни жителей в укрепленный город, чтоб мешались защитникам и лопали запасы. Взятую на подоле добычу милостиво разрешит забрать остаткам латгало-земиголов, а себе приберет все, что завоюет внутри городских стен. Неплохо продумано. И план действий у него наверняка есть, уверен, собака, что возьмет Полоцк, иначе бы не пришел. И атака эта была не просто так. Глянул на нашу защиту, оценил что да как, заодно узнал, что толковых стрелка у нас всего два. Очень мутный дядя, однако. Сначала попросил у Рогволда помощи от набегов викингов, заманил полоцких послов в ловушку, а затем и сам с мечом пришел. Может у него все-таки с башкой нелады? Расстройство психическое? Не поверю, что с такой неплохо вооруженной оравой он от данов отбиваться устал. Ведет какую-то одному ему понятную игру, надувает щеки как великий завоеватель. Вот бы ему нагадить как-нибудь по-крупному, а еще лучше — устранить, тогда, вполне возможно, вся эта братия сама благополучно разбежится.

— Хорошо мы их шуганули, — без особой радости, но с большим удовлетворением замечает зашедший с боку Вран. Ему как и мне с высоты надвратной башни прекрасно видна картина недавнего разгрома и разбредающиеся по окрестностям части Горхидова войска.

— Глядите-ка! — тревожно восклицает Сологуб, вытягивая в сторону неприятеля указующий перст.

К группе всадников подволакивают полураздетого, извалянного в снегу невысокого мужичка. Два дюжих молодца вздергивают окровавленное тело пред светлые очи куршского князька. Что-то докладывают, затем разворачивают пленника лицом к нашей крепости, под руки держат крепко, чтобы не повалился. Мои щеки и лоб словно обжигает, горячая волна поднимается из груди к корням волос. Далеко и не слишком светло, чтобы узнать наверняка, но что-то неуловимо знакомое, удивительно родное признается мне в избитой фигуре страдальца по ту сторону крепостной стены. Как не ломай глаза, рассмотреть получше практически невозможно, однако ощущение того, что в руках куршей кто-то мне достаточно близкий только нарастает.

— Кто это? — невольно вырывается у меня. Я растерянно оглядываюсь на собратьев по оружию. — Невул, ты хорошо видишь, разглядеть можешь?

— Это Жила! — через секунду уверенно отвечает стрелок, отличающийся орлиным зрением. — Жила, батька!

В этот самый момент, не покидая седла, глава неприятельского войска после быстрого замаха сверху вниз вонзает в верхнюю часть Жилиной спины сулицу. У меня перехватывает дыхание, озябшие пальцы впиваются в промороженное верхнее бревно парапета башенной площадки. В объявшем меня ступоре я наблюдаю как с коротким копьем в пробитой шее Жила медленно и мертво валится под копыта Горхидова коня. Курш как на параде салютует нам картинным взмахом руки и правит коня прямо по телу убитого им пленника, всем своим гордым видом изображая, что образцовая казнь с намеком на наше ближайшее будущее завершена, а завоевателям пора заняться другими делами.

Несколько минут я стою не шевелясь, будто превратился в небольшой айсберг. У меня на глазах только что расправились с моим боевым товарищем, другом, ближником, как здесь называют. Хладнокровно прикончили безоружного. и раненого. Из старой гвардии со мной остались лишь Невул да Голец, о судьбе которого ничего не известно, жив ли… А Жила вон он лежит в кроваво-снежном месиве с острой палкой в теле. Как же ты, братец, умудрился так попасть? В другое время я бы не сходя с места поклялся отомстить убийце и прикончить тварь любым из доступных способов будь он хоть князь, хоть папа римский. Однако, не в моем положении кому-то что-то обещать, поэтому я не стал сотрясать воздух грозным базаром, а просто решил, что ежели доведется выйти из этого попадалова живым — обязательно спрошу с Горхида. Он мне еще за Мороза, Рыка, Диканя и Торельфа задолжал…

Прекратив против нас всяческую активность, латгалы с земиголами снова устремляются грабить окутанный зимним вечерним мраком подол, а курши большей частью сосредотачиваются в районе пристани. Но наивно надеяться, что хитрый князь с янтарного берега оставит наш гарнизон в покое. Несколько маленьких куршских отрядов разожгли вдоль всей окружности крепости с десяток костров, чтобы осветить прилегающее к стенам пространство и не дать нам незаметно выскользнуть, сами же устроились на безопасном для стрел отдалении на ночное дежурство. Обежав по настилу внутренний периметр стены, я насчитываю пять таких отрядов и делаю вывод, что грядущую ночь мы переживем, а вот на следующий день планы строить не стоит — выскребут нас как ненужное дитя из мамкиного чрева. Коли так, то хорошо бы всем перед неравной схваткой прилично выспаться. Выспаться, не забывая о сменных караулах на участках стены, мало ли чего надумает каверзный Горхид.

Вдвоем с Сологубом делим стену на сектора, распределяем очередность караулов. Получается у нас четыре пары на одну смену. Для того, чтобы какое-то время бодрствовать и следить за округой боевого опыта не нужно, здесь нам помогут и плотники и мужички из числа спасенного полона, так что заслуженный, полноценный отдых получат все без исключения.

Погода резко меняется, к ночи заметно крепчает мороз, оседает бледным инеем на бородах и ресницах. Всем приходится утеплиться, накинуть поверх защитного железа у кого что имелось из зимнего.

Общий совет, состоящий из всей свободной от караула мужской части гарнизона собирается на укрытой снежком палубе одной из почти достроенных лодий. То, что все корабли находятся на лодейном дворе — хорошо. Вот они голубчики лежат на боку впритирку как пирожки на противне. Мы уже договорились при приближении смертного часа запалить Глыбины поделки, чтобы не достались ворогу в качестве трофейного имущества. Обольем горючей смесью для огнемета приготовленной и запалим, собака Горхид только облизнется.

Собрались все за исключением Яромира, Юрки и Кокована. Хозяйственный лютич помогает женщинам возиться с поздним ужином, снует подле небольшого костра, пацан таскает дрова, а старый музыкант греет озябшую тушке у огонька.

Я сижу на одной гребной скамье со Стегеном по центру корабля. Зарево костра отлично долетает сюда, разгоняет мрак на палубе, высвечивает детали. На противоположной скамье развалился в одиночестве Сологуб. Боевую бронь он скинул, оделся в меховую накидку с головой так, что только длинный шнобель торчит наружу. На самой корме жмутся друг к дружке окоченевшие южане — Джари с Мадхукаром. Глыба со своими и шестеро вырученных из плена тоже присутствуют, тесно сидят на носу и возле рулевого весла. Воодушевление одержанной победой с их лиц уже спало, уступив место тревожному ожиданию нехорошего. Вот тебе и срубили кораблики князю Рогволду… Впрочем, мастеровым совсем необязательно стоять тут насмерть, ежели сдаться скумекают, может еще поживут. Шепну им попозже…

Минут пять угрюмо молчим. Каждый понимает к чему клонится дело, но озвучивать свои догадки не спешит. Тишину на корабле нарушает Сологуб, запрашивает данные о количественном наличии средств активной обороны.

Заранее подсчитав стрелы и запасы смолы, приходим к мнению, что того и другого у нас в достатке: смолы в больших бочках еще полно и стрел земиголы внутрь крепости напуляли щедро. Весь вопрос в том как нам всем этим добром подольше попользоваться и выпустить из супостата как можно больше дурной кровищи.

Припасы съестные нас заботят меньше всего. На пару дней хватит, а больше и не потребуется, сами кормом вороньим станем, если не случится какое-нибудь расчудесное чудо.

Итак, что мы имеем?

Ни хрена мы не имеем!

Около двадцати бойцов, кучку напуганных ремесленников в настоящем бою бесполезных, ревущего во все горло ребенка в землянке и несколько баб…

Из памяти внезапно всплывают пронзительно синие глаза Рогнеды, Рогволдовой дочки. Сологуб сказал, что пока мы мотались в корчму, старший брательник Рогнеды знатно всыпал собравшимся на мосту через Полоту земиголам и латгалам. Полсотни всадников в тяжелой броне и с копьями наперевес вылетели из городских ворот, с разгону смели с моста несколько десятков пришлых, еще столько же порубали в короткой, злой сече да так же стремительно укрылись за воротами, потеряв убитым всего лишь одного воина. Нет, Ингорь княжну-сестрицу в обиду не даст. Отцова любимица девчонка вырастет красавицей, не одно мужское сердце разобьет.

Впрочем, до будущих любовных побед Рогнеды мне нету никакого дела. Мне сейчас больше о сохранности наших шкур беспокоиться нужно, мы не в городе за крепкими и высокими стенами, мы тут как гнойный прыщ на носу.

Сологуб просит самых опытных воинов высказаться. Обычай у них такой — в экстремальных ситуациях выслушивать мнение наиболее заслуженных и попытаться сообща изобрести план действий. Если у молодняка или случайных присутствующих есть сказать чего дельного, то послушают всех, ведь зачастую слово со стороны оказывается весьма ценным. Но не в этот раз. Не то у нас положение, чтобы перебирать варианты. Выступили Вран, Стеген, Чус и сам Сологуб, ничего стоящего не сказав. Упереться, стоять насмерть, ждать помощи…

Ждать помощи это хорошо, правильно даже. Только что-то подсказывает мне ждать подмоги нам долго не придется. Глухо постукивают на подоле топорики, готовя оборудование для взятия крепостных стен. Я живо представляю как носятся сейчас по брошенным подворьям чужаки в заиндевелых шлемах, ищут лестницы вязаные прежними хозяевами из жердей, сносят поближе к объектам предстоящей атаки. Если для взятия стен укрепленного города понадобится модернизация старых и изготовление новых более длинных, то на лодейный двор сойдут и двухметровые, а таких, небось в каждом дворе одна-две…

В общем, не услышал совет ни одного предложения по существу, а именно — как нам всем избежать неминуемой гибели. Спасительная идея не подана, чуда не случиться. Жаль нету рядом изворотливого Гольца, этот наверняка бы подкинул какую-нибудь интересную мыслишку.

Холода я не чувствую. Напротив, под броней, кольчугой и поддоспешным войлоком у меня жарко, точно не под двадцатку на улице, а по крайней мере плюс пять.

Хорошо бы сейчас включить режим хорька, прогрызть продземный ход, прихватить самое ценное и весь личный состав, дать деру и выползти далеко за пределами оккупированного Полоцка, а князья пущай тут сами разбираются кто круче. Спохватившись, ловлю расползшиеся черным змеиным выплодком мысли, сматываю в клубок. Помечтал и хватит. Неплохой вариант, чтобы качественно удивить старину Горхида, но уж больно фантастический. Даже если копать всем скопом, за ночь такой лаз нам не осилить, тут работы на недели. Необходимо придумывать нечто менее неправдоподобное, но не менее эффективное. Как там говаривал майор Гранит? Даже самый лучший боксер не застрахован от пинка по яйцам! Вот как он говорил и однажды так меня проучил… А еще дед мой, воевавший в полковой разведке, рассказывал как ходил за "языками" во вражеские траншеи и как немцев иногда подводила их хваленая организация. Окопы и ходы у фрицев всегда были на высшем уровне: чистенькие, крепкие. Блиндажики уютные и теплые, все по полочкам там разложено. В этих блиндажах они и дрыхли в ночное и свободное от войны время в майках и кальсонах. В кальсонах их и брали, волокли по снегу на другую сторону нейтралки.

Если откинуть союзников, то на первый взгляд организация у куршей неплохая. Команды князя выполняются точно и без суеты. Думается мне и с самомнением у лидера прибалтов тоже все в порядке, никак не ниже гор. Силу свою знает и себя любимого ценит…

— Слышь, Яромир! — подает голос Жадяй — один из воинов Сологубова десятка. Немолодой дядька, для своих лет обладающий крепким здоровьем и физической силой намного превосходящей силу умственную. — Что ты возишься как ящер обмороженный? Подкинь ты хворосту, жарку поддай под котел, эдак натощак помирать придется!

Вечно голодного бойца со смехом начинают подначивать. Он отбивается, говорит, что не поев даже на бабу не лезет, не то, чтобы воевать!

Вспугнутая воплем Жадяя мысль спотыкается и сразу же вспыхивает радужными красками. Жарку поддать? Голец, помнится, терем боярский подпалить сподобился. И ситуация похожая была. А я чем хуже?

— Как думаешь, Сологуб, где князь Горхид ночевать станет? — интересуюсь я быстро, но не слишком громко, чтобы не возбудить досрочного ажиотажа.

— Ну, обоза ихнего я не видел, стало быть и шатров у них с собой нету, — рассудительно отвечает десятник, жестом призывая собрание к молчанию. — Да и зачем ему шатер, если он в городе где полным-полно домов, выбирай какой побольше и ночуй на здоровье. Хотя какое ему здоровье псу блохатому, сип ему в гниющую глотку!

Десятник еще с полминуты сеет вокруг себя изощренные ругательства, а потом вдруг затыкается, втыкает в меня взгляд полный трепетного любопытства.

— Зачем спросил?

— А какой дом здесь самый большой? Чтоб народу разместить поболее да пожрать сготовить и выпить сгоношить?

— Будто сам не знаешь? Корчма конечно! Но я и сейчас не понимаю зачем тебе это.

Горхид он хоть и князь, но ни майки хлопковой, ни кальсон у него отродясь не было. По виду — воин, предводитель дружины как наш Рогволд. Наверняка и в походах военных бывал, привык спать с оружием, в одежде. Перед сном брюхо набить, пивом крепко запить да не в одно рыло, а с единомышленниками, боярами, воеводами и прочими дружками. Попировать слегка перед боем ни один бог не запрещает. Вот тут Сологуб прямо в точку! Лучше корчмы места во всем городе не найти. Длинные столы, очаг, лавки для спанья, крепкие стены… До моего заведения отсюда не так уж и близко, вряд ли Горхид возжелал тащиться впотьмах через весь подол, когда у него под боком есть почти такая же. Будущее Гольцово наследство…

— Ты хочешь добраться до Горхида? — проявляет недюжинные умозаключительные способности Вран. Глаза краснолицего дружинника заблестели как у лихорадочного, что означает парень принял охотничью стойку и почуял запах добычи, даже задницу от гребной скамьи отрывает в возбуждении.

Взвинчивается не один Вран. Все собрание оживляется, поняв, что у меня созрела какая-то нетривиальная идея.

— Хочу. У меня к этому козлу личный счет образовался! Джари, спроси у Мадхукара сможет ли он достать стрелами стражу за костром у восточной стены?

— Я могу попробовать! — взвивается обиженный недоверием Невул.

— Нужно не пробовать, а наверняка. Поэтому я хочу знать точно: сможете вы вдвоем пришпилить тех гавриков? Да чтоб тихо, без хрипов и криков, иначе бесполезно потратите стрелы.

Джари перебрасывается несколькими фразами с индусом-кшатрием, после чего тот срывается с места, легко спрыгивает с борта ладьи в холодную вату сугроба и бегом направляется к указанному месту на стене. Невул припускает следом, топчет снег длинными, журавлиными шагами.

Полезная, все таки штука педагогика! Равно как и здоровая конкуренция. В рамках профессионального соревнования эта парочка теперь батальон земиголо-латгало-куршских захватчиков перестреляет.

Несколько десятков глаз наблюдают как наши снайперы влезают на настил и на полминуты высовывают головы между заостренных кольев. Я знаю, что расстояние там немаленькое даже для таких стрелков как эта парочка, к тому же темно, а при Мадхукаре нет его бесценного лука. Задание трудное, почти невыполнимое, я пойму, если они откажутся или изгадят дело, но это наш единственный шанс…

— Сможем! — безапелляционно заявляет долговязый стрелок, едва они возвращаются на корабль совета. — Трое там, во дворе засели с этой стороны плетня.

— И как только ты разглядел? — ворчит Сологуб.

— Я чернику торбами жру, оттого зрение днем как у беркута, ночью как у совы, — самодовольно делится секретом своих способностей Невул. — Попаду, не сомневайся! Смуглый тоже попадет.

— Попадете, дальше что?

— Как только стража уснет вечным сном, выждем чутка пока свет костра немного заглохнет и полезем наружу, — спокойно объясняю я.

— Все полезем? — требует уточнения Сологуб.

— Нет, всех нас там сразу выкупят и растопчут. Пойду я, Яромир, Вран и… Стеген.

— Вчетвером на целую рать попрете?

— Я не такой уж и конченый как некоторые полагают, Сологуб. Очень надеюсь, что биться мы не будем.

— А что будем? — прилетает от Врана вопрос по существу.

— Князю Горхиду погребальный костер зажигать пойдем.

— Ну ты сказал, Стяр, он же не помер еще! Да и не собирался вроде когда мы его в последний раз видели.

— Вот именно, что — в последний. Поджарим его высокоблагородию пятки по самые уши.

— Это дурной замысел, Стяр, — Сологуб предостерегающе поднимает ладонь. — Думаешь, Горхид позволит себя заживо сжечь?

— Можешь предложить что-то получше? Давай думай, мы подождем до утра когда они на приступ полезут. К тому же совсем не обязательно его сжигать живьем, подавляющая часть погибших в пожарах сначала задыхается угарным дымом, а уж затем сгорает. Главное напустить в корчму побольше дыма. Крыша там из соломы, значит и задымление будет не хилое и довольно быстрое. Двери подопрем снаружи, чтобы не выпорхнули и пущай там дышат гарью сколько влезет.

— Едва заполыхает у корчмы крыша, туда сбежится вся вонючая Горхидова свора хозяина выручать. Что будешь делать ты?

— Отгонять свору от дверей.

— Ну вот, а говорил биться не будете, — с невеселой усмешкой произносит Сологуб. — Всем нужно идти, иначе толку не будет.

— Все мы даже до корчмы не дойдем, Сологуб, пойми ты, наконец! Заметят большой отряд сразу накинутся. Малым числом вернее доберемся, остановят — скажем, что несем князю дары к пиру. Но, пожалуй, ты прав, я согласен взять с собой еще и Джари, его сабля нам не помешает.

— Ты понимаешь, что ведешь людей на смерть? Доля и так устаралась, чтобы ты вернулся из прошлой своей вылазки, а теперь суешься голой задницей в волчье логовище и думаешь кого-то там напугать.

Упрямство десятника меня неприятно удивляет. Почему нельзя просто поддержать, одобрить, ухватиться за козырный план, пусть и чужой? Ведь своего, более путного все равно ни у кого нет…

— Тут нам тоже смерть, Сологуб, как ни крути, надеюсь, ты тоже это понимаешь, — говорю как можно спокойнее, ибо нервишки начинают пошаливать. — Нужно попробовать добыть нам всем жизнь. Свалим князька, считай — победа, я так думаю. Все зависит от совета, решайте, как совет скажет, так и будет, а я пойду прогуляюсь.

Ухватившись за край борта, ловко спрыгиваю с лодьи. Желают как овцы на заклании — флаг им в руки, все, что мог, я до них донес. Взрослые мужики, должны понять, что мое предложение — это последний шанс на всеобщее спасение. Конечно, нет стопроцентной гарантии на то, что с потерей главнокомандующего, войско неприятеля мигом разбежится и не станет атаковать лодейный двор и сам Полоцк, но деморализующий фактор будет очень сильным, зуб даю…

У костра с готовящемся ужином отзываю в сторонку Младину. Передав деревянную поварешку одной из женщин, легкой, несмотря на тяжелые зимние одежи походкой, она оказывается рядом и я беру ее за руку. Теперь нужно как-то выдавить из себя непростые слова.

— Слушай, Млада, мне сейчас уйти надо, если не вернусь и когда сюда ворвутся чужаки, ты не сопротивляйся, сдавайся в полон, поняла? Я тебя очень прошу: не дерись и не беги, покорись. Тебе и дитю нашему жить надо, а не умирать. Слышишь меня? Может так статься, что я не успею тебя защитить, но сам как-нибудь вывернусь и обязательно найду тебя потом. Ты, главное, живи.

Такого лица у нее я еще не видел. Слез на нем нет, но бледнеет до восковой желтизны, будто померла уже моя Младина, даже всегда живые и яркие глаза тускнеют. Меня она слышит, медленным кивком дает понять, что сделает как я сказал. Я прижимаю ее к груди, быстро целую лоб, горячие веки, прохладные щеки, впервые сознавая, что эта девчонка с начинающим выпирать животиком для меня сейчас дороже всего и всех в любых мирах и измерениях. Если пять минут назад я готов был перемахнуть ограду и идти вершить геройства, то сейчас, вдохнув ее родной запах с богатыми нотками дыма и готовящейся на огне еды, чувствую как тает во мне готовность куда-то идти и уж тем более умирать.

— Вернись, — тихо шепчет мне в грудь и вскидывает полный надежды взгляд. — Вернись!

— Вернусь, обещаю. Я бессмертный, ты же знаешь.

Она осторожно выскальзывает из моих объятий и возвращается к котлу на костре ни разу не обернувшись.

Совет заканчивается вполне ожидаемо, большинство высказалось за проведение диверсионной вылазки в стан врага с задачей прикончить главаря противостоящей партии. Принесший мне эту чудесную весть Стеген аж подпрыгивает от нетерпения, так хочется ему поскорее отправиться за славой.

— Думал они не решаться, — весело подмигивает урман. — Слышишь как смеется мой топор? Сегодня он наделает много вдов!

— Не слышу, — говорю. — Пошли со мной к Яромиру, дел полно.

Времени для подготовки операции предостаточно. По моим прикидкам у нас более трех часов. Первая стража до полуночи самая легкая, спать сильно не хочется и мороз не такой сильный. Будем ждать смены караульных у костров. Поменяются, хворосту подбросят и устроятся на покой у плетня за нашей стеной следить. Вот тут ночь и холод сделают свое дело, притупят бдительность, качество борьбы со сном понизят до нужного нам уровня.

— Яромир, у нас пиво есть?

— Осталось в двух мешках, с десяток остальных пустые, вылакали все, — с явным неудовольствием отвечает мой помощник.

— Приготовь два с пивом. Возьми Юрку и все пустые заполните горючей смесью из моих бочек, смотри лей осторожно да завяжи покрепче, чтобы не воняло. Понесем от нашего стола князю куршскому гостинцы.

Смышленому лютичу хватило пары фраз, чтобы вникнуть в суть моего рискованного плана. Ныть о его несостоятельности, в отличии от десятника Сологуба, он не стал, лишь расцвел, узнав, что будет выполнять одну из главных ролей в предстоящей затее — роль толмача и номинального командира нашего отряда. На месте Сологуба я бы и сам сомневался больше других, мне тоже понятно, что в урочный час все светила на небесах должны сойтись как надо, чтобы опасный замысел выгорел. Выгорел заодно с корчмой на пристанях и его временными обитателями.