Комариный вопрос

ГОЛУБЫЕ ПЕТЛИЧКИ

Отец погиб в Сталинграде, когда мне было три года. Все, что осталось от него, хранилось в небольшом чемоданчике под кроватью. Когда я подрос, меня заинтересовало содержимое чемоданчика, и я время от времени извлекал его из-под кровати. Отца я знал только по фотографиям и, разглядывая отцовские вещи, пытался понять, какой он был. Вещей от отца осталось мало: черная рубаха-косоворотка, наушники, словарь активного минимума по немецкому языку, записная книжка, которую отец незадолго до гибели прислал как подарок к моему дню рождения. Рубаху я частенько примерял на себя, но так и не смог дорасти до ее размера: отец был солидным мужчиной. Наушники до сих пор исправно служат нашей семье, исправнее, кстати сказать, чем их модернового вида собрат, появившийся в доме лет тридцать спустя. В словаре отец подчеркнул два слова «munter» — «бодрый» и «lustig» — «веселый», из чего я делал заключение, что отец был человеком неунывающим и оптимистичным. Записная книжка с алфавитом ничего, особенного собой не представляла, но сколько раз я ни брал ее в руки, а так и не решился использовать книжку по назначению — записывать в ней адреса и телефоны. Она и сейчас лежит передо мной девственно чистая, обернутая в кусочек газеты, очевидно матерью, сорок лет назад. Все, что напечатано на этом пожелтевшем обрывке газеты, я знаю наизусть. В сводке Совинформбюро от 5 ноября 1942 года говорится о тяжелых боях в Сталинграде, о том, как десять советских саперов остановили две роты немецкой пехоты. При этом один из красноармейцев, раненный в правое плечо, зубами снимал предохранительные кольца с гранат и бросал их левой рукой.

На другой стороне листка — письмо защитников города Сталину. В нем рассказывается о подвигах наших солдат, об одном сержанте, который уничтожил пять танков, а шестой остановил, бросившись под его гусеницы с гранатой. В письме сталинградцы клянутся: «До последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге!»

Еще в чемоданчике хранились фронтовые письма отца. В них отец называл немцев шакалами, объявлял матери благодарность за работу на севе, обращался ко мне с пожеланием, чтобы я рос храбрым, но не хулиганом, обещал крепко бить фашистов.

В последней открытке от первого сентября, написанной карандашом, отец сообщал: «Постоянно находимся в ожесточенных боях с фрицами. Достается им от нас прилично. Земля — наш лучший друг. Писал в окопе».

Когда десантный корпус, в котором служил отец, спешно преобразовали в 35-ю гвардейскую стрелковую дивизию и перебрасывали из-под Москвы в Сталинград, отец уже из отходящего эшелона крикнул матери:

— Запомни: фамилия моего комдива — Глазков. Если в газетах сообщат, отличилась дивизия Глазкова, это будет весточка обо мне.

Весточка пришла очень скоро — 4 сентября газета «Красная звезда» в передовой статье поставила в пример гвардейскую дивизию Глазкова: «Там, где создана несокрушимая оборона, где защитники боевого рубежа полны решимости умереть, но не пропустить врага, — никакое преимущество в танках, никакое воздействие с воздуха не помогает немцам».

Через тринадцать дней отца не стало. Уже после войны матери удалось узнать кое-что о боях, в которых участвовал отец, о его дивизии.

35-я гвардейская, прибыв в Сталинград, попала в самое пекло. Был наиболее критический момент в обороне города. Гитлер дал приказ ценой любых потерь захватить его. И 23 августа немцам удалось прорвать нашу оборону на участке Вертячий — Песковатка и выйти к Волге. В образовавшийся восьмикилометровый коридор ринулся танковый корпус врага. Одновременно две тысячи немецких бомбардировщиков превратили город в пылающие развалины. К месту прорыва немцев и была брошена при поддержке наших танков 35-я дивизия. В ночь на 24 августа она остановила продвижение вражеских колонн к Волге, перекрыла коридор, отрезав танковый корпус немцев от основных частей, лишив его поддержки. Первый удар по врагу здесь нанес 100-й полк дивизии, комиссаром которого был отец. За два дня части дивизии уничтожили 77 танков, много автомашин, орудий и пехоты врага.

Командиру танкового корпуса противника, который уже двинулся на город, к тракторному заводу, стало неуютно и одиноко на берегу Волги, и он запросился у Паулюса назад, на запад. Бывший гитлеровский генерал Г. Дерр в своих мемуарах свидетельствует, что «в течение недели танковые дивизии 14-го корпуса находились в критической обстановке на берегу Волги». Это, конечно, значительно ослабило натиск немцев на город, помогло отрядам народного ополчения сталинградских заводов отбить их атаки. Глазковцы сковали немцев. Именно этот боевой рубеж имела в виду «Красная звезда». Именно отсюда пришла открытка отца.

В начале сентября немцы решили прорваться в другом месте, у станции Воропоново, сосредоточив там пять дивизий, из них две — танковые. И вновь гвардейцы Глазкова на самом трудном участке. Совершив 25-километровый марш, они несколько дней сдерживали натиск фашистских дивизий, пока командование не отвело их на новый рубеж, к южным окраинам города.

Сюда, в стык двух советских армий, вклинились немецкие соединения, пытаясь отсечь Сталинград с юга. До конца сентября 35-я гвардейская сковывала здесь немцев, в невиданных по тяжести боях отходя к Волге.

За месяц полегла почти вся дивизия, больше десяти тысяч гвардейцев. Погиб генерал Глазков. Смертельно раненный, он продолжал руководить боем. Погиб командир пулеметной роты Рубен Ибаррури, сын Долорес Ибаррури, который отбивался от бесчисленных атак немцев вместе с батальоном 100-го полка.

Евгений Долматовский, бывавший в дивизии, отмечал героизм глазковцев, их бесстрашие и даже бесшабашность. «Это были в основном парни воздушно-десантных бригад, — писал он, — не раз участвовавшие в самых отчаянных операциях и в тылу противника и на сложнейших участках фронта». Они и «заслонили собой Сталинград, и мало осталось в живых тех, кто мог бы написать о них книги».

Да, десантная выучка помогла глазковцам на всех участках бить фашистов, во много раз превосходивших их в живой силе и технике. Даже раненые, истекающие кровью, они не покидали своих рубежей. Воевали они в форме воздушных десантников, с голубыми петличками, и немцы так и называли их: «голубые петлички». На их позиции сбрасывались листовки: «Вы, небесные черти, глазковцы, окружены со всех сторон. Сдавайтесь. Гарантируем жизнь». В одном из боев на призыв фашистов сдаваться глазковцы сняли с погибшего товарища окровавленную гимнастерку и подняли ее как знамя.

В Волгограде мне приходилось бывать. Я знал, что генерал Глазков и Рубен Ибаррури похоронены в центре города. В музее обороны выставлена шинель комдива 35-й, вся изрешеченная пулями и осколками. В Зале Воинской Славы на Мамаевом кургане на символическом знамени увековечено имя моего отца — батальонного комиссара Ивана Дмитриевича Полянского. Бывал я и на месте боев отцовской дивизии, но где именно погиб отец, похоронен ли он, установить мне так и не удалось.

И вот я снова на священной земле. Выясняю, что в Волгоградском сельскохозяйственном институте действует группа «Поиск», которая собрала обширный материал о дивизии. Здание института построено на месте, где сражались глазковцы.

В комитете комсомола меня встречает заместитель секретаря Олег Парамонов. Мы идем в музей 35-й дивизии, и в глаза сразу же бросаются фотографии военных лет. Их всего две, но на обеих узнаю своего отца. На одной из них — партийное собрание, на другой отец заснят вместе с другим командиром перед собранием. Сзади три «эмки». Отец смотрит с фотографии чуть иронично, руки держит на ремне, запустив под него большие пальцы. (Ловлю себя на мысли, что и у меня такая привычка.) Я стою перед фотографиями десять минут, двадцать… Олег что-то говорит мне, но я ничего не слышу. Отец смотрит на меня изучающе, в руке у него листочек. Возможно, материал для выступления. О чем он собирается говорить? О предстоящих боях, о необходимости умереть, но не пустить немцев за Волгу?

Когда я отрываюсь от фотографий, Олег показывает мне стенд, посвященный отцу. Я узнаю, что здесь, в Сталинграде, он был награжден орденом Красного Знамени. В наградном листе, подписанном командиром и комиссаром дивизии, сказано: «Тов. Полянский волевой, отважный военком полка. Ежедневно он бывает на передовой линии, руководит боевыми действиями, воодушевляет командиров и бойцов большевистским словом и личным примером. Командиры и бойцы беспредельно любят своего военкома за его чуткое отношение, за бесстрашие в бою и готовы идти за ним на любое задание. Во всех проведенных боях он был вместе с бойцами и впереди них. Он неоднократно смело и решительно водил в атаку подразделения с лозунгом: «За Сталина! За Родину, вперед?»

Узнаю также, как погиб отец. За несколько дней до гибели он стал начальником политотдела дивизии. На стенде выписка, сделанная в архиве Министерства обороны:

«17.9.42 г. после сильной артиллерийской и минометной подготовки противник силою до двух пехотных полков и роты танков начал наступление, нанося главный удар вдоль берега Волги, стремясь окружить нашу группировку, овладеть элеватором и отрезать переправу. Атаки противник применял пять раз.

В этом бою отдельные группы бойцов дрогнули и начали откатываться назад. Положение восстановил политотдел во главе с его начальником батальонным комиссаром т. Полянским. Они задержали отходившие группы и контратакой с криками «ура!» восстановили положение. Враг бежал, оставив на поле боя большое количество убитых и раненых.

Ведя бойцов в контратаку на врага, смертью героя погиб начальник политотдела гвардии батальонный комиссар т. Полянский».

Инициатором создания в институте десять лет назад группы «Поиск» была ассистент кафедры Валентина Ивановна Нефедова. В 42-м году она еще девочкой попала под бомбежку на сталинградской Дар горе, где жила раньше. В это время там стояла 35-я, и кто-то из медработников дивизии оказал ей помощь. Так что еще до института Валентине Ивановне хотелось побольше узнать о 35-й дивизии. Может быть, поэтому, попав в институт, на месте которого дивизия вела тяжелейшие бои, она с помощью комитета комсомола начала розыск оставшихся в живых глазковцев.

Выявив после кропотливой работы в архивах и музеях уцелевших воинов дивизии, «поисковцы» дважды собирали их в Волгограде, возили по местам боев. Состоялись и многочисленные встречи ветеранов со студентами, школьниками, уроки мужества, линейки у могил генерала Глазкова и Рубена Ибаррури.

В 1975 году глазковцы заложили перед институтом аллею 35-й гвардейской дивизии.

Совсем недавно состоялся сбор ветеранов дивизии, посвященный сорокалетию Сталинградской битвы. С радостью узнали они, что по ходатайству комсомольцев института горисполком решил назвать именем их дивизии улицу, расположенную по соседству с институтом. А ученики 43-й школы присвоили имена командира и комиссара дивизии тракторам, полученным. ими взамен собранного металлолома. Тракторы вручены школьниками лучшим механизаторам близлежащих хозяйств.

Ожидал глазковцев и другой сюрприз. Им показали только что вышедшую в Воениздате книгу о боевом пути их дивизии, которая после потери почти всего личного состава на Волге была вновь укомплектована и дошла до Берлина. Ее гвардейское знамя сейчас можно увидеть в одном из залов Центрального музея Вооруженных Сил СССР.

…Я попросил Валентину Ивановну показать мне место последнего боя отца. Может, где-нибудь поблизости есть братская могила.

Мы долго стояли на берегу Волги, на бугре, поросшем густым кустарником, вглядываясь в широкий овраг, спускающийся к реке, в корпуса консервного завода, в жилые дома на другой стороне оврага.

— Бой шел где-то здесь, — виновато произнесла Валентина Ивановна. — А точно не могу сказать. Может, с ветеранами свяжетесь? У нас есть адреса, телефоны.

Вернувшись в Москву, я связался с одним из ветеранов дивизии.

— Да, бой шел рядом с оврагом, — подтвердил он. — А могилу ты, парень, зря ищешь. Мы тогда, чтобы не попасть в окружение, отошли. Горстка нас осталась. И гранаты кончились. А у фрицев танки. Сожгли фрицы в том овраге тела наших солдат. И отца твоего сожгли. Лучше плохая правда, чем самая красивая ложь.

Я долго думал над словами ветерана. Правда, сказанная им, действительно горькая. Но не самая она плохая, эта правда. Отцом я могу гордиться. Смерть с возгласом «ура!» на устах — не самая ли это оптимистичная смерть для солдата? Смерть впереди своих бойцов — не самая ли это почетная смерть для комиссара? Смерть за Родину — не та ли это смерть, которая ведет к бессмертию, хотя враг и сжег тело героя, развеял его пепел по ветру?

Пепел отца, батальонного комиссара, стучит в мое сердце.