Коммандер

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

У люка «Софи» бил и гремел барабан. Ему вторил топот поднимавшихся в отчаянной спешке людей, отчего бой барабана казался еще настойчивей. Но лица матросов, кроме новичков из нового набора, оставались спокойны, поскольку это был всего лишь сигнал к боевому построению — послеполуденный ритуал, который многие члены команды успели исполнить две или три тысячи раз. Каждый бежал на свой пост возле своего орудия или к ряду снастей, которые он знал наизусть.

Однако никто бы не назвал это исполнение похвальным. Многое успело измениться в прежнем привычном укладе жизни и службы на «Софи». Порядок работы с орудиями стал другим. Испуганных и напоминающих овец матросов-ландсменов числом в два десятка пришлось тормошить и подгонять, чтобы они заняли хоть какое-то место. Поскольку большинству новичков можно было доверить только выбирание снастей, да и то под присмотром, на шкафуте судна стало так тесно, что люди наступали друг другу на ноги.

Прошло минут десять, пока экипаж «Софи» бурлил на опердеке и марсах. Джек спокойно наблюдал за происходящим, стоя позади штурвала, в то время как Диллон лающим голосом выкрикивал команды, а уоррент-офицеры и мичманы судорожно носились взад и вперед, чувствуя на себе взгляд капитана и понимая, что от их стараний нет никакого толку. Джек ожидал некоторого беспорядка, но не думал, что он будет таким жутким. Однако его природное добродушие и восторженное чувство, вызванное тем, что под его командованием дело все же сдвинулось с мертвой точки, преодолели праведный капитанский гнев.

— Зачем они всё это делают? — спросил Стивен, стоявший рядом с капитаном. — Чего ради они носятся как угорелые?

— Суть в том, что каждый должен точно знать свое место в бою — в чрезвычайных обстоятельствах, — ответил Джек. — Если они будут стоять и чесать в затылке, толку не будет никакого. Видите, орудийные расчеты уже заняли свои места; то же можно сказать и о морских пехотинцах сержанта Куинна. Баковые, насколько я могу судить, все на месте. Смею предположить, что и на шкафуте вскоре будет полный сбор. Как видите, у каждого орудия стоит комендор, возле него матрос с банником и член абордажной партии — тот, что с поясом и саблей. Они образуют абордажную партию. Вот брасовый, который оставит орудие, если нам придется брасопить реи, скажем, во время боя. А вот и пожарный, матрос с ведром. Его задача — затушить огонь, если где-то загорится. Вот Пуллингс докладывает Диллону о готовности своего отряда. Теперь нам осталось ждать недолго.

На тесном квартердеке яблоку упасть было негде: штурман на рулевом посту; рулевой старшина за штурвалом; сержант морской пехоты со своими стрелками; мичман-сигнальщик; часть квартердечных, орудийные расчёты, Джеймс Диллон, писарь и прочие. Однако Джек и Стивен расхаживали так, будто они одни. Джек был окутан олимпийским величием капитана, а Стивена поглотила его аура. Это было вполне естественно для Джека, которому такое положение вещей знакомо с детства, но Стивен столкнулся с этим впервые и испытывал не то чтобы совсем неприятное ощущение призрачности: то ли эти сосредоточенные, внимательные люди по другую сторону стекла были мертвецами, всего-навсего фантомами, то ли он сам. Но в таком случае это странная, ненастоящая смерть; хотя он привык к одиночеству, к ощущению, что представляет собой некрашеную лачугу в молчаливом личном мирке, теперь у него был спутник, спутник, которого было отлично слышно.

— …К примеру, ваш пост будет внизу, в кубрике, как мы это называем. На самом деле это вовсе не куб, как, скажем, и бак — вовсе не емкость. Тем не менее мы называем его кубриком. Мичманские рундуки будут служить вам операционным столом, и ваши инструменты все должны быть готовы.

— И там я должен буду жить?

— Нет, нет. Мы предоставим вам что-нибудь получше, чем это. Даже если вы поступите на военную службу, — улыбнулся Джек, — вы убедитесь, что мы по-прежнему уважаем ученых людей. Во всяком случае, настолько, чтобы выделить отдельные десять квадратных футов и столько свежего воздуха на квартердеке, сколько сумеете вдохнуть.

Стивен кивнул.

— Скажите мне, — произнёс он негромко спустя несколько секунд. — Если я нарушу устав, то этот приятель выпорет меня? — он кивнул в сторону Маршалла.

— Штурман? — с выражением крайнего изумления воскликнул Джек.

— Да, — ответил Стивен, внимательно разглядывая его, склонив немного голову влево.

— Но он же штурман… — произнес Джек.

Если бы Стивен назвал нос «Софи» кормой, а клотик — килем, то он бы понял это легко. Но то, что Стивен перепутал иерархию чинов касательно капитана и штурмана, уполномоченного офицера и уоррент-офицера, так перевернуло естественный порядок вещей, так разметало вечный универсум, что какое-то мгновение его ум с трудом пытался понять сказанное. Однако Джек, хотя и не был ни великим ученым, ни знатоком стихосложения, достаточно быстро оправился и, изумленно разинув рот не более двух раз, возразил:

— Мой дорогой сэр, я полагаю, вас ввели в заблуждение термины «штурман» и «коммандер»[41], — должен признаться, термины нелогичные. Первый подчиняется второму. С вашего позволения, я вам объясню когда-нибудь наши военно-морские чины. Но, во всяком случае, вас никто никогда не выпорет — нет, нет. «Никто никогда не выпорет», — добавил он, посмотрев на доктора с откровенной симпатией и с чем-то вроде благоговения, как на такое поразительное чудо, невежество которого столь далеко зашло, что даже его широкий ум не мог себе этого представить.

Словно разбив стеклянную стену, ворвался Джеймс Диллон.

— Экипаж построен по боевому расписанию, сэр, — доложил он, приподняв шляпу.

— Очень хорошо, мистер Диллон, — отозвался Джек. — Начнем учения с пушками.

Хотя 4-фунтовая пушка стреляет не очень тяжелыми ядрами, которые не могут пробить двухфутовую дубовую обшивку с полумили, как 32-фунтовое орудие, она все же посылает сплошное трехдюймовое чугунное ядро со скоростью тысяча футов в секунду, весьма неприятный подарочек. Так что и такая пушка — грозное оружие. Длина ее ствола — шесть футов, весит она двенадцать английских центнеров. Установлена на увесистом дубовом лафете и при выстреле отскакивает как живая.

На «Софи» имелось четырнадцать таких пушек, по семь на каждом борту; два крайних орудия на квартердеке сверкали бронзой. Каждую пушку обслуживал расчет из четырех человек и матрос или юнга, доставлявший порох из порохового погреба. Каждая группа пушек находилась под началом мичмана или помощника штурмана. Пуллингс командовал шестью передними пушками, Риккетс — четырьмя, установленными на шкафуте, и Баббингтон — четырьмя кормовыми.

— Мистер Баббингтон, где пороховой рог этого орудия? — холодно спросил Джек.

— Не могу знать, сэр, — заикаясь, ответил покрасневший мичман. — По-видимому, куда-то запропастился.

— Плутонговый, — произнёс Джек, — ступайте к мистеру Дею, нет, он болен, к его помощнику, и принесите другой.

Осмотр не выявил никаких других явных недостатков. Но после того как капитан заставил закатить и выкатить пушки обоих бортов полдюжины раз, то есть после того, как все расчёты проделали все операции, за исключением собственно самого выстрела, лицо у него вытянулось и помрачнело. Расчёты действовали из рук вон медленно. Очевидно, их учили вести залповый огонь всем бортом, но почти не обучали стрелять независимо. Похоже, они были вполне довольны, неторопливо подкатывая орудия к порту, равняясь на самые медлительные расчёты. И вся тренировка выглядела как-то притворно, как будто работали манекены. Правда, обычная конвойная служба на шлюпе не давала команде повода испытывать глубокую убежденность в насущной необходимости орудий, и все-таки… «Как бы мне хотелось потратить несколько бочонков пороха», — подумал он, ясно представляя в уме артиллерийскую ведомость: всего по норме снабжения полагается сорок девять бочонков пороха, в том числе сорок один красного крупнозернистого, семь белого крупнозернистого восстановленного пороха сомнительной силы и один бочонок тонкозернистого запального пороха. Каждый бочонок содержал сорок пять фунтов пороха, так что «Софи» потратила бы практически полностью один из них, произведя два бортовых залпа. «И все-таки, — продолжал он рассуждать, — думаю, надо произвести пару выстрелов. Бог знает, сколько времени заряды пролежали в этих пушках. Кроме того, — добавил он, повинуясь внутреннему голосу, доносившемуся с довольно глубинного уровня его души, — вспомни славный запах порохового дыма».

— Очень хорошо, — произнёс он вслух. — Мистер Моуэтт, будьте любезны, спуститесь в мою каюту. Сядьте рядом с настольным хронометром и записывайте, сколько точно времени пройдет между первым и вторым выстрелом каждой из пушек. Мистер Пуллингс, начнем с вашего подразделения. Номер один. Тишина везде.

На «Софи» воцарилась мертвая тишина. В туго натянутых наветренных снастях слышалось ровное пение ветра, дувшего в двух румбах позади траверза. Первый орудийный расчёт нервно облизывал губы. Их орудие было закреплено по-походному, то есть тесно прижато к порту и принайтовлено.

— Освободить орудие.

Они развязали лопари талей, которые прижимали пушку к борту и перерезали шкимушгар, которым пушечные тали обтягивали с брюком. Негромкий скрип лафетных колёс подтвердил, что орудие освобождено. Матросы держали обе пушечные тали, чтобы во время качки (делавшей откатные тали ненужными) пушка не откатилась от порта, прежде чем была бы подана следующая команда.

— Навести орудие.

Банящий номер засунул свой гандшпуг под казну пушки и быстрым движением приподнял ее, в то время как комендор загнал подъёмный деревянный клин больше чем наполовину, придав стволу горизонтальное положение.

— Вынуть дульную пробку.

Они откатили орудие, так что дуло оказалось где-то в футе от борта. Брасовый вытащил из канала резную раскрашенную дульную пробку.

— Пушку к борту.

Схватившись за пушечные тали, они проворно выбрали их, подкатив лафет в упор к борту, после чего свернули лопари в красивые небольшие бухточки.

— Зарядить запал.

Взяв протравник, комендор вогнал его в запальное отверстие и проткнул фланелевый картуз, лежащий в канале орудия. Затем насыпал тонкозернистого запального пороха из своего рога в запальное отверстие, сделал им пороховую дорожку на полке и старательно растолок её носиком рога. Банящий номер накрыл порох ладонью, чтобы его не сдуло, а пожарный надел рог себе за спину.

— Целься. — К этой команде Джек добавил: «Пусть так и стоит», так как не хотел на этом этапе усложнять задачу вертикальной или горизонтальной наводкой. Два орудийных номера теперь держали пушечные тали. Банящий номер опустился на колено, отвернув голову от орудия, и принялся аккуратно раздувать тлевший фитиль, который он достал из небольшой кадки около орудия (так как на «Софи» еще не было кремневых замков). Юнга стоял с правой стороны сразу за орудием, держа в руках следующий картуз в кокоре. Комендор, державший затравочный бурав и прикрывавший запал, склонился над орудием, прицеливаясь вдоль ствола.

— Пли!

В воздух взлетел фитиль. Комендор коснулся им запала. Долю секунды было слышно шипение, затем вспышка, и орудие извергло ядро, радуя грохотом хорошо прибитого прибойником фунта с лишним пороха, взорвавшегося в ограниченном пространстве. Вспышка пламени в дыму, летящие фрагменты пыжа, выстрел отбросил орудие футов на восемь назад, под наклонившемся комендором и между номерами орудийного расчёта, глубокое «памм» взявшего на себя отдачу брюка — все это произошло почти мгновенно, и тут же раздалась новая команда.

— Закрыть запальное отверстие! — скомандовал Джек, наблюдая за полетом ядра, по мере того, как сопровождающий его белый дым сносило под ветер. Комендор вставил запальную затычку в запальное отверстие, а ядро взметнуло ввысь столб брызг в неспокойном море в четырехстах ярдах по ветру, затем еще один и ещё один, рикошетя еще с полсотни ярдов, прежде чем утонуло. Расчёт крепко держал откатные тали, удерживая орудие от качки.

— Пробанить пушку!

Банящий номер засунул банник из овечьей шкуры в пожарное ведро и, повернувшись к небольшому пространству между дулом и бортом, высунул рукоятку банника в порт и вогнал его в канал орудия. Несколько раз добросовестно провернув его, он вытащил черный банник с небольшим дымящимся лоскутком на нём.

— Зарядить картуз!

Юнга уже держал наготове тугой тканевый мешок. Банящий номер вставил его в канал и хорошенько загнал прибойником вглубь. Комендор, засунув протравник в запальное отверстие, чтобы определить, когда картуз будет на месте, воскликнул:

— На месте!

— Зарядить ядро!

Ядро уже доставали из обоймы, а пыж из сетки, но ядро неудачно выскользнуло из рук и покатилось, виляя, к носовому люку. Обеспокоенные комендор, банящий и юнга кинулись вслед за непредсказуемо катящимся ядром. В конце концов ядро присоединилось к картузу, поверх них туго забили пыж, и Джек скомандовал:

— Пушку к борту! Зарядить запал! Навести орудие! Пли! Мистер Моуэтт, — крикнул он в световой люк каюты, — сколько прошло времени?

— Три минуты и три четверти, сэр.

— Боже мой, Боже мой! — сказал Джек, практически сам себе. В его словаре не оказалось слов, чтобы выразить досаду.

Отряд Пуллингса выглядел испуганным и пристыженным. Расчет третьего орудия разделся до пояса и повязал на головы шейные платки для защиты от искр и грохота. Они поплевывали себе на ладони, а сам Пуллингс нервно суетился рядом с ломами, гандшпугами и банниками.

— Тишина. Освободить орудие! Навести орудие! Вынуть пробку! Пушку к борту….

На этот раз дело пошло живей — управились за три минуты с небольшим. Но они уже не уронили ядро, а Пуллингс помогал откатывать пушку от борта и тянул лопарь откатных талей, при этом рассеянно глядя в небо, чтобы показать, что он тут вроде как ни при чем.

По мере того как отстреливалось одно орудие за другим, меланхолия Джека росла. Оказалось, что расчёты первого и третьего орудий вовсе не были сборищем неудачливых болванов: это и был настоящий средний темп стрельбы на «Софи». Древний, старческий темп. И если бы нужно было ещё хоть как-то наводить орудия, орудуя ломами и гандшпугами, то темп был бы еще медленней. Пятое орудие вообще не выстрелило, так как отсырел порох, и пушку пришлось освобождать от ядра и картуза. Такое могло случиться на любом корабле; жаль, что подобное произошло дважды с орудиями правого борта.

Для стрельбы орудиями правого борта «Софи» привели к ветру, чтобы не стрелять наобум в сторону конвоя. Идя этим курсом, «Софи» легко покачивалась на волнах, и пока извлекали последний отсыревший заряд, Стивен почувствовал, что во время этой паузы его вопрос не помешает капитану. Он спросил Джека:

— Прошу, скажите мне, почему те суда идут так близко друг от друга. Они ведут между собой переговоры или оказывают друг другу помощь? — Он указал куда-то над аккуратной стенкой гамаков, уложенных в квартердечных сетках.

Следя за его пальцем, Джек целую секунду смотрел на замыкающее судно конвоя — норвежский кэт «Дорте Энгельбрехтсдаттер».

— На брасы! — вскричал он. — Лево руля. Вынести на носу шкоты на ветер — живее! Грот на гитовы!

Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, под круто обрасопленными передними парусами, наполненными ветром, «Софи» увалилась под ветер. Теперь ветер дул по левому траверзу, несколько минут спустя она вышла на фордевинд, а ещё через минуту легла на курс бакштаг с ветром в три румба по правой раковине. Всюду был слышен непрестанный топот множества ног. Уотт и его помощники ревели и свистели словно бешеные, но экипаж «Софи» с парусами управлялся лучше, чем с пушками, и очень скоро Джек смог проорать:

— Прямой грот! Марса-лисели! Мистер Уотт, цепные борги и легванты! Впрочем, вижу, мне не нужно говорить вам, что делать.

— Есть, сэр, — ответил боцман, уже карабкавшийся наверх, позвякивая цепями, которые должны были не дать реям упасть во время боя.

— Моуэтт, поднимайтесь наверх с подзорной трубой и доложите, что вы видите. Мистер Диллон, вы не забудете про того дозорного? Мы спустим с него шкуру завтра, если он до него доживёт. Мистер Лэмб, вы приготовили затычки для заделки пробоин?

— Так точно, сэр, — улыбаясь, ответил тиммерман, так как это был не очень уж и серьезный вопрос.

— На палубе! — закричал Моуэтт, находившийся выше туго натянутых парусов. — На палубе! Это алжирец — лёгкая галера. Они взяли кэт на абордаж. Им еще не удалось захватить его. Мне кажется, норвежцы сдерживают их в рукопашной.

— На ветре есть кто? — заорал Джек.

В наступившей тишине с борта норвежца можно было услышать сердитые пистолетные выстрелы, заглушаемые ветром.

— Да, сэр. Парус. Латинский. Корпус скрыт. Пеленг по носу. Не могу хорошо различить, куда идет. На ост… по-моему, строго на ост.

Джек кивнул, оглядев с носа до кормы батареи обоих своих бортов. Он и так был крупным, но сейчас казался вдвое выше своего обычного роста. Глаза его, синие как море, сияли необычным блеском; на румяном лице вспыхнула улыбка. Нечто похожее произошло со всей «Софи». Её большой новый прямой грот и марсели, чрезвычайно увеличившиеся в ширине за счет лиселей с обеих сторон, так же как и ее коммандер, делали судно, с трудом рассекавшее волны, как будто вдвое крупнее.

— Что ж, мистер Диллон, — воскликнул он, — разве это не удача?

С любопытством наблюдавший за ними Стивен увидел, что Джеймса Диллона охватило такое же необычайное воодушевление — фактически всю команду наполнило какое-то странное возбуждение. Находившиеся поблизости от него морские пехотинцы проверяли кремни в мушкетах, а один полировал пряжку перевязи, дыша на нее и счастливо улыбаясь между аккуратными выдохами.

— Так точно, сэр, — отозвался Джеймс Диллон. — Удачнее и быть не могло.

— Сигнальте конвою переместиться на два румба влево и убавить парусов. Мистер Ричардс, вы засекли время? Вы должны тщательно записывать время всего происходящего. Скажите, Диллон, о чем же думает этот тип? Решил, что мы ведем бой? Он ослеп? Впрочем, сейчас не время… Мы, конечно, возьмем его на абордаж, если только норвежцы продержатся достаточно долго. В любом случае я ненавижу стрелять по галерам. Думаю, сегодня все наши пистолеты и сабли напьются крови. А теперь, мистер Маршалл, — произнес он, обращаясь к штурману, стоявшему на своём боевом посту у штурвала и отвечавшему за управление «Софи», — я хочу, чтобы вы поставили нас борт о борт с этим проклятым мавром. Можете поставить ундер-лисели, если «Софи» их выдержит. — В этот момент по трапу поднялся констапель. — Что ж, мистер Дей, — произнес Джек, — рад видеть вас на палубе. Вам стало немного лучше?

— Гораздо лучше, сэр, спасибо, — отозвался Дей. — Благодаря этому джентльмену, — добавил он, кивнув в сторону доктора. — Это помогло, — произнёс он, обращаясь в сторону гакаборта. — Я только подумал, что нужно доложить, что я снова на своём посту, сэр.

— Рад этому. Я очень рад этому. Вам повезло, господин констапель, не так ли? — произнёс Джек.

— Совершенно верно, сэр. Оно помогло, доктор, оно помогло, сэр, прям как в сказке. Совершенно верно, — продолжал констапель, благодушно разглядывая находящийся где-то за милю «Дорте Энгельбрехтсдаттер» и корсара, «Софи» с разогретыми, только что перезаряженными, выкаченными к борту и готовыми к бою пушками, очищенную для боя палубу и команду, горящую желанием сражаться.

— Мы здесь упражнялись, — продолжал Джек, разговаривая практически сам с собой. — Но этот бесстыжий пёс подгрёб против ветра с другой от нас стороны и попытался сцапать наш кэт[42]. О чем он еще мог думать? Он бы тихо угнал его, если наш добрый доктор не привел нас в чувство.

— Никогда не встречал такого доктора, — продолжал Дей. — Теперь я полагаю, мне лучше отправиться в пороховой погреб, сэр. У нас не так много заполненных картузов, и осмелюсь сказать, вам их понадобится порядочно, ха-ха-ха!

— Мой дорогой сэр, — обратился к Стивену Джек, оценивая увеличившуюся скорость «Софи» и расстояние, отделявшее его от атакованного норвежца — возбуждение утроило его силы, так что он мог одновременно заниматься расчетами, беседовать со Стивеном и обдумывать сразу тысячу постоянно меняющихся переменных. — Мой дорогой сэр, предпочтете ли вы спуститься вниз или же останетесь на палубе? Может быть, вы желаете развлечься, забравшись на грот-марс с мушкетом и вместе со стрелками дадите прикурить негодяям?

— Нет-нет-нет, — ответил Стивен. — Я отрицаю насилие. Моя задача лечить, а не убивать людей; ну а если уж убивать, то только с наилучшими намерениями. Прошу разрешить мне занять своё место, мой пост, в кубрике.

— Я надеялся, что вы так скажете, — сказал Джек, пожимая ему руку. — Однако мне не хотелось делать такое предложение гостю. Ваше заявление очень утешит моряков, а по сути, каждого из нас. Мистер Риккетс, покажите доктору Мэтьюрину кубрик. И помогите санитару с сундуками.

Шлюп с глубиной интрюма всего лишь десять футов и десять дюймов не сравнится с линейным кораблем по части сырости, духоты и темноты внизу. Однако на «Софи» всего этого было в достатке, и Стивену пришлось потребовать ещё один фонарь, чтобы он смог проверить и разложить свои инструменты и скудный запас бинтов, корпии, жгутов и тампонов. Он сидел, держа поближе к свету руководство Норткота «Морская практика», и старательно читал: «… разрезав кожу, прикажите тому же помощнику поднять ее как можно выше; затем круговым движением разрежьте плоть до кости», когда Джек спустился вниз. Он надел ботфорты и взял саблю, а за пояс сунул пару пистолетов.

— Могу я занять помещение за соседней дверью? — спросил Стивен, добавив по-латыни, чтобы его не понял санитар: — Иначе пациенты будут обескуражены, увидев, что я справляюсь о чём-то в своих книгах.

— Конечно, конечно, — воскликнул Джек, пропуская латынь мимо ушей. — Всё что угодно. Поступайте, как сочтете нужным. Мы пойдем на абордаж, если только догоним его. А потом, как знать, они тоже могут попытаться взять нас на абордаж. Тут никто не может сказать, как пойдет дело. На этих проклятых алжирцах обычно уйма людей. И все как один — головорезы, — добавил он, весело рассмеявшись, и исчез во мраке.

Внизу Джек пробыл совсем недолго, но к тому времени, когда он вернулся на квартердек, ситуация полностью поменялась. Алжирцы уже заправляли на кэте, и он уваливался под северный ветер на фордевинд. Они ставили прямой грот и явно рассчитывали угнать судно. Галера находилась примерно на расстоянии собственной длины от кэта по его правой раковине. Её вёсла были неподвижны, по четырнадцать длинных весел на каждом борту, смотревших лопастями прямо в сторону «Софи». Её огромные латинские паруса свободно висели на гитовых у реев. Это было длинное, низкое, стройное судно — длиннее «Софи», но гораздо легче и изящнее её. Было очевидно, что оно очень быстроходно и находится в руках весьма предприимчивых людей. Оно необыкновенно напоминало смертоносную рептилию. Их замысел был понятен — или вступить в бой с «Софи», или по крайней мере задержать её до тех пор, пока призовая команда не отгонит кэт где-то на милю вниз по ветру, чтобы скрыться под покровом приближающейся ночи.

Дистанция до него была теперь немногим больше четверти мили, и при постоянном движении относительные позиции судов постепенно менялись: скорость кэта увеличивалась, и через 4-5 минут он оказался в кабельтове с подветренной стороны галеры, которая держалась там же на веслах.

На носу галеры взвилось легкое облачко дыма, и ядро пролетело высоко, где-то на уровне стень-салингов «Софи», а через полсекунды последовало низкое «бум» выстрелившего это ядро орудия.

— Отметьте время, мистер Ричардс, — обратился Джек к побледневшему писарю. Бледность у того приобрела мертвенный оттенок, а глаза округлились.

Джек бросился вперёд, успев заметить вспышку выстрела второй пушки галеры. С ужасным грохотом металла о металл ядро ударило в рог плехта[43] «Софи», согнув его пополам и, отскочив, упало далеко позади него в море.

— 18-фунтовка, — заметил Джек, обращаясь к боцману, стоявшему на своем боевом посту на полубаке. — Может, даже 24-фунтовка. — «Эх, нам бы сейчас мои 12-фунтовые пушки», — добавил он про себя.

На галере, конечно, не было бортовых орудий, её пушки стояли лишь на носу и корме. В подзорную трубу Джек смог увидеть, что носовая батарея состоит из двух тяжелых орудий, еще одного меньшего калибра и нескольких фальконетов; и разумеется, во время сближения «Софи» окажется под продольным огнем галеры. Из фальконетов уже стреляли, раздавался высокий пронзительный скрежет.

Джек вернулся на квартердек. «Тихо всем» — воскликнул он, заглушая негромкий взволнованный ропот:

— Тихо! Отвязать пушки! Навести орудия! Вынуть дульные пробки! Пушки к борту! Мистер Диллон, мы будем стрелять максимально далеко вперед. Мистер Баббингтон, передайте констапелю, что следующий снаряд будет книппелем.

В левый борт «Софи» между первым и третьим орудиями угодило восемнадцатифунтовое ядро, взметнув вихрь острых деревянных осколков. Некоторые из них достигали в длину пару футов и были весьма тяжелы. Ядро продолжило свой полёт вдоль переполненной палубы, сбило морского пехотинца и, почти утратив силу, ударилось о грот-мачту. Мучительные стоны свидетельствовали, что некоторые осколки сделали свое дело. Мгновение спустя прибежали два матроса и унесли своего товарища вниз, оставляя по пути кровавый след.

— Все орудия готовы? — прокричал Джек.

— Все, сэр, — послышался после краткой паузы ответ.

— Первым стреляет правый борт. Огонь, как только наведемся. Стрелять выше. Стрелять по мачтам. Так, мистер Маршалл, поворачиваем.

«Софи» отклонилась от прежнего курса на сорок пять градусов, подставив четверть своего правого борта галере, откуда тут же прилетело ещё одно 18-фунтовое ядро прямо в середину судна, чуть выше ватерлинии. Этот гулкий удар застал Стивена Мэтьюрина врасплох, когда тот накладывал лигатуру на фонтанирующую бедренную артерию Уильяма Масгрейва, да так, что он едва не забыл сделать петлю. Однако теперь пушки «Софи» были нацелены на противника, и правый борт разрядил свои орудия за два последовательных бортовых качка. За галерой возникли белые фонтаны, а палубу «Софи» затянуло резким и едким пороховым дымом. После выстрела седьмого орудия Джек воскликнул:

— Снова поворачиваем.

И «Софи» повернула, чтобы произвести залп орудиями левого борта. Облако дыма с подветренной стороны рассеялось, и Джек увидел, как, дав носовой залп, галера ударила веслами и рванула вперед, чтобы избежать огня «Софи». Залп галера дала, когда ее качнуло вверх, и одно из ядер, перебив грот-стень-штаг, откололо крупный кусок от эзельгофта. Этот кусок, отскочив от марса, упал прямо на голову констапеля, когда тот высунулся из грота-люка.

— Поживее с правыми орудиями! — крикнул Джек. — Руль прямо!

Он намеревался снова лечь на левый галс, так как если бы он сумел произвести еще один залп орудиями правого борта, то поймал бы галеру, двигавшуюся слева направо. Со стороны четвертого орудия раздался глухой взрыв и ужасный вопль: в спешке банящий матрос не полностью очистил канал ствола, и новый заряд, когда он прибивал его в канале, взорвался ему в лицо. Его оттащили в сторону, вновь пробанили ствол, перезарядили орудие и подкатили его к борту. Но всё это было произведено слишком медленно, вся батарея правого борта перезаряжалась слишком медленно: галера вновь обогнула их — она могла вертеться волчком, табаня всеми вёслами. Она быстро уходила на зюйд-вест, подгоняемая ветром, дувшим в ее правую раковину. Поставленные с обоих бортов огромные латинские паруса были похожи на заячьи уши. Норвежский кэт в это время находился на зюйд-осте уже в полумиле от судна, и их курсы быстро расходились. Смена галса заняла удивительно много времени и стоила удивительно большой потери дистанции.

— Полрумба влево, — скомандовал Джек, встав на подветренный поручень и пристально вглядываясь в галеру, которая находилась уже почти прямо по носу «Софи», в ста ярдах с небольшим, и увеличивала отрыв.

— Брам-лисели! Мистер Диллон, будьте так любезны, переместите орудие на нос. Там ещё остались рым-болты от двенадцатифунтовки.

Насколько он смог увидеть, они не нанесли галере никакого урона: если бы они стреляли ниже, то угодили бы прямо в банки, на которых вплотную сидели гребцы-христиане, прикованные к веслам; если бы стреляли выше… Тут голова его дернулась в сторону, и шляпа покатилась по палубе: мушкетная пуля с корсара задела ухо. Оно онемело, и Джек ощупал его рукой. Из него шла кровь. Он спустился с поручня, наклонил голову так, чтобы истекать кровью по ветру, накрыв правой рукой драгоценный эполет от потока крови.

— Киллик! — закричал он, наклонившись, чтобы из-за тугой дуги прямого грота не потерять из виду галеру. — Принеси мне старый мундир и еще один шейный платок.

Пока он переодевался, то неотрывно смотрел на галеру, которая дважды выстрелила из своего единственного кормового орудия, причём оба выстрела произошли за очень короткий промежуток времени. «Господи, как они быстро управляются с этой двенадцатифунтовкой», — пронеслось у него в голове. На брам-лиселях выбрали шкоты, и «Софи» увеличила ход. Теперь она заметно догоняла алжирца. Джек был не единственным, кто это заметил: на баке раздалось «ура», спустившееся вниз по левому борту, как только орудийные расчёты услышали новости.

— Погонное орудие готово, сэр, — доложил, улыбаясь, Джеймс Диллон. — С вами все в порядке, сэр? — спросил он, увидев окровавленную руку и шею капитана.

— Пустяки, царапина, — отозвался Джек. — Что вы скажете о галере?

— Мы ее догоняем, сэр, — ответил Диллон, и хотя он говорил спокойно, в его голосе ощущалось нешуточное возбуждение. Внезапное появление доктора вывело его из равновесия, и, хотя многочисленные обязанности не позволяли Диллону много размышлять, весь его ум, кроме самых текущих мыслей, был заполнен не произнесённой вслух проблемой, расстройством и тёмными неясными ночными тенями. Он с животной страстью ждал свалки на палубе галеры.

— Они обезветрили паруса, — произнес Джек. — Взгляните на этого хитрого негодяя у грота-шкота. Возьмите мою подзорную трубу.

— Нет, сэр. Определённо, нет, — ответил Диллон, сердито выдвигая колена трубы.

— Ну что же… — отозвался Джек. Двенадцатифунтовое ядро прошило правые ундер-лисели «Софи», проделав две дыры, точно располагающиеся друг за другом, и, пролетев видимым росчерком 4—5 футов, чуть задело гамаки. — Нам бы одного или двух таких канониров, — заметил Джек и воскликнул: — Эй, наверху!

— Сэр? — послышался издали голос.

— Что вы скажете о паруснике на ветре?

— Спускается под ветер, сэр, спускается под ветер к авангарду конвоя.

Джек кивнул:

— Пусть комендоры носовых орудий и плутонговые старшины поработают номерами на погонном орудии. Я сам займусь его наводкой.

— Принг убит, сэр. Прикажете назначить другого комендора?

— Позаботьтесь об этом, мистер Диллон, — отозвался Джек и направился на нос.

— Мы его поймаем, сэр? — спросил седовласый матрос, один из большой абордажной партии, обращаясь к капитану радостно и добродушно, как это бывает в критических ситуациях.

— Надеюсь, Кандолл, очень надеюсь, — ответил Джек. — Во всяком случае, зададим ему взбучку.

«Этой собаке», — добавил он про себя, вглядываясь вдоль прицельной линии на палубу алжирца. Он почувствовал самое начало подъема палубы «Софи», прижал фитиль к запальному отверстию, услышал шипение, грохот выстрела и визг лафета, отброшенного отдачей назад.

— Ура, ура! — взревели матросы на баке. Ядро всего лишь пробило отверстие в гроте галеры, примерно на середине высоты, но это было первое точное попадание. Ещё три выстрела, и они услышали как одно из ядер ударилось обо что-то металлическое на корме галеры.

— Продолжайте, мистер Диллон, — произнес Джек, выпрямляясь. — Стреляйте туда, куда показывает моя подзорная труба.

Солнце опустилось уже так низко, что стало трудно вести наблюдение, балансируя при качке. Прикрывая объектив трубы свободной рукой, капитан сосредоточил все внимание на двух фигурах в красных тюрбанах, стоящих позади ретирадной пушки галеры. В правый недгедс ударила пуля, выпущенная из мушкетона, и он услышал, как какой-то моряк разразился целым градом непристойных ругательств.

— Джон Лейки словил что-то неприятное, — произнёс чей-то тихий голос позади него. — Прям в яйца.

Рядом с ним раздался пушечный выстрел, но прежде чем дым скрыл от него галеру, Джек успел принять решение. Алжирец по сути обезветрил паруса, поставив шкоты таким образом, что, хотя паруса его и были наполнены ветром, они фактически не тянули со всей силой — вот почему старая толстозадая грязнопузая «Софи», старавшаяся изо всех сил и под всеми парусами, что можно было поставить, потихоньку догоняла стройную, смертоносную, изящную галеру. Алжирец что-то затеял, хотя на самом деле в любой момент мог оторваться. Зачем? Чтобы вытащить их как можно дальше под ветер от кэта — вот зачем. У галеры была реальная возможность лишить их мачт, обстрелять в своё удовольствие (будучи независимой от ветра) и даже захватить «Софи». Кроме того, утащить их под ветер от конвоя могли для того, чтобы парусник, расположившийся на ветре, смог перехватить полдюжины судов. Он взглянул через левое плечо на кэт. Даже если судно придётся поворачивать оверштаг, они все ещё могли бы догнать кэт в бейдевинде, поскольку он очень тихоходный — без брамселей, и уж тем более без бом-брамселей, — гораздо тихоходнее «Софи». Но пройдя еще немного прежним курсом и с прежней скоростью, он никак не сможет догнать кэт, разве что начнёт лавировать, галс за галсом, а скоро начнет темнеть. Так нельзя. Долг ему ясен; как обычно, пришлось выбирать не то, что хотелось. Но надо принимать решение.

— Беглый огонь! — скомандовал он, как только пушку подкатили к борту. — Орудия правого борта, приготовиться! Сержант Куинн, займитесь стрелками. Как только галера окажется прямо по траверзу, цельтесь в её каюту позади гребных банок, прямо туда вниз. Огонь открывайте по команде.

Вернувшись на квартердек, он перехватил взгляд Джеймса Диллона с закопченным от порохового дыма лицом. В нем он увидел если и не гнев или что-то ещё хуже, то, как минимум, острое несогласие.

— На брасы! — скомандовал он, мысленно отмахнувшись от остальных соображений на потом. — Мистер Маршалл, курс на кэт. — Он услышал стон разочарования команды — общий выдох недовольства, и скомандовал: — Руль на борт!

«Мы его застанем врасплох и зададим так, что он запомнит «Софи», — добавил он про себя, вставая прямо позади бронзовой 4-фунтовой пушки правого борта. На такой скорости «Софи» поворачивалась очень быстро. Джек присел и затаил дыхание, направив все внимание туда, где за сверкающей бронзой простиралась морская ширь. «Софи» всё поворачивалась и поворачивалась. Весла галеры взметнулись с бешеной скоростью, врезаясь в море, но было уже слишком поздно. За десятую долю секунды до того, как галера оказалась прямо по траверзу и прямо перед тем, как «Софи» достигла середины своего бокового качка вниз, он воскликнул: «Пли!» и «Софи» разрядила борт так же чётко, как на линейном корабле, вместе с каждым мушкетом на борту. Дым рассеялся, и грянуло «ура», так как в борту галеры зияла дыра, а по палубе в отчаянии испуганно носились мавры. В подзорную трубу Джек увидел сорванное с лафета ретирадное орудие и несколько тел на палубе. Но чуда не произошло: он не смог ни сбить руль, ни прилично продырявить её ниже ватерлинии. Он подумал, что больше проблем ожидать от неё не стоит, поэтому перевёл свое внимание с галеры на кэт.

— Ну, доктор — произнёс Джек, появившись на кубрике — Как вы тут поживаете?

— Терпимо, благодарю вас. Бой начался снова?

— О нет. Это был просто выстрел в сторону носа кэта. Галера скрылась за горизонтом на зюйд-зюйд-весте, а Диллон только что отправился на шлюпке, чтобы освободить норвежцев. Мавры вывесили белую рубаху и просят пощады. Проклятые ворюги!

— Рад слышать. Практически невозможно аккуратно зашить кому-нибудь рану под грохот орудий. Могу я взглянуть на ваше ухо?

— Там всего лишь слегка задело. Как ваши пациенты?

— Я полагаю, что могу поручиться за четверых или пятерых из них. У одного страшно изувечено бедро. Мне сказали, что его ранило обломком дерева. Неужели это правда?

— Да, это так. Большой кусок дуба с острыми краями, летящий по воздуху, может легко раскромсать вас на куски. И такое часто случается.

— …Вел он себя замечательно. Я залатал беднягу с ожогом. Вы знаете, прибойник фактически прошил его насквозь между верхними частями бицепса, едва не задев локтевой нерв. Но я ничем не могу помочь констапелю здесь внизу — только не с таким освещением.

— Констапель? А что случилось с констапелем? Я думал, вы его вылечили.

— Так и было. Я вылечил его от тяжелейшего случая запора, что я когда-либо имел честь видеть, вызванного злоупотреблением хинной коркой, которую он сам себе назначил. Но сейчас у него проникающая рана черепа, сэр, и я должен провести трепанацию. Вон он лежит, вы слышите характерный хрип? Думаю, до утра с ним ничего не случится. Но как только взойдет солнце, я должен буду снять с него крышку черепа с помощью моей небольшой пилы. Увидите мозг своего констапеля, мой дорогой сэр, — добавил он с улыбкой. — Или, по крайней мере, его dura mater[44].

— Боже мой, Боже мой, — пробормотал Джек. Его охватило глубокое уныние. Всего лишь незначительная стычка с незначительным результатом, и при этом убиты два хороших матроса, и констапель почти наверняка умрет. Ни один человек не сможет выжить, после того как его мозги открылись ветру — это очевидно. Другие тоже могут легко умереть — как это часто и происходило. Если бы не этот чертов конвой, он смог бы захватить галеру. В такие игры играют вдвоем.

— В чем дело? — воскликнул он, услышав шум с верхней палубы.

— На борту кэта затеяли старинную игру, сар, — доложил штурман, когда Джек поднялся на квартердек в сумерках. Штурман был родом из северных провинций — не то из Оркни, не то из Шетланда, и то ли данное обстоятельство, то ли природный дефект его речи заставляли его произносить «эр» как «ар», причем это становилось особенно заметно в минуты волнения. — Похоже на то, что эти проклятые педрилы снова принялись резать своих пленников, сар.

— Поставьте шлюп борт о борт с ним, мистер Маршалл. Абордажная партия, за мной!

На «Софи» обрасопили реи, чтобы не повредить их, обстенили фор-марсель, и она плавно скользнула к борту кэта. Джек дотянулся до грота-русленей на высоком борту норвежца, подтянул себя вверх через порванную абордажную сеть[45], за ним последовала банда грозных и свирепых на вид матросов. Кровь на палубе, три тела, пятеро бледных мавров, прижавшихся к переборке кормовой рубки под защитой Джеймса Диллона, немой негр Альфред Кинг с абордажным топором в руках.

— Уведите пленных, — скомандовал Джек. — Заприте их в носовом трюме. Что случилось, мистер Диллон?

— Я не совсем его понял, сэр, но полагаю, пленные, должно быть, напали на Кинга на твиндеке[46].

— Что случилось, Кинг?

Негр по-прежнему свирепо озирался. Приятели держали его за руки, а его ответ мог означать все что угодно.

— Что случилось, Уильямс?

— Не могу знать, сэр, — ответил Уильямс, коснувшись шляпы, и его взгляд остекленел.

— Что случилось, Келли?

— Не могу знать, — ответил Келли, поднеся ко лбу костяшки пальцев и приняв практически тот же вид.

— Где шкипер кэта, мистер Диллон?

— Сэр, похоже, мавры вышвырнули их всех за борт.

— Милостивый Господь! — воскликнул Джек. Хотя подобное не было чем-то необычным. Раздавшийся позади него сердитый шум свидетельствовал о том, что новость дошла до «Софи». — Мистер Маршалл, — позвал он, подойдя к ограждению. — Вы не могли бы позаботиться о пленниках? Я не хочу, чтобы кто-нибудь совершил какую-нибудь глупость. — Он оглядел вдоль и поперек палубу, изучил паруса и такелаж: повреждений совсем немного. — Вы приведете судно в Кальяри, мистер Диллон, — продолжил он тихим голосом, всё ещё огорчённый жестокостью расправы. — Возьмите с собой столько людей, сколько вам нужно.

Он вернулся на «Софи» с очень мрачным видом. Не успел он добраться до своего квартердека, как какой-то гнусный голос внутри него произнес: «Ты же знаешь, что в данном случае это судно является призом, а не просто спасённым». Нахмурясь, он отогнал эту мысль, позвал боцмана и начал обход брига, решая, что следует чинить в первую очередь. «Софи» удивительно сильно пострадала для такого короткого боя, во время которого обменялись не более чем 50 ядрами. Она была плавучим примером того, что может сделать отличная артиллерийская стрельба. Тиммерман и двое его помощников висели за бортом в люльках, пытаясь заткнуть отверстие, проделанное очень близко от ватерлинии.

— Я не могу добраться до него, сэр, — произнес Лэмб в ответ на вопрос капитана. — Мы почти наполовину в воде, но, кажется, мы не сможем забить его, только не на этом галсе.

— Тогда мы сменим для вас галс, мистер Лэмб. Но дайте мне знать, как только заткнёте все дыры. — Он посмотрел над темнеющим морем на кэт, вновь занимавший свое место в конвое. Смена галса означала удаление от кэта, а этот кэт стал почему-то дорог ему. «Гружен брусьями, штеттинским дубом, паклей, стокгольмской смолой, тросами, — настойчиво продолжал внутренний голос. — Можно запросто получить две-три тысячи, даже четыре …»

— Да, мистер Уотт, конечно — произнес он вслух. Они взобрались на грот-марс и стали рассматривать поврежденный эзельгофт.

— Вот этот кусок и шарахнул бедного мистера Дея, — сказал боцман.

— Неужели? Действительно чертовски большой кусок. Но мы не должны оставлять надежды. Доктор Мэтьюрин собирается… собирается сотворить какую-то чудовищно умную штуку с помощью пилы, как только рассветет. Ему для этого нужен свет. Осмелюсь заявить, что это будет что-то необычайно искусное.

— Ну конечно, я уверен, сэр, — с жаром воскликнул боцман. — Без сомнения, он, должно быть, очень умный джентльмен. Команда необычайно довольна. «Какой молодчина, — они говорят, — он так ловко отпилил Неду Эвансу ногу и так аккуратно заштопал Джону Лейки его причиндалы, так же как и остальных. А поговаривают, будто он в отпуску — в гостях типа».

— Это удача, — произнес Джек. — Большая удача, я согласен. Нам понадобится поставить здесь что-то типа вулинга, мистер Уотт, пока тиммерман не сможет заняться эзельгофтом. Обтяните как можно туже перлинь, и пусть Господь поможет нам, если нам понадобится спускать стеньги.

Вдвоем они осмотрели с полдюжины других мест, и Джек спустился вниз, решив пересчитать суда конвоя. Теперь, после переполоха, они держались очень близко и соблюдали строй. Присев на длинный окованный сундук, он заметил, что произнес: «Держим три в уме», поскольку в уме лихорадочно подсчитывал, сколько составят три восьмых от £3,500. Он прикинул, что такова призовая стоимость «Дорте Энгельбрехтсдаттера». Три восьмых (за вычетом одной восьмой для адмирала) должны составлять его долю прибыли. Не он один считал в уме эти цифры, поскольку каждый человек из судовой роли «Софи» имел право на вознаграждение: Диллон и штурман делили ещё одну восьмую; судовой хирург (если он официально внесен в судовую роль «Софи»), боцман, тиммерман и помощники штурмана — еще одну восьмую. Затем одна восьмая приходилась на долю мичманов, младших по чину уорент-офицеров и сержанта морской пехоты. А между остальными членами экипажа делилась остающаяся четверть суммы. И удивительно было видеть, как ловко справлялись с цифрами умы, не привыкшие к абстрактному мышлению, в результате чего даже помощник парусного мастера знал свою долю с точностью до фартинга. Джек взял карандаш, чтобы посчитать сумму правильно, устыдился, оттолкнул его в сторону, заколебался, взял его снова и стал мелким почерком по диагонали выписывать цифры на листке бумаги, который тотчас отпихнул от себя, заслышав стук в дверь. Это был все ещё мокрый тиммерман, пришедший доложить о заделанных пробоинах от ядер и о том, что в льяле не больше восемнадцати дюймов воды — «что вполовину меньше, чем я ожидал, учитывая, какой мерзкий и неприятный удар влепила нам эта галера, выстрелив так низко». Он замолчал, искоса посмотрев на капитана странным взглядом.

— Вот и отлично, мистер Лэмб, — спустя секунду ответил Джек.

Но тиммерман даже не шевельнулся; он по-прежнему стоял, капая на затянутый покрашенной парусиной пол, на котором, в конце концов, образовалась небольшая лужица. Но затем его прорвало:

— Если то, что говорят про кэт и про бедолаг норвежцев, выброшенных за борт, может даже ранеными, правда, то ведь рехнуться можно от такого зверства. Чего бы они могли сделать, если бы их просто заперли внизу? Как бы то ни было, уоррент-офицеры «Софи» хотели бы разделить свою долю с этим джентльменом, — он кивнул головой в сторону спальной каюты, где временно расположился Стивен Мэтьюрин, — в знак признания его несомненных заслуг.

— Прошу меня извинить, сэр — произнёс Баббингтон. — С кэта сигналят.

На квартердеке Джек увидел, что Диллон поднял пестрый набор флагов — очевидно, это было все, что нашлось на «Дорте Энгельбрехтсдаттере». Из этой абракадабры в числе прочего следовало, что у него на борту чума и что он намерен отплывать.

— Повернуть через фордевинд! — скомандовал он. И когда «Софи» приблизилась к конвою на расстояние кабельтова, он воскликнул: — Эй, на кэте!

— Сэр! — донёсся до него над разделяющих их морем голос Диллона. — Вы будете приятно удивлены, узнав, что все норвежцы спасены.

— Что?

— Норвежцы — все — спасены. — Корабли сблизились. — Они спрятались в тайнике в форпике, — добавил Диллон.

— Ах, в форпике, — пробормотал рулевой старшина за штурвалом. На «Софи» все обратились в слух — воцарилась тишина, как на проповеди.

— Полный бейдевинд! — сердито воскликнул Джек, как только марсели заколыхались из-за расчувствовавшегося рулевого старшины. —Держать полный бейдевинд!

— Есть полный бейдевинд, сэр.

— И еще их шкипер говорит, — продолжал доносившийся издали голос, — не могли бы мы прислать ему лекаря, потому что один из его людей расшиб палец на ноге, торопливо спускаясь по трапу.

— Передайте от меня шкиперу, — рявкнул Джек так, что его было слышно почти в Кальяри, с багровым от натуги и возмущения лицом, — передайте шкиперу, что он может взять этот палец и засунуть его…

Он тяжело спустился вниз, став беднее на 875 фунтов. Вид у него был очень кислый и невеселый.

Однако ему было несвойственно долго сохранять такое выражение лица, и когда он взошёл на катер, чтобы отправиться на флагман, стоявший на генуэзском рейде, его лицо обрело свое обычное жизнерадостное выражение. Но, разумеется, оно было достаточно серьезным, поскольку визит к грозному лорду Кейту, адмиралу синего флага и командующему Средиземноморским флотом — не повод для веселья. Серьезный вид капитана, сидевшего на корме шлюпки, тщательно умытого, выбритого и одетого в парадный мундир, подействовал на его старшину и всю команду катера, которые старательно гребли, глядя в основном в шлюпку. Из-за этого они должны были прибыть к борту флагмана слишком рано, поэтому Джек, взглянув на часы, приказал сделать круг вокруг «Одейшеса», а затем сушить весла. Отсюда он мог видеть всю бухту с пятью линейными кораблями и четырьмя фрегатами в двух—трех милях от берега. Ближе к берегу от них расположилась толпа канонерок и бомбардирских судов. Они без устали обстреливали прекрасный город, раскинувшийся на крутом извилистом берегу головной части бухты. Суда, окутанные облаком собственного дыма, швыряли бомбу за бомбой в тесно сгрудившиеся здания, расположенные по ту сторону далекого мола. С такого расстояния канонерки казались маленькими, а дома, церкви и дворцы — ещё меньше (хотя и были отчетливо видны благодаря прозрачности воздуха), словно игрушечные. Но непрерывный грохот пальбы и более низкий ответный гром французской береговой артиллерии казались до странного близкой и реальной угрозой.

Необходимые десять минут прошли, и катер с «Софи» приблизился к флагманскому кораблю. В ответ на оклик «Эй, на шлюпке!» старшина произнёс: «Софи», что означало, что на борту находится её капитан. Джек, как полагается, поднялся по борту, отсалютовал квартердеку, поздоровался за руку с капитаном Луисом и был препровождён в каюту адмирала.

У него были все основания быть довольным собой: он привел конвой в Кальяри без потерь; доставил другой в Ливорно, прибыв туда в точно назначенное время, несмотря на штиль близ Монте-Кристо. Но, несмотря на это, он заметно нервничал, а мысли его были так поглощены лордом Кейтом, что, увидев в этой великолепной, просторной, залитой светом каюте вместо адмирала пышную молодую женщину, стоявшую спиной к окну, разинул рот, словно карп, вытащенный на берег.

— Джеки, милый, — произнесла она, — какой ты красивый и нарядный. Позволь, я поправлю тебе шейный платок. Эй, Джеки, у тебя такой испуганный вид, словно перед тобой француз.

— Куини! Старушка Куини! — воскликнул Джек, крепко обняв ее и подарив ей самый нежный и страстный поцелуй.

— Черт бы меня побрал, luggit corpis sweenie, — яростно взревел голос с шотландским акцентом, и со стороны боковой галереи вошел адмирал. Лорд Кейт был высоким седовласым господином с красиво посаженной львиной головой, а его глаза метали яростные искры.

— Это тот самый молодой человек, о котором я вам рассказывала, адмирал, — проговорила Куини, поправляя побледневшему Джеку черный платок и помахивая перед ним кольцом. — Я его купала и брала к себе в постель, когда ему снились кошмары.

Возможно, то было не самой лучшей рекомендацией в глазах недавно женившегося адмирала, приближавшегося к шестидесяти годам, но, похоже, все объяснило.

— Ах, — отозвался адмирал. — Да. Я забыл. Прости. У меня столько капитанов, и некоторые из них те еще повесы.

— «…А некоторые из них те еще повесы», произнес он, всё сверля и сверля меня своими ледяными глазами, — рассказывал Джек, наполняя бокал Стивена и уютно разваливаясь на рундуке. — Я в душе уверен, что он признал меня по тем трём встречам, что у нас были в ходе кампании, и каждый раз был хуже предыдущего. Первая встреча состоялась на мысе Доброй Надежды, на старом «Ресо», где я был мичманом. Тогда он был капитаном Элфистоном. Он взошёл на борт спустя две минуты после того, как капитан Дуглас разжаловал меня в матросы, и сказал: «Чего этот мелкий сопляк распустил нюни?», а капитан Дуглас ответил: «Это жалкий мальчишка — настоящий развратник, я отправил его на гондек, чтобы он поучился службе».

— Это что, более подходящее место, чтобы обучиться этому? — спросил доктор.

— Так проще для них учить вас уважению, — с улыбкой ответил Джек Обри. — Так как они могут привязать вас к решётке на люке у переходных мостков и выбить из вас всю дурь плёткой. Это означает разжаловать мичмана — понизить его в чине, чтобы он перестал быть так называемым молодым джентльменом, а стал рядовым матросом. Он превращается в обычного матроса. Он спит и питается вместе с ними, а любой чин с палкой или линьком может огреть его, а также его могут выпороть. Я никогда не думал, что он на самом деле сможет сделать такое, хотя он не раз угрожал мне этим. Ведь он был другом моего отца, и я думал, что он добр ко мне, хотя так оно и было. Однако он исполнил свою угрозу и разжаловал меня в матросы. Он держал меня в матросах шесть месяцев, прежде чем снова повысить до мичмана. В конце концов, я был ему благодарен, потому что насквозь изучил гондек. В целом они были исключительно добры ко мне. Но тогда я ревел, как телёнок — рыдал как какая-нибудь девчонка, ха-ха-ха.

— Что же заставило его пойти на такой решительный шаг?

— Все произошло из-за девчонки, смазливой темнокожей девчонки по имени Салли, — ответил Джек. — Она сбежала с маркитантской лодки, и я спрятал её в канатном ящике. А мы с капитаном Дугласом и так несколько расходились во мнениях по множеству других вопросов, главным образом касающихся послушания, утреннего подъема, уважения к учителю (у нас на борту был школьный учитель — пьянчужка по имени Питт) и кушанья из потрохов. Второй раз лорд Кейт встретил меня, когда я был пятым лейтенантом на «Ганнибале», а нашим первым лейтенантом был этот чёртов идиот Кэррол. Есть только одна вещь, которую я ненавижу больше, чем пребывание на берегу — находиться в подчинении чертова идиота, который ничего не соображает в морском деле. Он вел себя так отвратительно, так решительно отвратительно, перегибая палку с дисциплиной, что я был вынужден спросить его, не желает ли он встретиться со мной где-нибудь в другом месте. Именно это ему и было нужно: он бросился к капитану и заявил, будто бы я вызвал его на дуэль. Капитан Ньюман сказал, что это чепуха, но что я должен извиниться. Я не мог пойти на это, потому что извиняться мне было не за что, как видите, правда была на моей стороне. За это меня отправили в военный трибунал, где я предстал перед полудюжиной кэптенов и двумя адмиралами. Одним из адмиралов был лорд Кейт.

— Что же произошло?

— Дерзость, меня официально обвинили в дерзости. Затем мы встретились и в третий раз, но не стану вдаваться в подробности, — произнёс Джек. — Любопытная вещь, — продолжал он, с удивлением выглядывая из кормового окна. — Чрезмерно любопытная вещь, но не может быть, чтобы существовало так много людей, которые являются чёртовыми идиотами и ничего не смыслят в морском деле, и при этом достигли бы командирского чина на королевском флоте. И все же получилось так, что я служил под началом по крайней мере двух таких типов. Я действительно решил, что на этот раз моя песенка спета: конец карьере, увы, бедный Борвик[47]. Восемь месяцев я проторчал на берегу, мне было так же тоскливо, как и тому парню в пьесе. Каждый раз, когда у меня появлялась такая возможность, я отправлялся в город и ошивался в этой окаянной приемной Адмиралтейства. Я действительно решил, что моря мне больше не видать, и я проведу остаток жизни лейтенантом на половинном жаловании. Если бы не моя скрипка, охота на лис, в которой я участвовал, когда удавалось достать лошадь, то я бы, пожалуй, повесился. Полагаю, что в то Рождество я в последний раз видел Куини, если не считать одной встречи в Лондоне.

— Она вам приходится теткой или кузиной?

— Нет, нет. У нас вообще нет никаких родственных связей. Но мы, можно сказать, росли вместе. Точнее сказать, она меня вырастила. Я помню, что она всегда была взрослой девушкой, а не девочкой, хотя уверен, что между нами не более десяти лет разницы. Она такая славная и добрая. Они жили в Дэмплоу, в соседнем доме рядом с нашим, практически в нашем парке. После того как моя мама умерла, я проводил в их доме столько же времени, как в нашем. Даже больше, — добавил он задумчиво, разглядывая висячий компас, располагавшийся над его головой. — Вы знаете доктора Джонсона — автора словаря?

— Разумеется, — воскликнул Стивен со странным выражением лица. — Самый порядочный, самый достойный из современников. Я не согласен ни с чем из того, что он заявляет, за исключением того, когда он говорит об Ирландии, но я его почитаю, а за его «Жизнь Дикаря» я его люблю. Более того, меньше недели назад я завидовал ему так, как никогда и никому. Как странно, что вы упомянули о нём сегодня.

— Действительно странно, правда? Он был большим другом их семейства, пока их мать не сбежала и не вышла замуж за итальянца, паписта. Можете себе представить, как страшно расстроилась Куини оттого, что ее отчим папист. Правда, она ни разу его не видела. «Кто угодно, но только не папист», — говаривала она. «Я бы лучше тысячу раз выбрала Чёрного Фрэнка[48]», — уверяла она. Итак, мы сожгли подряд тринадцать чучел[49] в том году, это, должно быть, был то ли 83, то ли 84 год, вскоре после сражения у островов Всех Святых. После этого они надолго осели в Дэмплоу — я имею в виду девушек и их старую кузину. Милая Куини. Мне кажется, что я рассказывал про нее прежде, да? Она учила меня математике.

— Полагаю, что рассказывали. Если не ошибаюсь, она знаток древнееврейского?

— Совершенно верно. И сечение конуса, и Пятикнижие она знала как свои пять пальцев. Милая Куини. Я думал, что она останется старой девой, хотя она была такой хорошенькой. Но какой мужчина смог бы подъехать к девушке, которая знает древнееврейский? Это было так грустно: у любой с таким покладистым характером была бы огромная армия детей. Но она вышла замуж за адмирала, так что всё закончилось счастливо… Только, знаете, он такой старый: седой и приближается к шестидесяти. Что вы думаете, как врач, — я имею в виду, возможно ли…?

— Possibilissima[50].

— Да неужели?

— Possibile è la cosa, e naturale, — пропел Стивен резким, скрипучим голосом, хотя его обычный голос был довольно приятен. — Е se Susanna vuol possibilissima[51], — продолжал он, немного искажая арию Фигаро, но достаточно близко к ней, чтобы её можно было опознать.

— Неужели? Неужели? — спросил Джек с живым интересом. Затем, после некоторого раздумья, добавил: — Мы могли бы попробовать сымпровизировать дуэтом… Она присоединилась к нему в Ливорно. А я-то думал, что это были мои собственные заслуги, наконец-то признанные, почётные ранения, — со смехом продолжал Джек, — оттого-то я и получил повышение. Тогда как несомненно, это всё моя милая Куини, правда? Но я не рассказал вам самое интересное — и этим я, конечно же, тоже обязан ей. Нам предстоит шестинедельное крейсерство вдоль французских и испанских берегов, аж до самого мыса Нао!

— Вот как? И это будет хорошо?

— Да, да! Очень хорошо. Поймите, никакой конвойной службы. Мы больше не будем привязаны к неуклюжей кучке вороватых жуликов-торговцев, ползающих туда-сюда по морю. Французы и испанцы, их торговля, их гавани, их коммуникации — вот кто будет нашими целями. Лорд Кейт очень серьезно говорил об огромной важности уничтожения их торговли. Он очень подробно остановился на этой проблеме. «Она не менее важна, чем великие морские сражения», — сказал он, и при этом гораздо прибыльнее. Адмирал отвел меня в сторону и долго рассуждал на эту тему. Он самый проницательный и дальновидный командир. Конечно, не Нельсон, но далеко не рядовой адмирал. Я рад, что Куини вышла за него. И мы никому не подчиняемся — вот что так восхитительно. Ни один плешивый клоун не станет приказывать: «Джек Обри, вы должны проследовать в Ливорно с этими свиньями для флота», тем самым лишая нас даже надежды на приз. Призовые деньги! — воскликнул он, улыбаясь и хлопая себя по ляжке.

Морской пехотинец, стоявший на часах у двери и внимательно слушавший его, кивнул головой и тоже улыбнулся.

— Вы придаете такое значение деньгам? — спросил Стивен.

— Я их обожаю, — откровенно признался Джек. — Всю жизнь я был беден и хочу разбогатеть.

— И это правильно, — произнёс часовой.

— Мой дорогой старик отец всегда был слишком беден, — продолжал Джек. — Но щедр, как солнечный день. Когда я был мичманом, он ежегодно выдавал мне по полсотни фунтов, что было значительной суммой в то время… или было бы, если бы ему удалось уговорить мистера Бабба выплатить их после первого квартала. Боже, как я страдал на борту старого «Ресо» — счета за питание, за стирку, за новый мундир, из которого я вырастал… Конечно же, я люблю деньги. Но, пожалуй, нам пора отправляться: пробили две склянки.

Джека и Стивена пригласили в констапельскую, чтобы отведать молочного поросенка, купленного в Ливорно. Их принимали Джеймс Диллон вместе со штурманом, казначеем и Моуэттом. Они погрузились в полумрак: в констапельской не было ни кормовых окон, ни подъемных окон в портах, лишь краешек светового люка впереди. Хотя особенности конструкции «Софи» и предусматривали наличие очень комфортабельной капитанской каюты (она была бы даже роскошной, если отпилить капитану ноги чуть выше колен), свободной от обычно находящихся там орудий, но это означало, что констапельская оказалась ниже верхней палубы и располагалась на своего рода помосте, типа орлопа.

Поначалу обед проходил довольно натянуто и официально, несмотря на освещение от великолепной византийской подвесной лампы из серебра, взятой Диллоном с турецкой галеры, и на то, что трапезу орошало необычайно отменное вино, поскольку Диллон был состоятельным, даже богатым по флотским меркам офицером. Все были неестественно сдержанны: Джеку пришлось задавать тон, так как он знал, что от него этого ожидают и это была его привилегия. Но эта почтительность, это внимание ко всему, что он скажет, требовало говорить то, что достойно того, чтобы ему внимали. А это утомительно для человека, привыкшего к обычному человеческому общению, с постоянным прерыванием собеседника, спорами и без придания всему особого значения. Здесь же все, что он произносил, было правильным, и вскоре от такой нагрузки его настроение начало падать. Маршалл и казначей Риккетс сидели молча, время от времени произнося «пожалуйста» и «спасибо», и жевали с отвратительной добросовестностью. Юный Моуэтт (тоже гость), разумеется, тоже молчал; Диллон вел разговор о пустяках, а Стивен Мэтьюрин был глубоко погружен в мечты. Этот меланхоличный обед спас поросенок. Отправившись в полёт в результате того, что вестовой запнулся из-за внезапного крена «Софи», поросёнок перелетел со своего блюда от двери констапельской прямо на колени Моуэтта. За этим последовал хохот и гам, и все снова стали самими собой на достаточно долгое время, чтобы Джеку удалось уловить подходящий момент, которого он дожидался с самого начала трапезы.

— Итак, джентльмены, — произнес он после того, как все выпили за здоровье короля, — у меня есть новости, которые, думаю, обрадуют вас, хотя я должен попросить прощения у мистера Диллона за то, что завел разговор о служебных делах за этим столом. Адмирал отправляет нас в самостоятельное крейсерство до самого мыса Нао. И мне удалось уговорить доктора Мэтьюрина остаться с нами, чтобы он смог сшить нас, если козни врагов короля разорвут нас на кусочки.

— Ура! Отлично! Это здорово! Вот это новость! Великолепно! Что вы говорите! — радостно закричали все практически одновременно. Они выглядели такими радостными, на их лицах было так много откровенного дружелюбия, что Стивен был крайне растроган.

— Лорд Кейт был в изумлении, когда я рассказал ему, — продолжал Джек. — Сказал, что сильно завидует нам, потому как даже на его флагмане нет доктора. Его удивлению не было предела, когда я рассказал ему о мозгах констапеля. Он потребовал подзорную трубу, чтобы взглянуть на мистера Дея, загоравшего на палубе, и лично написал приказ о назначении к нам доктора Мэтьюрина. Я ни разу не слышал, чтобы подобное когда-либо случалось на флоте.

Такого не слышал и никто из присутствующих. Приказ надо было обмыть. «Эй, Киллик, три бутылки портвейна — всем доверху». И пока доктор сидел, скромно опустив глаза на стол, все поднялись, пригибая головы, чтобы не удариться о бимсы, и запели:

Ура, ура, ура,

Ура, ура, ура,

Ура, ура, ура,

Ура!

— Тут есть только одна вещь, впрочем, для меня это не так важно, — сказал он, когда приказ прошел по рукам почтительных зрителей. — Это дурацкое повторение слова «хирург». «Настоящим назначаю вас хирургом… возлагаю на вас обязанности хирурга… с предоставлением вам жалованья и питания, какие обычно полагаются хирургу вышеупомянутого шлюпа». Это неправильное понятие, а неправильное понятие — проклятие для философского ума.

— Я уверен, что это проклятие для философского ума, — отозвался Джеймс Диллон. — Но морской ум такими обозначениями наслаждается, так-то. Возьмем, к примеру, слово «шлюп».

— Да, — произнес Стивен, щуря глаза, затуманенные портвейном, и пытаясь вспомнить определения, которые он уже слышал.

— Ныне, как вам известно, шлюпом называют одномачтовое судно с косым парусным вооружением. Но на военном флоте шлюп может нести корабельное вооружение, то есть у него может быть три мачты.

— Или возьмем «Софи», — воскликнул штурман, жаждавший внести свой вклад в разговор. — Она в действительности бриг, ну вы знаете, доктор, с её-то двумя мачтами. Он поднял два пальца на тот случай, если этот сухопутный не в состоянии воспринять такое большое число. — Но как только на ней появился капитан Обри, она также стала и шлюпом, потому что бригом командует лейтенант.

— Или возьмем меня, — вмешался Джек. — Я называюсь капитаном, но в действительности я всего лишь коммандер.

— Или возьмем, скажем, палубу на которой спят матросы, вон там впереди — заметил казначей, ткнув в ту сторону пальцем. Правильно и официально называть её гондеком, хотя на ней нет никаких пушек. Эту палубу мы называем спардеком, хотя на ней нет никаких запасных рангоутных деревьев, а некоторые всё ещё называют нижнюю палубу гондеком, а палубу, на которой действительно стоят орудия — опердеком[52]. Или возьмем этот бриг, который по-настоящему и не бриг вовсе, с его-то прямым гротом. Он скорее какая-нибудь шнява или бригантина.

— Нет, нет, мой дорогой сэр, — вмешался Джеймс Диллон, — не позволяйте этому простому слову грызть вам сердце. У нас есть условные капитанские вестовые, которые на самом деле являются мичманами. У нас в судовой роли есть условные матросы первой статьи, которые недавно штаны начали носить, а живут они за тысячу миль отсюда и ещё ходят в школу. Мы клянемся, что не трогали бакштаги, хотя постоянно то травим их, то вновь обтягиваем. Мы даем и другие клятвы, которым никто не верит. Нет, нет, можете называть себя как угодно, пока выполняете свои обязанности. Флот разговаривает символами, и вы сможете придать словам любое значение.