Когда умирают боги

ГЛАВА 43

Крики начали сводить его с ума. Крики и бесконечное «кап-кап-кап».

Том подтянул колени к груди, обхватил их руками, от нестерпимого холода у него зуб на зуб не попадал. Там, снаружи, быть может, и светило теплое золотистое солнце на чистом июньском небе, но здесь, в сырых грязных стенах Ньюгейтской тюрьмы, стоял зимний холод, пробиравший до костей.

— Эй ты, парень.

Вкрадчивый шепот раздался совсем близко. Том отвернулся и сделал вид, что не слышит.

— Предложение все еще в силе. Сегодня вечером. Пять шиллингов.

Мужчина так ни разу и не сказал, чего именно он ждет от Тома за свои пять шиллингов, но Том был не глуп. Сразу смекнул. Пустой желудок скрутило от голода.

Ему не дали ни одеяла, ни даже тонкого тюфяка, чтобы хоть как-то согреться на холодном каменном полу. Здесь, в Ньюгейте, за такую роскошь, как еда и постель, приходилось платить. Если бы не редкие акты милосердия благотворительных обществ и отдельных филантропов, самые бедные из заключенных умерли бы с голоду. Многие и умирали.

Поднявшись с кишащей паразитами соломы, Том отошел подальше от обладателя ласкового голоса. В камере размером двенадцать футов на четырнадцать сидело от пятнадцати до двадцати мужчин и мальчиков. Самому младшему не было и шести. Он лежал, свернувшись калачиком в углу, грязный, зареванный. Время от времени он начинал звать маму, пока кто-нибудь из взрослых не давал ему пинка, заставляя умолкнуть.

Том прижался лицом к прутьям решетки. На секунду он закрыл глаза и почувствовал, что его зашатало.

Он всю ночь не осмеливался сомкнуть глаз, так и провел бесконечно долгие темные часы. Впрочем, даже если бы он захотел, все равно бы не уснул из-за страха, крысиной возни и холода, который, казалось, проникал до самого сердца. А потом еще эти крики. Кричали доведенные до отчаяния, обезумевшие, больные и умирающие, жалобно кричали женщины, которых брали силой.

Один из мальчишек рассказал Тому, что тюремщики сдают женщин за почасовую оплату. Кое-кто из них, вероятно, не возражал — они давным-давно научились продавать свое тело, чтобы выжить. Но даже когда они не желали, у них не оставалось выбора.

Том видел, как по двору силком тащили девочку лет двенадцати-тринадцати, не больше. В шипящем свете факела он разглядел бледное испуганное личико с темными глазами, обезумевшими от страха, худые, как плети, руки.

— Пст. Мальчик…

Том начал вышагивать по камере.

Он попытался уговорить сторожа, притащившего его сюда, чтобы тот послал весточку виконту Девлину, но громила-сторож только расхохотался ему в лицо. Потом тюремщик вывернул ему карманы, так что у него не осталось даже мелочи, чтобы послать кого-то с запиской на Брук-стрит.

Он снова остановился у решетки, выходящей на двор. Он все время пытался представить, что подумает его светлость, когда Том не вернется домой. Неужели виконт Девлин предположит, что Том просто сбежал? Нет, не может быть. Или может?

Наверняка он подумает, что Том попал в беду, и пойдет его искать. Но он ни за что не догадается заглянуть сюда, по крайней мере сразу. Том успел наслушаться разговоров здешних старожилов. Они говорили, что на завтра назначено судебное заседание. Любого мальчишку могли осудить за один день и повесить на следующий. Случалось такое не часто — в основном приговоры выносились помягче, виновных ссылали — но все-таки бывало. Том знал.

Ему вдруг показалось, что стены начали смыкаться вокруг него, наваливаясь всей своей тяжелой громадой. Он втянул воздух и чуть не задохнулся от зловония экскрементов и пота, болезней и страха. Страха перед тюремной лихорадкой, страха перед кнутом и петлей палача.

— Помоги мне, Хьюи, — тихо прошептал Том, опускаясь на колени. Для него эти слова были как молитва, хотя он вовсе не был уверен, что Хьюи мог его услышать, а уж тем более помочь. Неужели все воры попадают в ад, даже если им было всего тринадцать? — Как ты все это выдержал? О господи, Хьюи, прости меня.

Он уткнулся лицом в колени и заплакал.