Когда красное становится черным

3

Автобус, набитый до отказа людьми, застрял в утренней пробке. Следователь Юй, в отличие от своего начальника, старшего следователя Чэня, не имел служебной машины. Это утро удалось, подумал Юй, заняв сидячее место в переполненном автобусе. И сейчас, расстегнув верхнюю пуговицу на форме, он мог поразмышлять о новом деле, связанном с убийством.

Секретарь парткома Ли позвонил ранним утром и сообщил о том, что старший следователь Чэнь взял отпуск и что Юй теперь за главного по делу об убийстве Инь. Позвонил Чэнь и сказал, что он дома занимается переводом одного делового проекта и не может выйти на работу, поэтому Юй должен сам расследовать убийство.

Информация об Инь Лиге была подготовлена. Юю дали толстую папку архивных материалов, собранных в управлении, и материалы из еще одного источника. Следователь Юй не удивился оперативности. Писательница-диссидентка Инь должна была на длительное время стать объектом негласного наблюдения полиции.

В папке лежала ее фотография. Это была стройная, как бамбуковая палка, довольно высокая женщина лет пятидесяти. Ее высокий лоб и овальное лицо испещряли очень глубокие морщины, а сквозь очки в серебряной оправе пристально глядели печальные глаза. Она была одета в темно-синюю маоистскую куртку и такого же цвета штаны, фотография чем-то напоминала старую открытку.

Инь закончила шанхайский институт в 1964 году. За энтузиазм, проявленный в студенческих политических кружках, ее приняли в партию и по окончании института взяли на работу преподавателем в государственный институт. Вместо уроков она вела со студентами беседы на политические темы. Это засчитывалось ей как испытательный срок: она должна была быстро подняться до уровня партийного функционера, проводя работу с представителями интеллигенции, которой всегда нужно быть идейно подкованной.

Грянула культурная революция, и Инь вместе со своими студентами присоединилась к организации хунвейбинов – «красных защитников», действовавших в духе председателя Мао, провозгласившего: «Уничтожим все старое и гнилое». Она, критикуя контрреволюционных «монстров» и ревизионистов, возглавила революционный комитет института.

Обладая властью, Инь была убеждена в необходимости «непрерывной революции под руководством диктатуры пролетариата». К концу шестидесятых председатель Мао понял, что бунтующие хунвейбины выступают против его власти. Хунвейбины, по недомыслию, навлекли на себя неприятности. Инь также подверглась критике и была снята с поста главы ревкома института и сослана в партийную школу в деревне. Это было новое учреждение, созданное председателем Мао, решение было принято им ранним майским утром. После знаменательного 7 мая по всей стране появились партийные школы, названные «школами 7 мая». Одной из целей Мао было взять под контроль политически ненадежные элементы, то есть тех, кто стоял на его пути.

Студенты-партийцы делились на две группы. В первую входили бывшие члены партии. С их левосторонними взглядами их надо было где-то содержать. Вторая группа состояла из интеллигенции, а именно из профессоров, писателей, артистов, которые были включены в разряд политических элементов. Партийных студентов заставили перевоспитываться непосильным трудом индивидуально, а также используя групповую политическую учебу. Инь, как преподаватель института, к тому же и партийный работник, за короткое время приспособилась к работе в двух должностях. В «школе 7 мая» она возглавила коллектив и именно здесь встретилась с Яном.

Ян – профессор университета «Восточный Пекин» – был гораздо старше Инь. Он побывал в Америке и вернулся в начале пятидесятых, и вскоре был внесен в список находящихся под контролем под названием «правый», а в середине шестидесятых – под названием «черный монстр».

Инь и Ян полюбили друг друга, несмотря на разницу в возрасте, «революционное время» и предупреждения со стороны партийной школы. Из-за несвоевременного романа они страдали от преследования. В скором времени Ян умер.

После культурной революции Инь вернулась в свой институт и написала книгу «Смерть китайского профессора», которая и была опубликована шанхайским издательством. Роман больше походил на автобиографический. Вначале, так как в книге не было ничего нового и необыкновенно трагичного, книга продавалась плохо. В те годы погибло очень много людей. Никто и не думал о том, что ей, как участнице отряда хунвейбинов, представится возможность осудить культурную революцию. Так было до тех пор, пока один из студентов университета не перевел книгу на английский язык, что привлекло внимание правительства.

Формально ничего некорректного в осуждении культурной революции не было. Газета «Жэньминь жибао» также занималась событиями культурной революции и сообщила, что она была ошибкой председателя Мао, который имел добрые намерения. Грубый промах, который был совершен, напоминал всем известный скелет в шкафу.

Осознавать, что у тебя дома скелет, – это одно, но была еще и другая причина: вытащить его на всеобщее обозрение для Запада. Вот почему партийные критиканы прозвали Инь «диссиденткой». Это сработало как волшебное слово. Теперь роман выглядел как умышленное нападение на власть. Книга была неофициально запрещена. Чтобы опозорить ее, как когда-то и она делала это, будучи главой отряда хунвейбинов, была проведена экспертиза на основе воспоминаний. Это была битва, которую она не могла выиграть, поэтому ей пришлось уйти в тень.

Но все то случилось несколькими годами раньше. Ее роман, наполненный множеством специфических деталей, не привлекал большую аудиторию за границей. Она ничего не выпускала, кроме подборки стихотворений Яна, которую ранее помогла отредактировать. Потом Инь стала членом Союза писателей Китая, что можно было расценивать как знак милости со стороны правительства. Из досье было видно, что она не сказала и не сделала в Союзе ничего значимого.

Закрывая папку, следователь Юй терял надежду узнать, почему же в расследовании ее убийства заинтересована власть. Он мог понять, почему партийные деятели озабочены тем, чтобы поскорее было раскрыто дело. Все то, что касается писателя-диссидента, может привлечь внимание, неблагожелательное и у себя в стране, и за границей.

Когда наконец автобус прибыл на место назначения, детектив Юй понял, что переулок Сокровищницы сада, где жила Инь, был средний по величине переулок в старом стиле, за черными решетчатыми железными воротами, вероятно незаконченными со времен, когда здесь находилась французская концессия. Место выглядело старомодным, ближайшие окрестности располагались на склоне гор.

Юй решил сначала прогуляться по местности. Ему следовало познакомиться с участковым полицейским, Почтенным Ляном, который работал здесь неподалеку вот уже много лет. Почтенный Лян должен был встретить Юя в девять тридцать в домкоме, рядом с задним входом в переулок. Юй пришел на пятнадцать минут раньше назначенного времени.

Главный вход в переулок был со стороны дороги Цзиньлиньлу. На пересечении Цзиньлиньлу и Фуцзяньлу, в трех или четырех кварталах отсюда, можно было увидеть особняк Чжун Хуэя. Многоэтажное здание, владельцем которого некогда был Большой Брат Ду из триады. Через задний вход в переулок можно было выйти к большому супермаркету. Еще было два боковых входа вдоль улицы Фуцзяньлу, по которой тянулись маленькие магазинчики и киоски. Юй увидел, что к основному переулку примыкали еще несколько ответвлений, пересекающих друг друга. Большинство домов были в стиле шикумэнь, так же как и дом Юя, типичный для Шанхая, – двухэтажный, с длинными переходами и маленькими внутренними двориками за железными воротами.

Заглянув в главный вход переулка, Юй увидел пожилую женщину с мрачным взглядом, пытающуюся одной рукой открыть черную дверь дома. В другой руке она держала ночной горшок. Переулок Сокровищницы сада был запущен и изобиловал извилистыми второстепенными переулками, со множеством изгибов и поворотов. Шум в нем стоял невероятный. Рядом с главным входом разносчик лукового пирога, громко призывая купить свой товар, брякал по плоской сковородке металлической лопаткой. Маленькая девочка, лет пяти или шести, одиноко стояла посреди переулка и плакала навзрыд. Почему – Юй так никогда и не узнает. Он понял, что здесь проводить расследование будет сложно. При постоянном движении людей и непрекращающейся разного рода деятельности преступник может легко пробраться и уйти никем не замеченным.

Юй свернул в сторону домкома. Он заметил невысокого седовласого мужчину, выходящего из двери и энергично машущего Юю рукой.

– Товарищ Юй?

– Товарищ Лян?

– Да, это я. Люди зовут меня Почтенный Лян, – прогремел он. – Я всего лишь участковый, а для расследования нам очень нужна ваша помощь, товарищ следователь.

– Не говорите так, Почтенный Лян, – сказал Юй. – Вы здесь работаете так долго, что это я должен рассчитывать на вашу помощь.

Почтенный Лян занимался на вверенной ему территории жилищными прописками и отчетами. Порой его работа сводилась к обеспечению связи между домкомом и районным полицейским участком. Вот почему именно ему поручили работать со следователем Юем.

Почтенный Лян застал хорошие времена в шестидесятых и семидесятых годах, когда жилищная прописка была способом выживания в городе, где полиция строго распределяла талончики на питание. Талончики нужны были для получения продуктов, таких как рис, мясо, рыба, масло для готовки, а также угля и папирос. Более того, теория классовой борьбы председателя Мао проникала во все сферы жизни. Следуя этой теории, на протяжении длительного периода социализма классовые враги все время предпринимают попытки организовать диверсию против диктатуры пролетариата. Поэтому участковый должен быть все время начеку. Каждому жителю окрестности пришлось стать осведомителем, чтобы выявлять скрытого классового врага. Местная охрана была в полной боевой готовности. Если кто-то утром передвигался по переулку без уведомления местных властей, то участковый стучался к нему в дверь в эту же ночь. В восьмидесятых и драматичных девяностых годах все постепенно изменилось. Система продовольственных талонов ушла навсегда, так что люди теперь больше не зависели от жилищных регистрационных карт. Не было строгого требования соблюдения правил, относящихся к жилищным лицензиям. Тысячи провинциальных рабочих стекались в Шанхай. Правительство города хорошо осознавало то, что дешевая рабочая сила нужна теперь для использования в строительных и сервисных секторах.

Почтенный Лян по-прежнему добросовестно выполнял свою работу. Юй приехал к нему на автобусе, чтобы уточнить некоторые детали.

– Детектив Юй, я вам дам кое-какую информацию об Инь, – сказал Почтенный Лян, – и еще сведения о местности.

– Это хорошо.

– Инь переехала в переулок из институтского общежития где-то в восьмидесятых годах. Точной причины переезда я не знаю. Одни говорят, что она не ужилась с соседями по комнате, другие утверждают, что из-за популярности ее романа руководство института решило улучшить ее жилищные условия. Этими небольшими улучшениями было предоставление ей маленького помещения, образованного изгибом лестницы. По крайней мере, это был персональный закуток, где она могла, уединяясь, читать и писать. Для нее это было достаточно.

– Никто в полицейском отделе не связывался с вами относительно ее переезда в переулок?

– Мне известна вся ее политическая подоплека, но никаких специальных инструкций я не получил. Иметь дело с диссидентом нужно аккуратно. Все, что я могу сделать как участковый, – это обеспечить высокую бдительность и предоставить любую информацию от ее соседей. Домком ничего не предпринял. Все, что связано с диссидентами, слишком сложно для нас. Мы относились к ней так же, как и к любому жителю в переулке.

– Какие у нее были отношения с соседями?

– Не очень хорошие. Когда она впервые переехала сюда, соседи не заметили ничего особенного, кроме того, что, как преподаватель университета, она писала книгу о культурной революции. У каждого был свой собственный опыт в этом национальном горе. Никто не хотел говорить об этом.

Когда о ее книге стали известны подробности, некоторые люди стали проявлять к ней интерес. Это душещипательная история, из-за которой, после всех этих лет, она осталась в одиночестве. Некоторые соседи жалели ее, но она так ни с кем и не поладила. В своей комнатке, помешанная на молчании, она тайком зализывала свои раны.

– Да, это понятно. Ее горе было личным и, возможно, слишком болезненным, чтобы говорить о нем.

– Невозможно жить в домах старого стиля, не находясь в постоянном контакте с соседями, ежедневно и ежечасно, – сказал Почтенный Лян, отхлебывая чай.

– Некоторые говорят, что шанхайцы – прирожденные хитрецы и торговцы. Это не так, ведь здешним людям приходится жить в такой тесноте. Как говорят старики, «лучше близкие соседи, чем дальние родственники». Но казалось, что Инь намеренно отдаляется от соседей. В конце концов, повозмущавшись, они стали относиться к ней как к чужой. Ланьлань, одна из ее соседок, говорила по этому поводу: «Ее мир не здесь».

– Возможно, она была слишком занята работой, чтобы заводить друзей, – предложил Юй, украдкой взглянув на часы. Почтенный Лян походил на его отца, Старого Охотника, в одном: оба они были неутомимыми болтунами, отклоняясь порой от темы. – Вы общались с ней напрямую?

– Да, когда она пришла прописываться. Она была неприветлива, даже немного враждебна, как будто я был одним из тех, кто бил Яна в те дни.

– А вы читали роман?

– Не весь, ведь некоторые отрывки печатались в газетах и журналах. Знаете что, – продолжил Почтенный Лян, – некоторые читатели, несомненно, были в ярости от того, что она написала, будучи сама во главе хунвейбинов и делая то, что она относила к единственным «геройским поступкам» во имя революции.

– И какова же была реакция ее соседей?

– Я думаю, что не многие читали ее книгу. Хотя, может, и читали. Это то, что я знаю из собственного расследования.

– Вы основательно поработали, Почтенный Лян, – поблагодарил старика Юй. – Пойдемте сейчас к ней.