Утром, когда я привел свою пятилетнюю Катю в детский сад, воспитательница Татьяна Сергеевна сказала мне:
— Папочка, вы у нас еще не охвачены весенними работами. Завтра вечером будете красить радугу.
Радуга — это такая металлическая лестница-стремянка, изогнутая дугой. Назавтра мне вручили кисточки и три старых горшка с красной, — синей и желтой краской.
Взобравшись на радугу, я посочувствовал бедным детишкам, которым приходится каждый день карабкаться на этакую верхотуру. Сейчас они толклись у радуги и с любопытством наблюдали за мной.
— Дядя Леша, а мы залезаем на радугу без горшков, — сообщил мне некто Вова Петрюк.
— Ребята, не отвлекайте меня, — взмолился я. — Я могу расплескать краску или вообще свалиться вниз. Видите, держаться нечем.
Кое-как устроившись на самом верху, я покрасил ступеньки. Сначала с одной стороны от себя, потом с другой.
— Вы там с ночевкой? — поинтересовался Петрюк.
— Не говори, братец, глупостей, — любуясь своей работой, сказал я. — На радугах не спят.
— Некоторые спят, — безучастно сказал Петрюк. — Когда слезть не могут.
Тут только до меня дошло, что, покрасив ступеньки вокруг себя, я отрезал дорогу вниз. Спрыгнуть с радуги мешал горшок с краской, а Татьяну Сергеевну, которая могла бы взять у меня горшок, вызвала заведующая.
— Почему ж ты, Петрюк, раньше молчал! — возмутился я. — Нет, чтобы вовремя подсказать! Видишь, что человек ошибается, поправь его, не жди, пока он попадет в беду!
Минут через пять я потерял всякий интерес к происходящему внизу — все мое внимание было сосредоточено на том, как бы не свалиться вниз.
В моем распоряжении была только верхняя перекладина — на ней я и примостился, как петух на насесте.
Ныло плечо, которым я привалился к перилам, от горшка затекла рука.
Пока я сидел на насесте, Вова Петрюк не терял времени даром. Во-первых, он произвел опрос у коллег по группе, выявив недовольных цветом своих курток. Таких оказалось пять человек. Всем им Петрюк покрасил куртки красной и синей краской, воспользовавшись содержимым горшков, которые я оставил внизу.
Во-вторых, Петрюк покрасил мяч и запустил им в меня. Отбив мяч, я покачнулся и с трудом удержал равновесие, выплеснув часть краски из горшка себе на шляпу.
Моя собственная дочь делала вид, что абсолютно незнакома со мной. То ли из солидарности с коллективом, то ли стыдясь отца, который перед этим коллективом опозорился.
— Девочка! — обратился я к ней официально, чтобы не подчеркивать нашего родства. — Не могла бы ты позвать Татьяну Сергеевну.
Катерина сходила за воспитательницей. Я сунул ей горшок и спрыгнул с радуги.
— Чем я вам могу еще помочь? — спросила Татьяна Сергеевна.
— Уберите Петрюка, — мрачно сказал я, изучая желтое пятно на своей шляпе. — Иначе при детсаде придется открывать филиал химчистки.
— Петрюк! — позвала Татьяна Сергеевна. — Девочки, где Петрюк?
— Он пошел на кухню, — пояснили девочки. — И краску взял, чтобы компот подкрасить.