Комбриг

Глава 15

Событие сорок третье

Предают только свои.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Вечерело. Багровое солнце опускалось за горизонт. Ветерок, чуть более свежий, чем хотелось бы, играл отросшими волосами блондинистыми на голове. Недавно дождь прошёл, лужи ещё не успели испариться или впитаться в землю, и пахло этими лужами. Непередаваемый запах вот такого мокрого асфальта, только тут на вокзале в Москве и можно его почувствовать. Просидишь в душном вагоне поезда весь день, надышишься ароматом варёных яиц и не менее варёных производителей этих яиц, то бишь, куриц простых одомашненных, нанюхаешься перебивающими курино-яйцевые сильными ароматами вчерашних носок и детских пелёнок, в чем-то неожиданном испачканных, выходишь на улицу, на перрон, и вдыхаешь его полной грудью, этот мокрый, пахнущий асфальтом воздух. Конец путешествию. Вот она — Москва.

Брехт с небольшим кожаным портфелем, которому потом поставят памятник в Одессе … Ну, не ему, а такому же. Тот — Жванецкого. Но если бы люди, что ставили памятник тому знаменитому портфелю, что набит был шутками, знали бы, чем набит этот портфель, то поставили бы и этому памятник. Рядом прямо, два одинаковых портфеля, только один, как сказано выше, набит шутками, а второй, как будет сказано ниже, набит фамилиями и адресами предателей Родины и националистов и даже настоящих шпионов польских. На всей Украине. Несколько сотен человек. Большинство с адресами и даже расписками в получении денег, отчётами о проделанной работе.

Тот Бжезинский, который развалит Советский Союз, и который сейчас преподаёт русский письменный, устный и матерный Малгожате, Хуану и Федьке в Киеве — сволочь последняя. Станет. Умная, ненавидящая СССР и русских сволочь. Так он не из воздуха материализовался — батянька воспитал, и, судя по тем бумагам, что привёз Брехт с собой в Москву, сволочь отец не меньшая. Целую сеть шпионов и вредителей организовал, работая Консулом в Харькове.

Брехт, немного переживал, что невиновных людей пришлось убить, чтобы добраться до Збигнева, но мельком пролистав бумаги Консула Тадеуша Бжезинского, понял, что убили они с братьями из Провода, этих товарищей правильно, да ещё и сильно гуманно. Не зря дипломат зарплату получал — работал. На благо Польши. Так на то и работа. Против СССР. Так на то и поляк. А ещё ему мысль мудрая пришла в голову лопоухую по ходу чтения. Там промелькнула фамилия Хрущёв. Брехт, было, обрадовался, что можно будет подставить предателя Никиту Сергеевича, но инициалы были другие. Выходит, фамилию эту не только будущий Первый Секретарь носит, есть и другие индивидуумы. Носители заразы. Может, всё дело в фамилии? Нам бы всех Хрущёвых взять и отменить. Вроде не бездельники, и могли бы жить.

Но мысль не ушла, застряла. В рапорте, говорилось, что Хрущёв В. П. под псевдонимом «Якорь» взял две тысячи рублей, обещая, предоставить чертежи танка, который сейчас проектировали на Харьковском тракторном. За комплект чертежей обещана сумма в двадцать тысяч рублей. Серьёзные деньги.

А что если кусок рапорта оборвать, пусть инициалы исчезнут, они, как раз, с краю листа. А ещё родить расписку, что Хрущёв Н. С. он же «Якорь», деньги получил и чертежи предоставил. Не от лица Хрущёва расписку, не дураки в НКВД, почерк сравнят, а от лица того самого Галушки, что первый рапорт написал. Почерк не подделать. Ну, и Брехт не в детский сад ходит. Есть же пишущие машинки. В сказки, что на каждую проданную машинку есть в НКВД листок с образцом «почерка» Брехт не верил. Это, наверное, частично, правда, но машинки изнашиваются, шрифты отпадают, их ремонтируют, да и бьют пальцами по клавишам люди с разной силой. Хрень. Нельзя такую массу информации в двухсотмиллионном СССР собрать, и, тем более, потом отыскать на огромной территории именно эту машинку. Даже с помощью технологий двадцать первого века почти невозможно, а в 1938 году, просто бред и выдумки писателей.

Даже представить себе это невозможно. Ну, напечатали на машинке в деревне Гадюкино под Архангельском антисоветский текст. Ну, получили его в НКВД в Хабаровске, и что, теперь, они должны в сто тысяч мест, во все города и села СССР, отправить эту записку, пусть специально обученный человек сравнивает эту бумагу с образцами «дефектов» машинок во всём СССР. А что они пошлют? Точную копию? Ксерокс уже с факсом изобрели? Как получить сто тысяч одинаковых и идентичных оригиналу копий? Кто будет отправлять сто тысяч запросов? Бред. Выдумка писателей.

Осталось малость. Добыть машинку. Комиссионка подойдёт. Должны в Москве быть в комиссионке машинки пишущие. А сличение с образцом? Ну, даже, если и есть в НКВД образцы, во что Иван Яковлевич не верил, так у него, что ножичка нет и он не сможет поковыряться в буковках, чуть их подрезав, поцарапав.

По перрону, переругиваясь на ходу, толкаясь, цепляясь, чемоданами и узлами толпа хлынула в строну Киевского вокзала, но там стояло двое милиционеров в белых гимнастёрках и Брехт повернул в противоположную сторону, спрыгнул с перрона и, перескочив несколько рельсов, и пробравшись под вагоном, вышел по другому пустынному сейчас пути, там, снова на перрон влез и уже спокойно, помахивая портфелем, дошёл до вокзала. Не миновать. И в вокзале будет милиция, но чего вдруг ей бросить все дела и устроить охоту на полковника Брехта. Есть у неё и другие занятия, отчёт нужно за прошедшие сутки написать, Бабку, что пирожками торговала пресануть и добиться от неё чистосердечного признания, что пирожки на самом деле сделаны из мяса чёрного козла и хотела она ими отравить самого товарища Ежова, так как он ирод. «А, с большой буквы «Ирод», так давайте я, хлопцы, перепишу. А кто такой Ирод»? «Ирод и есть». «Понятно, внучки, ну, теперь-то я пошла. Пирожки остынут, пока я тут про ироды ваши пишу».

Есть у милиции, в общем, дела. Заняты. По вокзалу один прохаживался, но на Брехта внимания не обратил, идёт себе лопоухий кучерявый хлопец с портфелем и пусть идёт.

Событие сорок четвёртое

Чтобы собрать урожай наград — генералы сеют смерть.

Отправлял повоевать чуток его 1-й заместитель Наркома обороны СССР маршал Егоров Александр Ильич. Так, где теперь тот Егоров, и жена и сам арестованы. Ворошилов остаётся. Ох, и не хотелось Брехту напрямую наркома беспокоить, да и сможет ли простой полковник добраться до Ворошилова. Да, даже и не простой, представлен же, по словам Штерна, к званию Героя Советского Союза. И что вот подойдёт он к наркомату обороны и скажет на вахте милиционеру: «Братела, я — Герой геройский Брехт, мне к наркому надо. А документы, вам надо? Лапы и хвост — вот мои документы. А подойдёт испанский пачпорт? Жаль».

Ладно, другой вариант, отправлял его ещё и Старинов. Допустим. Илья Григорьевич не арестован и не расстрелян. Жив-здоров и где-то под Горьким, чем-то там секретным руководит. И что? Кто его без документов допустит на секретный объект. И чем ему Старинов, даже если он до него в Горьком доберётся, сможет помочь? Позвонит в НКВД? Так позвонить Брехт и сам может. Звонилку найти не сложно. В любом отделении милиции есть. Только это ещё хуже, чем к Ворошилову на приём ломиться.

А кто сейчас 1-й заместитель Наркома обороны СССР? Говорил же Штерн. Точно — командарм 1-го ранга Иван Фёдорович Федько. Вообще ничего не знает Брехт об этом человеке, кроме того, что он был у них в Дальневосточной армии кем-то, а потом сал командовать Киевским военным округом. Нет, к этому тем более идти нельзя его со дня на день тоже арестуют, и он знать не знает пока Брехта. Вот пусть и не узнает, чтобы не оклеветать.

Шапошников. Вот тот переживёт волну репрессий. Но опять тот же вопрос, а кто его до Шапошникова допустит. Где он, и где начальник Генштаба РККА.

Вывод Брехт такой сделал. Напрямую ни к кому нельзя идти, и не допустят просто. Остаётся окольный путь. Нормальные герои всегда идут в обход. Обход был. В этом году заканчивает академию имени Жуковскго старший лейтенант Иван Васильевич Блюхер. Он же Ванька. Брехт ему денег на покупку дома дал давным-давно и Ванька купил себе двухэтажный домину в Марьиной роще. Ну, если по чесноку, то полутораэтажный. Первый этаж цокольный. Видимо принадлежал до революции какому-нибудь купцу, который на втором этаже деревянном жил с семьёй, а на первом цокольном этаже был у него магазин или лавка. Продавал его (дом) ушлый мужичонка еврейской национальности и наружности. Кучу денег запросил — тридцать тысяч рублей. При зарплате средней по стране в двести — двести пятьдесят рублей. Десять лет ни есть, ни пить не надо, чтобы накопить. Как он достался гражданину, тот не разъяснил, но документы были в порядке. Деньги были, Блюхер младший купил этот дом из шести комнат. И сразу почти он превратился в общежитие. Ванька на втором этаже жил теперь уже с тремя детьми, а на первом этаже в трёх больших комнатах жили все кому не лень и командированные в Москву ненадолго руководители Особой Дальневосточной армии и учащиеся Академии имени Жуковского, которые себе пока жилья не нашли. Один раз Ванька говорил и сам Тимошенко у него неделю жил. Бывал и Блюхер старший. Он ведь приезжал не так давно в Москву. Дело нужное. Блюхер был, скажем так, участником репрессий в РККА. 11 июня 1937 года он в числе прочих военачальников, включённых в состав суда, вынес смертный приговор по делу Тухачевского в составе Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР. И не один смертный приговор. Кучу народу расстреляли.

Брехт как решил. Конечно сам по себе Васька это никто, и звать его никак, хотя на Ваську откликается. Но позвонить батяньке может. Ведь формально Брехт сейчас опять командир отдельного полка имени Сталина. В составе ОКДВА. И его главный и непосредственный начальник это Василий Константинович. Вот и хотел Иван Яковлевич подъехать вечерком попозднее к Ваське в Марьину Рощу и уговорить того позвонить батеньке. Рассказать тому, про случайный перелом ноги и два месяца пребывания в больнице во Львове и спросить, чего сейчас делать, в какую дверь ломиться не имея документов на руках.

На площади перед вокзалом полковник взял такси и доехал спокойно до купленного дома. В окнах и первого и второго этажа горел свет, а из распахнутой двери неслась музыка. Марк Бернес своим проникновенным голосом выводил «Тучи над городом встали».

— И клянусь я тебя до могилы не забуду никогда! — Прокричал Брехт в открытую дверь, когда песня закончилась, — Хозяева гостей ждёте?

Там чего-то сгрохотало и никто Брехту не ответил. Слышался громкий смех.

Зашипел патефон и Пугачёва стала наяривать «Я на подвиг тебя провожала» писклявым противным своим голоском. Ну, сейчас все женщины такими голосами поют. Неестественный отбор.

«Если ранили друга, перевяжет подруга…»

Это не та Пугачёва. У той вполне приличный голос, да даже очень приличный. Пела Капитолина Пугачёва. Актриса больших и малых академических театров.

Брехт вошел в предбанник, и заглянул и в следующую откртую дверь. В большом коридоре кружились в вальсе пары. Мужчины были в лётной форме, девушки в цветастых платьях. Удачно, как говорится, с корабля да на бал. И если что, то можно незамеченным пробраться к Ваньке на второй этаж.

Так Иван Яковлевич и сделал. Ну, сделал морду кирпичом и пошёл, лавируя между парами к лестнице на второй этаж. Уже почти дошёл, когда кто-то ухватил его за полу пиджака и пропищал в ухо:

— А вы что не танцуете, товарищ. Я вас приглашаю.

Событие сорок пятое

Не знаешь, как уложить детей спать? Стакан коньяка! Стакан коньяка — и хер с ними, пусть не спят!

— Ваня! — со второго этажа по скрипящей, даже несмотря на плач Ярославны из патефона, лестнице спускался китайский Блюхер. Он же Васька, он же Веймин Сюнь.

Пронесло. А то от девицы веяло перегаром, чесноком и огуречным рассолом. А ещё у неё была большая родинка по центру лба. Хоть бы чёлку себе сделала, нет, волосы стянуты к затылку и убраны в мышиные хвостики. Понятно, почему с ней не танцуют.

— Привет Васька, гостей принимаешь? — Брехт аккуратно отцепил прыткую девицу от локтя и протянул руку будущему лётчику.

— У нас сегодня праздник. Последний день учились, теперь экзамены и всё, назначения получим. Я договорился, меня в ОКДВА распределят, а там к тебе в полк.

— В полк, — Брехт, не успевал за вёртким китайчонком. Лестница была крутая и с зигзагом. Потерял уже Ваську из виду.

На втором этаже было не лучше, чем на первом, в большом коридоре ползали трое китайчат, один другого больше. Ну, первый просто ползал, второй ползал на коленках, а третий полз по стене, пытаясь добраться до радиоточки.

— Пошли в кабинет, — потянул его за собой Блюхер.

Что сказать. Мебель оставил хозяин. И Брехт когда её увидел, то прямо себе захотел. Такой, мать её, царский кабинет. Стол с зелёным сукном, малахитовый прибор письменный, шкафы полные древнего вида книг. Может там и раритеты есть, вон тот потёртый словарь, возможно первое издание Брокгауза и Эфрона, и стоит все те тридцать тысяч, что они за дом заплатили. Шторы тёмно-красного бархата с золотыми ламбрекенами, на столе лампа с обязательным зелёным абажуром.

В кабинете Брехт аккуратно пристроил супердрагоценный портфель на колени, усевшись в кресло с потёртым гобеленом на сиденье.

— Ванья, а ты куда исчез? Все тебя пропавшим без вести считают. Катя несколько раз звонила, плачет.

— В больнице лежал. Когда через Польшу домой пробирался, то во Львове попал под машину и ногу сломал. Вот смотри, — Брехт закатал штанину, показывая красный неровный шрам. — Два месяца лежал в больнице на вытяжке. Потом выписался, а документы испанские украли, пришлось тайком через границу перебираться, до Киева на попутках добирался, а там купил билет на поезд и вот только приехал, решил к тебе зайти переночевать, а у тебя смотрю шалман. — Брехт даже Ваське решил правды не говорить. Да за одно и проверить, поверят ли в его версию.

— Да, на войне выжил, а тут в мирное время такой шрам заработал. Красиво. Настоящий герой, — уважительно ткнул пальцем Васька в рубец красный.

Китайский товарищ, что с него взять. У них там шрамы точно украшают мужчину. Брехт же даже тросточку не взял с собой в Москву, по двум причинам. Во-первых, человека с тросточкой запомнят, а во-вторых, неудобно, попробовал, куртка в одной руке, портфель в другой, нет места тросточке. Забыли, те, кто его перенёс в эту лопоухую тушку, третью руку к ней приделать. Но перед визитом к начальству хотел себе красивую тросточку купить. Вот там она нужна, лишний не лишний аргумент в его, прямо, правдоподобной истории.

— Васька, ты можешь сейчас отцу позвонить. Про меня рассказать и спросить, что мне делать. Документов-то у меня никаких нет. У тебя же есть телефон? — Телефон достался вместе с квартирой — большая редкость, и не отобрали после покупки, наверное, именем отца приёмного Васька воспользовался.

— Так, у нас девять вечера, значит в Хабаровске. Тут три и там … Там четыре часа ночи. Может, попозже позвоним, в полночь. Там будет уже семь утра. Как раз Василий Константинович проснётся. — Васька Блюхера никогда отцом не называл при посторонних, всегда Василий Константинович.

— Хорошо, Слушай, я бы поел и ванну принял, это возможно?

— Конечно, возможно. Вода холодная есть, ну и пару литров кипятка сейчас тебе согрею на керогазе.

Нда, это Спасск-Дальний с центральным отоплением и горячей водой. Тут даже туалет на улице. На три соседних дома. Пока Васька вышел на кухню, Брехт оглядел кабинет. Искал, куда можно на время пристроить бумаги. Не идти же завтра с ними по наркоматам. Осмотрел шкафы, вот если те несколько книжек из древнего собрания сочинений Пушкина отодвинуть, то, как раз, бумаги влезут. Книги высокие, листы вполне скроют. Брехт выглянул в коридор. Возились, как и раньше, дети, хотя шёл десятый час, своих бы давно Катя-Куй начала укладывать. Или тут демократия у них, захочет спать придёт на кровать и ляжет, захочет в туалет пойдёт на горшок и сядет.

Спрятав компроматы на сотню жителей Украинской СССР, которые скоро перестанут быть ей гражданами. За измену Родине высшая мера полагается, и вот таких не жалко ни капли.

Вернулся Васька и сообщил, что воду поставил, минут через пять закипит.

— Вась, слушай, я тут то в Польше был, то лесами пробирался, то в поезде ехал, скажи, что там с войной?

— С Германией? — Васька протянул Брехту бутерброд с колбасой и маслом.

— Угу, — впился зубами уже.

— А что с войной, с войной ничего …