Колокольников–Подколокольный

Книги невыносимы. Их невозможно ни прочитать (все), ни содержать в чистоте и порядке (время), ни вынести на помойку (воспитание не позволяет). Не надо дарить и покупать книги. А главное, не надо писать. Самое лучшее, что может сделать писатель, – это не написать книгу.

Самое умное и правильное.

Но если уж все равно берешься писать, принимаешься, устраиваешься за большим столом у окошка, наводишь порядок, раскочегариваешь свой ноут, засучив рукава, то хорошо бы знать, затвердить, понять накрепко одно – твоя книга никому не нужна.

Ни читателям, ни персонажам, ни тем, о ком ты думаешь, пока пишешь. Думаешь: вот обрадуются. Не обрадуются. Твоя книга никому не нужна, успокойся, не воображай, писатель, никому ты не нужен, только осеннее дерево посреди поля хочет, чтобы ты рассказал всем, какое оно красивое, или дождь все стучит и стучит в твое окно, привлекает внимание, эй, писатель, напиши про меня приколу ради!..

А может быть, сами буквы захотели собраться именно в твои слова, не в донос и не в инструкцию для газонокосилки?

Буквы выбрали тебя, чтобы ты их верно сложил. Чтобы какое-то старое, позабытое словечко могло напоследок заглянуть в твои глаза, а там, если повезет, и в глаза читателя, посмотреть в глаза человеку перед окончательным исчезновением…

От такого «хотения букв» и взялась эта история.

Она очень дождливая. Там часто идут дожди – хоть под зонтиком читай…