Когда листья станут золотыми

10.

— Я тебе честно говорю, Паш, — Алиса остановилась у подоконника. — Не стоит сейчас тебе с ним знакомиться.

— Ох, Алис, с чего бы это ты так резко передумала? — Пашка проводил взглядом летевшую мимо окна пеночку. — А красиво тут у них, да? — сказал он невпопад.

— Красиво… Понимаешь, не обрадуется он визитерам.

— Почему? — ничего, кроме самого искреннего недоумения не было на лице Павла. — Человек в чужом мире, а ты его одного оставляешь.

— Иногда нужно и одиночество. Просто подумать о жизни, и чтобы никто не досаждал.

— О, господи, что за философия? Алис, я тебя просто не узнаю. Ты еще позавчера была такой деятельной, а сейчас в непонятках. Да всего десять минут назад ты нас познакомить хотела, а тут вдруг так поменять свое решение. Почему?

Она закусила губу. А то случилось, что, оказывается, можно искусственную кому предпочесть нашему с тобой обществу. И кто знает, почему. От шока? От досады? От стыда?

— Паш, будь другом, послушайся меня на этот раз. Давай я Николая предупрежу, что мы придем как-нибудь еще.

— Да что случилось-то? Ты же сама расписывала, что это был отличный, храбрый парень. А теперь будто стесняешься такого знакомца. Я уж грешным делом подумал… Ну, — Пашка отвел взгляд в сторону и слегка покраснел, — может, он там ухаживать за тобой пробовал…

— Нет, Паш, по-моему, это с тобой что-то случилось! Тебе ничего тяжелого не падало на голову последние десять минут? Если нет, то сейчас упадет!

— Ну, ты так уж близко к сердцу не принимай, — Пашка заулыбался, показывая, что конфликт исчерпан, — а то я решу, что оказался прав.

— Ладно, проехали. Идем? — Алиса кивнула в сторону выхода.

— Хорошо, — Пашка неожиданно легко согласился, но, сделав несколько шагов, остановился. — Алиса, а может, зайдем все-таки?

— О-ох, ну только чтобы ты ничего себе не воображал, — Алиса подошла к палате и отворила дверь с чувством человека, запускающего в посудную лавку средних размеров слона.

Павел по-хозяйски прошелся по палате. К окну и обратно к двери.

— Ну, привет, — он остановился напротив кровати. Герасимов только слегка скосил на посетителя глаза и отвернулся в сторону. Но Пашку такой демонстрацией с прямого пути было не сбить. Он подошел ближе и широким жестом протянул руку:

— Будем знакомы, меня Павел зовут.

Алиса шагнула вперед, быстро перехватила вежливого визитера за ладонь — нельзя, чтобы Пашкина рука повисла в воздухе, на отказ от приветствия он точно обидится. Пашка глянул удивленно, ладонь не отнял. Несколько секунд они простояли рука об руку — не дать не взять жених и невеста из благородного семейства, испрашивающие у старого лорда позволения на брак. Затем Пашка решил продолжить разговор, который грозил превратиться в монолог.

— Ты сегодня-то как? Нормально? Лицо, я гляжу, как новенькое, а то тогда я видел, что ты в пол уткнулся, а он же деревянный, дымился уже. От такого жара и мертвый подскочит. При тогдашней медицине ходить бы до конца жизни Франкенштейном, — тут он слегка смутился, вспомнив, что ходить Франкенштейном было бы некому, но быстро поправился: — А сейчас все в порядке.

Коля не отвечал. Казалось, он и вправду ничего не слышал. Алиса вдруг заметила, что пальцы на руке у него вздрагивают — от нервного напряжения, или… Кажется, у пьяниц трясутся руки… Да нет же, это нарушение нервных волокон должно восстановиться за два дня регенерации, даже если оно и было. А почему бы нет, с таким-то стажем.

Пашка тем делом, после секундной заминки, продолжал:

— А приятели твои хороши, нечего сказать. Вот так вот свалить, одного бросить — да в каменном веке такое позором было. Они хоть настоящими друзьями считались, или так, случайные знакомые?

Ответом снова было молчание. Пашка подумал и расценил его так:

— Ясно, значит, случайные. Все равно подлецы. Это тебе повезло, что ты с Алисой знаком. Она никого в беде не бросит. А сколько у нее в зоопарке питомцев — так она там каждого второго спасла.

Увы, Коля и в этот раз проигнорировал Пашкины благие намерения. Алиса вздохнула, вполголоса попросила:

— Паш, может, хватит? — но тот, слегка обернувшись, лишь ободряюще кивнул головой — мол, все идет по плану, — и выдал новую тему для беседы:

— А профессия какая-никакая есть? Это первое дело, тут, у нас, даже за пару недель чему-то научиться можно.

— У него рот когда-нибудь закрывается? — Павел не сразу понял, к кому относится этот вопрос, ведь Герасимов по-прежнему глядел в сторону. А поняв, вспыхнул:

— Ничего себе! Я как лучше хотел! И это вместо благодарности…

— Да пошел ты… — за этим последовало определение, куда, собственно, Пашке полагалось идти.

— Коль, не надо, — попросила Алиса. Но тот подскочил, красный, взъерошенный — видно, не мог уже изображать холодную отрешенность:

— Вот что. Я ни о чем не просил. И если от меня на каждом шагу будут благодарностей требовать — я лучше на первом суку повешусь.

— Мне кажется, я не требовал благодарности…

— Когда кажется — крестятся! — выкрикнул Герасимов.

— Ах, так ты хамить, — Пашка тоже разозлился, — и из-за чего?

— Ребята, не ссорьтесь! — Алиса быстро встала между ними. — Что это с вами?

— Со мной-то ничего, — Павел сделал шаг назад.

Коля сел. На секунду Алисе показалось, будто он выглядит на все сто с лишним лет, будто не перенесся на век вперед, а прожил его полностью. Но глаза у него вдруг стали совсем прежними, когда он попросил:

— Уведи его отсюда, очень тебя прошу. Пожалуйста…

Пашка ни слова не сказал, пока они шли по коридору. И это было более чем непривычно — он ведь редко сдерживал свои эмоции.

— Паш, ну, что скажешь? Не молчи. Я понимаю, тебе обидно.

— Что скажу… Твой знакомый, не мой. Алиса, ты лицо его разглядела? Портрет Мусоргского, только чуть помоложе и без бороды.

— Мусоргский тут при чем? Это был композитор.

— Знаю, что не поэт. Только у Мусоргского оправдание было — музыку писал гениальную, а тут что? Достижений ноль, а уж гонору…

— Это не гонор. Это самозащита.

— Самозащита? Да от чего? От людей, которые хотят только помочь?

— Странно, а мне казалось, как раз ты мог бы это очень хорошо понять. Сколько раз вел себя точно так же: не лезьте, я сам…

— Совсем другое дело. Что он сделал сам? Ничего. И вспомни, сколько лет мне было.

— Паш, ты меня недавно Кириллом попрекнул, что я не замечаю, что была такая же независимая и никого не слушающая, как он.

— Алис, я-то свои недостатки вижу прекрасно, но тут другое. Тут озлобленность. И добро б еще на меня — я посторонний человек, но ты в чем виновата?

— На меня никакой озлобленности и не было, да и не был он таким.

— Стал. Люди меняются.

— Люди же не беспричинно меняются.

— Алиса, — Пашка остановился. — Ты сколько раз в прошлом была? Ни у кого не было проблем? Нормальные люди их как-то решают. В каменном веке жили, и ничего. А тут все условия у человека, в пещерах не жить, огонь не добывать, на мамонтов не охотиться.

— Не он один начал пить, время было такое.

— Такого времени не бывает, бывают такие люди.

— Паша. С человеком случилась беда. Даже если он в чем-то сам виноват, ему от этого не легче.

— Ему будет легче, если он станет отказываться от помощи? Два дня было, чтобы в себя прийти. Или он еще под градусом?

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Еще позавчера ты сам шел в огонь, неужели уже жалеешь?

— Жалеть-то не жалею. Но на его месте я бы тебе руки целовал от благодарности.

— Знаешь, Паш, — Алиса поглядела на него лукаво, — если бы он мне вдруг руки начал целовать, ты бы еще больше разозлился.

— Ну, ты, Алиска, скажешь тоже, — Пашка явно смутился. — Такое выражение благодарности и правда лишнее, но мог бы он быть и повежливее.

— Ладно, не заводись. Помнишь, что ты говорил про пастора с «Титаника»? Давай воспользуемся твоим советом и хотя бы сегодня оставим его в покое.