Колесо Фортуны

Гэйхен Уилсон КАЗИНО «МИРАГО»

В конце очень длинной цепи самых невероятных происшествий я очутился на побережье Португалии, в роскошном номере отеля «Сплендид», забронированном на вымышленное имя на целый сезон.

Мой багаж, одежда и документы убедительно свидетельствовали о том, что я являюсь младшим представителем древнего могущественного семейства, которое не только не растеряло в течение столетий своих несметных богатств, но значительно их приумножило.

Содержимое моего кейса, а именно весьма экстравагантная сумма денег, представленная купюрами разного достоинства из многих стран мира, а также набор паспортов на всевозможные имена более чем красноречиво говорили о моей нынешней ситуации. На самом деле я был несчастный скиталец, пытающийся избежать встречи с полицией многих государств.

Последние несколько недель я провел, путешествуя по Европе, прячась в темных, исключительно мрачных углах и щелях, облюбованных преступниками всех сортов. Я был истощен физически и умственно и чувствовал, что у меня почти не осталось перспектив.

Я дошел буквально до предела и выбрал эти экстравагантные апартаменты, грубо говоря, в качестве места для самоубийства, поскольку у меня не было намерения позволить торжествующим властям обнаружить мой жалкий труп в одной из тех крысиных нор, где я был завсегдатаем последнее время.

После того как носильщик развесил мою одежду и разместил мои чемоданы, я устроился на шелковом покрывале огромной кровати и стал рассматривать маленький пузырек с ядом, который приобрел в Берлине и к которому испытывал нечто вроде приязни. Меня заверили, что это не только быстрое и надежное средство, но к тому же оно обладает довольно приятным клубничным ароматом, которым я смогу наслаждаться в течение тех долей секунды, пока вещество не погасит мои вкусовые рецепторы вместе со всеми остальными чувствами.

Я откупорил крошечный сосуд и почти поднес его к губам, когда до меня вдруг дошло, что комбинация обладания этим смертельным эликсиром и мое горячее желание использовать его весьма эффективно ставят меня вне досягаемости закона. Мне следует лишь закрепить пузырек на себе так, чтобы его было легко достать, и я таким образом обрету средство, дающее возможность быстро ускользнуть из рук официального агента, даже если он приблизится настолько, что сможет положить ладонь мне на плечо.

Посияв надо мной с минуту, подобно изображению небесного света, осеняющего нового святого на картине Эль Греко, эта незамысловатая идея значительно улучшила состояние моего духа.

Стоя под невыразимо приятным душем, я спел несколько своих любимых песен, при этом бутылочка с ядом красовалась рядом с кусочком мыла с тонким ароматом, любезно предоставленного отелем. Я смыл реальный и воображаемый грим с усталого тела и позволил теплу воды расслабить напряженные мышцы. Затем я оделся к ужину, аккуратно прикрепив флакончик к левому лацкану, неторопливо спустился по широкой мраморной лестнице на первый этаж и с удобствами расположился в маленьком элегантном салоне «Сплендида».

Для человека, находящегося в умиротворенном состоянии духа, мертвый сезон на роскошных курортах таит ни с чем не сравнимое очарование. Неважно, что погода становится все более мрачной и сырой, а развлечения сводятся к минимуму, зато отдыхающий вознаграждается невероятным усилением внимания к своей особе со стороны персонала, к тому же есть нечто успокаивающее в том, чтобы делить отель с небольшой горсткой людей, предоставленных самим себе, а не толкаться в огромной массе курортников, которые подчиняются обязательным правилам отдыха среднего класса.

Я, ненавязчиво поглядывая поверх аперитива на маленькую группу посетителей, сидевшую в салоне, решил, что они являются яркими представителями того типа людей, которых можно встретить в подобных местах, когда типичные летние отдыхающие вынуждены вернуться в офисы и банки. На них было интересно смотреть и строить предположения на их счет, а некоторые обладали необычными, если не сказать эксцентричными, чертами, весьма многообещающими в плане развлечений и захватывающего времяпрепровождения.

Наиболее бросающейся в глаза личностью была элегантная пожилая дама, чьи руки и расплывшаяся шея были обильно украшены драгоценностями и чьи ослепительно белые волосы были великолепно, если не сказать прелестно, уложены. Ее пальцы чарующе сверкали множеством бриллиантов, когда она энергично жестикулировала, рассказывая о каком-то происшествии, которое, судя по несмолкающему смеху джентльмена, сидевшего справа от нее, было чрезвычайно забавным.

Смеющийся человек был тоже немолод и тоже элегантен. Его прямая осанка и короткая стрижка седых волос и бороды позволяли думать о его военном прошлом, а блеск красивой медали, свисавшей с широкой ленты под белым галстуком, свидетельствовал о том, что он отличился на этом поприще. Его голубые глаза время от времени тревожно постреливали в мою сторону, и я понял, что этот человек никогда не терял бдительности. Мне же совсем не улыбалось быть принятым за вражеского офицера, пытающегося прокрасться в тыл.

Однако обе эти интригующие личности быстро выпали из поля моего внимания, как только я заметил присутствие тихой молодой женщины, сидевшей рядом с ними и являвшейся третьим членом их маленькой компании.

Это была одна из наиболее выдающихся женщин, каких я видел в жизни, но мне потребовалось немало скрытых взглядов в ее сторону, прежде чем я смог определить, что было в ней столь загадочным и, без преувеличения, совершенно гипнотическим.

Она была самой красивой женщиной из всех когда-либо виденных мною, в число которых я включаю не только тех, кем я любовался во плоти, но и самых прославленных чаровниц кино, а также выдающихся красавиц, запечатленных в мраморе и на холсте в периоды античности и Ренессанса.

Но что меня сразило наповал — так это не столько сама ее красота, сколько мучительная близость к идеалу. Ничтожный разрыв между ее реальным обликом и почти достигнутым совершенством привел меня в зачарованное состояние, которого я не испытывал с раннего детства. Внезапно с умопомрачительной ясностью я вспомнил, как глазел на рождественскую витрину в универмаге, где была выставлена мучительно желанная игрушка — диснеевская Белоснежка, которую обнаружили спящей семь гномов.

Я был выведен из транса, а это был именно транс, внезапным шокирующим осознанием того, что данная молодая особа тоже пристально смотрит на меня, глаза в глаза, и мягким, но властным прикосновением к моему плечу. Я поднял глаза и увидел джентльмена с военной выправкой, который стоял у моего кресла и смотрел на меня со странной смесью любопытства и жалости на мужественном старом лице.

— Мы заметили, что вы сидите один, дружище, — произнес он глубоким голосом со странным акцентом. — Мы хотели бы знать, не составите ли вы нам компанию.

— С удовольствием, — ответил я, едва справляясь с заиканием и выдавливая доверчивую улыбку.

— Прекрасно, — сказал он. Я встал, и он подвел меня к двум дамам, которые смотрели на меня с доброжелательным видом.

— Я бригадный генерал Вассилос Константинидес, — сказал он с коротким поклоном. — Это баронесса фон Лихтербург, а это мадемуазель Дениз Шандрон.

Я представился, используя выдающееся имя, которое позаимствовал с целью обмануть закон, и мы перешли к приятной легкой беседе. Эти трое были старыми друзьями, которые часто приезжали в отель «в это время года», как они выразились.

В конце концов мы перенесли наш разговор в столовую, и, хотя он был исключительно интересным, я все больше внимания обращал на восхитительную близость абсолютно неотразимой мисс Шандрон.

К концу ужина я стал замечать определенную растерянность моих новых знакомых. Все чаще и чаще они кидали друг на друга смущенные взгляды, и участившиеся паузы в разговоре были окрашены задумчивой нерешительностью. Несомненно, в воздухе витал некий невысказанный вопрос.

— Не могу вам сказать, насколько мне было приятно с вами побеседовать, — сказал я. — Очень надеюсь, что мы продолжим беседу, возможно, даже завтра вечером, но я должен признаться, что долгое путешествие было весьма утомительным. Прошу меня извинить, мне грустно с вами расставаться, но с моей стороны будет разумно лечь сегодня пораньше.

Всеобщее облегчение, читавшееся в их вежливых сожалениях, недвусмысленно дало мне понять, что я поступил правильно. Все они испытывали мучительные колебания, не будучи в состоянии переступить через них и принять определенное решение.

Мой уход был воспринят с благодарностью, и меня заверили, что мы непременно соберемся в салоне завтра вечером.

Я позавтракал в номере, сидя у французского окна, выходящего на маленькую веранду. Во время курортного сезона окна открывались, впуская нагретый солнцем морской бриз, но я предпочитал держать их закрытыми, чтобы защититься от осенней прохлады.

Я провел блаженный час с лишним, купаясь в ванне и одеваясь, а затем вновь спустился по мраморным ступеням, на этот раз с книгой под мышкой. Мой план был прост и приятен: я намеревался найти тихий уголок и посидеть там с книгой или подремать над ней до ленча.

Спокойствие моего духа, а также мой локоть были потревожены группой носильщиков, которые с заметным усилием несли по лестнице кресло. В кресле сидела гротескная фигура, горбатая женщина под густой вуалью, чьи тонкие конечности, казалось, были изогнуты под самыми немыслимыми углами, так же как скрюченные когтистые пальцы, покоившиеся на коленях.

Несчастная, должно быть, изрядно страдала, ибо беспрерывно стонала. Когда она проплывала в кресле мимо меня, ее вуаль откинулась, открыв повернутое ко мне лицо, при этом женщина издала такой пронзительный вопль, что я застыл на месте словно статуя позади этой причудливой группы, пока она заканчивала спуск, пересекала холл и выходила из отеля «Сплендид» через высокие стеклянные двери, за которыми лил хмурый осенний дождь.

Мне удалось найти тихий уголок, на который я рассчитывал, но чтение не доставило мне ожидаемого удовольствия, и виновата в этом была не книга, а уродливая женщина в кресле, которая стояла у меня перед глазами, скрывая за своим образом страницы.

В тот вечер, войдя в салон, я увидел баронессу Лихтербург и генерала Константинидеса, сидящих рядом на том самом месте, где я заметил их накануне, и весело болтающих друг с другом. Они выглядели намного лучше, чем вчера. Причем они не просто отдохнули и посвежели, а словно сбросили с себя груз лет.

Их улыбки при моем появлении казались искренними и сердечными. Генерал встал, твердо пожал мне руку и пригласил присесть рядом. Подбежавший официант принял мой заказ на амонтильядо.

— Позвольте мне рассеять ваше горестное недоумение относительно мисс Шандрон, мой бедный друг, — сказала баронесса, похлопывая меня по руке и озаряя меня самой доброй улыбкой, на какую была способна. — Ибо я вижу, что вы с нетерпением ждете ее появления. К сожалению, ее не будет с нами сегодня вечером. Но я немного утешу вас, сообщив, что она самым настоятельным образом просила передать вам, что очень надеется увидеть вас вновь и сожалеет об исключительных обстоятельствах, вынудивших ее уехать.

— Боюсь, она сильно проигралась в казино, — сказал генерал, вздыхая. Он сделал глоток шерри и немного просветлел. — Но я уверен, что на будущий год она вернется и ей будет сопутствовать удача. Несомненно, вы ее еще увидите.

— О да, — сказала баронесса, оглядывая салон. — Мы все соберемся здесь на будущий год. Несомненно.

Я выразил свое сожаление по поводу отсутствия мисс Шандрон, и сожаление это было чрезвычайно искренним, настолько искренним, что этот факт даже удивил меня. Я смутно понимал, что Дениз меня очаровала, но до тех пор, пока мое сердце не упало в груди при вести о ее отъезде, я даже не догадывался, насколько много она стала значить для меня за тот короткий период времени, что мы провели вместе.

По нарастающему недоумению в глазах моих друзей я понял, что уже довольно долго храню полное молчание, и, стараясь развеять неловкость, заставил себя начать расспросы о казино, которое они упомянули, хотя на самом деле этот предмет не интересовал меня ни в малейшей степени.

— Ах, да, — сказал генерал, — за этим мы сюда и приехали, видите ли. Ради казино, исключительно ради казино. Оно открыто только в это время года. То, которое обслуживает летних отдыхающих, разумеется, закрылось. Что касается казино «Мираго», то оно функционирует лишь эти две последние недели осени. Только эти две последние недели.

— Мы, естественно, предположили, что вы прибыли сюда с той же целью, и, конечно, хотели просить вас присоединиться к нам прошлым вечером, — сказала баронесса. — Но нам показалось, что у вас, должно быть, уже есть договоренности на этот счет, как это обычно делается, поэтому мы не знали, как поступить. Нам следовало не церемониться, а попросту позвать вас с собой.

— Возможно, — пробормотал генерал, скорее самому себе, нежели мне, — именно из-за вашего отсутствия все так и получилось. Это крайне огорчительно.

— Но сегодня вечером, — радостно добавила баронесса, — не хотите ли пойти с нами сегодня вечером? Я думаю, вы вполне подходящая кандидатура для этого казино. Я в этом просто уверена. В вас есть — не знаю, как выразить точнее, — какой-то особый дух.

— Нам будет очень приятно, если вы составите нам компанию, — сказал генерал. — Владельцы несколько подозрительно относятся к новым лицам, но мы проведем вас, не волнуйтесь.

— Вы должны пойти с нами и попытать счастья, — сказала баронесса тоном, не допускающим возражений.

Мое согласие словно открыло какие-то шлюзы, и наша беседа за столом завертелась в основном вокруг казино «Мираго», которое, похоже, было настоящей страстью моих компаньонов. Каждый год они приезжают сюда и каждый год играют, и играют, похоже, по-крупному. Я вспомнил об удивительном количестве денег в моем кейсе наверху и решил, что трудно придумать им лучшее применение, чем бросить их на стол в том странном и эксцентричном игорном заведении, каким его описывали мои новые друзья.

По их рассказам, казино «Мираго» работало с незапамятных времен, и поколение за поколением знатных и даже легендарных личностей пытали там счастье год за годом. Но, несмотря на солидный возраст заведения и известность его завсегдатаев, информация о нем распространялась крайне ограниченно.

Само существование казино держалось в большой тайне, неукоснительно и твердо хранимой ревнивыми посетителями, и, слушая все новые невероятные подробности об этом сказочном заведении, я вдруг подумал, что приобщиться к его тайнам было бы своеобразной удачей.

— Это казино не для слабонервных, — сказал генерал, внимательно изучая меня поверх свечей, горевших в серебряном канделябре на нашем столе. — Но у меня тоже создалось особое впечатление, уже высказанное баронессой, что вы как раз тот человек, который годится для этого места.

— Должен признаться, — сказал я, думая о флаконе с ядом, прикрепленном к лацкану, — рассказанное вами наводит меня на мысль о том, что на всей планете нет места, более соответствующего моему нынешнему настроению.

Мы отправились туда в генеральском лимузине, чудесном старом «Бентли», которым искусно управлял старый шофер по имени Суини, человек с блестящими глазами и орлиным или, во всяком случае, хищным носом. Огонек генеральской сигары вспыхивал и гас с регулярностью пульса слева от меня, а баронесса, которая до того лишь время от времени томно попыхивала длинной дамской сигаретой, теперь неутомимо дымила ею справа.

Дождь и сопутствовавший ему туман были полностью унесены ветром, и мы мчались вдоль побережья, любуясь яркой чистой луной, дробно играющей на низких ленивых волнах и скользящей нам вслед с таким упорством, что мне казалось, будто она следит за нами.

Я ощущал возбуждение, нараставшее как в душах моих друзей, так и в моей собственной. То и дело генерал с баронессой пытались ослабить напряжение, нарушая гнетущее молчание какой-нибудь удивительной историей или конкретным замечанием относительно казино «Мираго».

— Вы, разумеется, покупаете фишки за деньги, как в любом другом заведении подобного рода, — заметила баронесса, прикурив, наверное, двенадцатую сигарету, — но выигрыш можете взять в самой разнообразной форме.

— Да, да, и это потрясающе, — пробормотал генерал, резко кивая, что заставило мерцающий уголек его сигары описать две четкие дуги в полфута длиной перед его лицом. — Видите ли, именно это ставит казино «Мираго» вне всякой конкуренции. Вам нужно только определиться, дорогой друг. Только обозначить, чего вы хотите, и они дадут вам это. Это поистине великолепно. Но это таит в себе определенные опасности.

— Очень важно помнить, что, определившись с тем, на что вы играете, вы рискуете именно это проиграть, — сказала баронесса, и, когда она повернулась ко мне, я увидел в каждом зрачке ее глаз отражение полной луны. — Именно это рискуете проиграть, — повторила она.

Когда я признался, что не вполне улавливаю смысл ее слов, она издала короткий нервный смешок.

— Вы поймете, когда увидите других посетителей, входящих и выходящих, — сказала она. — Это зрелище многое прояснит для вас.

— А сейчас вам как раз предоставляется эта возможность, — сказал генерал. — Поскольку мы наконец прибыли.

Я увидел светлое здание, выраставшее перед нами по мере того, как «Бентли» скользил по закругленной дорожке, а затем резко остановился перед рядом высоких дверей с резным стеклом, через которые струился яркий свет. В тот самый момент, когда шофер Суини открыл перед нами дверцы лимузина, швейцары в пурпурной униформе, плотно затканной золотым шитьем, распахнули две центральные двери казино так, чтобы немедленно впустить нас в помещение, и я сумел лишь весьма бегло осмотреть фасад здания.

Оно было облицовано светлым мрамором, отполированным до блеска, и на каждом его дюйме было вырезано сложное переплетение нептунов и русалок, плывущих сквозь водоросли, усыпанные ракушками и извивающимися морскими коньками и угрями. Очевидно, назначением этого аляповатого декора было создать атмосферу праздника, превратить здание в род архитектурного свадебного торта, но в свете холодной осенней луны под порывами соленого морского ветра это больше напоминало кладбищенское искусство и вызвало у меня ассоциации с мрачным, хотя и пышным склепом.

Интерьер тоже был представлен буйством рококо, здесь преобладали лепные нимфы и сатиры, покрытые толстым слоем позолоты, потускневшей и потемневшей от времени. Они скакали и изгибались вокруг бесчисленных настенных росписей: разнообразные языческие божества, написанные когда-то яркими масляными красками тоже давно потускнели и растрескались. Все эти древние боги стояли на цыпочках, едва касаясь ногами осыпающихся лепных облаков, и глядели вниз на играющих смертных. Меня поразили их улыбки, одновременно зловещие и презрительные.

Высокий, невероятно тонкий человек в белом галстуке и фраке скользнул к нам и оттер в сторону угодливых швейцаров, взяв под свою личную опеку генерала и баронессу, которые, очевидно, были старыми и высокочтимыми клиентами казино. Я был представлен и тотчас окружен тем же особым почтением. Нас провели через анфиладу внешних комнат, заполненных игроками; далеко не все игры, которые здесь велись, были мне известны.

Было очевидно, что казино «Мираго» обслуживало чрезвычайно эксцентричную, если не сказать диковинную, публику. Та обычная мрачная серьезность, которая сквозит в атмосфере всех игорных заведений, какой бы веселой она ни казалась, здесь достигала высочайшей степени. Все посетители были настолько сосредоточены на игре, что казалось, их взгляды могли прожечь дырки в зеленом сукне карточных столов и на лету испепелить игральные кости. За всю свою предыдущую жизнь я не встречался с подобным отчаянным азартом.

Большинство игроков казались больными, а некоторые из них настолько тяжело, что меня поразило, как их сиделки разрешили им предпринять вылазку в переполненное и изобилующее волнениями место.

В одной из комнат я увидел, наверное, самого старого из когда-либо виденных мною стариков. Его вели — точнее сказать, волокли — к выходу три пурпурных служителя.

Его голова была совершенно безволосой, а плоть на черепе являлась каскадом морщин, полностью скрывавших под своим сложным узором черты лица этого старика. Его высохшие ноги в начищенных дорогих туфлях жалким образом подворачивались на толстом ковре, но служители, не обращая на это внимания, волокли его быстро и без особых церемоний.

Я невольно содрогнулся, когда его немощное тело коснулось меня. Я увидел морщинистую пещеру его слюнявого, беззубого рта и почувствовал запах его кислого, винного дыхания. До моих ушей донесся высокий тонкий голос, монотонно повторявший снова и снова одну и ту же комбинацию чисел.

Генерал посмотрел на него, грустно качая головой.

— Наверное, он сожалеет о своей ставке, — прошептал он мне.

Другой возрастной полюс с еще большим гротеском был представлен ребенком, маленьким мальчиком, бившимся в каком-то припадке возле стола для игры в кости, в то время как поразительно красивая женщина, очевидно, сопровождавшая его, безуспешно пыталась его успокоить. Мальчик был нелепо облачен в безупречный вечерний костюм по меньшей мере на три размера больше, чем ему требовалось. Он неловко кидал кости на расчерченный стол и напряженно следил бешено блестящими детскими глазками за их полетом и прыжками.

Женщина подняла глаза и заметила мой взгляд.

Она шагнула в мою сторону, явно намереваясь схватить меня за руку, но ее движение повисло в воздухе, поскольку мы торопливо прошли мимо. Тогда она начала рыдать и махать в воздухе руками.

— Он не остановится! — истерично выла она. — Ну почему же его никто не остановит?

По мере того как мы углублялись во внутренние помещения, комнаты делались все меньше размерами и все более изысканными, пока наконец мы не добрались до изумительной комнаты, где из мебели не было ничего, кроме стола с рулеткой, колесо которой волшебно сверкало под изящным тонким абажуром.

Наш провожатый почтительно усадил нас на три свободных кресла, которые словно только нас и ждали; по его кивку вопрос о кредитоспособности был снят, и крупье подвинул каждому из нас по изрядной стопке фишек.

Кожа крупье была столь же гладкой и того же теплого цвета, как и маленький шарик из слоновой кости, который он запустил по кругу. Его лицо было абсолютно бесстрастным, если не считать постоянного выражения бдительности, а жесты его были столь быстры и точны, что руки, казалось, начинали пропадать из виду, словно пуля в полете. Он ни на минуту не переставал двигаться, но при этом оставался словно привязанным к креслу, подобно одной из тех механических цыганок-гадалок, на которых иногда наталкиваешься в старых захудалых луна-парках.

— Mesdames, messieurs, faites vos jeux,[6] — произнес он, словно священник на службе, и запустил колесо.

Колесо рулетки само по себе было шедевром, выполненным столь искусно, как царское пасхальное яичко, и я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что оно создано руками самого Фаберже.

Его цвет все время менялся под вашим взглядом, и только сверкающий золотой ободок, напоминающий магический круг, который разделяет ангелов и демонов, оставался неподвижным. В отличие от других рулеток, на которых я играл, эта вращалась абсолютно бесшумно; с какой бы силой ни запускал ее крупье, она не издавала ни единого звука до самой остановки.

Шарик же, напротив, производил почти дьявольский шум, какой-то пробирающий до печенок треск, который вызывал в памяти хруст костлявых пальцев или зубовный скрежет, и, признаюсь, что в продолжение всей игры я то и дело ловил себя на том, что задерживаю дыхание, словно человек, который боится быть обнаруженным в темном и опасном месте.

Сначала я играл чисто по-дилетантски, не следуя какой-либо определенной системе, и, честно говоря, больше интересовался своими партнерами, нежели выигрышами по своим ставкам, но потом почувствовал, что баронесса пристально смотрит на меня с некоторым изумлением.

— Вы решили играть на деньги или на нечто более важное? — спросила она меня, и, боюсь, я посмотрел на нее довольно оторопело.

— Надеюсь, теперь вы поняли, — продолжала она с легким оттенком раздражения. — Тот древний старик, рассыпающийся от старости, которого волокли прочь? Ребенок, на глазах превращающийся в младенца?

Она наклонилась ко мне поближе.

— Посмотрите внимательнее на генерала, — тихо прошептала она. — Совершенно очевидно, что он выигрывает. Не Кажется ли вам, что он по меньшей мере помолодел лет на десять?

Я скосил глаза и исподтишка взглянул на генерала Вассилоса Константинидеса. Мои глаза буквально вылезли из орбит, когда я увидел, что баронесса совершенно права и что старик сбросил не меньше десятой части века. Он заметил мой взгляд и широко улыбнулся с новым блеском в глазах.

— Потрясающее место, не правда ли? — спросил он меня и, благодушно попыхивая сигарой, с энтузиазмом возобновил игру.

Я вновь повернулся к баронессе и с удивлением уставился на ее помолодевшее лицо, на котором играла ироническая улыбка.

— Теперь, кажется, вы наконец поняли, — сказала она сухо после небольшой паузы. — Монетка упала в щель.

— Но как это делается? — спросил я свистящим шепотом.

— Точно так, как я вам объяснила, — сказала она. — Вы решаете, чего хотите, и играете на это. Не обязательно говорить об этом кому-либо, просто решаете и начинаете игру. Невероятно просто.

Затем она умолкла, наклонилась вперед, и я отметил, как на ее руке, крепко сжавшей мои пальцы, сверкнули бриллианты.

— Но при этом вы не должны забывать о том, что я говорила в машине, — сказала она с необыкновенной торжественностью. — Если вы проиграете, то вы потеряете то, что поставили.

Ее пожатие становилось все крепче, пока не сделалось ощутимо болезненным. Я чувствовал, как ее ногти впиваются в ткань моей рубашки, а один или два уже протыкают кожу.

— Женщина, которую вы видели сегодня утром, — сказала она, — это жалкое, сгорбленное, стонущее создание, которую несли по ступеням в кресле, была мадемуазель Шандрон. Видите ли, она родилась ужасно уродливой. Она ставила против этого всю неделю и постоянно выигрывала. Такова была ее ставка. Прошлой ночью она проиграла. Проиграла ужасно. Вот так-то.

Баронесса пристально смотрела на меня в течение долгой минуты, затем кивнула, видимо, удовлетворенная инструктажем. После этого, послав мне последнюю, почти материнскую ободряющую улыбку, отпустила мою руку и вернулась к игре.

Я взглянул на крупье и заметил, что он смотрит на меня так пристально, как ядовитая извивающаяся кобра смотрит на факира из своей корзины, но мне все же удалось собрать все мое мужество, чтобы выдержать этот взгляд.

Очевидно, перед этим я подсознательно сформулировал всю структуру моей ставки, поскольку теперь смог предоставить ее крупье в готовом виде. Он каким-то образом все понял, послал мне холодный, едва заметный поклон и еще раз запустил колесо, предоставляя мне возможность пододвинуть стопку фишек к выбранной клетке.

С началом этого совершенно нового для меня этапа игры я начал понимать всеобъемлющую серьезность моих партнеров. Я никогда не проваливался в такие глубокие бездны отчаяния, никогда еще внутри у меня все не замирало с такой силой.

Мало-помалу мой разум, все мое существо сосредоточились на бесконечно повторяющемся вращении завораживающего колеса с его неподвижными ободками и переливчатыми красками, на треске и стуке шарика из слоновой кости, который прыгал и скакал, словно ребенок, которого испугал шорох под кроватью.

Однако я выигрывал вновь и вновь, медленно, но верно, и чувствовал, что то, ради чего я играю, становится все реальнее и крепче по мере того, как крупье пододвигает ко мне все новые фишки своей золоченой лопаточкой. Скоро, очень скоро, если удача от меня не отвернется, если только я сумею поддержать этот постоянный прогресс, моя мечта воплотится с тихим щелчком, эхо которого я уже почти различал, займет свое место, завершенная и осязаемая. Это будет непреложный факт, и я буду ее обладателем. Она будет моей.

Внезапно я услышал леденящее душу свистящее дыхание и повернулся к баронессе, которая словно складывалась внутрь себя, подобно иссякающему источнику.

— Поддержите ее, сэр, — тихо прошептал мне на ухо генерал.

Я обернулся к нему и с изумлением увидел, что он теперь почти так же молод, как я.

— Помогите же ей, дружище, — сказал он, — или она упадет со стула!

Я схватил ее за руку и был потрясен происшедшей переменой. Я держал ее за руку раньше, помогая встать с кресла в салоне, провожая вместе с Дениз в столовую отеля «Сплендид». Тогда это была твердая, полная рука с гладкой упругой кожей.

Теперь же кожа была дряблая и пористая, она свисала, словно рукав одежды на несколько размеров больше, а сама рука стала не толще кости, обтянутой нитевидными мышцами. Я поддержал ее и заметил, что за последние полчаса или около того все тело женщины разительно уменьшилось, что в обычных условиях могло бы явиться следствием чудовищно жесткой диеты.

— Она здорово проигралась, — сказал генерал. — Мы должны поставить за нее. У нее уже нет времени отыграться.

Он потянулся к ее фишкам и торопливо подвинул больше половины из них на клетку как раз вовремя, чтобы успеть до нового запуска колеса.

— Rien ne va plus,[7] — сказал крупье, и мы оба с жадностью стали следить за прыжками костяного шарика, и оба выругались, когда он приземлился не там, где нам хотелось.

Теперь я поддерживал баронессу обеими руками, прижимая к себе, и мог почувствовать, как ее тело опять усохло после остановки колеса.

— От нее мало что осталось, — сказал я.

— Рак, — отозвался генерал. — Я думал, что она на это поставит. Правда, я предполагал, что она поставит одновременно еще на что-нибудь. Но она, видимо, хотела полностью очиститься от него.

Он вновь потянулся через меня и поставил на кон все, что осталось от ее фишек. Она опять проиграла.

— О, черт, — сказал генерал очень тихо. — О, черт, черт, черт.

Чтобы поднять ее вместе со стулом, оказалось достаточно всего лишь одного пурпурного служителя. Я протянул руку и дотронулся до генерала, который вытянулся во фрунт, провожая ее взглядом.

— Мне нужно закончить, — сказал я.

Он посмотрел на меня и кивнул.

— Конечно, старина, — сказал он, сгребая свои фишки. — Мы оба будем ждать вас в «Бентли».

Он посмотрел на свои фишки.

— Я бы дал вам их, — сказал он. — Но мы не можем передавать фишки друг другу. Это одно из их проклятых правил, понимаете.

Я кивнул, и он подтолкнул фишки по небольшому желобку в столе в сторону крупье в качестве чаевых.

— Pour votre service,[8] — сказал ему генерал, и крупье, как автомат, отвесил один из своих маленьких поклонов.

— Merci beaucoup,[9] — отозвался он.

Очень скоро, всего три ставки спустя, я испытал такое чувство, что сейчас все пойдет абсолютно хорошо. Теперь я точно знал, что выиграл. Я подтолкнул по желобку щедрые чаевые крупье, но не последовал примеру генерала, сохранив при себе оставшиеся фишки, поскольку благополучие крупье меня не слишком заботило.

— Merci beaucoup, — сказал он с тем же поклоном, которым одарил и генерала.

То, что осталось от баронессы, мы отвезли в больницу. Через несколько часов я откликнулся на настоятельное требование генерала и согласился на то, чтобы меня отвезли в отель, оставив его у кровати баронессы в тускло освещенной палате. Я надеюсь встретить их когда-нибудь вновь, но кто может загадывать на будущее? Такого рода встречи всегда зависят от массы случайностей.

На следующее утро, после плотного вкусного завтрака, я прошел, возможно, в последний раз через высокие парадные двери отеля «Сплендид» и неторопливо спустился по ступеням крыльца к терпеливо ожидающему меня «Роллс-Ройсу» модели «Серебряный призрак», на задних дверях которого красовался изящный семейный герб, герб того самого легендарного и богатого рода, на принадлежность к которому я претендовал вчера, а сегодня стал действительно принадлежать.

Шофер приветствовал меня с особым почтением, поскольку я был достаточно мудр, чтобы благодаря своему выигрышу возвысить свое положение от дальнего, никому не известного родственника до старшего сына и наследника практически неисчислимого богатства. После смерти моей престарелой матушки я стану одним из богатейших людей в мире. Сейчас же я находился примерно на десятом месте.

С глубоким поклоном (гораздо более почтительным, должен сказать, нежели те, что отвешивали мне крупье из казино «Мираго») шофер открыл дверь моего «Роллс-Ройса», и я сел рядом с Дениз Шандрон, поцеловав ее в губы, о чем я так мучительно мечтал, кажется, с незапамятных времен.

У меня было два прекрасных повода поцеловать ее: во-первых, она скоро станет моей женой, а во-вторых, она была прекрасна, как только может быть прекрасна женщина.