Колыбельная для бронехода

13. Хуже нет врага, чем союзник-идиот…

— Блин, — вздохнул я. — Нехорошо вышло, жестоко… Но могла бы и сказать, что такое дело…

— Не могла бы, — все так же медленно ответил Густаво. — С того момента, как во время демонстрации бронеход наступил на ее отца в шаге от самой Сабрины, девочка больше не разговаривает.

— Как это, черт возьми, случилось?

Густаво пожал плечами:

— Ну как-как, а как бронеходы ходят? Поднял ногу и шагнул. Полтора года назад в столице случилась демонстрация. Все было мирно: ну оно понятно, что если люди берут с собой детей, то насилие в их планы не входит… Правда, нашлись молодчики, которые забросали полицию, мешающую пройти к центру города, гнилыми фруктами, полиции пришлось ретироваться…

— Храбрая полиция, ничего не скажешь, стойкая, — мрачно заметил я.

— Ну так тут дело такое, что какое-то силовое противостояние, а тем более драки протестующих с полицией, как это бывает на «больших» мирах, у нас тут в диковинку, — ответил Густаво. — Саламанка уже был при власти восемнадцать лет, и у полицейских все еще не было тяжелой экипировки и средств разгона демонстрации. Мы ведь и саму полицию даже не воспринимали как врага или пособника режима: а полицейский что? Просто порядок охраняет, какие к нему претензии? Политическими репрессиями-то СГБ занимается… Но, в общем, «атака» гнилыми плодами на полицию была воспринята не вполне адекватно, и против демонстрации вышли бронеходы. Их тоже начали забрасывать, и тогда «нольпервый» просто взял и прошелся по толпе. Задавил шестнадцать человек и еще некоторых затоптала толпа при паническом бегстве. Такие вот дела.

Я этот момент осмыслил быстро. Бронеходы против мирного населения — это просто за гранью зла. Что-то невиданное на просторах галактики.

— А видеозапись этого события есть? — спросил я.

— Есть, — кивнул Антон. — Дани, у тебя на планшете?

— На компьютере в моей комнате. Принести?

— Ага.

Парой минут спустя я собственными глазами убедился, что это не вымысел: бронеход зашел в толпу мирняка.

Я кивнул на планшет в моей руке:

— Антон, не возражаешь, если я это оставлю себе?

— Да пожалуйста. А зачем тебе?..

— С этого видео и надо было начинать, а не с каких-то там картин.

Он почесал затылок.

— Ну, я просто следовал плану Меркадо, а Рамон как-то не учел, что знаменитости такого масштаба может быть какое-то дело до драм на планете, про которую он даже никогда не слышал…

Я хмыкнул.

— Да тут дело даже не в том, есть мне дело или нет, а в том, что на бронеходе по мирняку ходить — это просто ни в какие ворота, и вот это видео, правильно раскрученное через оппозицию, заткнет рот всем, начиная от ссаного военного прокурора и до премьера. Ну, то есть, на деле все не так просто, как я вот сказал, и под трибунал я все еще попасть могу — только вот осудить меня трибунал не сможет, даже если захочет, потому что тогда оппозиция смешает с говном и министра обороны, и премьера, и императора. Не потому, что сильно любит меня, а просто оттого, что есть повод смешать провластные Дома с говном. Но и в трибунале тоже сидят люди, некоторые из них даже совесть имеют… А если оппозиция начнет шевелиться — то подаешь через провластные СМИ и уже оппозиция закрывает рот, потому что ее смешают с говном все, кому не лень: ну, знатные Дома они такие, только этим и живут. Еще может быть международный скандал с вмешательством Содружества в дело вольной планеты, но с таким видео это не проблема, потому что премьер просто скажет «а это не мы, мы ни при чем, но там в Жопе Орла мирняк давят бронеходами, вот Ковач взял да поехал, ну а что, он же в отпуске». Вас это вот все еще не обеляет и ваши собственные проблемы не решает, там все сложно, но я, короче говоря, в любом случае весь в белом да на сверкающем бронеходе буду. Кстати, а известно, кто пилотировал тот бронеход?

— Нет, — сказал Густаво, — иначе с ним нашли бы способ поквитаться. Но, скорей всего, это из «первого набора», они все ярые сторонники Саламанки.

Как мне рассказал позднее Антон, неизвестный пилот-злодей этим своим злодеянием подложил большую свинью режиму, потому что инцидент стал переломным моментом. Полицию покинула половина личного состава, причем некоторые примкнули к восстанию, а население массово начало поддерживать революцию. События почти двадцатилетней давности, связанные с репрессиями и расстрелами в самом начале правления Саламанки, давно потеряли остроту и значительные массы населения — около сорока процентов — более или менее сочувствовали Саламанке.

— Я и сам, когда был юным, частично поддерживал Саламанку, — признался Антон, когда мы — я, Дани, Антон, Густаво и еще пара революционных командиров устроились в кабинете Антона на чаепитие. — То есть, я осуждал его кривые методы, но в целом мне импонировала идея превращения из вольной и дикой планеты в цивилизованное суверенное государство. Это уже много позднее я осознал, что этот процесс невозможно провести политическими методами, государство должно родиться в трудах и развитии, его нельзя просто провозгласить… Однако у Саламанки было много больше сторонников, а революционная борьба была еще предельно вялой и с нами не могли справиться лишь потому, что ССОНЭ имели столь же мало опыта, как и мы. После такого буквального "подавления" демонстрации диктатор себя окончательно дискредитировал и потерял половину тех сторонников, что у него еще были, а революция приобрела много новых бойцов и колоссальную народную поддержку.