Колокольников–Подколокольный

Поднимись на крыльцо

– Ой, девочки!… Ой-ой-ой! Дети, не орите! Что делать-то? Ой! Это что же такое творится? Ой-ой-ой! Что же это будет? Ой, кошмар-кошмар, ой, ужас просто, ой-ой-ой!

На краю села стоит отчаявшийся, одинокий, сутулый старый дом, он смотрит на озеро и в поле, и зори восходят над ним, сотни, тысячи зорь, и снега укрывают его, и яблоки зреют в заросшем саду, а на чердаке каждое лето – ласточки.

Ласточки привыкли, что дом и сад принадлежат им, так было много лет подряд, и теперь, когда люди – шуточное ли дело – газонокосилкой орудуют, чтобы открыть высокие деревянные ворота, а потом прокашивают широкую тропу к крыльцу, поднимают оглушительное верещанье.

Люди приходят теперь каждый день, косят, чинят ворота и крыльцо, топят печь, колют и складывают дрова, прочищают колодец, освобождают заколоченные окна, моют, надраивают, красят наличники…

У ласточек переполох, шок, коллапс, катастрофа, паника.

Когда рано утром на машине привозят к воротам женщину с рюкзаком, несут за ней чемодан, провожают к крыльцу, ласточки верещат так, что мешают людям рассказывать женщине про дом, кто да что, да чей дом, да почему не приезжают…

Верещат ласточки, женщина ничего не слышит, не понимает, хлопает глазами, улыбается и благодарит.

Все ушли.

Мглова осталась одна в чужом доме, в далекой деревне, куда ее определила подруга Лиза – отдохнуть и сменить картинку.

Провожатые, встречавшие на станции, говорили, что люди в деревне хорошие – есть, конечно, и такие, что зашибают крепко, но и эти зашибающие тоже с совестью и с душой – и бояться тут некого, тем более что она не просто дачница, а дорогой гость на особом положении.

Дом состоял из застекленной терраски, большой комнаты с печью и чердака, на котором возились птицы.

Мглова разулась и прошлась босиком по пестрым половикам. Потрогала печь – теплая.

Кругом чистота, белая вышитая салфетка на столе, на кровати с железной спинкой – подушки горкой, накрытые кисейной накидкой.

Как в кино. Какой-то фильм старый.

Только в старом фильме не могло быть угловой полочки с иконами, украшенной вышитым полотенцем.

Под иконами – фотографии в общей рамке.

Все было старое и настоящее, особенно понравился деревянный, расписанный масляной краской шкаф.

Рядом с расписным шкафом стеснялся своего уродства «городской» застекленный шкафчик по моде семидесятых годов. Там были книжки. «Картофель. Описание сортов». Рядом с книжками черно-белая фотография в самодельной рамочке – насупившийся молодой человек в военной форме, с ним блондинка в беретке, у нее на коленях кудрявый мальчик смеется.

Там же цветная картонка, детская поделка, аппликация к Восьмому марта и подпись печатными буквами: «Бабушке от Юры».

Мглова села на пружинящую железную кровать, примерилась к подушкам под кисеей и моментально уснула.

Проснулась, потому что постучали.

Вышла на крыльцо. Внизу у ступенек стояли две девочки, маленькая и постарше, и стучали в балясину.

– Здрасьте! – глядя на Мглову во все глаза, сказали девочки и поставили на ступеньки гостинцы. Банку молока. Банку черники. Корзинку.

В корзинке зеленые огурцы, коробка яиц, пирожки в пакете.

– Это откуда же? – изумилась Мглова. – Как вы это дотащили?

– Велели, – серьезно и уклончиво ответила младшая.

Мглова села на ступеньки. Она очень давно не видела маленьких девочек вблизи и теперь с удовольствием разглядывала. Младшая, лет семи, при золотых сережках, похожа на кормленого щеночка, всеобщего любимца и баловня, с тугим, обтянутым розовой майкой пузиком. Старшая, десятилетняя, с задумчивыми темными глазами и смуглыми высокими скулами, обещала в ближайшие годы стать настоящей красавицей.

Девочки пахли лисичками.

– У нас зато ваши потомки живут, – сказала младшая. – Фуня и Мявля. Они вашей Рыжуни прапрапрапрапрапрапра…

– Рыжуня с этого двора, а не еёшная, – поправила старшая. – Она первый раз приехала, она дачница.

– Не дачница, а учительница по английскому, – похвасталась младшая, что уже знает такую важную новость, и со щенячьим подхалимством погладила Мглову по ноге.

Когда дети ушли, она еще долго сидела на ступеньках. Отсюда был виден идущий вниз луг и озеро, и это было очень хорошо.

Ласточки угомонились, посоветовавшись.

Не улетать же, в самом деле, на новое место. Ладно, потерпим эту тетю. Вроде она ничего, а? К тому же кота рядом с ней не наблюдается. Потерпим, осталось всего ничего, скоро уже в дорогу…

Мглова спустилась с крыльца и обошла дом. Старые бревна смотрелись, как коричневый бархат, и кружевом лежали на бархате белые резные наличники.

Бархат и кружева.

Мглова представила себе, как долго этот дом жил один, каждую весну надеясь и каждую осень отчаиваясь, и погладила старые бревна, как человек, который понимает.

Сад населяли яблони, смородина и крыжовник, а за забором с трех сторон были непролазные заросли ирги и лесной малины. Действительно, чего тут бояться? Не пройдет лихой человек. Не пропустят храбрая малина и верная ирга.

Спустилась лугом к озеру, останавливалась, разглядывая встречных лягушат, и пыталась вспомнить названия трав и цветов, как вспоминаешь в детстве имена тех, с кем дружил прошлым летом. Подорожник, пижма, крапива, ромашка, татарник, тимофеевка…

И все. Стыдно. Просто стыдно, честное слово…

Стыдно унывать и гневаться, когда кругом ласточки и малина, лягушата, девочки с гостинцами и разговорами про Фуню и Мявлю…

Какой-то великан водил пальцем по песку у воды, рисовал размашисто волнистую линию, и на берегу чередой шли бухты. У каждой бухты был свой флажок на деревянном шесте, и там, где в озеро впадала река, тоже надувался на легком ветру пестрый, в заплатках флаг.

Тут жили люди, которым нравилось жить.

Это правда, что ли? Бархатный дом, сад, луг, озеро, тишина и простор?

Это со мной?

Не верилось.

Мглова очень давно не ходила босая по траве, не видела лягушат, девочек, озера и реки. Ничего она не видела, кроме плешивой головы зануды профессора. Вспоминать о нем сейчас было смешно.

Ошеломленная красотой и волей божьего мира, которую так долго и плотно заслоняли тяжелые города и глупые печали, Мглова вернулась на крыльцо, сидела на ступеньках и ела один за другим хрусткие, сладкие огурцы.