Запах старой кожи и полироли. Тихий гул голосов. И напряжение, витающее в воздухе, густое, как лондонский туман. Я сидел в зале аукциона, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, и не сводил глаз с лота номер 3 — бутылки виски «Император». Эту ли бутылку Кузякин считает Граалем и философским камнем для коллекционера? Если так, то дело в шляпе. Если же нет, то… Риски слишком большие. Ошибиться нельзя, потому что можно очень сильно обжечься.
Я пригляделся к Кузякину внимательней. Нет, сомнений быть не может. Этот лот он хочет получить больше всего на свете.
С первого удара молотка аукциониста я понял, что битва будет жаркой.
Кузякин прищелкивал пальцами от нетерпения и нагло ухмылялся, предвкушая победу.
— Начинаем торги! Кто… — начал аукционист, но его перебили.
— Сто тысяч! — бросил Кузякин, небрежно махнув рукой.
Ожидаемо.
— Сто двадцать! — крикнул мужчина с противоположной стороны.
Кузякин зыркнул на него волком. Ответил:
— Сто тридцать!
— Сто сорок! — ответил тот.
Цифры росли, как температура в раскаленной печи: 120, 130, 140…
— Сто пятьдесят! — с вызовом посмотрел на него Кузякин.
Сумма была не маленькой, и мужчина некоторое время напряженно молчал, размышляя как поступить дальше. Потом все же неуверенно произнес:
— Сто шестьдесят!
— Сто семьдесят! — тут же ответил Кузякин, затыкая соперника за пояс.
«Уверено играет, — отметил я. — Нагло, с наскоком. Видно, что не первый раз тут».
— Сто семьдесят! — повторил аукционист. — Неплохая цена. Кто-то еще хочет сказать свое слово? Помните, у вас есть исключительный шанс получить в свои руки настоящую историю!
Кузякин сморщился — накручивание потенциальных покупателей ему не нравилось, но ничего поделать с этим он не мог и просто терпел.
Все молчали.
— Сто семьдесят — раз… — Сто семьдесят — два…
Что ж, кажется пора и мне вступать в игру.
— Сто семьдесят — три…
— Двести! — не громко произнес я.
И сразу же почувствовал на себе десятки удивленных взглядов. Кузякин тоже глядел, пытаясь понять кто я такой.
— Двести тысяч! Отличная цена! — воскликнул аукционист, обрадовавшись такой накрутке. — Этот парень знает толк в настоящем виски! Двести тысяч! Будут еще…
— Двести десять! — злобно перебил Кузякин.
И вновь взгляды обратились ко мне — буду ли отвечать?
— Двести тридцать.
— Двести сорок! — Кузякин даже не моргнул.
— Двести пятьдесят! — парировал я, чувствуя, как адреналин начинает пульсировать в крови.
Каждая новая ставка, словно удар молота по нервам. В зале стояла гробовая тишина, все взгляды были прикованы к нам — двум гладиаторам, сражающимся за заветный приз.
— Двести шестьдесят тысяч! — рявкнул Кузякин, и его голос прозвучал, как рык медведя.
— Становится жарко! — нервно хихикнул аукционист. — Двести шестьдесят тысяч! Кто больше?
— Двести семьдесят.
— Двести восемьдесят! — выкрикнул Кузякин, вложив в этот крик всю свою страсть, все свое желание обладать этим сокровищем.
Отлично! Это то, что мне нужно. Эмоции уже затмили его разум. А значит дальше будет еще интересней. Нужно продолжать серию из коротких джебов.
— Двести девяносто!
— Триста!
— Триста десять!
— Триста двадцать!
— Триста тридцать!
— Триста сорок! — эта была цена Кузякина.
Каждый раз отвечая мне все более высокой ценой, он входил в разгневанное состояние все больше и больше. Я чувствовал, что напряжение в его душе возросло до невероятных размеров, а нервы стали натянуты как струны. Пора переходить к финальной атаке.
— Триста сорок! Кто больше? — спросил аукционист, не услышав ответ на фразу Кузякина.
Я выжидал. Еще рано.
— Ну? Никто больше не предложит? Бутылка коллекционного виски «Император» на кону. Предложена цена в триста сорок тысяч. Есть желающие перебить эту ставку?
Кузякин смотрел на меня пристально, не мигая.
— Триста сорок — раз!.. триста сорок — два!.. Триста сорок…
— Четыреста! — негромко произнес я.
Кузякин подскочил с кресла, готовый к последней атаке.
— Да ты кто такой⁈ — закричал он, едва не рванув ко мне — в последний момент сидящие рядом успели его остановить. — Ты работаешь на аукцион⁈ Специально ставку повышаешь?
— Тишина в зале! — рявкнул аукционист. Стукнув молотком. — Я сказал тишина! Соблюдайте правила приличия. Иначе я попрошу вывести вас из зала!
— Меня⁈ Из зала⁈ — удивился Кузякин. — Да это ваш человек, явно! Он накручивает цену!
— Попрошу воздержаться от таких обвинений! — холодно произнес аукционист.
Лицо его изменилось, стало похоже на маску.
Гул голосов в зале мгновенно стих. Даже я, находящий тут впервые, понял, что Кузякин встал у очень опасной черты. И черта эта — аукционист. Пожилой мужчина в твидовом пиджаке хоть и выглядел мешковато, но был отнюдь не таким. В орлином взгляде вдруг почувствовалась такая сталь и мощь, что Кузякин сразу же обмяк, начал что-то мямлить.
— Это возмутительно! — прорычал он, его голос эхом разнесся по залу. — Вы явно подтасовываете торги! У вас тут свои люди, которые завышают цены!
— Господин, — начал аукционист мягким, но твёрдым голосом, — Я уверяю вас, что аукцион проходит честно и прозрачно. Все участники имеют равные возможности.
— Равные возможности? — усмехнулся то. — Я видел, как ваша девушка кивала вон тому человеку в шляпе, прежде чем он сделал ставку! И это не первый раз, когда я замечаю подобное!
В зале поднялся шум, люди начали перешептываться и оглядываться на человека в шляпе. Тот, не ожидавший такого наезда, выпучил глаза.
— Я⁈ Да я… да вы!..
Конечно же он был ни в чем не виноват, Кузякин просто хватался за любые возможности, лишь бы не выглядеть идиотом. Но это не получалось. Он тонул. Тонул позорно и нелепо, потопив себя сам.
— Вы ошибаетесь, — с нажимом произнес аукционист. — Но если вы считаете иначе, то вынужден буду вас удалить из зала.
— Что⁈
— Вы делаете безосновательные обвинения.
— Но аукцион не закончен. Лот…
— Продан! — рявкнул аукционист. — Вон тому господину, который предложил последнюю цену.
Он указал на меня. И стукнул молоточком.
Это был позор и удар для Кузякина. Он ошарашено смотрел на старика аукциониста и не мог поверить, что тот так с ним обошелся.
— Что… как… Это не по правилам!
— Вам ли говорить о правилах? — усмехнулся аукционист. — Лот продан по последней ставке. Точка.
— Я же ведь постоянно… — прошептал Кузякин. — Я тут всегда… покупаю…
— На этот раз вы перешли все границы! — безапелляционно заявил аукционист.
И указал молоточком на дверь.
К Кузякину подошли двое охранников и под траурный аккомпанемент звенящей тишины сопроводили до выхода.
Некоторое время все смотрели ему в след, насмешливо, обсуждая его позор.
Потом ко мне подошла девушка в обтягивающем платье, узнала имя и способ оплаты. Четыреста тысяч за бутылку виски… только теперь я осознал, насколько дорогой оказалась покупка. Но бутылка моя! Волна эйфории накрыла меня с головой. Я едва сдерживал себя, чтобы не закричать от радости.
Я расплатился карточкой, прошел в другую комнату, где несколько человек оформили кучу бумаг — сертификатов, актов, экспертиз и подтверждений того, что бутылка настоящая и принадлежит теперь полностью мне. Потом мне вручили деревянный короб.
— Поздравляю с приобретением! — произнес управляющий, пожимая мне руку.
— Спасибо!
Я еще не отошел от напряжения аукциона, крепко сжимая в руках деревянный кейс с бутылкой «Императора» — виски, который я только что приобрел за сумму, способную вызвать сердечный приступ у моего бухгалтера, будь он у меня. Стоило ли оно того? Время покажет.
Внезапно рядом со мной возникла тень. Я повернулся и увидел девушку, которая могла бы затмить собой любой бриллиант на этом аукционе. Высокая, стройная, с копной черных волос, свободно струящихся по плечам. Ее глаза, цвета темного шоколада, смотрели на меня с легкой улыбкой.
— Очень неплохая игра! — ее голос был мелодичным, как журчание ручья. — «Император» — это настоящая легенда.
— Спасибо, — я улыбнулся в ответ, слегка смущенный ее вниманием. — Надеюсь, он оправдает свою репутацию.
— Уверена, что оправдает, — она кивнула. И вдруг насторожилась: — Вы же не собираетесь его пить?
— А почему бы и нет? Отпраздновать покупку!
Удивление девушки переросло в шок.
— Да я шучу! — поспешно ответил я.
Девушка облегченно выдохнула.
— А вы, я вижу, шутник! И ценитель хорошего виски.
— Стараюсь разбираться, — я пожал плечами. — Но, признаюсь, «Император» для меня — это скорее авантюра. Никогда не думал, что пойдут на такие траты.
— Авантюра — это прекрасно, — ее улыбка стала шире. — Жизнь без авантюр скучна. Я, например, обожаю авантюры.
— И какие же авантюры вы предпочитаете? — мне было интересно узнать о ней побольше.
— О, самые разные, — она загадочно прищурила глаза. — От спонтанных путешествий в незнакомые страны до участия в аукционах, где можно приобрести что-то поистине уникальное.
— Значит, мы с вами коллеги по авантюрам, — я усмехнулся.
— Получается, что так, — она рассмеялась, а ее смех был как перезвон колокольчиков.
— А вы что-нибудь приобрели? — спросил я, украдкой рассматривая фигуру девушки.
— К сожалению, нет, — вздохнула она. — Я, признаться, не так хорошо разбираюсь в виски. Просто пошла за компанию. Но мне понравилось. Особенно то, как вы красиво разделались с Кузякиным.
— Вы его знаете? — осторожно спросил я.
— Кто же его не знает? — загадочно улыбнулась девушка.
— Не хотите перекусить? — спросил я, понимая, что незнакомка может кое-что рассказать о Вадиме Кузякине.
Да и сама по себе очень даже симпатичная. Почему бы не провести приятно время?
— Выпьем шампанского.
— Хотите пригласить девушку на свидание, даже не зная ее имени?
— Можете мне его назвать, если вам так будет проще.
Девушка рассмеялась. Потом сказала:
— Меня зовут Алена. Алена Онищенко.
Где-то в брошенных кварталах Нижнего города
Борис, или вернее то, что осталось от Бориса, с мрачной решимостью смотрел на пентаграмму, выведенную его собственной рукой на пыльном полу чердака. Глаза парня, когда-то полные юношеского озорства, теперь горели холодным, чужим огнем. Гусеница Инкариот, паразитирующая в его разуме, шептала древние заклинания, используя голос мальчика как свой рупор. Но под этими чужими словами, под слоем тьмы, таились мысли самого Бориса, мысли о мести. И это хорошо. Когда носитель горит тем же, что и паразит, значит симбиоз будет более крепким.
Шпагин. Это имя, как заноза, впивалось в его сознание. Шпагин, который унижал его, издевался над ним, превращал его жизнь в ад. Шпагин, который должен был заплатить. Инкариот обещал ему силу, обещал возможность отомстить, и Борис был готов на всё, чтобы получить эту силу. Туман, расстилавшийся в голове, только усиливал это желание.
Вокруг пентаграммы, на выцветших половицах, были разложены артефакты, собранные по приказу Инкариота. Найти их было не так легко, но Борис смог — помогли старые связи в школе. Акониты, опалы, агаты. А еще человеческие кости, которые он выкопал глубокой ночью на кладбище. Инкариот знал только такую магию, черную, некротическую, поэтому и инструменты ее создания были такими специфическими.
В углу, отражая блеклый свет от единственной свечи, стояла чаша с кровью. С человеческой кровью. Для этого пришлось долго блуждать по вонючим кварталам Нижнего города, чтобы найти бродягу. А потом… Борис тряхнул головой. Думать об этом ему сейчас не хотелось.
Инкариот, поймав эманации отвращения, Усмехнулся.
«Ничего, привыкнешь!»
В воздухе витал запах серы, гнили и железа.
Борис достал из кармана ржавый кинжал и, не отводя взгляда от пламени свечи, сделал надрез на ладони. Нужна еще кровь, теперь именно его, как создателя магического конструкта.
Кровь, густая и черная, как чернила, потекла по его руке, капая на страницы ветхой книги, лежащей в центре пентаграммы. Боль была острой, но Борис почти не чувствовал ее, поглощенный своими мыслями о мести.
— Sanguis vitae, anima mundi, — прошептал он голосом, искаженным чужим влиянием. — Aperite portas ad tenebras. Invocate Imago!
Слова заклинания, древние и могущественные, эхом разносились по чердаку. Свеча затрещала, отбрасывая причудливые тени на стены. Воздух загустел, наполняясь ощущением надвигающейся угрозы.
Борис поднял книгу и начал читать вслух, его голос становился все громче и резче с каждым словом. Текст, написанный на неизвестном языке, состоял из причудливых символов и рун. Парень не понимал, как ему удается вообще это прочитать, ведь он раньше не знал этого языка! Инкариот вновь усмехнулся. Спроецировал в разум:
«Теперь ты много что будешь знать — благодаря мне!»
С каждой произнесенной фразой, символы на страницах книги начинали светиться зловещим красным светом.
Чердак сотрясся, когда пол под ногами Бориса задрожал. Стены покрылись трещинами, из которых сочилась тьма. В воздухе запахло озоном, а свеча вспыхнула ярким пламенем и погасла, погрузив чердак во мрак.
«Сейчас все обрушиться!» — с ужасом подумал парень, готовый выскочить из этого жуткого места.
Ему было страшно. Не только от того, что все трясётся. А еще от того, что в его разуме поселился чужак. Но он ничего не мог с этим поделать, его воля словно не подчинялась ему.
«Стой на месте!» — приказала гусеница.
Рука парня невольно потянулась в карман и достала оттуда пачку сигарет.
— Я не курю! — с трудом прохрипел Борис, удивленно наблюдая как его руки, не слушаясь хозяина, засовывают ему в рот сигарету и поджигают ее.
«Зато я курю!» — ответила гусеница, глубоко затягиваясь.
Внезапно, в центре пентаграммы появился вихрь тьмы. Он закручивался с бешеной скоростью, расширяясь и заполняя собой все пространство. Из его глубины доносились ужасающие звуки: скрежет когтей, рычание, шепот на неизвестных языках, чавканье.
— Они идут, — прошептал Борис, его голос дрожал от возбуждения. Сложно уже было отделить настоящего парня от Инкариота, они слились в единое. — Имаго идут. Шпагин заплатит за всё.
Из вихря тьмы начали появляться фигуры. Чудовищные, искаженные существа с горящими глазами и острыми когтями. Имаго, порождения хаоса и тьмы, прибыли в этот мир, призванные злой волей гусеницы Инкариота и подчиненные его власти.
Борис, его разум и тело полностью поглощенные паразитом, наблюдал за происходящим с безумной улыбкой на лице. Он стал марионеткой в руках Инкариота, инструментом для осуществления его зловещих планов. Но где-то в глубине его души, под слоем тьмы и ненависти, теплилась искра надежды, что он сможет использовать эту силу, чтобы отомстить Шпагину и всем, кто причинил ему боль.
«Пора начать играть по-настоящему!» — прошипела гусеница.
И мир, не подозревая о надвигающейся угрозе, продолжал жить своей жизнью, пока тьма расползалась по его закоулкам, готовясь поглотить все на своем пути.