Комбриг

Глава 18

Событие пятьдесят второе

- Алло, доктор, я по вашему совету купил клизму, куда её теперь?

- Налейте в неё воды и засуньте её себе в зад.

- Доктор, я, пожалуй, перезвоню, когда у вас будет хорошее настроение…

Справа от Сталина угнездился Анастас Иванович Микоян — Заместитель председателя СНК, недавно назначенный Наркомом внешней торговли СССР. По левую руку сидел Молотов, тоже две должности занимающий. Одновременно был и Председателем Совета народных комиссаров СССР и Народным Комиссаром Иностранных дел СССР. Ворошилов проводил Брехта до стула рядом с Микояном, а сам обошёл стол и сел после Молотова.

Иван Яковлевич усмехнулся, про себя, правда, прямо, как при первых Романовых и прочих Рюриковичах — настоящее местничество. Интересно, а кого это подвинули, чтобы Брехта усадить? Кому дорогу перешёл, кто на него зуб будет точить? Ух, ты, судя по усам, это сам — Первый заместитель Председателя СНК СССР, Народный комиссар путей сообщения СССР и член Политбюро ЦК ВКП(б) Лазарь Михайлович Каганович. Нет, таких врагов не надо.

Но Каганович, приветливо улыбнулся Брехту и хлопнул по плечу, когда тот попытался привстать.

— Сиди. Заслужил. Прямо, легенды про тебя, Брехт, рассказывают.

— Да, товарищ Брехт, как фамилию услышал, все спросить хотэл, ты тому писателю интернационалисту нэ родственник? — Сталин подождал, пока официант нальёт ему в стакан красного вина, и пригубил, кивнул, должно быть, понравилось.

— Точно не знаю, товарищ Сталин, но мать говорила, что есть другая ветвь Брехтов, может, он оттуда, — попал, называется. Сталин ведь и проверить может его шитую белыми нитками биографию.

— Понятно, седьмая вода на киселе, — хохотнул Ворошилов, тоже прислушивающийся к разговору.

— Товарищ Сталин, а можно я вам совет дам, — набрался храбрости Иван Яковлевич. Сейчас как выдаст про командирскую башенку и промежуточный патрон и …

— Геройский? — усмехнулся Сталин.

— Какой? — не понял Брехт.

— Ха! Смэшной. Говорю гэройский совэт, ты же гэрой, гэрои должны давать гэройские совэты.

— Почти, — Брехт достал из нагрудного кармана гимнастёрки, который от волнения целых пару минут расстёгивал, сложенный вчетверо листок и протянул, его Микояну, чтобы тот передал уже Вождю.

Но Анастас Иванович сначала листок развернул, засмеялся и только потом передал Сталину. Не понравился промежуточный патрон.

Иосиф Виссарионович, взял листок и положил перед собой, чуть сдвинув фужер с вином.

— Что скажешь, Анастас? — поднял бокал и пригубил вино Сталин.

— Я, Коба, знаком с массой художников, которые лучше рисуют. Не Айвазовский у нас комбриг Брехт.

— Нэт, не Айвазовский! — посмеялись всем краем начальственного стола, Сталин передал рисунок Молотову.

— Давно пора, — посмотрев на листок и прочитав подпись, передал тот его дальше Ворошилову.

— Скажи, товарищ Брехт, вот ты геройски воюешь, умные рэчи говоришь, рисуешь, чуть хуже Айвазовского, может тэбе надо звание Дивизионного комиссара присвоить. Больше пользы стране принэсёшь будучи комиссаром? — Сталин допил вино.

— Кхм, — Брехт пытавшийся отпить воды из стакана поперхнулся. Чуть не закашлял, всех вершителей судеб слюной не забрызгав.

— Ну, нэт, так нэт. Готовь бригаду к новым провокациям японцев. Правильный ты совет дал товарищу Сталину, народ должен видеть и узнавать своих Героев. И правильно, что из золота. Это лучший благородный металл и герои лучшие люди страны. Ми с товарищами подумаем. Правильно Анастас?

Анастас Иванович поднялся и, вытянув руку с фужером красного вина, громогласно провозгласил.

— Товарищи, есть тост. Давайте выпьем за товарища Сталина до дна. Он сейчас принял мудрое решения, на днях СНК утвердит знак, точнее медаль. Золотая Звезда Героя Советского Союза, которой будут награждаться все Герои, которым уже присвоено это звание и все, кто будет удостоен его потом. Да здравствует — вождь мирового пролетариата, товарищ Сталин! Ура!

Народ подскочил с мест при первых словах Микояна и сейчас грянул громкое, но не сильно дружное троекратное ура.

Сталин улыбнулся и показал на свой пустой фужер. Бутылка с вином стояла рядом, и Иван Яковлевич взял и налил Сталину вина, потом и себе плесканул.

— За ваше здоровье, товарищ Сталин.

Народ накричавшись стал усаживаться и Сталин, в наступившей почти полной тишине, слышно было только как вино течет по пишеводам, да звон бокалов о стальные и золотые зубы, сказал.

— Да здоровье. Что-то ноги побаливают Весна. Старость.

— Иосиф Виссарионович, хотите ещё один совет, — вино, наверное, Брехту в голову ударило, расхрабрился.

— Опять Айвазовского переплюнешь? — хмыкнул в усы вождь.

— Нет. Спинозу. Мысль — она материальна. Вот сказал, что болеешь, и думаешь, о болезни, и притягиваешь её к себе. А ещё она пропитывает старые вещь. Жалеешь их, привыкаешь, и они начинают жить своей жизнью. Впитывают эмоции человека, болезни, сосут из него энергию. И чем старее вещь, тем больше энергии ей требуется, и тем больше жизненных сил она начинает тянуть из человека. Теперь совет. Нужно иногда избавляться от старых вещей, от одежды, они эти вещи борются за существование, тянут энергию из человека, а взамен внушают ему, то они ему удобны, дороги. Со старыми вещами человек сам начинает стареть. Вам нужно избавиться от старых вещей — выкинуть их на помойку, а ещё лучше передать другим, тогда они свой негатив будут отдавать этим другим. Например, ворам или разбойникам. А вы сшейте себе новые сапоги, новый китель, даже носки новые и сразу почувствуете себя лучше и моложе. Увереннее и новые вещи какое-то время не будут тянуть из вас энергию, а наоборот будут делиться энергией мастера, который их изготовил.

Сталин не перебивал, слушал, кивал, когда Брехт закончил ещё с минуту посидел с закрытыми глазами, потом открыл их и мотнул головой Молотову.

— Смотры, какиэ умные у нас комбригы пошли. Я иногда о том, же думал, только так красиво сформулировать нэ мог. Молодэц, товарищ Брехт. Хороший совэт. А тепэрь ещё посоветуй, где ты такую красивую форму взял, можно и нам заказать такую. Кто шил.

— С радостью, товарищ Сталин. Это сшил лучший портной Арбата Либерман Парамон Моисеевич.

Обещания надо выполнять. Даже если они даны пройдохе портному Парамоше.

Особенно, если они даны пройдохе портному. Ему, вон, теперь в красивую форму Светлова одевать, Сашек ещё — Якимушкина и Скоробогатого.

Событие пятьдесят третье

Охрипший, но ответственный петух по утрам бросает камни в окна.

День всего оставался у Ивана Яковлевича, чтобы осуществить задумку с документами, что ему достались от старшего Бжезинского. Комиссия на Харьковский тракторный отбывает в среду десятого мая.

Тимошенко Семён Константинович, недавно назначенный командующим войсками Киевского особого военного округа, когда они на следующий день встретились у Ворошилова, смотрел на Брехта косо, выскочка типа, навязали на его голову.

Брехт же наоборот, старался проявлять уважение, хотя командарм нёс про танки иногда откровенную пургу. Интересно получается, Сталин, словно специально, перед войной уничтожит всех талантливых полководцев и оставит в живых и приблизит к себе «своих» из Первой Конной. Всех маршалов будет трое. Будённый, Ворошилов и Тимошенко, которого Сталин будет считать великим стратегом. И в результате грандиозный провал в начале войны, а ведь министром обороны будет Тимошенко, потом не менее грандиозный провал в Харьковской наступательной операции, Ну, там они вместе с Хрущёвым сделают всё, что бы угробить сотни тысяч подготовленных солдат и офицеров. Брехт читал, что сложись по-другому та операция, и война была бы на год короче и обошлась бы СССР на десять минимум миллионов жизней дешевле. В результате после ещё нескольких провалов, Сталин, наконец, уберёт Тимошенко с командования фронтов и назначит, по существу, посыльным Ставки. И не будет ни одной Звезды Героя у Семёна Константиновича за Великую Отечественную, первая будет за Финляндию, за прорыв линии Маннергейма. В лоб. Положив десятки тысяч жизней. Вторая будет подарком на семидесятилетие.

И что это знание даёт, да ничего, не убивать же и этого полководца вместе с Хрущёвым. Он, кстати, есть в списках Ежова и Сталин его лично из этого списка вычеркнул. Как же — комдив легендарной Первой Конной.

Отправлялись они из Москвы все вместе, Тимошенко и ещё двое комкоров — в штабном вагоне, а Брехт с остальными членами комиссии — в прицепленном к нему вагоне СВ.

День этот оставшийся Брехт посвятил исправлению пишущей машинки. Не верил, что в НКВД есть оттиски всех пишущих машинок СССР, но решил подстраховаться. Васька упилил сдавать первый экзамен в Академии Жуковского, а Брехт, вооружившись ножиком и напильником, приступил к вандализму. Ножик карябал буквы, напильником пытался тоже уголки сточить. Сначала напечатал просто несколько строк абракадабры с использованием всех букв, потом «улучшил» шрифт и ту же абракадабру напечатал. Сравнил. Изюминки не хватало. И мысль родил тут же. Взял нож и молоток и угробил букву «О» полностью. Напечатал несколько слов, взял ручку и чёрные чернила и пропуски в тексте, где теперь это «О» отсутствовало, вписал буквы от руки. Вот теперь получилось классно.

Сходил, попил чайку на кухню, где столкнулся с одетой в ночнушку неизвестной высокой девицей. Развёл Васька шалман. Девица даже не ойкнула, неизвестного комбрига увидав, просто порснула вниз по лестнице. После чаепития в гордом одиночестве Брехт надел гражданскую одежду, сложил бумаги в портфель, добавив к ним, специально чуть состаренную расписку Галушки, что деньги Н. С. Хрущёву или «Якорю» за комплект документов по экспериментальному танку он передал. Состарил просто, взял, согнул пару раз туда-сюда, капнул в самый уголок капельку чая, и потом забрался на табурет, и повозил листок обоими сторона по скопившейся на книжном шкафу пыли. Осмотрел шедевр. Так себе. Но новым точно не смотрелся, чувствовалось, что с документом «работали».

План был простой.

Вышел Иван Яковлевич из Васькиного дома и набрал вокруг него камней. Загрузил всё это в портфель. Получилось килограмм пять. Нормально, пойдёт для задумки. После этого Брехт направился к отделению милиции в Марьиной роще. Двухэтажное здание находилось недалеко, ещё вчера его оглядел издалека. Там в одном месте забор ИВС подходил к соседнему дому. Удачно. Иван Яковлевич прошёл в этот двор, и попробовал забраться на забор. Нормально. Прицелился, раскачал тяжёлый портфель и швырнул со всей силы в окно второго этажа. Наверное, там следователи допрашивали подозреваемых и свидетелей. Попал, портфель разбил первое, наружное, стекло в раме и свалился на подоконник жестяной. Чуть не упал на землю, покачавшись, но удержался. Всё. Дело сделано, куча документов на предателей Родины должна оказаться в нужных руках. Теперь быстро отступать. Маршрут тоже вчера наметил. Там росли кусты черёмухи, уже зацветать начали, а за ними сортир уличный, потом узкий проход между домом и забором кирпичным, и всё, ты уже на другой улице. До сортира домчался, так в него не все степенно идут, многие бегают. Потом перешёл на шаг, и размеренной походкой уже, никуда не торопящегося прохожего, выйдя на параллельную улицу, пошёл к дому Васьки, нужно было переодеться и идти на примерку второго мундира к известному теперь даже Сталину лучшему портному Арбата Либерману Парамону Моисеевичу. Там его и Светлов с Якимушкиным и Скоробогатовым должны ждать. Что это он один в Спасск будет такой парадный возвращаться?! Пусть и у ребят будет форма достойная Героев Советского Союза.

Событие пятьдесят четвёртое

Детский садик:

— Здравствуйте, я дедушка Ленин.

— Господи, псих!

— Не надо грубить. Я пришёл за внучкой Леночкой.

Все знают про Серго Орджоникидзе. Тот самый знаменитый Народный комиссар тяжёлой промышленности СССР. Не репрессирован. Умер от инфаркта, сгорел на работе. Повезло, наверное, потом всех братьев родных и двоюродных вместе с семьями кого посадят, кого расстреляют. Или уже сажают? Не об этом речь.

Тимошенко обмолвился, что сильно сейчас не хватает Григория Константиновича Орджоникидзе, затормозились работы по созданию нового танка в Харькове. Уже совсем было хотел спросить Брехт, кто это, но вовремя язык прикусил. Досидел до конца совещания в штабном вагоне и пошёл в свой. Больше про Орджоникидзе разговора не было. Настолько уж хорошо историю этого времени Брехт не знал, выходит, после смерти Серго, танком занимался какой-то Григорий, наверное, один из братьев. Их там много было. И где сейчас этот Григорий, раз его тоже не хватает. Уже арестовали брата?

Но мысль засела. Нужно у кого-то спросить. И вообще, у него иногда появлялось чувство, что он не в своей реальности. Иногда факты не сходилось с тем, что говорилось в его времени по ящику, писалось в книгах и снималось в фильмах. Но как проверить?! И вот реальный шанс. Если Тяжёлой промышленностью руководил в этой реальности после Серго Орджоникидзе его брат Григорий, а не Каганович Лазарь Моисеевич, то это точно не его мир.

Так бы можно было сходить в библиотеку и взять подшивку «Правды» или «Труда», но не в поезде же. Тут не просто всё с библиотеками.

Эта непонятка серьёзно выбила Ивана Яковлевича из колеи, он даже проиграл партию соседу по купе. До этого легко побеждал, один раз даже с детским матом, а тут после совещания всё думал больше о том, а в своём ли он мире и всё искал несоответствия. Полно было, но теперь как определить, это уже из-за него, либо он просто недостоверной информацией в будущем пользовался. Наконец, зевнул лодью и проиграл вчистую партию. Сосед и противник по боям на чёрно-белых клетках был товарищ интересный. Брехт даже когда узнал, кто с ним делит купе, хотел сразу предложить соседу к нему перебираться в Спасск-Дальний. И тут понял, что не получится, наверное. Там у него сейчас исполняет обязанности командира отдельного полка будущий маршал, а сейчас полковник Баграмян. Со дня на день Блюхер начнёт по приказу Ворошилова для комбрига Брехта Отдельную мото-бронетанково-зенитную бригаду формировать и Баграмяна нужно ставить начальником штабы этой бригады. А то полковник Баграмян может и застояться, а возможно и заберут, куда, на повышение.

А кем тогда просить соседа? Заместителем? Так он уже перерос эту должность. Эх, была бы у него дивизия, а ещё лучше корпус. Сосед сейчас исполнял обязанности начальника штаба 45-го механизированного корпуса. И звали его — полковник Катуков Михаил Ефимович — будущий маршал танковых войск.

— Михаил Ефимович, — решился Брехт, расставляя фигуры на доске для следующей партии, — А кто такой Григорий Константинович Орджоникидзе? Ну, про которого утром Тимошенко говорил.

Клац. Это челюсть Катукова, отвалившись, ударилась о столик, на котором шахматная доска стояла. Шахматы при этом от удара челюстью о стол попадали. Шахматисты тоже.

— Чего? Что это было? — вскочили оба, но тут поезд снова дёрнулся и поехал дальше.

— Затормозили резко, наверное, какая-нибудь корова на пути вышла, — махнул рукой Брехт.

— Иван Яковлевич, ты, что — шпион немецкий? — стал поднимать упавшее со стола Катуков, помогая собирать рассыпавшиеся по купе шахматные фигуры.

— Ну, почему же немецкий? Начальник 1-го управления НКВД СССР Михаил Петрович Фриновский четыре дня назад польским обозвал. Говорит, Дефензива завербовала.

— Ну, польский, хотя фамилия немецкая. Какая разница. Ты как можешь жить в СССР и не знать Серго Орджоникидзе. Это же легендарный человек.

— Я знаю кто такой Серго Орджоникидзе. И да, я два года не был в стране. То в Туве был Советником, а потом Посланником, то воевал в Испании. Так кто такой Григорий Константинович Орджоникидзе — брат Серго?

— Ну, ты Иван Яковлевич и гусь. Прямо напугал меня. У вас что, там, на Дальнем Востоке и в Туве газет наших нет. Серго — это партийное прозвище Григория Константиновича Орджоникидзе. Если уж совсем в дебри лезть, то я готовил доклад о нём у себя в бригаде и про отца выяснил. Он не Константин, а Коте — грузин же.

Нда, Штиглиц опять был близок к провалу, как никогда раньше.