Комбриг

Глава 6

Событие шестнадцатое

- Больной, просыпайтесь, сейчас температурку померяем, свечечку поставим…

- Доктор, может не надо, у меня ещё с прошлого раза подсвечник болит…

Доктор Влодзимеж, что перевела Молгожата, как «мирный правитель», был полной противоположностью своего брата Томека Крутицкого. Докторам с таким субтильным строением, как у пана Томека больные доверять не будут. Сам вон, еле живой, разве такой вылечит?! Доктор должен быть плотненький и с ямочками на чуть-чуть пухленьких щёчках. А ещё из халата или пиджака цивильного должно намечающееся пузико чуть выпирать, и на этом пузике на толстой золотой цепочке обязан висеть золотой же брегет, солидной швейцарской фирмы. Доктор должен брать больного за пульс одной рукой, а второй отщёлкивать крышку, инкрустированную камешками самоцветными, на золотых часах и под мелодичный перезвон механизма, что швейцарские гномы в него умудрились впихнуть, отсчитывать биение и наполнение, наблюдая за секундной стрелкой. Вот она десять секунд пробежала, доктор должен брови насупить, глаза чуть закатить и в уме это «пятнадцать» на шесть умножить.

— Да, уважаемый, а пульс-то частит. Кровушка в вас плохая. Ну, ничего, мы вам сейчас пропишем пиявочек, в аптеке приобретёте и назад ко мне. Нет-с дома не держу. Последствия? Ну, небольшие шрамики на животике останутся, так вам не шестнадцать лет и вы не юная графинюшка, чтобы о чистоте кожи на животике заботиться, вы взрослый, уважаемый член общества. Прокурор. Весь город вас знает, но не будут же добропорядочные жители Львова вам рубаху на животе расстёгивать и проверять, есть ли там небольшие шрамики. Не о том вы думаете, уважаемый пан прокурор. О здоровье в вашем возрасте нужно думать. Пиявочки с вас лишнюю кровь отсосут, а взамен по доброте душевной впрыснут в вас соки свои, кои поднимут все жизненные функции вашего драгоценного организмуса на недосягаемую для прочих смертных высоту. Шесть процедур с пиявочками и вы снова, как молодой козлик, будете прыгать и на козочек юных посматривать, а то и пошаливать. Козёл похотливый? Ну, что вы, пан Виктор, это не похоть, бог так распорядился, что мужчина непременно должен своё потомство для продолжения рода в разные, так сказать, руки (хаа-ха) пристроить. Куда нам против его воли переть?! Прости господи.

Вот таким должен быть доктор, чтобы к нему больные спешили. И кровные злотые, не чинясь, вываливали из карманов. Таким пан Влодзимеж Крутицкий и был. Брехт сидел в коридоре и через толстенную дубовую дверь и не слышал этого разговора, догадываться только мог. А вот, что там сидит тот самый прокурор, что играл в их отеле свадьбу сына-добровольца, это точно. Потому как пан доктор сам вышел встречать уважаемого прокурора в коридор и сам проводил его в кабинет. Дело происходило в доме брата дистрофика Томека, в доме самого доктора. Принимал пан терапевт страждущих у себя по понедельникам и пятницам, а в остальное время в городской больнице, так на табличке, на двери кабинета, было написано. Понедельник и был, всё правильно.

Брехт пришёл на пару минут раньше прокурора, но где немец-перец-колбаса, и где заслуженный пан прокурор. Принял его пан Влодзимеж без очереди. Ничего, не меряться же пиписьками с прокурором больным, когда сам на птичьих правах тут и здоровый к тому же. Прокурор же по лицу видно — больной. Болезнь Брехт, хоть дипломированным врачом и не был, но определил с ходу. Похмелье жесточайшее. Как же, два дня не просыхал. Да и ничего страшного, не каждый божий день сына женят на мильонщице.

Болезный вышел через двадцать минут, Иван Яковлевич всё это время, разговор с врачом в голове прокручивал. Нужно одну вещь провернуть и при этом, чтобы доктор в этот же день его в полицию не сдал. Кто их этих поляков поймёт, тем более, когда прокуроры города у них друзья и пациенты. Но других докторов Брехт не знал, этому хоть пан Томек позвонить утром должен был.

Доктор провожать прокурора похмельного сам вышел, посмотрел, как скрывается тот за дверью и соизволил перевести взгляд на полковника.

— Пан Барерас? — спросил и голову чуть наклонил, оценивая возможности потенциального клиента. Улыбнулся довольно, ну, да и почему нет, Брехт по французской моде одет. Так в Париже одевался. От их кутюр.

— Welche Sprachen beherrschen Sie, Herr Doktor? (А какими языками вы владеете, пан доктор?) — Иван Яковлевич раскрываться перед Молгожатой не хотел, — спросил на немецком.

— Латынь, немецкий, русский, учился в Санкт Петербурге. У вас странный акцент, Pan Bareras, или господин?

— Давайте на немецком, действительно, мои предки со Страсбурга, а я всю жизнь прожил в Испании, — ну, вот надобность в переводчице отпадает.

— Пройдёмте, херр Барерас. Переводчик нам не понадобится, девушка может пройти в приёмную, там есть пара женских журналов из Франции. Ей, должно понравиться. И есть несколько медицинских журналов. Брат сказал, что пани Молгожата учится на медика, пусть почитает, пока мы будем вашей шеей заниматься.

В кабинете не пахло карболкой и прочими медицинскими хренями, Свежий воздух влетал через приоткрытую форточку. За ширмой белой кушетка находилась, наверное, не видно, но должна же быть. А для посетителя напротив стола было мягкое венское кресло с причудливо изогнутыми ручками и ножками.

— Итак, герр Барерас, я вас внимательно слушаю, — пан Влодзимеж указал на мебельный изыск.

— Начну с конца. Мне нужно сломать ногу.

Событие семнадцатое

Приходит муж поздно домой. Жена смотрит на него презрительно и говорит:

- Опять по шлюхам ходил, гад?

- Ну что ты, милая, у меня алиби.

- Будешь с кем попало …, ещё и не то подхватишь!

Молгожата надоумила. Не специально, Морщила там прекрасный лобик и выдумывала, как отмазать товарища Брехта от кровавых ручонок (ну потому, что мелкий совсем, а какие руки у мелкого — ручонки) Ежова Николая Ивановича, которого неделю назад назначили, ни много ни мало — Народным комиссаром водного транспорта СССР.

Почему? Ну, наверное, потому, что именно этот необразованный человек организовал строительство Беломорканала. У Сталина же как — тянешь воз, вот тебе добавка, не тянешь, пожалуйте в другое место. Не будем уточнять … Ежову пока добавку дали. Осталось недолго. В августе 1938 года первым заместителем Ежова по НКВД СССР и начальником Главного управления государственной безопасности будет назначен Лаврентий Павлович Берия. Но до августа нужно будет дожить. А что по возвращению в СССР его в НКВД потянут, даже и сомневаться не приходится. Захотят же поинтересоваться, а где это вы товарищ, да нет — «гражданин» Брехт пропадали столько времени? И на в морду, а потом по гениталиям с размаху ногой в кирзовом сапоге. Не сильно хотелось. Да даже совсем не хотелось. Если честно, то там ведь и к Сталину, наверное, вызовут, всё же начудил в Испании не по-детски и представлен к награждению орденом «Ленина» и к присвоению звания — «Герой Советского Союза». Но вопрос: «А чего это вы вместо того, гражданин Брехт, чтобы спешить за наградами, позволили себе пару месяцев по заграницам шастать?» оставался. Уж не завербовали ли вас немцы? В школе Абвера учились? И на по печени. Нет, совсем не хотелось, но мыслей, как отмазаться не было. Говорить правду? Ну, это за гранью. Как объяснить выбор жертв и вообще, кто поручал вам, дорогой Иван Яковлевич, начинать Вторую Мировую, не слишком ли мало звание для такого ответственного шага? Маршала, вам, что ли, присвоить? Или расстрелять?

И тут сама того не ведая весело чирикая и вспоминая, как училась в медицинском университете в Познани, Молгожата надоумила. Рассказала, как у них уволили преподавателя, за то, что он выдавал липовые справки о болезнях. Бинго. Нужно заболеть!!!

А что за болезнь может длиться два месяца. Тиф? Да нет, все инфекционные болезни — это двадцать один день. Или это карантин двадцать один? Неважно. Всё одно не два же месяца, кроме того, вон, вы какой ладный, гражданин Брехт, после тифа по-другому выглядят. По тощее. И волос у вас долог. Нет, побриться под Котовского можно, а мышыцы куда девать, есть прекратить. Не вариант.

Думал-думал и придумал. Нужно ногу сломать. И перелом должен быть открытым. Вот с открытым переломом два месяца — это нормальный срок. И как он красиво с сучковатой тросточкой в кабинете у Сталина или Калинина будет смотреться. Истинный герой. Не долечился и сразу в бой. Настоящий коммунист. На тебе ещё медаль. А нет. Медалей ещё не придумали. Одна только есть: Юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии». В этом году зимой ввели. Но приколоть её к груди своей широкой Иван Яковлевич никак не сможет. Не положена она ему. Там строго в положении сказано: «Юбилейной медалью «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» награждаются лица кадрового командного и начальствующего состава Красной Армии и Военно-Морского Флота:

прослужившие в рядах РККА и ВМФ к 23 февраля (день Красной Армии) 1938 года 20 лет и заслуженные перед родиной участники гражданской войны и войны за свободу и независимость отечества, состоящие в кадрах РККА и ВМФ;

награждённые орденом Красного Знамени за боевые отличия в годы Гражданской войны.

Где ему в герои Гражданской войны, в восемнадцатом году ему девять лет было. Сыном полка и то не скажешься. Не двадцать лет же сыном полка был. Жаль, медаль красивая.

Ладно, к ноге вернуться стоит. Ломать по-настоящему не обязательно. Нужно найти врача и получить от него справку, что лечил герр Барерас открытый перелом во Львове и передвигаться не мог. На вытяжке лежал. Рентгеновский снимок ещё присовокупить, если их уже делают во Львове и главное — нужен шрам на ноге. Ну, раз это открытый перелом, то кость торчала из ноги, порвав кожу и мышцы. Снимок и справка не подтверждение, в НКВД дураков не, а вот в плюс к ним шрам правильный на левой ноге, или лучше на правой. Нет, на левой пусть. Так вот шрам правильной формы и справка и снимок — это почти доказательство.

— Как простите, пан Барерас. — Не округлил глаза, не отшатнулся, наоборот приблизился доктор Влодзимеж, опасаясь видимо, что ослышался.

Брехт медленно, взвешивая каждое слово, чтобы не наговорить лишнего, объяснил, что ему надо и, не говоря — зачем.

— Скальпелем, кожу разрезать так, чтобы было похоже на открытый перелом, и потом зашить суровыми нитками, или чем вы там шьёте. Только инструмент прокипятить перед этим и нитку и потом йодом обработать. Шрам должен быть видимым, и чтобы специалист решил, что это именно последствия открытого перелома, — закончил Иван Яковлевич под настораживающее молчание пана Крутицкого младшего.

— А можно полюбопытствовать, зачем вам это герр Барерас? — ожидаемый вопрос.

— Полюбопытствовать можно, получить правдивый ответ сложнее. Не беспокойтесь, это не шпионские игры и не создание алиби преступнику. Это семейные дела. А, ладно, скажу, только вы дайте, пан доктор, честное слово, что об этом не узнает Молгожата.

— Молгожата? При чём тут она? — мотнул головой Крутицкий.

— Ну, у меня жена в Испании. И я её взял в жёны с большим приданным, и там батюшка ещё её богатый человек. А я тут задержался в вашей прекрасной стране, ну, вы понимаете. В общем, без перелома ноги отец моей жены может выгнать меня на улицу, как шелудивую собаку. Мне нужно железное, все же, назовём это «алиби», что я не мог два месяца назад вернуться в Испанию. Справка нужна от, скажем, двадцать девятого апреля.

— Нда, такого я ещё не слышал. Про это целую книгу можно написать. Снимок нужен? Снимок? Во Львове нет такой аппаратуры, точнее, она есть, но прибор сломан, а починить некому. Что-то по электрической части …

— Можно поинтересоваться, пан доктор, а где аппарат? — перебил его Брехт.

— У нас в больнице. А вы электрик пан Барерас?

— Ну, не то чтобы электрик, но посмотреть могу.

— Давайте так, герр Барерас, если почините аппарат, то я делаю вам эту операцию бесплатно, если нет, то тысяча злотых, ну и, сами понимаете, снимка не будет.

Событие восемнадцатое

Как-то пришёл домой пораньше, в комнате незнакомый мужик. Ну, я и огрел его табуреткой по башке. Оказался электрик из ЖЭКа. Теперь жена пишет, что в квартире темно. А в колонии уголовники дали мне кличку Выключатель.

Скоро сказка сказывается, да … Ну, вы знаете. Аппарат стоял в углу и был ещё и хламом завален. Брехт укоризненно покачал головой и ткнул пальцем, типа, довели страну, засранцы. Они, эти засранцы, улыбнулись, не чувствуя за собой вины. Это всё пан Кошек, он главный по тарелочкам.

— И где пан Кошек?

— Так помер, чахотка.

Твою налево, он тут на аппарат кашлял палочками Коха, сколько они могут в каком-нибудь виде храниться? Какие-то цисты есть? Нет, это из огня, да в полымя.

— Помощник нужен. Есть украинцы? Я их язык чуть понимаю.

— Этого добра, герр Барерас, как грязи. Какой специальности pomocnik вам нужен?

— А электрика можно? — сказал и подумал, а чего не электронщика попросил. Дали бы?

— Чего же нельзя, вон Микола есть, Кравчук. Подойдёт? — пан директор махнул рукой и из толпы зрителей вынырнул чернявый хлопец с красным носом.

— Подойдёт. Всё. А, нет, стойте. Нужны вёдра с водой, мыло, и что-то типа веника, да, вот веник и подойдёт. Мягкий. Теперь все, кыш и не мешайте. Удалите, пан директор любопытных. — Любопытные загудели. Зрелища лишают, не каждый день вениками рентгеновские аппараты ремонтируют.

Помолились. Почесали репу, прошлись веником, убрали прошлогодние засохшие арбузные корки, снова помолились, и преступили к ремонту. Проверили проводку. Работает. Вовнутрь пока не полезли, как там устроен этот пепелац, Брехт не знал от слова совсем. Открыли коробку, куда шнур входил. Прошлись веником и протёрли спиртом. Микола трудился, Брехт до протирания не полез. Бациллы! Нет, чуда не произошло. Полковник посмотрел на катушки, на лампы, что-то знакомое. Семён Семёныч! Да это же обычный выпрямитель, ну, ладно не обычный, а очень навороченный, но древний. Сейчас при современных лампах, можно в два раза меньше и два раза более надёжный собрать. Ещё бы знать нужный ток.

— А есть паспорт? — поинтересовался у пана директора, спрятавшегося в кабинете и сделавшего вид при стуке в дверь, что бумагами занят. А спиртиком-то попахивает. А чем должно в больнице попахивать?

— Если бы был. Он, в смысле, пан Виктор Кошек, его облил, только на нескольких страницах и видно кое-что.

— Давайте.

Дали. Да, природа на Кошеке не отдыхала, он отдыхал на природе. Залит немецкий паспорт всякими разными жидкостями. Есть молоко, есть винишко красное, есть вода, и ещё что-то подозрительно желтоватое. На счастье Брехта и на радость пана директора страница, где нанесена принципиальная схема выпрямителя, залита только наполовину. Сама схема не читаема, а вот входные и выходные параметры есть. Всё, большего и не надо.

— Пан директор …

— Зовите просто — пан Вацлав. — И такой жест театральный, вон, я какой простой, как царский червонец. — И всё же спиртиком попахивает. Вот, при разговоре ощутимей.

— Пан Вацлав, мне надо с Миколой Кравчуком прокатиться до места, где можно купить запчасти, он знает, где это?

— У Пороховой Вежи. Конечно, знает и проводит, да, тут недалече, мы вам машину выделим.

Съездили, купили лампы и катушку. Заодно и паяльник нормальный, а то у того, который нашли в больнице, нужно было жало огнём разогревать.

Время вечер и пора прекращать дозволенные речи, предложил Иван Яковлевич в пивнушку сходить, отметить, так сказать, первый рабочий день. Микола идею поддержал. В принципе, вот ради этого Миколы, Иван Яковлевич и затеял с этим ремонтом, нет, снимок тоже жизненно необходим, но его уж точно можно добыть в Варшаве, а здесь ещё есть ли люди с такими переломами, или самому помочь какому индивиду подходящего возраста и роста проявиться. Каких только специалистов можно найти в НКВД, есть же и такие, которые по снимку рост и возраст определят.

Так про Миколу. Брехту нужен был выход на ОУН. А кто это может обеспечить, естественно украинец. И лучше, чтобы он при этом был под серьёзным градусом.

— Ну, Микола, за знакомство! — встретились керамические кружки полулитровые. Нет, со стеклянными лучше, нет того звона, создающего настроение.

— Воблы? — к столу подошёл парень со связкой приличных рыбин на шее.

— Естественно. Нормально Микола? Отлично Константин!

— А откуда вы знаете, как меня зовут? — захлопал глазами рыбак.

— Третьим будешь? — подозвал паренька, что кружки с пивом разносит, Брехт. — Не суетись, Константин, всю твою рыбу я покупаю. Присоединяйся. Малой, господину Константину, пару кружек, как и нам. Тёмного.

Эх, давно так культурно не отдыхал Иван Яковлевич. Холодное пиво! Карп горячего и холодного копчения! Душевный разговор о попираемой клятыми ляхами Ридной неньки Украины.

— Ну, за свободу.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

— Гарно сказано. Сам придумал? — Огромным глотком запил Пушкина Кравчук.

— Почти.