Кодекс чести вампира

Глава 33 ЗАПАДНЯ

Препираться со мной оказалось делом нелегким. Я уперлась, как ослица, и нипочем не желала сдаваться. К тому же давила на все кнопки и педали, какие только, по моему мнению, могли воздействовать на Себастьяна. Правда, при этом оставалась тактичной, милой и в выражениях сдержанной — повторения ссоры мне не хотелось. Себастьяну было еще трудней — он явно тоже дорожил нашим примирением, ругаться со мной не хотел, а жестко приказывать не решался. В результате ему пришлось пойти на компромисс: мы договорились, что я поеду вместе с ангелами, но в самой засаде участвовать не буду — посижу в машине. А когда Катю в наручниках поведут мимо — а в том, что так и случится, никто не сомневался, — я из машины вылезу и дам волю своему злорадству. Молча, разумеется, я же не садистка все-таки.

Надя, узнав, что я все-таки настояла на своем, только фыркнула и заметила:

— Потом поймешь, во что ввязываешься. Но поздно будет.

Если б я знала, насколько она права!

Незадолго до наступления темноты две милицейские машины и наша черная «Победа» остановились неподалеку от дома, где находилась квартира Рябинина. Вернее — квартира Катиной мамы, сданная Рябинину. Интересно, думала я, что заставило парня снимать квартиру у родственницы своего злейшего врага? Когда я задала свой вопрос Себастьяну, он пожал плечами и ответил, что родственники врага — не обязательно наши враги. И потом пояснил, что, насколько он понял, Катина мама любит брать под крыло неприкаянных молодых людей.

С этими словами он вслед за Даниелем вышел из машины, на прощание строго наказав мне оставаться внутри, сидеть тихо, а если что — спрятаться на полу. Это «если что» мне сильно не понравилось, и я стала прикидывать, каким может быть «если что»: что «если»? и если «что»? А поскольку ни в фантазии, ни в свободном времени недостатка у меня не было, через несколько минут я уже тихо, но оживленно хихикала, воображая, что на «Победу» покусились угонщики, залезли внутрь, а я спряталась на полу и в самый разгар их попыток завести машину вылезла со словами: «Товарищи пассажиры! Хочу предложить вашему вниманию сливочный шоколад с орехами по заводской цене!»

Тут в окно «Победы» заглянуло лицо, и я пискнула от испуга. К счастью, это оказался всего-навсего Даниель.

— Слушай, почему вы с Надей все время пугаетесь, когда я появляюсь? — удивленно спросил он, открывая дверцу и заглядывая в салон. — На вот, я тебе принес на всякий случай, — он протянул мне маленький, словно игрушечный, серебристый пистолет. — Только, умоляю, не пали сразу во все, что покажется тебе страшным или подозрительным, ладно?

Я пообещала вести себя благоразумно и в подтверждение своих благих намерений спрятала пистолет в рюкзак. А из рюкзака достала термос со сладким чаем, сверток с бутербродами, пакет с ванильными сухарями и кулек конфет. Я уже, кажется, упоминала, что меня на нервной почве одолевает страшный жор, иногда в сочетании с не менее страшной сонливостью. Бывает, конечно, и наоборот — я теряю и сон, и аппетит. Но такое случается только при сильных любовных переживаниях.

Пиршество мое закончилось тем, чем и должно было закончиться. Наевшись до отвала, потаращившись немного осоловелыми глазами в темноту за окнами машины и зевнув от всей души раз двадцать, я устроилась поудобнее, закрыла глаза и моментально провалилась в глубокий и крепкий сон.

Проснулась я от хлопка автомобильной дверцы — кто-то сел на водительское сиденье. Я приняла сидячее положение — за время сна я съехала куда-то вбок и вниз, приняв положение, которое моя кузина образно называет позой «зю», — и, пытаясь разлепить веки, сонным голосом спросила:

— Ну что, поймали ее?

— Пока что нет! — насмешливо ответил женский голос, и одновременно с этим раздался неприятный металлический щелчок.

Глаза мои распахнулись сами собой. И первое, что они увидели, было дуло пистолета, направленное мне прямо в лоб.

— Добрый вечер! — хрипло сказала Катя.

С трудом оторвав глаза от пистолета, я встретилась с ней взглядом. Надо признаться, это доставило мне столько же радости, сколько можно испытать, обнаружив, что стоишь на краю колодца и держаться тебе абсолютно не за что. На бледном лице Кати, покрытом крупными каплями пота, обозначилась какая-то полубезумная улыбка, пистолет трясся в ее руке. К сожалению, я была слишком близко от нее, чтобы надеяться, что, начав стрелять в меня, она промахнется. У меня тоже был пистолет, но что толку? За ним надо было лезть в рюкзак, а Катя вряд ли была настроена на то, чтобы позволить мне это.

Дуло пистолета уткнулось мне в переносицу. От холодного прикосновения металла меня моментально затрясло, как осиновый лист. Катя же отвернулась от меня и, держа пистолет все в том же положении, начала вращать ручку стеклоподъемника. Приоткрыв окно, она проорала в темноту:

— У меня ваша девчонка! Если кто-нибудь из вас подойдет к машине ближе чем на два метра, она умрет!

После этих слов мне показалось, что умру я гораздо раньше и даже без помощи Катиного пистолета — просто окочурюсь от страха.

А Катя снова повернулась ко мне.

— Лезь вперед! — потребовала она, плотнее прижимая пистолет к моей голове.

— Как это? — растерянно пролепетала я.

— Перелезай на переднее сиденье! Живо! Мне пришлось повиноваться, хотя руки и ноги слушались неохотно, а зубы лихо исполняли ударную партию из какой-то веселенькой джазовой композиции.

— Хромова, отпустите девушку, — раздался усиленный мегафоном голос Захарова. — Этим вы ничего не добьетесь. Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!

— Ничего, ничего… — шептала тем временем Катя. — Ничего, ничего, ничего…

На ее счастье, Даниель оставил ключи в зажигании. На ее беду, «Победа» принадлежала ангелу, и, даже имея в своем распоряжении ключи, посторонний человек не мог завести эту машину. А у Кати, вдобавок ко всему, одна рука была занята пистолетом, да и нервы ее были не в порядке. И когда она принялась левой рукой шарить под приборной панелью, а правой, державшей пистолет, начала крутить ключ зажигания, оставив на минуту меня без внимания, дверь с моей стороны распахнулась и кто-то с силой выдернул меня наружу.

Как только я вывалилась из машины, меня схватили в охапку и потащили прочь от машины, прикрывая собой. Что-то грохнуло совсем рядом, потом раздались выстрелы и нечленораздельные крики… Отбежав от «Победы» на полтора десятка метров, мы с моим спасителем повалились на сырую траву…

В ту же минуту я увидела бегущих в нашу сторону Себастьяна и Даниеля.

Мой ангел, подбежавший первым, схватил меня за плечи и прошептал:

— Ты цела?

У меня хватило сил только на то, чтобы слабо кивнуть. Тогда Себастьян повернулся к моему спасителю. К тому времени в глазах у меня уже прояснилось, так что и я смогла рассмотреть его. И вскрикнула от удивления.

Это был тот самый сероглазый саксофонист!

Правда, теперь рукав его черного бушлата был порван, и по нему на глазах расползалось темное пятно.

— Ты ранен! — воскликнул Себастьян.

— Пустяки! — совершенно в духе всяких там боевиков отмахнулся саксофонист. — Царапина.

— Не надо было так рисковать, — Себастьян укоризненно покачал головой.

— Я привык сам исправлять свои ошибки.

— Это была наша ошибка, не твоя.

— Нет, и моя тоже. Я мог этого не допустить…

Даниель легко, как бумагу, разорвал рукав, обнажив руку, по которой ручейками текла кровь, капая с ладони и пальцев.

— Ну, вот, — шипя от боли, произнес саксофонист, — испортил хорошую вещь. Можно ведь было еще постирать да зашить…

— Я тебе еще сто штук таких достану, — пообещал Даниель и подул на рану. Кровь тут же перестала течь, а поверхность раны покрылась темной корочкой. — Через пару дней будешь как новенький, — пообещал Даниель.

— Зачем вы пошли в сыщики? — зачарованно спросила я. — Стали бы лучше докторами…

— Докторов у вас и без нас хватает, — ответил Даниель. — К тому же в мединститут без блата не пробьешься, а без диплома на работу не примут даже в районную поликлинику.

Я так и не поняла, шутил он или говорил серьезно. Кроме того, меня заботил вопрос посерьезнее.

— Кто это? — спросила я у Себастьяна, показав кивком головы на саксофониста. Ангелы тем временем подняли нас обоих на ноги.

— Давай об этом дома поговорим! — сурово ответил Себастьян.

Из-за «Победы» вынырнул и пошел нам навстречу Захаров, радостно потирающий руки.

— Ну, как вы тут? Все живы?

— Как видишь, — сдержанно отозвался Себастьян.

— Ну, мы вдовушку нашу взяли в целости и сохранности, пара синяков не в счет. Наши тоже в порядке.

— Где она? — спросила я.

Захаров посмотрел на меня холодно и нехотя процедил:

— Увезли уже.

Потом повернулся к Себастьяну и сказал, кивая в мою сторону:

— Слушай, Шнайдер, уволь ты эту девицу, а… Христом-богом прошу, для ее же блага! Ведь пристукнут же ее как-нибудь, а ты себе ее смерть никогда не простишь.

К моему сильнейшему негодованию, Себастьян ответил:

— Мы подумаем над этим вопросом.

Весь путь до дома (имеется в виду жилище Даниеля и Себастьяна) мы проделали в полнейшем молчании. Саксофонист дремал, прислонившись головой к оконному стеклу, только тихонько постанывал, когда «Победу» очень уж сильно встряхивало на московских выбоинах — видать, рана, несмотря на лечение Даниеля, все-таки его беспокоила. Ангелы, сидевшие впереди, всем своим видом демонстрировали нежелание вести беседу. Даже спины их, казалось, советовали мне не лезть к ним с разговорами. Ну, я и не лезла. А ела конфеты потихонечку. Вообще-то, меня винить не в чем. Я тихо сидела в машине, как мне и было велено. Сами Катю чуть не упустили, так пусть на себя и пеняют. И нечего изображать сидячие монументы. По приезде на место случилось небольшое столпотворение — стараниями Нади. Она из-за раны саксофониста устроила такой переполох, словно тому, по меньшей мере, отрезали голову. А вот мои злоключения не тронули ее нисколько.

— Говорила я тебе! — заявила подружка с возмутительным бессердечием. — Не слушаешь умных людей — и вот результат!

— Ну, вообще-то, виноват во всем я, — соизволил тут признаться Себастьян. Но вместо ожидаемого: «упустил преступницу и подверг опасности жизнь любимой» я услышала совсем другое: — Поддался на уговоры и взял ее с собой, а этого делать, конечно же, не следовало.

Тут я не выдержала. И сказала с ядом в голосе:

— Да уж, действительно! А вот дать мымре-вдовушке убежать и сесть в вашу же собственную машину — это следовало сделать непременно.

Ангелы переглянулись и вздохнули.

После того как рану дрожащего в ознобе саксофониста обработали каким-то снадобьем, напоили чаем с травами и уложили спать в комнате у Даниеля, оставшаяся часть честной компании — то есть два ангела и мы с Надей — собралась у Себастьяна. Причем Надя притащила с собой груду журналов на французском языке, экспроприированных у друзей и родственников, и незамедлительно погрузилась в них с головой. Дело в том, что по приезде из отпуска на нашу дорогую секретаршу, как лавина с горы, обрушилось новое увлечение — она решила во что бы то ни стало довести свой французский до совершенства, причем в максимально сжатые сроки. Организация заговора заставила ее немного отклониться от намеченного срока, но теперь, когда заговор остался в прошлом, она наверстывала упущенное, причем такими бешеными темпами, что у Даниеля при одном взгляде на журналы делалась кислая физиономия.

Первым делом нам с Надей, которая, по приведенной выше причине, слушала вполуха, поведали ту часть истории с Катей, которая произошла непосредственно перед тем, что мне пришлось пережить в машине. Оказывается, вдову, в отличие от Андрея Рябинина, почему-то недооценили, и дозор под окнами поставить не потрудились. Поэтому события развивались так: Катя, открыв дверь своим ключом, зашла в квартиру, народ, затаившийся на лестнице, подождав пару минут, ринулся за ней, чтобы взять ее с поличным. Да не тут-то было — как только в квартиру ворвались наши, вдовица резво, не раздумывая ни секунды, сиганула в окно, только ее и видели. Вдобавок и пистолет с собой прихватила.

— Поздравляю, — насмешливо сказала я. — Блестяще проведенная операция! И Захаров еще имеет наглость предлагать уволить меня… По-моему, ему самому надо писать заявление об уходе. Именно из-за таких головотяпов, как он, преступность у нас в стране расцветает махровым цветом.

— Ладно-ладно… Не перегибай палку… — ответил Себастьян. — Он же про увольнение не всерьез сказал, а так, сгоряча. Знаешь, как он за тебя волновался, когда Катя тебя в заложники взяла.

— Не знаю и знать не хочу! — сердито отрезала я. И тут же поинтересовалась: — Мне другое хотелось бы выяснить — что за фрукт дрыхнет сейчас в квартире по соседству и с какой радости он за мной следил…

— Его зовут Федор. И он, между прочим, спас тебе жизнь, — строго сказал Себастьян.

Не надо думать, что я этого не заметила. Так сначала хотела ответить я, но сдержалась. Препирательства ни к чему хорошему не приводят, этот горький урок я усвоила хорошо. И хотя совсем обойтись без них при наших с Себастьяном характерах не представлялось возможным, следовало все-таки стараться сводить дискуссии и перепалки к минимуму. Кроме того, Себастьян сидел рядом со мной на диване, обняв меня за плечи, и это почему-то отбивало у меня охоту спорить с ним. Значит, саксофониста зовут Федор. Богом данный. Очень подходящее имя.

— И кто же он такой? — как можно более миролюбиво спросила я. — Зачем он следил за мной?

— Архангел Михаил дал мне его в помощники на время, — объяснил Себастьян и улыбнулся лукаво. — Я не мог одновременно работать и следить за тем, чтобы одна моя знакомая не попала в какой-нибудь переплет. Пришлось поручить наблюдение за ней Федору. Как выяснилось, моя предусмотрительность оказалась совсем не лишней.

— Он тоже ангел?

Себастьян покачал головой:

— Нет. Он страж.

— Страж? — недоуменно переспросила я.

— Давным-давно было время, когда ангелы спускались на землю. Но не так, как мы сейчас, а в открытую, ни от кого не скрывая своей подлинной сути. Они брали в жены человеческих дочерей, у них рождались дети — могучие и гордые. Не люди, но уже и не ангелы. В конце концов, по воле божией все они были уничтожены… Вернее, так только считалось, что все. Некоторые выжили. Их потомки с виду ничем не отличаются от обычных людей, но связь с небесами они не потеряли.

— А я бы, если бы с моими предками так поступили, ни за что не стала бы иметь с небесами никакого дела, — заметила я.

— Но среди стражей есть и те, что примкнули к темным силам. Те, которые не поняли, что свет — это не значит постоянное благодушие и умиление. Что свет может быть и жестоким, и даже страшным. Но это не значит, что тьма — лучше. Понимаешь?

— Не вполне, — призналась я.

— Ну, еще поймешь, — вмешался Даниель. — Это довольно сложная штука. Даже ангелы не все понимают. Вот я, честно говоря, не слишком-то понимаю. Но для собственного спокойствия стараюсь обо всем таком не думать. Себастьян вот думает, так на него в эти минуты смотреть страшно.

— Хватит фантазировать. — Себастьян посмотрел на Даниеля неодобрительно, и тот изобразил на лице притворный испуг. — И вообще, — сказал он и посмотрел на меня задумчиво, — не кажется ли вам, что пора ложиться спать? Сегодня был длинный, трудный день. А завтрашний не обещает быть легче.

— Подожди, — сказала я. — Я забыла спросить: фотоаппарат Катя принесла?

Даниель кивнул:

— Только вот, к сожалению, пленки в нем не было. Хотя, конечно, ничего удивительного в этом нет. Так что теперь придется долго и нудно вытягивать из нашей бывшей клиентки имя ее соучастника. Захаров, правда, помчался к ней на квартиру делать обыск, но я уверен, что там ничего интересного не найдут. Кстати, нас всех можно поздравить — на этом деле мы ничего не заработали. Все труды впустую, если, конечно, не считать морального удовлетворения.

— А как же те деньги, которые Катя нам уже перевела? — спросила я.

— Ушли на текущие расходы, — сказал Себастьян.

— Может, еще не поздно взять деньги с вампира? — полушутя-полусерьезно предложила я.

— Только этого еще не хватало! — фыркнул Себастьян. — К тому же после того, как экспертиза обнаружила, что в убийстве Хромова замешан настоящий вампир, Бехметов тоже под подозрением.

— О черт! — вдруг рявкнула Надя, до этого времени не принимавшая участия в разговоре. Пока мы обсуждали небесные и земные силы, она сосредоточенно шелестела страницами журналов и ни на что не реагировала.

Все дружно уставились на нее, гадая, что могло вызвать столь эмоциональный отклик.

А Надя обвела всех победоносным взглядом и тихо, но торжественно сказала:

— И все-таки именно я раскрыла это дело, что бы вы там себе ни воображали! Смотрите сюда.

В едином порыве мы ринулись к Наде и, чуть не стукнувшись головами, склонились над журналом.

Длинный кроваво-алый ноготь Нади указывал на фотографию, на которой четыре человека в вечерних нарядах, парадно улыбаясь, поднимали бокалы, полные шампанского. Одна из них — красивая молодая женщина в зеленом с золотом платье — была мне незнакома, но остальные трое… Это были Хромов, Катя и… Бехметов! Подпись под фотографией гласила: «Известный русский художник Виктор Хромов с женой Екатериной, графиня Еланская и князь Бехметов на торжественном вечере „Русская Лютеция“».

— Где и когда это все происходило? — спросил Себастьян, сверкая глазами.

— В Париже… — Надя закрыла журнал и посмотрела на обложку. — В конце марта.

И вдруг меня прямо-таки подбросило на месте! Потому что я вспомнила, наконец, то, что так меня беспокоило, — заурядное происшествие, которое случилось в тот момент, когда я входила в ресторан «Декаданс», где меня ждал Забржицкий. На самом-то деле его и происшествием нельзя назвать, просто из-за угла ближайшего дома вышла пара — мужчина и женщина — и сразу же, резко развернувшись, поспешно вернулась туда, откуда пришла. Мужчину я разглядеть не успела — он был весь в черном, на голове — красный берет. А женщина показалась мне смутно знакомой. Но теперь я была абсолютно уверена, что это были вампир и безутешная вдова Катя. Заикаясь от волнения, я немедленно рассказала о своем открытии остальным.

— Так… Теперь все ясно, — торопливо произнес Себастьян. — Даниель, позвони Захарову. Нам нужно немедленно поговорить с Катей.

— А как мы все Захарову объясним, интересно? — Даниель взъерошил волосы на затылке. — Не будем же мы говорить ему о вампире? Он нас просто не поймет.

— Разумеется, о вампире мы не скажем. Выкрутимся как-нибудь, нам не привыкать.

И тут зазвонил телефон. Мы переглянулись. Лицо Себастьяна внезапно помрачнело.

— Слишком поздний звонок. Не к добру, — и он поднял трубку: — Алло… Что?!

Мы сразу поняли: его недобрые предчувствия оправдались. Но то, что мы услышали от него, когда он положил трубку, превзошло самые худшие ожидания:

— Катя мертва.

Ошеломленные, остолбеневшие, мы молча смотрели на него.

— Кто-то перерезал ей горло в камере предварительного заключения.

— Острым тонким лезвием, — услышала я словно издалека свой собственный голос.

— Вот именно. — Себастьян пристально посмотрел на меня. — И, думаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто мог это сделать.

— Так поехали к нему! — воскликнул Даниель. — Чего мы ждем? Пойду подгоню машину, а ты собирайся.

Себастьян покачал головой:

— Ты, похоже, забыл, с кем мы имеем дело. Ловить вампира между полуночью и тремя часами ночи — занятие почти бесполезное. Нет, мы поедем к нему на рассвете, когда его силы будут почти на исходе. К тому же нам нужно еще достать одну необходимую вещь… Понимаешь, о чем я говорю?

Они, конечно, не назвали эту вещь вслух. Но я и так все поняла и почувствовала, как от ужаса у меня холодеют, пальцы и губы. Потому что неназванной вещью был осиновый кол.