"Тем, кто дружен, не страшны тревоги,
Нам любые дороги дороги".
– Ваш гонорар двадцать тысяч марок, – немец был грузный.
Красиво одет в светло-серый костюм, галстук подобран под рубашку. Пробор на светлой голове. Ещё бы три десятка кило сбросить и истинный ариец. А так. Пузан пузаном.
– Гер Флигерт. А можно не деньгами? – Пётр придумал, что с немца стребовать.
– А что вас интересует? – русского Фриц не знал. Нет, Фриц – это не прозвище. Это имя. Фриц Флигерт. Немецкий уже Пётр знал так себе. Общались через переводчицу. Вроде бы флигер – это один из парусов. Моряками, значит, предки были.
– А интересует нас асфальтоукладчик.
Бабам. Это у всех присутствующих челюсти отвалились. Присутствовали люди не простые. И Федин был. И Фурцеву позвали. Уж точно не каждый день ФРГшное издательство заключает договор с русским писателем. Но Фурцева, один чёрт, перебор. Болеет за своего протеже? Или бдит? А то отчебучит чего. Вот! Уже отчебучил. У земляка… Стоп. Земляк – это когда родились в одном месте. Штелле-то был немцем, но родился в СССР и менять на толерантную Европу его не собирался. А как, одним словом, называются представители одной нации? Нацисты? Смешно. Соплеменники. Только, при чём здесь сопли? У немца тоже челюсть отвалилась, когда переводчица донесла до Фрица смысл просьбы. Долго искала синонимы.
– Asphalt fertiger?
– О! Я! Я! Asphalt fertiger, – и без впавшей в кому старушки обошёлся Пётр.
– Ungewöhnliche bitte, необычная просьба, – вот гад, а прикидывался, что великим не владеет. Самка собаки.
– И всё же?
– Боюсь, что я не владею ценами на данную продукцию, но думаю, она стоит дороже двадцати тысяч, – практически без акцента выдал герр.
– А вы увеличьте тираж. С игрушками у вас и миллион экземпляров купят. Это ноу-хау. Никто ещё так не делал. За идею надо платить. Мне нужен Асфальтоукладчик, – Федин и Фурцева начали рвать на себе воротники. Старушка переводчица судорожно сучить ногами. А немец улыбнулся.
– Достойный соперник. Я проконсультируюсь. Ответ завтра. Разрешите откланяться, – это он уже Фурцевой.
Екатерина Алексеевна икнула. Это немец посчитал положительным ответом. И отбыл.
Федин вышел молча, если учитывать, что это его кабинет, то всё было плохо. За ним потянулись и прочие писатели. Ушла, вздыхая, Смирнова. Ушла переводчица и ещё одна женщина, тоже какая-то писательница, Пётр фамилии не запомнил. Звать Людмила. А зачем она присутствовала при разговоре. Из органов?
– Ты рехнулся.
Это не было вопросом. Это была констатация.
– Екатерина Алексеевна, вот увидите, завтра этот толстенький моряк придёт и подпишет договор. В договоре будет указана цена в сто с лишним тысяч марок, а не двадцать, которые он мне хотел всучить, раз я нищий русский дурак. Налог, который возьмёт с меня государство, увеличится в шесть, скажем, раз. И где здесь помешанные?
– А если не придёт? – а глаза загорелись, как у бездомной кошки на кринку сметаны.
– Отсутствие информации делает нас слабыми, а обладание ею, не делает сильным, если ты до этого не был этим сильным. Барон Бик мне сказал, что немцы хотят заключить с ним договор на игрушки к моим книгам, а значит, хотят и со мной. Но ведь они капиталисты, а мы варвары и дегенераты. Даже не люди. Мы недочеловеки. Унтерменши. Ну, побили мы ихнего Гитлера. Люди-то другими не стали, а значит, и мы не перестали быть недочеловеками. Но среди нас оказался один умный примат. Немец обрадовался. Он придёт и заключит договор и попытается меня обмануть, подсунув плохой асфальтоукладчик. А вы с Тарасовым должны найти информацию по этому вопросу, чтобы меня не обманули.
– Ну, ты Миронович и нахал. А массаж ступней тебе не сделать? – расцвела прямо Екатерина Великая.
– А умеете? – поржали. Отпустило. На смех заглянул и глава Союза Писателей.
– Заходи Константин. Пётр Миронович, уверяет, что придёт завтра германец и подпишет договор. А он ведь провидец. Поверим?
– Думал, инфаркт хватит. А можно узнать, товарищ Тишков, а зачем вам асфальтоукладчик? – сел на своё место поёрзал на стуле, наверное, проверял не закачался ли он под ним.
– Буду укладывать асфальт.
– Теперь всё разъяснилось, – опять посмеялись.