Кодекс Арафской дуэли

Глава 6 Развлечения

Кали, вернувшийся от Лейме, сунул в руки Ноллу свой сюртук.

– Где Монтейн? – спросил он. – С чего это он тренировку пропускает? Скучно без него, старина. Привык я к этому ребенку.

– Полчаса назад вернулся, – сообщил Нолл хозяину. – Злой. У себя.

– Злой? С чего бы? – Кали вприпрыжку понесся вверх по лесенке на антресоли, где Монтейн занял одну из комнатушек, полагающихся лакеям, которых у Кали не было.

Монтейн валялся на кровати, и в руках у него, против обыкновения, не было никаких математических книжек. Он просто пялился в потолок.

– Что такой унылый? Эй! – Кали без церемоний сдвинул Монтейна к стенке, лег рядом и приподнял ему голову.

– Пусти, шею сломаешь. – Монтейн вяло высвободился, перевалился на спину и уставился в веселые ореховые глаза графа. – Ты знаешь, где я был?

– Понятия не имею, – сказал Кали и предположил: – У Вулкана? Проигрался вдребезги и продул мою стипендию на тысячу лет вперед?

Монтейн хмыкнул.

– Ну, значит, у девочек.

– Я был в гостях у твоего начальника, понял?

– У какого начальника? У… у эрст-резидента Арлана?

– Он не соизволил представиться.

– Поясни.

– Чего тут пояснять? Ты в ОТК служишь?

– Собачки в цирке служат, а я – наследник герцога!

– Какого тогда Ахи ты мне рекомендацию написал?

– Рекомендацию… Ага… Какую рекомендацию?

Монтейн с силой пнул его ногой, сталкивая с кровати. Кали свалился на пол, потянув за собой постель, и Монтейн упал на него сверху, почти всерьез собираясь его придушить.

– Такую рекомендацию! – заорал он. – Кто тут у нас к Арафской дуэли готовится – я, что ли? Это я, по вашему, должен преемника себе выбрать для ОТК? Ты какого Ахи меня выбрал? Мне что, без тебя заняться нечем?..

– Да что такого? – Кали попробовал перехватить руки Монтейна, но не преуспел. – Офицер ОТК побольше профессора математики получает, а тебе до профессора еще… Ну, при этом, правда, иной раз побегать приходится…

– А иной раз в застенке посидеть, с жизнью прощаясь!

– Э… по носу только не надо! – дернулся Кали.

– По носу, если вы заметили, ваша светлость, я специально не бью, хотя надо бы!

– Спасибо… – полузадушенно пропыхтел Кали.

– Я, сын ты малпы и осла, уже с жизнью прощался! Выведут сейчас во двор, думал, и повесят без суда и следствия…

– Обычно у нас, если что, расстреливают, – поправил Кали. – Ты мне ребро сломал.

– Не ври, ты не такой нежный, – небрежно ответил Монтейн. – Я же, болван такой, всерьез с жизнью прощался! Мне ведь сказали, что такие, как я, для ОТК опасны!

– Да чего в тебе такого? – возмутился Кали. – Обычный мальчишка, ничего толком не знающий, ничего не умеющий…

– Драться умею? – с угрозой спросил Монтейн.

– Умеешь, – согласился Кали, пытаясь из-под него выбраться.

– То-то же! Это тебе не сабелькой махать. Вы, аристократы, драться всерьез не можете, носы у вас слабые… – Монтейн оставил Кали в покое и поднялся на ноги. – Вас даже лупить неинтересно.

Кали остался лежать, проверяя на всякий случай нос лилейно-белым платочком.

– Да не бил я тебя по носу!

– А вдруг зацепил… – Кали обследовал носовой платок и спрятал его в карман. Потом закинул руки за голову и положил одну ногу на другую. Вставать он явно не собирался. – Так, давай во всем разберемся как следует. Рассказывай.

Монтейн сел на кровать и обрисовал, как его доставили к начальнику ОТК.

– Ага, – задумчиво произнес Кали. – Ну, расстрелом он тебя, понятное дело, только пугал, иначе ты бы сейчас не тут сидел, а в подвале ОТК, но что он имел в виду под словом «опасный»? Ты не выдумываешь? Такими словами начальник обычно не бросается.

– Я слишком обаятельный. Очаровательный.

– Меня очаровать не проблема, – сказал Кали. – Я могу себе позволить, я еще не герцог. И, скорее всего, никогда им не буду.

– А остальных из вашей Арафской пятерки? – вкрадчиво спросил Монтейн. Он снял с себя изрядно помятую рубашку, потом оглянулся. Кали лежал и застывшим взглядом смотрел куда-то в потолок. – Эй, ты что, заснул?

Кали сморгнул. Потом сел, и вид у него был какой-то оглушенный.

– Монтейн…

– Да?

– Я тебя правильно понял? У тебя рекомендации от всех пятерых?

– Да.

Кали снова лег на пол.

– Тогда я бы тебя расстрелял.

– Спасибо, родной, успокоил. Главное – что? Главное – то, что начальник ваш мне сразу заявил: он решение уже принял, а встреча со мной – это так, пустая формальность. И если он от своего решения хоть на дюйм отступится, то, значит, это мои чары действуют, и в меня тут же стрелять начнут. Вот как!

– Да, – отметил Кали.

– И я как услышал, что он меня не в подвал велит отвести, а отпускает, то сразу и подумал: вот они – чары. И шел, ожидая выстрела в спину.

– Да.

– Кали!

– Да?

– Что ты дакаешь?

– Я только одно объяснение могу подобрать, – сказал Кали медленно. – В покое тебя не оставят. Это раз. До Арафской дуэли, если сам рыпаться не будешь, тебя не тронут. Это два. А вот после дуэли за тебя возьмутся так, что мало не покажется. Это три.

– Я что-то объяснения не услышал, – сказал Монтейн.

– Это значит, что решили, что ты – не «флуктуация». «Флуктуацию» сдали бы научникам, те бы тебя изучали. И ты – не «большая флуктуация»: «большую флуктуацию» просто поставили бы к стенке – во избежание. А вот «гигантскую флуктуацию» – в дни, когда равновесие шатко и Хозяин Арафы еще не определен, – «гигантскую флуктуацию» даже пальцем опасно трогать.

– Ты это не всерьез? – сказал Монтейн.

– Я не шучу, поверь. Я на месте начальника, вот честно, сразу бы тебя расстрелял, как только увидел пять рекомендаций. Но это я. У меня знания есть, а опыта нету. У меня картины нет, как сейчас силы распределены в масштабах Империи. У меня представления нет, какие векторы сейчас влияют на Империю… Хотя какие векторы, когда Хозяина Арафы нет? Ох, я бы тебя расстрелял, а оно бы как рвануло!..

– Что рвануло? О чем ты говоришь?

Кали посмотрел на Монтейна и перетек в сидячее положение.

– Успокойся ты.

– Кали, ты всерьез считаешь, что я опасен?

– Ты сам по себе – мальчишка по фамилии Монтейн, – может быть, совершенно неопасен. Наверняка неопасен. Не можешь ты быть опасным. А вот силовые линии, которые вокруг тебя начали сплетаться, могут быть опасными – а могут и нет. В том-то и проблема, что это обычно определяется слишком поздно! Флуктуация или рассосется сама по себе, или создаст взрывоопасную ситуацию. Я бы тебе посоветовал куда-нибудь уехать на время из Столицы… Хотя… Не знаю. С твоим везением… Он тебе отеческий совет уехать давал?

– Нет.

– А держаться подальше от нас пятерых?

– Кали, я только одного тебя из пятерки знаю; от кого мне подальше держаться?

– Ага, – принял к сведению Кали.

– «Ага», между прочим, благородные люди в разговоре не употребляют.

– С чего ты взял?

– В «Кладезе» вычитал.

– Что за «Кладезь» такой?

– Книжка такая: «Кладезь познаний, необходимых благородному молодому человеку, с присовокуплением Именного справочника титулованного Имперского дворянства».

– Да? Интересная, наверное, книжка…

– Полезная, главное.

– Надо будет почитать на досуге.

– Тебе-то зачем? Ты, скорее всего, с этими познаниями уже родился.

Кали хмыкнул.

– Значит, Монтейн, Арлан тебе отеческих советов никаких не давал…

– Ну?

– Поэтому ни на что внимания не обращаем и идем гулять. Обо всем прочем будем думать после дуэли.

Вяло отмокая в ванне после дня, проведенного в «застенках» ОТК, Монтейн проговорил:

– Как я тебя вдруг начинаю понимать…

– Ты о чем? – Кали сидел здесь, за столом у широкого окна и брился с сосредоточенным лицом.

– Да вот об этом – чтобы думать о прочем только после дуэли. Мне, знаешь ли, резко не до математики стало.

– Ну, идем тогда к Вулкану.

– Кали, это для тебя «Вулкан» – развлечение. Для меня это – место работы.

– Идем девочек искать.

– Куда?

– Да куда угодно. – Кали пожал плечами.

– Ты в увеселительном саду бывал?

– Пару раз – ничего особенного.

– Как граф или как студент?

– А какая разница?

– Огромная, смею заверить.

– Нолл! – заорал Кали так, что Монтейн чуть не нырнул в огромной ванне.

Нолл неспешно воздвигся в дверях.

– У меня есть одежда попроще – наподобие его студенческой?

– Упаси небо, откуда?

– Организуй, – вкрадчиво распорядился Кали.

Нолл, пожав выразительно плечами, вышел. Кали стер с лица остатки пены и спросил насмешливо:

– Тебе бритву одолжить?

– Я тебе все-таки врежу когда-нибудь по носу, – мечтательно проговорил Монтейн.

Два студента, заглянувшие вечерком в увеселительный сад, разительно отличались от светских франтов, ищущих простонародных развлечений.

– Вон тебе и графья, – указал на франтов Монтейн. – Замечаешь разницу?

Кали посмотрел.

– Тоже мне графья, – пренебрежительно сказал он. – От силы баронеты.

– Ну, тебе, конечно, виднее, – согласился Монтейн. – Смотри, мухи на варенье уже слетаются.

Две девушки прошли мимо, не обратив на «студентов» никакого внимания. Зато франты их явно заинтересовали.

– Воровки, – сказал Монтейн. – А вон их конкурентки… В общем, охота на графьев началась.

– Бедные графья, – с иронией проговорил Кали. – А мы на кого будем охотиться?

– А мы будем охотиться на честных девушек, – объяснил Монтейн, – порядочных, но небезупречного поведения. Да, забыл! Я же не могу тебя Менкалинаном представлять. К тому же Кали вся Столица знает. Тебя как в детстве звали?

– Гриф, – признался Кали.

– Почему Гриф? Из-за носа?

– Дался тебе мой нос, – проворчал Кали. – Я просто пяти лет от роду сделал описку в слове «граф».

– Похоже, у тебя было трудное детство. Я пяти лет от роду себе мозги грамотой не забивал, – ухмыльнулся Монтейн. – Как тебе вон те подружки?

– Нет, – решительно ответил Кали. – А вон те?

– Я же сказал – ищем порядочных.

– А эти непорядочные?

– Нет.

– В чем разница?

– Тебе не понять.

– Монтейн, ты меня прямо поражаешь!

– Это ты меня поражаешь, Гриф. Ты что, с девушками никогда не знакомился? Как тебе та рыженькая?

– А себе ты, надо полагать, шатенку присмотрел?

– Тебе шатенка больше нравится?

– Рыженькая так рыженькая, – мирно сказал Кали. – Ничего особенного, но смотреть на нее приятно.

– Тогда приступаем. Учись, студент!

Похоже, Монтейн и в самом деле был великой обаятельной флуктуацией. Он очаровал их с лету, и вскоре девушки с сияющими глазами уже прогуливались со студентами по ярко освещенным аллеям, специально выбирая места, где можно продемонстрировать своих симпатичных кавалеров подругам. Гуляли, угощались конфетами и мороженым, катались на качелях.

Кали был от вечера в полном восторге. Монтейн и сегодня оправдывал ожидания. О, Монтейн! Какая удача, что в том кафе на Круглой площади графа Менкалинана очаровал серьезный до смешного юнец, трогательно притворяющийся взрослым. Кали подкупило в нем то, что Монтейн, услышав прославленный в веках графский титул, не стал лебезить, как это часто бывало с беспородными дворянчиками, а бросил на графа оценивающий взгляд. И держался Монтейн с невероятной для неотесанного деревенского парня естественностью, не робел, но и не наглел: вот приведи его к Императору – и перед Императором не смутится, не оцепенеет, будет свободен в движениях, сдержан и самодостаточен, начнет трезвыми глазами профессионального игрока оценивать и контролировать ситуацию. Самородок, вундеркинд… или гигантская флуктуация, если учесть все пять рекомендаций. Если б не эти рекомендации – самое место парню в ОТК. Выучить, отшлифовать – далеко бы пошел мальчик. Может быть, даже до эрст-резидентского портфеля добрался бы.

Ценный был бы вассал для дома Беруджи. Если бы не пять рекомендаций и не Арафская дуэль. А посему нет смысла о нем размышлять. Только не забыть бы сказать о нем папе. Потому что флуктуация может разрешиться пшиком, а папа тогда придумает, как Монтейна использовать. Если, конечно, его после Арафской дуэли не сможет использовать сам Кали.

По крайней мере одно ценное качество у флуктуации по имени Монтейн есть: умеет, собака, создавать непринужденную обстановку.

Хорошо-то как!

Ему показалось, прошло не так уж много времени, но небо заметно посветлело. Приближалось утро.

Девушка притихла и смотрела на его профиль – вроде как с недоумением.

Кали сообразил, что происходит что-то неправильное.

– Что с тобой? – спросил он, оборвав себя на полуслове.

– Мне пора уходить, – быстро и, как показалось Кали, испуганно ответила девушка.

– Куда уходить? – спросил Кали свысока.

– На работу, – тихо сказала девушка.

– Чушь, – бросил Кали. – Вы с подружкой работаете в одной мастерской. А она еще здесь. – Он не смотрел вправо, где в отдалении сидели на перилах ограды набережной Монтейн и его пассия, но слышал их разговор.

– Мне надо уйти, – тихо, но настойчиво сказала девушка.

– Что случилось? Я тебя обидел?

– Нет.

– Ну, что случилось? – еще раз спросил Кали.

– Я… я вдруг поняла, кто вы, – сказала девушка.

– Кто? – требовательно спросил Кали.

– Вы тот граф, о котором в газетах пишут. Менкалинан. Красавчик Кали. Наследник Беруджи.

– И что?

Девушка выпрямилась и глубоко вздохнула. Кали ждал ответа.

– Это жестоко – так шутить, – наконец сказала она.

– Ты о чем? Никто не шутил.

– Я о вас слыхала. Да о вас вся страна слыхала. Богатый, красивый, знатный… Что же вы в нашем саду вчера делали? Зачем вам простых девчонок искать, когда среди ваших знакомых столько знатных дам? Все в шелках и бархате. Представляю, как вы в душе потешались над моими тряпками…

Кали схватил девушку за руку и подтащил к себе.

– Я никогда не потешаюсь над теми, кто беднее меня, – сказал он тихо. – Этак мне пришлось бы потешаться почти над всеми. А все эти дамы уже в печенках сидят. Думаешь, приятно, когда любят не тебя, а твои деньги?

– Монтейн – тоже какой-нибудь граф?

– Он-то как раз не подделка: безденежный и безземельный дворянский недоросль. Студент. Мой друг. Монтейн – он, как бы это сказать, чудо природы. Он умеет вызывать симпатию. И интерес к себе, хотя чем он может быть мне интересен – юнец, недоучка, игрок… У меня, знаешь ли, не так много друзей. Я хотел, чтобы ты тоже стала моим другом. Ты… – он призадумался и прижал ее к себе, – ты на удивление уютная. И мне хочется с тобой разговаривать. Ты на меня как-то странно действуешь. Ты тоже мне ничем не можешь быть интересна. Мне даже женщины такого типа никогда не нравились. А ты почему-то нравишься. У меня к тебе… – Он лихорадочно подыскивал слово, но во всем своем богатом словарном запасе так и не нашел ничего подходящего. – Я к тебе нежность испытываю. Нежность… Разнеженность… Нега… Будто тепло по телу разливается, – туманно проговорил он.

– И что теперь? – хмуро спросила девушка.

– Теперь? Не знаю. Я хотел так и остаться для тебя студентом по имени Гриф, – сказал Кали. – А теперь? Не представляю.

– Я ведь не гожусь в подруги графу, – сказала девушка. – Над вами вся Столица смеяться будет.

– Смеяться? Кто посмеет? – холодно заметил Кали. – Не в этом дело. Просто…

– Ваша светлость господин граф, оставьте меня в покое! – взмолилась девушка. – Для меня и студент Гриф был слишком красивым и слишком зажиточным. А уж граф Менкалинан – это точно не мой размерчик. Когда вы на меня глядите, мне очень страшно… Жутко… Я так не смогу… Я цепенею, когда вы смотрите на меня. А уж как дотрагиваетесь – так и вовсе мороз по сердцу.

Кали поспешно отпустил ее.

– Я же не страшный… – пробормотал он. – Сегодня ночью я тебе нравился…

– Мне Гриф нравился, – возразила она. – А вас любить, господин граф, – все равно что любить солнце: сгоришь раньше, чем поцелуешь.

– Значит, нет? – спросил Кали.

– Нет, – ответила девушка.

Графу Менкалинану редко кто отваживался сказать «нет». Поэтому слово «нет» он понимал правильно: приговор окончательный и обжалованию не подлежит. И он решительно отвернулся от девушки и быстро пошел вперед.

Вот только далеко не ушел.

Девушка, смотревшая ему вслед, увидела вдруг, как Кали шатнуло. Чтобы удержаться на ногах, он выбросил руку вбок, схватился за фонарь и остановился. Привалившись к столбу, он стоял, тяжело дыша и глядя перед собой застывшим взглядом.

Тогда она подбежала к нему, схватила за руку и спросила испуганно:

– Что такое, Гриф? Что? Сердце?

– У Беруджи нет сердца, – скривил Кали рот в усмешке.

– Ох, Гриф, не шути так!

– Удар молнии, – прошептал он. – Удар молнии, чтоб ей провалиться…

– Ваша светлость… – спохватилась девушка.

– Ох, сколько шипящих, – пробормотал Кали. – Уши режет. – Он сполз по столбу вниз и присел на бетонную тумбу подножия. – Не шипи, пожалуйста!

– Вам плохо?

– Плохо, – признался молодой человек. Он был бледен, на лбу и верхней губе выступил пот. Еле двигая рукой, Кали зашарил по карманам, разыскивая платок. Тот, естественно, оказался не там, куда его вчера клал Нолл.

Девушка взяла платок из его дрожащей руки и заботливо вытерла Кали лицо.

– Сейчас я позову извозчика, – сказала она.

– Не надо, – сказал Кали. – Просто посидим. Меня ноги не держат. Сядь. – Он слабо хлопнул рукой по тумбе рядом с собой.

Она присела, и какое-то время они молча сидели, ожидая неизвестно чего.

Перед ними на тротуаре расхаживала стайка ленивых и наглых столичных голубей. Девушка скормила им крошки из своего кармана.

– Мне кажется, вам надо к врачу, – сказала наконец она.

– Врач здесь не поможет, – ответил Кали скучным голосом.

– А кто поможет?

– Никто. Это заклятье.

– Заклятье?

– Заклятье Алиенуары.

– Алиенуара – это дочь Ахи, – проявила знания девушка. – Один из Беруджи был женат на ней.

– Вот именно, – согласился Кали. – Вышла она замуж за одного Беруджи, а жизнь испортила всем. В смысле – всем последующим Беруджи и Менкалинанам. Нам иногда вот этак… простреливает… пробивает… молния что делает?

– Молния бьет, – сказала девушка. – Наповал.

– Вот-вот, – проговорил Кали. – И нас бьет. Не наповал, но о-очень сильно. – Его опять передернуло. – До сих пор в ушах шум, в глазах сполохи. Хорошо приложило. Теперь мне только Арафского колокола не хватает – тоже, говорят, неплохо действует.

– Арафского колокола?

Кали махнул рукой:

– Не обращай внимания. Это будет, но потом. Надеюсь, не сегодня.

Они то шли по улице почти бегом, подчиняясь бешеному настроению Кали, то вдруг останавливались, когда у него перехватывало дыхание. Девушка думала, что у Кали припадок – сердечный, нервный, бог весть какой еще – кто разберет этих Беруджи? Кали думал… собственно, ни о чем он не думал; в его взбудораженном сознании скакали даже не мысли – мыслей как таковых не было – обрывки фраз, отдельные слова. Было только понимание того, что вот эту растерянную и растрепанную рыженькую девушку нельзя ни в коем случае отпускать от себя, а то пропадет – и ищи ее потом. А не найдешь – тогда и Кали пропадет. И в его голове никак не могло угнездиться простое соображение: чиновничий аппарат Беруджи не то что девушку – иголку найдет, причем даже не в одном стоге сена, а во всех стогах Империи, – поставь только задачу!

Странное, должно быть, они представляли зрелище: злой юноша в мятой студенческой куртке, волокущий куда-то за руку перепуганную девушку. Правда, удивляться этому зрелищу было практически некому: в аристократическом квартале жизнь сейчас сосредотачивалась где-то в районе каретных дворов, задних ходов, в службах и флигелях прислуги. Улицы были тихи и пусты, не было видно даже дворников, разве что изредка проезжали экипажи догуливающих ночь прожигателей жизни.

В очередном приступе изнеможения Кали опустился на высокий бордюр тротуара и заставил девушку сесть рядом с собой. Так они несколько минут сидели, словно нахохлившиеся воробьи, – молча, обмениваясь сердитыми взглядами, пока рядом не возник невесть откуда полицейский.

– Не положено, – укоризненно сказал он. Вполне миролюбиво сказал, но Кали воинственно повел тонким хищным носом и так прищурил глаз, глядя на полицейского снизу вверх (а казалось – сверху вниз), что рука служаки сама собой потянулась к дубинке. Дело, скорее всего, окончилось бы дракой, если бы до полицейского не дошло, где он видел этого наглого студента.

– Ваша светлость? – неуверенно спросил он.

Кали разочарованно фыркнул. Подраться, похоже, не удастся. Хотя… как он будет драться, если не может ни на миг отпустить руку девушки?

– Ваша светлость… – тихо позвала девушка. – Да что это с вами?

– Молчи! – прикрикнул Кали и резко встряхнул ее руку. Она ойкнула, потому что силу он не умерил, и юноша поспешно извинился, погладив ее запястье: – Прости, пожалуйста, я нечаянно. – Он наклонился и поцеловал это нежное запястье, чуть ли не физически ощущая затылком, как девушка и полицейский переглядываются у него над головой: «Что это с ним?» – «Ох, не знаю!» Слов сказано не было, но взгляды были очень красноречивы.

– Может быть, проводить вас, ваша светлость? – нерешительно спросил полицейский.

– Я пьяный или, может быть, сумасшедший? – осведомился Кали. – По-вашему, я не могу найти дорогу домой?

– Скорее сумасшедший, – еле слышно пробормотала девушка.

– Да уж, – промолвил Кали, искоса поглядывая на нее. – Представляю, что ты обо мне думаешь.

– Лучше не представлять, – бросила в ответ девушка. И как уживалась в ней эта непочтительность лично к Кали с пиететом к его высокому титулу?

– Ваша светлость, – тоскливо проговорил полицейский, – графское ли дело на тротуаре сидеть?

– В этой стране, – объяснил Кали полицейскому, как маленькому ребенку, – графы имеют такое же право сидеть на тротуаре, как и последние нищие. Не в Чифанде все-таки живем.

– А я не желаю сидеть на тротуаре, – сказала девушка. – Графа, может быть, в участок не заберут, а нас, простых смертных, кто забрать помешает?

– Простых смертных, – подхватил полицейский, – это сколько угодно.

– В нашей стране существуют демократические традиции, – сказал Кали.

– Возможно, для графов и существуют, – согласилась девушка.

– Откуда ты взялась на мою голову?

– Вы сами меня сюда приволокли, ваша светлость.

– Нет, откуда ты приехала в Столицу?

– С Края Земли, ваша светлость. Это на юго-западе.

– Я знаю географию, – сказал Кали.

– Меня двоюродная тетка пригласила пожить у нее. Говорила, ей хочется пообщаться с родной душой. На самом же деле ей нужна была бесплатная прислуга, – объяснила девушка. – Я от нее ушла и нанялась в вышивальщицы. Я хорошо вышиваю, ваша светлость. И шелком, и бисером. Вам не надо чего-нибудь вышить? Я мигом.

– Она меня не любит, – сказал Кали полицейскому.

– Кто же будет любить графа? – спросила девушка утреннее безоблачное небо. – Я еще в своем уме. В отличие от некоторых.

– Некоторые – это я, – вновь пояснил Кали полицейскому. – Я ее тоже не люблю. Посудите сами, сержант, разве граф может любить такую дерзкую девчонку? Даже от сумасшедшего графа нельзя этого ожидать, правда?

– Правда, – сказала девушка.

– Помалкивай, – бросил Кали.

– В этой стране существуют демократические традиции? – спросила девушка. – Мне надоела ваша истерика, ваша светлость.

– Да что ты, – нежно улыбнулся ей Кали. – Это не истерика. Это еще так… пролог. Ладно, дорогая, отдохнули и двинулись дальше. Последний рывок – и мы дома.

Он встал, и девушка поднялась вслед за ним.

– Я не дорогая, – все же заметила она.

– Ну, милая.

– И не милая.

– Солнышко, не капризничай, – ласково сказал Кали. – Не зли меня. Я и так уже почти невменяемый.

Девушка посмотрела на полицейского и пожала плечами. Полицейский понимающе покачал головой.

Кали сделал шаг, другой, и его сильно качнуло. Девушка поспешила подставить плечо.

– Натурально ноги не держат, – сказал Кали полицейскому. – Удар молнии, самый настоящий. А я думал, это метафора. Аллегория. Гипербола. Удар молнии, надо же!

Он пошел вперед, ускоряя шаг, и к подъезду особняка Беруджи они почти подбежали. Кали пинком распахнул дверь и фыркнул лакею при входе. Девушка извинительно улыбнулась выскочившему на шум величественному дворецкому, но Кали поволок ее дальше, на второй этаж по широкой мраморной лестнице, протащил за руку по коридору и втолкнул в ярко освещенную утренним солнцем столовую. Герцог Беруджи пил кофе и читал газету. Герцогиня Беруджи сидела на низком подоконнике и в распахнутое окно командовала садовнику, какие цветы она хочет видеть сегодня в букетах. Там она и осталась, с недоумением повернувшись в комнату, когда услышала от любимого старшего сыночка:

– Мама, папа, познакомьтесь, это моя жена!

Толчок – и растерянная рыженькая девушка ничком плюхнулась на ковер между герцогом и герцогиней.

– Заклятье? – спросил герцог невозмутимо, поднеся чашку к губам.

– Оно самое, – подтвердил сынок.

– Это не повод забывать о хороших манерах, – заметил Беруджи, откладывая газету в сторону.

– Доброе утро, папа! Доброе утро, мама! – с ехидцей в голосе воскликнул Кали.

Девушка наконец ухитрилась занять более или менее сидячее положение на герцогском ковре.

– Это у него шутки такие… – с трудом выговорила она.

– Какие уж тут шутки!!! – дурным голосом заорал Кали, пнул подвернувшийся под ногу столик и выскочил в коридор. В коридоре он, надо полагать, тоже нашел что попинать: его удаляющиеся шаги сопровождались звоном бьющегося фарфора и треском разбиваемой антикварной мебели.

– Ничего, – сказал успокаивающе герцог новообретенной снохе. – Побегает и вернется. Куда он теперь денется.

– Вы не поняли! – тихо сказала девушка. – Ничего такого… мы не… ваше высочество, вы не подумайте!

Сил встать с ковра у нее не было.

– И что в ней такого? – спросил герцог жену. – Совершенно заурядная внешность…

– Ну конечно, тебе всегда роковых брюнеток подавай, – отозвалась герцогиня, по жизни – романтическая блондинка. Она наконец встала и подошла к девушке, чтобы помочь ей подняться. Та с трудом держалась на ногах. – Давайте, дорогая, выпьем пока кофе. Боюсь, разговор будет нелегким для всех нас.

– Ваше высочество… – прошептала девушка, не то пытаясь присесть в реверансе, не то попросту падая в обморок. Герцогиня проворно подвинула ногой легкий стул. Обретя под собой сравнительно прочную опору, девушка отложила обморок на потом. – Он пошутил, ваше высочество!

– Нет, не пошутил, моя милая. Ох уж эти Беруджи! Все у них не как у людей…