Когда кончаются игры

Глава 1

Мир остановился. Замерли в воздухе пылинки в тихом пустом штабе. Покрылось ими то, что когда-то было человеком, а теперь не желало существовать. Не желало и все же ощущало каждую проходящую секунду его жизни, и все же взрослело. Мир сам стал этим заброшенным пыльным штабом и существом.

Вега сделала это не для себя, не потому, что ей было скучно умирать одной, а потому, что существо, бывшее практически бессмертным, чахло вместе с ней.

Она не стала восстанавливать штаб. Она выманила из него того, кого называли Акроссом. А потом сплела новую игру, новых людей. И мир, вроде, как и тот же, а все же уже измененный, очнулся и завертелся.

— Ну и как? Далеко убежал?

Мальчишка хмурится, прячет лицо до глаз в шарф, не смотрит на него.

— Я опоздал. До следующей электрички полтора часа. Теперь они меня снова найдут.

Куртка на нем для ноября слишком холодная, он прячет замершие ладони в ее рукава, Акроссу становится его жаль.

— Кто ж зимой сбегает… Голодно, холодно.

— Не в этом дело. Когда приперло, тогда и сбежал. Буду я еще выбирать.

Диктор в микрофон объявляет о прохождении по второй платформе грузового, разговор прерывается ненадолго. Мальчишка не гонит его потому, что присмотревшийся к ним до этого милиционер принял их за родственников и не подошел спросить, что делает на вокзале один десятилетний беспризорник. И все же, скоро за ним придут, долгого разговора не получится.

— Сможешь пообещать мне кое-что? — глядя на поезда за окном, почти просит Акросс. Парень вскидывается, надувшись, явно собирается отказать, не слушая, но прежде, чем он успеет что-то сказать, Акросс заканчивает. — Убей меня, когда вырастешь.

Он встает с лавочки, уже видя, как начинается на вокзале суета, как ведомые милиционером влетают в зал двое — дородная женщина в очках и старомодной шали и запыхавшийся толстяк. Мальчик, напрочь забыв о своем собеседнике, вскакивает бежать.

Милиционер задерживается около Акросса, хочет сказать что-то гневное, злое, но опоминается — парня уже нет, пропал.

Не сразу, раскачиваясь годами, игра продолжалась с новыми правилами.

1. Никто не умирает. Все воскресают, вернувшись в штабы. Все повреждения исчезают.

2. Игроков не существует в мирах, куда они попадают, но стоит им оказаться там — им уже готова роль и некий социальный статус.

3. У каждого игрока есть одна способность по выбору, до самых фантастических. Способность эту они могут в зависимости от ее силы использовать определенное количество раз за игру.

4. Разрешение на использование дается устно или письменно от капитана, по своей воле активировать ее игроки не могут.

5. Игра заканчивается со смертью капитана, проигрывает та команда, чей капитан погиб.

Когда игра возобновилась, Акроссу было уже двадцать пять. За два года он привык так, будто и не было долгого небытия в пустом штабе, как если бы он играл всегда.

И Вега была счастлива.

— Ты же знаешь, я не ненавижу тебя. Просто это забавная игра. Просто тебя позвали, чтобы как-то расшевелить меня. Но ты сам принял условия. Ты сам говорил, что это весело. Разве нет? — Акросс всматривается в темноту за решеткой, но оттуда слышится только крысиный писк и звук разбивающейся камень капель. Здесь почти нет света: от факелов он только по коридору между камерами, а за решетками — темень. — Раньше был другой капитан. Мы играли очень долго… четыре, пять лет?.. Я не помню. Но он догадался и попытался вырваться из этого круга.

Акросс задумывается, но Легиона он помнит смутно, не может уже точно сказать его рост, к тому же и сам Акросс тогда был поменьше.

— Ты убил его? — раздается из-за решетки. Акросс, опомнившись, мотает отрицательно головой:

— Нет. Не убивал. Он жив до сих пор.

— Значит, ему удалось разорвать круг?

— Нет. Не то. Ну да, вы с ним другое. К тому же, ты всегда можешь выйти из игры, но не сделаешь этого. Даже после сегодняшнего.

Снова тишина, крысы и те притихли.

— Они придут за тобой, — Акросс, склонив голову набок, глядя туда, где гуще всего тень, как будто может видеть его, улыбается. — Придут, чтобы умереть за тебя, Кай. И умрут. Тебе нравится эта игра, Кай? Забавная она?

— Хорош издеваться над пацаном.

Акросс даже вздрагивает, обернувшись. То ли он так увлекся разглядыванием тени, то ли Гранит подкрался неслышно. Хотя Акросс бесспорный капитан, Гранит старше его на десять лет и выше на две головы. Акроссу иногда кажется, что Гранит — это он сам, если продолжит расти, но это вряд ли. Просто Гранит — тот тип опытного офицера в его маленькой армии, которого назвали бы «бывалым». Играет он, конечно, меньше, чем Акросс, просто на него всегда можно положиться, а за это иногда он позволяет себе одергивать капитана. Акросс то злится на него за это, то наоборот, как теперь, понимает, что заигрался, и остановили его вовремя.

— Пора, — напоминает Гранит и протягивает капитану железные кандалы и ключи от клетки.

Они в подвалах замка во времена глухого средневековья.

— Колдуна сжигать! Колдуна сжигать сегодня будут! — шепчутся восторженно на улицах.

— Молодой, не старик. А туда же. Ему такая нечисть служила… Когда его забирать пришли, говорят, оборотень у него был. Пятерых загряз насмерть, еще троих порвал.

— Ой ли, пятерых. Двенадцать не хошь? И колдунья у него в подчинении была. Сами видели, рыжая. Ворожила, травами какими-то раны залечивала.

— И сын графский с ними был, ведьма его околдовала. Окрутила. А он им и лошадей, и деньги… И колдуна выручить пытался, говорят.

— Итого, — Хаски сидит, сложив руки на груди, закинув ногу на ногу, смотрит не на команду, куда-то по диагонали, всем видом показывая, что глаза б его их не видели. — Мы же его и подставили.

— Хватит делать такую рожу! — срывается Дроид, хлопнув ладонью по столу, тут же отдергивает, почувствовав, что этим жестом посадил несколько заноз. За него продолжает сидящая рядом Гидра, сжав руки в кулаки:

— Вот именно! Слухи пошли почему? Слухи пошли потому, что за ним таскался «оборотень»! Который, надо сказать, при посторонних людях, при дневном свете не стеснялся превращаться!

— Слухи поползли потому, что мудак Акросс их распускал, — невозмутимо продолжает Хаски, все еще не глядя на них. Дроид в обычных реальностях в очках, тут же их еще не придумали. По началу он мучился с моноклем, но потом плюнул и теперь щурится, чтобы рассмотреть собеседника, отчего лицо у него получалось бы еще более злое, не знай Хаски этой особенности. — А вот ведьме стоило бы волосы-то…

— Да какого черта ты стрелки переводишь!? Какие к черту волосы, когда ты при них в собаку превратился! Кай вынужден был сдаться, чтобы они тебя не поймали!

— Вот от таких выражений тебя за ведьму и приняли. А Кай сдался потому, что знал — мы придем.

— И как мы придем, если у них наши ориентировки? — уже спокойнее возражает Дроид. Хаски улыбается, переводит, наконец, на них взгляд своих фантастически-голубых глаз и, наклонившись ближе, уже дружелюбнее замечает:

— А вот тут положитесь на меня, потому что у меня созрел план.

— Я не помню, чтобы тебя назначали главным в отсутствии Кая, — не сдается Гидра, когда Дроид уже готов слушать, предпочитая, чтобы кто-то отвечал за него и сказал, как лучше поступить.

— О Господи, — громко, уже снова не глядя на девушку, наигранно начинает Хаски. — Есть тут кто-нибудь?! У меня ведьма без костра пропадает!

Так как они разговаривают не в безлюдном лесу, а городском переулке, Гидра вскакивает, чтобы закрыть ему рот, шипя от возмущения, как кошка.

— Не люблю запах этот, когда их жгут. Сначала мясца хочется, так пахнет. А потом… Знаешь, будто сам себе окорок готовишь, а он гореть начинает и сделать с ним ничего не можно. Такой аппетит сразу, — жалуется закованный в доспехи охранник. Второй молчит, рассматривая лес перед небольшим входом в замок. Этой дверью обычно пользуются торговки, прачки, да проститутки.

— Может, сегодня заплатят хоть неплохо. Можно будет вечерком мясом угоститься…

— Собака, — произносит второй, взяв на изготовку копье.

— Да ладно, ври. Собака. Их приказ был два дня назад всех вырезать. По серебряному за собаку. Видал, какая гора за замком? Если не сильно протухли, то, может…

И тогда он вырывается из кустов — здоровенный черно-белый длинношерстный пес. Сбивает с ног молчаливого, пока тот не успевает зацепить его копьем, не тратя на второго времени, проскальзывает в замок. Тот, опомнившись, помогает подняться товарищу и предлагает:

— Давай скажем, что ничего не видели. Ну мало ли тут выходов.

— Отрекаешься ли от дел своих черных? — нудит священник, перелистывая странички Библии, которые наизусть знает. — Отдаешь ли душу свою Богу посмертно или к хозяину своему отправишься?

Заключенный напротив него молчит, и так как на голове его капюшон — священник начинает подозревать, что ему подсунули не того, протягивает скрюченные пальцы, чтобы проверить, но герцог, Акросс, стоящий над ним, его руку откидывает, поясняет:

— Он не отречется. С самого ареста молчит, Дьяволу молится. Прерываться не может.

Священнику приходится поверить, отступить, чтобы выпустить заключенного.

— Хаски, хочешь сказать, ты под этой рясой голый? Мерзость какая…

— Пф. Хочешь сказать, ты под этой рясой баба!?

— Ори громче, больной. Теперь по коридору и налево. И будем надеяться, что его уже выводят. Кай тощий, конечно, но между прутьями вряд ли пролезет.

Акросс узнает их сразу, как только они перекрывают путь к выходу в зале, служившем столовой. Хотя их всего двое, а не трое, и на обоих капюшоны. По команде Акросса же их процессия останавливается.

Сам он впереди, чуть позади приговоренный со связанными за спиной руками и так же в рясе с накинутым на голову капюшоном, за ними двое охранников и последним — Гранит.

— Не сказать, чтобы я был удивлен… — начинает Акросс, улыбнувшись, но его перебивает девушка, первой скинув капюшон, зовет:

— Кай! Я здесь! Дай разрешение!

Акросс все-таки надеялся, что главный удар примут на себя парни, хотя знал, что придет именно она. Охрана нервничает, ждет его распоряжений, Гранит только наблюдает, его задача не дать сбежать арестованному.

— Правда думали, что раз у вас численное превосходство, то все получится? — уже без улыбки спрашивает Акросс. — Вы настолько меня недооцениваете?

— Кай! — снова зовет Гидра. Второй стоит, не шелохнется. Он подозревает, что их обманули, иначе зачем этот капюшон и почему молчит их капитан, хотя одно его слово может вернуть им преимущество. Акросс отступает на шаг назад, оказавшись вровень с осужденным, и снимает капюшон, глядя на противников, не на него. Ему незачем смотреть — он и так знает, что они увидят. У их капитана завязан рот, он не может отдать приказ.

— Я ж говорил говно твой план! — скидывает капюшон Хаски, ослабляет узел на шее, готовится упасть на четвереньки, но застывает в этой нелепой позе неандертальца из школьного учебника. Акросс на пальцах показывает ему число «семь», произносит его не вслух, одними губами.

— Седьмой тебе нужен был, чтобы проникнуть сюда. Все. Волшебство кончилось.

Хаски сглатывает, поднимает глаза, пока на его скулах играют желваки. Он даже сказать ничего не может. Девушка опоминается первой, из всколыхнувшихся складок достает меч, но в следующую секунду падает с арбалетным болтом в груди. Акросс вздрагивает. Гранит, перезаряжая оружие без усилий, бросает спокойно:

— Ее сожгли бы с ним вместе. Ее уже нарекли ведьмой. Или еще хуже, пытали бы и сожгли.

Акросс кивает, но понимает, что забыл про второго противника. Гранит снова выпускает стрелу, уже совсем рядом с ними, но мимо. Для Хаски сейчас важно не убить, а добраться до оружия, и он, перехватив меч одного из стражников, бьет того локтем в шею, сбив на пол, лезвие впихивает в щель в забрале второго, и только после этого получает незаряженным арбалетом в подбородок.

Хаски отшвыривает на один из дубовых столов, Акросс соображает наконец, что тут битва и в ней пора принять участие, а потом, снова запоздало, что и он, и Гранит теперь за спиной Кая и ничто не закрывает ему выхода. Понимает именно потому, что Кай срывается с места, не тратя времени на то, чтобы узнать, в порядке ли Хаски. Тот, так и не выпустив меча, пробегает по столу, на который упал, подскакивает, целясь в Акросса своим прыжком, но натыкается снова на Гранита, на этот раз сцепившись мечами. Отбрасывает Хаски на тот же стол, который на этот раз выдерживает уже не так стойко и покачивается.

Пока Акросс продолжает отвлекаться, Кай уже выбегает из обеденного зала. Поступок довольно глупый, если учитывать, что замок полон охраны, у выходов караулят люди, к тому же со скованными руками он не может убежать далеко. И все же Акросс злится, подозревая, что у них снова какой-то план, направляется к выходу и не замечает, скорее чувствует, как что-то пронеслось у его затылка. Гранит успевает защитить его, перехватив меч Хаски, и встав между ними.

Не встретив еще стражи или монахов, в одном из темных коридоров Кай натыкается на Дроида. Тот не в рясе, как остальные, в своем камзоле и с арбалетом, бросается помогать, развязывает рот, поспешно оправдываясь:

— Хаски сказал… Я против. Он тут не главный. Он сказал убить тебя, если надежды не будет. Сказал, что пусть лучше так, чем они тебя сожгут. Но я что, предатель что ли тебя убивать?.. Черт, с кандалами что делать? Ключа ведь нет? Как мы будем выбираться?

Шаги они слышат до того, как Кай успевает ответить. Дроид, переключившись, встает между капитаном и преследователем, пускает первый арбалетный болт, но Акросс уклоняется, прячется за выступ. Дроиду не надо перезаряжать, потому что его способность — бесконечные патроны, и Кай уже дал на нее разрешение.

— Кай, так есть надежда или Хаски прав? — не отпуская арбалета и не отвлекаясь от того выступа, за которым спрятался Акросс, негромко спрашивает Дроид. — Мы ведь не сдаемся?

— Я не могу заставлять тебя убить меня.

Дроид вздрагивает, но не поворачивается.

— Хаски смог бы… — произносит он. Кай отзывается только:

— Кто знает…

В стороне выхода слышится топот, на этот раз не одного человека. Дроид отвлекается, стреляет туда, успевает снять пятерых стражников, попав в щель забрала. Услышав шаги со стороны столовой, разворачивается к Акроссу, и остается без той руки, в которой держал арбалет, срубленной одним сильным движением. Следующим Акросс снимает голову. Стража останавливается, потому что не видит кого-то еще, с кем нужно бороться — здесь только герцог и осужденный, со скованными за спиной руками.

Гидра ждет, нервно раскачиваясь на стуле, когда в штабе появляется Хаски. Некоторое время хрипит, лежа на полу, но уже через несколько секунд молча встает и идет на кухню, оттуда слышится звук наливающейся воды.

Вскоре после того, как в главной комнате штаба со столом и экраном появляется Дроид и угрюмо занимает свободный стул, Хаски возвращается с ведром воды, одним мрачным взглядом выгоняет флегматичного Дроида со стула на другой, что ближе к экрану, и садится на его место, поставив рядом ведро.

Они ждут молча. Гидра больше не раскачивается, облокотившись о столешницу, смотрит в стену. Хаски — на воду, сцепив руки в замок. Дроид лежит лицом на столе, наблюдает за пустым стулом. В таком угрюмом молчании проходит несколько долгих минут.

Первым в штабе появляется крик и все трое от него вздрагивают, подрываясь со своих мест. Хватается за ведро Хаски, вскакивает со стула Гидра, поднимает голову Дроид.

В клубах дыма появляется Кай, словно свалившись с потолка. Хаски обливает его холодной водой, и крик останавливается, остается только тяжелое дыхание. Никто не трогает Кая, пока Хаски бежит за полотенцем в комнаты и, не найдя его, возвращается с простыней, накрывает свернувшегося капитана.

— Ожоги есть? — спрашивает Гидра нервно, не успев рассмотреть. Хаски, сидящий над Каем на корточках, отрицательно мотает головой, и девушка успокаивается, садится обратно на стул. Тогда Хаски прорывает, он поднимается, резко обернувшись, начинает сразу с крика:

— Какого хера?! Ты почему его не убил?!

Дроид, до этого тоже взволнованный, снова становится отрешенным, смотрит на темный экран, как в окно во время уроков, ворчит что-то неразборчивое.

— Из десяти раз он десять попадет, а в цель в упор — нет?! Весь план к херам потому, что какому-то кретину духа не хватило! Что ты делать собирался?! Как его спасать?! У тебя план может был, о котором я не знаю?! Мы, может, решили хоть раз победить?! До этого не побеждали, а тут вдруг раз и победим! Ведь все условия же — капитан в кандалах и…

— Хаски, — окликает Гидра, он оборачивается с таким выражением лица, что, кажется, ударит. Она указывает на пол, там — мокрый след, сплошной, как бы что-то ползло, а не шло. Кая нет, он уполз к себе, потому что был слишком вымотан, чтобы останавливать.

Хаски больше ничего не говорит. Уходит в свою комнату, хлопнув демонстративно дверью.

Кай сутки не показывается, и Гидре приходится идти к нему самой, вместо того, чтобы караулить в главной комнате. Она готова и к тому, что на стук никто не ответит, но из-за двери раздается негромкое: «Войдите».

Кай в пижаме в клетку валяется в кровати, даже не поднимается, чтобы как-то сделать вид, что с ним все в порядке. Лежит поверх одеяла, и так же рядом черно-белый пес, которого Кай гладит по макушке и ушам. Гидре кажется, что она не вовремя, что надо бы извиниться за то, что помешала и зайти в следующий раз, но чувство это она в себе подавляет, вместо этого спросив:

— Он что тут делает?

Хаски открывает один глаз, смотрит на нее так выразительно, что даже по его собачьей морде можно угадать то, что он мог бы ей на это ответить. Кай опоминается, по крайней мере садится на кровати, спустив ноги на пол.

— Я тут… немного злоупотребляю его способностью.

Команда знает, что Кай всегда хотел завести собаку, но по какой-то причине не может. Иногда его собака — это Хаски, тем более, что в штабе не действует ограничений.

— Ага. Но я спрашиваю, он-то чего приперся. Вряд ли ты его сам звал.

Собака рычит, но замолкает, как подавившись, когда Кай снова гладит по макушке.

— Он волновался.

Одежды Хаски здесь нет, значит этот волнительный сразу приперся в виде собаки, без стука, ткнулся мордой под руку и остался. Гидра многое могла бы сказать по этому поводу, но не при Хаски, они и так хуже всех в команде ладили.

— Я хотела поговорить один на один.

Собачья морда может выглядеть скептической. Хаски сейчас это демонстрирует, прищурив один глаз.

— Да, конечно, — кивает Кай. — Хаски, ты нас не оставишь?

«Вот как, — думает Гидра. — Все-таки понимаешь, что он не просто собачка, но позволяешь ему находиться рядом, когда тебе плохо и никого не хочется видеть. А потом доказываешь, что ты его не провоцируешь».

Пока Хаски лениво спрыгивает с кровати и, стуча когтями по линолеуму, семенит к двери, Гидра прибавляет, будто его уже нет в комнате:

— У моих друзей собака. Она спит на коврике у двери. Говорят, их не пускают в кровать. Они же не кошки.

Стук коготков по полу прекращается, но Хаски еще в комнате. Он не может сейчас превратиться обратно, чтобы ответить, потому что тогда он будет здесь голым. Голым человеком. Поэтому он выдерживает паузу, не предприняв никаких агрессивных действий при Кае, и выходит. Гидра плотно закрывает за ним дверь, глядит недовольно, осуждающе.

— Не смотри так, — бросает Кай, направляется к шкафу, открывает его дверцу так, что за ней его не видно, копается, почти не выбирая, что надевать.

— Да мне что. Твое дело. Мне надоело, правда. Я тебе не мама, лекции читать, и не девушка. К тому же ты же у нас «сам все знаешь».

На кровать летят комом пижамные штаны, и, хотя за дверцей Кая все еще не видно, Гидра отворачивается, продолжает уже тише:

— Ты же знаешь, что я хочу спросить.

— Да. Я тебя еще вчера ждал. Спасибо, что не пришла. Гранит сказал, что убил тебя потому, что иначе тебя бы за компанию сожгли.

— Мне-то какая разница. Я не чувствую боли.

— Для Акросса есть разница. Наверное.

— То есть, он все-таки злился?

Кай выглядывает из-за дверцы шкафчика, смотрит так же осуждающе, как пару минут назад смотрела на него Гидра.

— Я тебе тоже ничего не скажу, потому что ты мне ничего не скажешь.

— Нет уж, говори, заслужила, — Гидра даже усмехается криво. Наверное, она сама ничего не понимает в их капитане — он может лежать с Хаски в одной кровати и переодеваться, когда она в комнате. Для него нет личного пространства или чего-то пошлого в этом. Он понимает, что Хаски — собака, а она — никогда не будет смотреть на него, как на привлекательного парня.

— У него девушка, это раз. Он по правилам должен убивать тебя каждую игру, это два. Не обязательно, конечно. Но он не может слова поперек своим сказать за то, что они тебя убили. Как, думаешь, вы стали бы относиться ко мне, если бы я «злился» каждый раз, когда вы убирали из игры Мей?

Гидра представляет и становится не по себе. Мей — единственная девушка в команде Акросса. Единственная девушка Акросса.

Кай, не ожидая ответа, аккуратно складывает до этого брошенную пижаму, убирает в шкаф.

— Кай, я что-нибудь с этим сделаю. Правда, — обещает Гидра.

Кай неопределенно машет рукой, вроде это пустые хлопоты, убирает кровать. Сигнал звучит как раз, когда он заворачивает покрывало, но не к началу игры. Этот другой.

Хаски, уже в человеческом обличии, слава Богу одетый, в коридоре суетится около двери, будто его пора выгуливать.

— Куда собрался? Когда успел одеться? — начинает он, когда в общей комнате появляется Кай. Тот обувается поспешно, завязывает шнурки на кедах.

— Можно подумать, Кай ходит куда-то еще. В магазин за хлебом, наверное, что за тупые вопросы, Хаски. Тебе вообще какое дело? — следом выходит Гидра, стоит у открытой двери в комнату, сложив руки на груди.

— Как какое мне дело?! Акросс шляется туда же!

— Он не трогает меня там, — выпрямившись, не глядя сообщает Кай. Оборачивается, смотрит хмуро, прежде чем сказать:

— Хаски. Я не хочу, чтобы ты заставлял остальных убивать меня. А тем более орал на них потом за то, что они не смогли этого сделать.

— Да твою мать! Хорошо, босс! Прибавлю это к списку «Чего не должен делать Хаски»!

И уже в закрывшуюся дверь в сердцах бросает:

— И для тебя такой же составлю! И первым же пунктом будет не ходить к этой шлюхе по первому же ее звонку!

Гидра ворчит что-то себе под нос, но не достаточно громко, чтобы это переросло в ссору, уходит в свою комнату, ее провожает взглядом выглянувший на шум Дроид, успевший надеть очки, и, когда за девушкой закрывается дверь, негромко спрашивает:

— Думаешь, они спят?

— Насчет Кая не знаю, а Акросс ее по-любому трахает. Иначе за что ему такие плюшки?

— Может, у него это просто получается лучше, чем у Кая?

Хаски не отвечает, смотрит на закрытую дверь, разве что не скулит.

— Давай-давай, рассказывай. Я ж девственником сдох, теперь хоть послушать про других, — с улыбкой просит Барс, подперев щеку рукой, тут же получает тычок в бок. Перед ними — фарфоровые чашки с чаем.

— Нечего рассказывать, — признается Акросс, единственный, кто пьет выставленный чай.

— Ну как это нечего?! Вот девочка раз, что живет над нами, преданная и на все готовая. Даже Вега такой никогда не была. Она была вроде как… как мы все. Я вот с тобой даже целоваться не стал бы, если б ты приказал. А вот девочка два, которая вроде как табу, потому что на побегушках у другого капитана. Акросс превратил игры в любовный роман со сложным выбором между красивой и пустой и обычной, но интересной! Что, и не хочешь спросить совета?

— Обойдусь, — отказывается Акросс, подняв руки вверх. Тим берет со стола безе, смотрит на него так, словно это слизняк в собственном соку и откладывает обратно на тарелку. Выливает свой чай в полупустую чашку Акросса. Ему скучно.

— А, значит для себя уже все решил?! А как же другой капитан? Она ему достаточно предана, чтобы не уйти в твою команду?

— Какая разница, если вы друг друга не ненавидите? — подает голос Тим. Барс вместо того, чтобы пошутить по поводу того, что удалось втянуть его в разговор, грустнеет. Глядя в свою чашку, объясняет:

— Это они только говорят, что не ненавидят.

— Это… Барс не прав. Я вовсе не для того играю, — Акросс начинает оправдываться, едва не опрокидывает свою чашку от резкого движения, но выпрямляется, возвращает себе уверенность. — Если бы это было нужно, я бы вовсе из штаба не выходил. Ты же понимаешь?

— А зачем тогда играешь? — спрашивает Тим, взяв кусок сахара, не глядя на капитана положив его в рот.

— Чтобы не рехнуться тут. Ты ничего не знаешь, Тим.

— Куда уж мне, — соглашается тот, и морщится, потому что хрустит, ломаясь, палец на руке. Его никто не трогал, сама ладонь лежала на столе около чашки, он просто взял и сломался.

— Время, — справившись с болью, говорит Тим Барсу. Тот суетится, быстро допивает остывший чай, запихивает в рот пирожное, накрошив вокруг, бубнит что-то радостное, спешит дальше, вглубь подвала.

— Сходи куда-нибудь, — уже дружелюбно предлагает Тим. — Не смотри.

— Ага! Привет Веге! Ну или картинной девочке, смотря куда тебя понесет! — раздается голос Барса. Акросс не смотрит, как они уходят, только кивает.

Тот штаб он бросил, сейчас у него новый и вместо своей комнаты — целый полутемный подвал. Чистый, но похожий на лабораторию безумного ученого. Этот подвал занимает весь подпол их нового штаба и сюда никому нельзя заходить, кроме Акросса. И никто кроме него отсюда не выходит.

На Королеве белое платье, похожее пышностью и цветом на свадебное, но Кай уже привык к тому, что наряды меняются по настроению, как и декорации ее личного уголка в их мире. Королева может себе это позволить, потому что Королева — их бог, придумавшая и начавшая игры, позвавшая в них Кая и давшая ему команду. Она всегда выглядит счастливой, даже если настроение у нее плохое. Но сегодня вокруг солнечно и место их встречи — белая беседка посреди сада.

— Ты все время так быстро приходишь, — радостно щебечет Королева. В ней никогда не было высокомерия. Даже Акросс относился к нему пренебрежительнее, чем хозяйка этого мира. Королева больше похожа на восторженную девочку, которой смертельно скучно. Кай никогда не злился на нее. — Что случилось? Ты не в настроении?

— Не то чтобы…

— Ты пришел в джинсовых шортах и теплой толстовке. Когда ты одеваешься не глядя, ты всегда не в настроении, — улыбается Королева. Кай садится напротив.

— Будешь что-нибудь? — тут же переводит тему Королева, осматриваясь вокруг, будто в любой момент может вызвать официанта.

— Нет, не нужно, — Кай вместе со скачками ее настроения постоянно отвлекается, хотя и сам хотел поговорить о чем-то. — Вот что… У Акросса ведь что-то случилось? С ним не все так просто?

— У всех злодеев что-то случилось, иначе не интересно.

— А Акросс злодей?

— Нет, конечно, но в последнее время все больше похож. Он же говорил, что раньше у него был другой противник. Естественно, тот был сильнее него, но не было такого, чтобы Акросс сказал: «Я оставлю тебя на потом, чтобы убить как-нибудь интереснее». Может, все-таки чаю?

— Давно вы знакомы?

— С четырнадцати. Конечно, он не всегда таким был, если ты об этом хочешь спросить. Тоже был нерешительным. Знаешь, он часто ныл о том, что его не слушаются в команде.

— Да ладно, — Кай улыбается неуверенно, криво. — Как они могут его не слушаться?

— Нет, ну эти-то конечно, а вот прошлая… — Королева спохватывается. — А может, все-таки чаю? Кофе? Или обед?

— А что случилось с прошлой командой? — уже с интересом спрашивает Кай, но вместо ответа Королева, как не слышит, продолжает перечислять:

— Можно и бутерброды с чаем. Давно обычных бутербродов у нас не было.

Кай молчит, не дав сбить себя с толку, он все еще ждет ответ. И тогда в саду раздается тот же звоночек, что недавно вытащил самого Кая из штаба. И это тоже не начало игры.

— Как неудобно… Только пришел и уже надо уходить. Прости меня, Кай. Давай в другой раз тогда продолжим наш разговор, — с улыбкой поднимается Королева, спешно оправляя свои многочисленные юбки, и среди сада появляется дверь. — Правда, так неудобно…

Дверь открывается сама, снаружи. Сначала у Акросса немного уставшее выражение лица, отчего он кажется чуждым, но при виде противника улыбается, отступает от открытой двери, произносит насмешливо:

— Прямо как молодой любовник, выгоняемый за порог, когда явился муж. Надеюсь, ничему не помешал.

— Конечно не помешал, — Королева вроде и не возражает ему, но все же встает между ними, хотя и знает, что здесь Акросс ничего не сделает своему противнику. — Да и ты не мой муж, не сочиняй, пожалуйста.

— Ладно, Вега, с пошлыми шутками на сегодня закончили.

Акросс всегда называет ее Вегой, потому что Акросс помнит Бога этого мира еще участником своей команды. Иногда Каю кажется, что он завидует. Когда дверь за ним закрывается, что-то меняется в Веге, уже не такой радостной, уже не так легкомысленно, повернувшись к Акроссу, она прибавляет:

— К черту пошлость, Акросс. Чтобы больше никаких шуточек над Каем в моем присутствии. Тут он мой гость. Чего ты пришел?

— Передать привет от Барса, — пожимает плечами ничуть не задетый Акросс.

— Я же просила тебя прекратить! Ты снова это сделал?! Тебе неймется?

— Вот видишь, ты не хочешь, чтобы я этого делал, а я все равно делаю. Совсем меня распустила. Хочешь послать гром и молнии на мою голову?

— Прекрати, Акросс! Тебе двадцать семь уже, а ты до сих пор как ребенок!

— Я не помню большинство из этих лет, так что не согласен с тем, что мне двадцать семь. Двадцать четыре максимум.

— Пятнадцать по поведению!

Пока ссора снова не перерастает во что-то серьезное, звучит новый сигнал, на этот раз именно начала игры.

— Спорить могу, это его пес запустил, — ворчит Акросс, разворачиваясь уходить.

— Он же не полезет в реальности отдельно от Кая.

— Значит, кого-нибудь туда впихнул. Иногда люди, у которых дома собака, возвращаются домой с работы и обнаруживают своего пса посреди полного разгрома с совершенно невинной мордой, как бы во всем виновато пролетавшее тут торнадо, а не пес.

Кая встречает сигнал начала игры, и с таким же невинным видом ждет радостный Хаски в главной комнате штаба.

— Это не я, — тут же произносит он, как бы оправдываясь. — Это Дроид. Ему было скучно, он полез в игру.

— Гидра, — устало окликает Кай, закрыв за собой дверь. Та стоит у экрана, заплетает волосы, готовясь перейти в игру, отвечает не оборачиваясь:

— Я обещала ничего не рассказывать.

— Про шантаж и применение грубой силы к своей же команде я тоже говорил, — напоминает Кай. Хаски легкомысленно пожимает плечами:

— Я ничего и не делал. Идем? Пойдем, Кай?

— Гидра?

— Я же сказала, что обещала не рассказывать, — девушка касается экрана и тот пропадает. Гидра уходит в игру. Хаски все еще ждет его, теперь уже стоя вплотную к экрану.

— Знаешь, я бы предпочел еще пару дней провести в штабе и полежать в кровати вместо того, чтобы снова быть зверски убитым в конце игры.

— Так без проблем. Пусть пока без нас реальность разведают, можем на пару дней задержаться, — пожимает плечами Хаски, но настроение у него заметно ухудшается, пропадает задор.

— Да чего уж… Пошли. Я не могу их одних оставить.