Коммодор Хорнблауэр

Глава 10

Буш вытер губы салфеткой, взятой прямо со стола — со своим обычным пренебрежением к соблюдению хороших манер.

— Как вы думаете, что обо всем этом скажут шведы, сэр? — рискнул он спросить Хорнблауэра. Риск был велик — ответственность за проведенную операцию лежала не на Буше, а по опыту он знал, как опасно задавать Хорнблауэру неудобные вопросы.

— Они могут говорить все, что им вздумается, — ответил Хорнблауэр, — главное, что им не удастся вновь собрать «Бланш Флёр» из обломков.

Это был гораздо более сердечный ответ, чем ожидал услышать Буш, которому в очередной раз пришлось удивиться перемене, произошедшей с его коммодором — был ли причиной этой неожиданной мягкости успех последней операции, еще свежее повышение по службе или, все-таки, повторный брак. Хорнблауэр и сам как раз пытался найти ответ на этот вопрос, причем безуспешно. Наконец, он решил отложить размышления над этой проблемой на грядущие годы. Несколько раз Хорнблауэр порывался подвергнуть себя своему обычному безжалостному самоанализу, которому он периодически отдавался с почти болезненной силой. Например, Хорнблауэр знал, что с годами стал более терпимо относиться к тому, что его волосы редеют и седеют на висках — когда он впервые увидел, причесываясь, проступающую розовую кожу зарождающейся лысины, то был неприятно потрясен, но постепенно свыкся и с этим. Хорнблауэр взглянул на двойной ряд молодых лиц за столом и на сердце у него потеплело. Без сомнения, он испытывал почти отцовские чувства к этим молодым людям — и начинал относиться к ним по-новому. Хорнблауэр вдруг ощутил, что он, кажется, начинает любить людей, молодых и зрелых, и уже потерял — по крайней мере, на эти несколько минут, шепнуло ему осторожное подсознание — свое обычное желание уйти в себя и заняться самобичеванием.

Он поднял свой стакан.

— Я хочу поднять тост, джентльмены, — сказал он, — за трех офицеров, чье внимание и добросовестное исполнение долга, а также выдающиеся профессиональные способности привели сегодня к уничтожению опасного врага.

Буш, Монтгомери и два мичмана подняли свои стаканы и выпили с энтузиазмом, в то время как Маунд, Дункан и Фримен, потупились, глядя на скатерть со знаменитой британской скромностью. Маунд, захваченный врасплох, залился румянцем, как девушка и неуклюже скорчился на стуле.

— Не хотите ли вы ответить, мистер Маунд? — спросил Монтгомери, — вы же старший.

— Это все коммодор, — выдавил из себя Маунд, не отрывая глаз от скатерти, — это не мы. Он сам все сделал.

— Точно, — согласился Фримен, встряхнув своими цыганскими кудрями.

Настал момент сменить тему, подумал Хорнблауэр, почувствовав, что после этих взаимных комплиментов в разговоре наступила неловкая пауза.

— Может быть, песню, мистер Фримен? Мы все знаем, что вы хорошо поете. Давайте послушаем.

Хорнблауэр не стал пояснять, что сведения о музыкальных способностях Фримена он почерпнул из разговоров с одним из лордов адмиралтейства и, конечно же, привычно скрыл тот факт, что его слух глух к пению и вообще к прелестям какой-либо музыки. Но поскольку многие люди находят в этих звуках какое-то странное удовольствие, благоразумнее всего отнестись к этим странным причудам с пониманием.

От застенчивости Фримена, стоило ему только начать петь, не осталось и следа — он просто приподнял подбородок, открыл рот и запел:

Странная все-таки вещь, эта музыка. Фримен чисто исполнил несколько, по всей вероятности, мелодичных и сложных коленец; он доставлял всем собравшимся (за исключением Хорнблаура) явное наслаждение. Но для нечувствительного к музыке уха все, что он делал, было лишь визгом и хрюканьем, повторяемым на разные лады, а также протяжным произнесением слов — и каких слов… В тысячный раз в своей жизни Хорнблауэр отказался от попытки постичь, что же людям может все-таки нравиться в музыке. Как всегда, он убеждал себя, что его усилия тщетны и подобны попыткам слепого распознать цвет.

Фримен закончил свою песню, и весь стол взорвался искренними аплодисментами.

— Хорошая песня, и отлично спета, — заметил Хорнблауэр.

Монтгомери попытался поймать его взгляд.

— Извините меня, сэр, — наконец проговорил он, — у меня вторая собачья вахта.

Этого было достаточно для того, чтобы вечеринка подошла к концу: трем лейтенантам пора было возвращаться на свои корабли, Буш собирался подняться на верхнюю палубу, а двое мичманов, с похвальным пониманием всей незначительности их персон, поспешили поблагодарить за прекрасный вечер и удалились.

Это была удачно проведенная вечеринка, размышлял Хорнблауэр, провожая гостей — хорошая еда, оживленная беседа и… быстрое окончание. Он вышел на кормовую галерею, аккуратно пригибаясь, чтобы не ушибиться о низко нависающий бимс. В шесть вечера было еще достаточно светло. Солнце еще не село и освещало галерею прямо с кормы, а слабая темная полоска под ним показывала, где за горизонтом скрывался остров Борнхольм.

Тендер, с плоским как доска, туго стянутым к повороту гротом прошел совсем рядом с ним, и, развернувшись под кормой «Несравненного» круче к ветру, понес троих лейтенантов к их кораблям — ветер снова заходил к северо-западу. Молодые люди весело болтали, пока один из них не заметил коммодора на кормовой галерее, после чего все они сразу же застыли в приличествующем офицерам Королевского флота бесстрастном молчании. Хорнблауэр улыбнулся — эти мальчишки явно начинали ему нравиться — и вернулся в каюту, чтобы не стеснять их своим присутствием. Его ожидал секретарь, мистер Броун.

— Я просмотрел газеты, сэр, — начал он. Вечером «Лотос» перехватил прусский рыбачий баркас. После конфискации улова и всех нашедшихся на суденышке газет, рыбаков отпустили с миром.

— Ну и?

— Вот одна из них, сэр, Königsberger Hartunsche Zeitung. Конечно, проходит французскую цензуру. На первой странице описывается встреча в Дрездене. Бонапарт там вместе с семью королями и двадцать одним сувереном более скромного ранга.

— Семь королей?

— Короли Голландии, Неаполя, Баварии, Вюртемберга, Вестфалии, Саксонии и Пруссии, сэр, — прочел Броун, — великие герцоги…

— Нет необходимости перечислять весь список, — прервал его Хорнблауэр. Он вглядывался в развернутые перед ним страницы, как всегда размышляя, что это за варварский язык — немецкий. Бонапарт явно пытается кого-то запугать — это может быть Англия, которая противостоит его гневу уже многие годы. Это могут быть его собственные вассалы, в которых он уже превратил большую часть населения завоеванной им Западной Европы. Однако очевидно, что весь спектакль в Дрездене скорее адресован другому зрителю — русскому царю. Напряжение в России растет по мере того как ее беспокойный сосед ведет себя все более вызывающе, и, возможно, этой последней демонстрацией своих сил Бонапарт пытается, наконец, принудить ее к полному повиновению.

— Говорится ли там что-либо о передвижениях войск? — спросил Хорнблауэр.

— Да, сэр. Удивляюсь, как свободно немцы об этом пишут. Императорская гвардия расквартирована в Дрездене. Упоминаются Первый, Второй — Броун перевернул страницу, — и Девятый армейские корпуса. Все они в Пруссии — штаб-квартиры в Данциге и в Варшаве.

— Девятый армейский корпус, — повторил Хорнблауэр, — полагаю, тысяч триста.

— Вот в этом абзаце говорится о резервной кавалерии Мюрата. Здесь написано «сорок тысяч бойцов, отлично обученных и экипированных. Бонапарт сделал им смотр».

Огромная масса войск опасно сконцентрирована на границе Французской империи и России. Разумеется, в распоряжении Бонапарта будут также войска Австрии и Пруссии. Пятьсот-шестьсот тысяч человек — эти огромные числа превосходили всякое воображение. Огромная волна, блистающая сталью, вздымалась на востоке Европы. Если на Россию не подействуют угрозы, трудно поверить, что на ее просторах хоть что-нибудь уцелеет после того, как эта волна обрушится. Похоже, судьба России решена — ей остается или подчиниться, или погибнуть. Ни одна из континентальных наций еще не смогла устоять перед натиском Бонапарта, только лишь Англия все еще противостоит ему, да еще Испания продолжает борьбу, хотя французские армии уже опустошили все города и деревни этого несчастного полуострова.

Сомнения вновь овладели Хорнблауэром. Преимущества, которые Бонапарт получил бы в результате завоевания России, на его взгляд, не только не соответствовали бы затраченным на это усилиям, но были бы даже неадекватны предпринимаемому риску. Бонапарт должен был найти более выгодное применение для своих войск и денег. Скорее всего, войны не будет. Россия уступит Бонапарту, и Англия окажется лицом к лицу с Европой, каждая пядь которой будет в руках тирана. Но пока —

— А это — Warsaw Gazette, сэр, — прервал Броун течение его мыслей, — немного менее официальная, с французской точки зрения, и выходит на польском языке. Вот тут большая статья о России. Здесь говорится про «нашествие казаков на Европу», а царя Александра называют «варварским владыкой варварского народа» и «наследником Чингиз-хана». Пишут, что «Санкт-Петербург — средоточие анархии в Европе» и «угроза миру во всем мире», «центр всех сил, враждебных тем идеалам, которые Франция несет всему миру».

— Это опубликовано не иначе, как с согласия Бонапарта, — пробормотал Хорнблауэр, обращаясь по большей части сам к себе, но Броун, похоже, не расслышал, все еще погруженный в чтение.

«Беззаконный захват Финляндии», — прочитал Броун вполголоса. Когда он поднял от газеты свои зеленые глаза, Хорнблауэра поразила блеснувшая в них ненависть. Это напомнило ему о том, что в результате отторжения Финляндии от Швеции, Броун превратился в изгнанника без гроша в кармане. Конечно, позже Броун начал служить Англии, но это было тогда, когда Россия была, хоть и номинально, ее противником. Хорнблауэр сделал себе зарубку в памяти — очевидно, лучше будет не доверять Броуну ведение каких-либо конфиденциальных переговоров, касающихся России. Вряд ли по собственной воле царь когда-нибудь восстановит независимость Финляндии, а значит, всегда существует шанс, что это сделает Бонапарт — что он, по крайней мере, объявит о своем желании провозгласить Финляндию суверенной державой, вне зависимости от того, чего будут стоить эти обещания. Всегда найдутся люди, которые дадут себя увлечь обещаниям Бонапарта, не взирая на поданные им примеры обмана, лживых клятв, жестокости и грабежа.

С Броуном нужно держаться настороже, отметил про себя Хорнблауэр — как будто коммодору и без того не хватает хлопот и ответственности. Хорнблауэр, конечно, мог шутить с Бушем по поводу шведов и русских, но смутное беспокойство все же терзало его. Шведы вполне могут быть выведены из себя тем, что он потопил «Бланш Флёр» в территориальных водах Померании. Это могло стать последней каплей — возможно, в этот самый миг Бернадотт открыто объявляет о своем союзе с Бонапартом и совместной войне против Англии. Перспектива выступления Швеции на стороне Франции вполне может повлиять на решение России. Англия может оказаться одна — одна против целого мира, ополчившегося против него. Хорошенький это будет успех для его первого самостоятельного командования эскадрой! Эти чертовы братцы Барбары будут издеваться над его неудачей в своей надменной аристократической манере.

Усилием воли Хорнблауэр вырвал себя из этого кошмара и с разочарованием понял, что Броун все еще рядом, а огоньки ненависти по-прежнему горят в его глазах. Но тут кто-то постучал в двери каюты, и на лицо Броуна моментально вернулось обычное выражение почтительного внимания.

— Войдите! — крикнул Хорнблауэр.

Это был один из вахтенных мичманов.

— Мистер Монтгомери прислал меня с сигналом от «Ворона», сэр!

Он протянул Хорнблауэру грифельную доску, на которой виднелось несколько слов, написанных сигнальным офицером: «Встретили шведское судно, на котором желают поговорить с коммодором».

— Я поднимусь на верхнюю палубу, — сказал Хорнблауэр, — попросите капитана, если он не против, подняться также.

— Капитан на верхней палубе, сэр!

— Очень хорошо.

Буш, Монтгомери и еще с полдюжины офицеров разглядывали в подзорные трубы марсели «Ворона», занимавшего позицию далеко на левом траверзе эскадры. До конца светлого времени суток оставалось не более часа.

— Капитан Буш, — проговорил Хорнблауэр, — я буду вам крайне обязан, если вы развернетесь на сближение с «Вороном».

— Есть, сэр!

— И сигнал по эскадре: «Занять места согласно ночному расписанию»

— Есть, сэр!

«Несравненный» тяжеловесно закачался на волнах, поворачивая в бакштаг; вахтенные бросились к брасам правого борта.

— Вижу парус прямо по корме «Ворона», сэр! — доложил Монтгомери, — похоже на бриг. Шведский, судя по форме его марселей, сэр. Мы видели похожих балтийских купцов в Лейт-Роудс.

— Благодарю вас, — ответил Хорнблауэр.

Уже скоро он узнает, что это за новости. Они могут быть хорошими, а могут — и весьма вероятно, будут — отчаянно неприятными. Дополнительный груз ответственности для него — даже, если это не будут сведения о непосредственной опасности. Он вдруг поймал себя на том, что завидует Монтгомери, его простым обязанностям вахтенного офицера, который всего лишь должен четко исполнять приказы и следить за погодой и обладает благословенной возможностью предоставить принятие важных решений своему начальнику. Хорнблауэр заставил себя спокойно стоять на шканцах, скрестив руки на груди, а «Несравненный» и бриг все сближались, так что, наконец, над горизонтом показался весь корпус неизвестного судна.

На западе небо уже полыхало закатом, но сумерки еще не успели сгуститься, когда бриг привелся к ветру.

— Капитан Буш, — сказал Хорнблауэр, — будьте любезны лечь в дрейф — они спускают шлюпку.

Он старался не выказывать особого любопытства и не смотрел на шлюпку с брига ни тогда, когда она коснулась воды, ни тогда, когда уже подошла к борту «Несравненного». Вместо этого он спокойно прогуливался взад и вперед по шканцам, в этот прекрасный вечер, поглядывая по сторонам, но тщательно избегая смотреть в сторону шлюпки, в то время, как все остальные — матросы и офицеры — глазели, обменивались мнениями и строили предположения. Но даже Хорнблауэр, со всем тщанием старавшийся сохранить вид полного безразличия, повернул-таки голову к входному порту в тот самый момент, когда гость поднимался на борт. Первое, что бросилось в глаза Хорнблауэру, была огромная треуголка, украшенная белым плюмажем, который показался ему смутно знакомым. Затем под ней показалось тяжелое лицо и прочие солидные формы барона Боссе. Швед прижал шляпу к груди, согнувшись в поклоне, вежливом, как и накануне.

— Ваш слуга, сэр! — отрывисто бросил Хорнблауэр, коротко салютуя. Он был несколько захвачен врасплох тем, что отлично узнав шведского барона, вдруг забыл его имя. Хорнблауэр обернулся к вахтенному мичману: — Позовите мистера Броуна.

Швед что-то заговорил, но о чем именно — Хорнблауэр не мог себе даже представить.

— Прошу прощения, сэр, — извинился Хорнблауэр, и Боссе в ответ повторил все сказанное еще раз — и снова без малейшей надежды быть понятым. Он трудолюбиво начал было говорить в третий раз, но вдруг прервал свою речь, заметив, что Хорнблауэр удивленно смотрит мимо него, на входной порт. Хорнблауэр изо всех сил старался быть вежливым, но вид поднимающейся над бортом шапки из медвежьей шкуры поразил даже его. Огромная медвежья шапка с алым плюмажем, торчащие рыжие усы, алый мундир, сияние золотого шитья, голубые панталоны с красными лампасами, высокие сапоги, шпага, золотая рукоять которой мерцала в лучах заходящего солнца — конечно же, это был мундир британской гвардии. Его владелец был маловат ростом для гвардейца, но, по-видимому, отлично знал церемониал: в момент, когда он вступил через входной порт, его рука уже была поднята к огромной шапке, салютуя шканцам. Затем он промаршировал на негнущихся ногах, повернулся и резко щелкнул каблуками, по-гвардейски приветствуя Хорнблауэра.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он, — вы — капитан сэр Горацио Хорнблауэр?

— Да, — ответил Хорнблауэр.

— Позвольте представиться. Я — полковник лорд Уичвуд, из Первого Гвардейского.

— Добрый вечер, — холодно произнес Хорнблауэр. Как коммодор, он был старше полковника и мог позволить себе прохладное отношение к собеседнику в ожидании неумолимо надвигающихся событий. Хорнблауэр чувствовал, что уже очень скоро узнает, что явилось причиной появления гренадерcкого полковника во всем блеске гвардейского мундира здесь, посреди Балтийского моря.

— У меня депеши, — продолжал лорд Уичвуд, нащупывая пакет под сукном на груди мундира, — от нашего посла в Стокгольме для вас, сэр.

— Пройдемте в мою каюту, сэр, — пригласил Хорнблауэр, метнув взгляд на Боссе.

— Насколько я понял, вы уже знакомы с бароном Боссе? — заметил полковник, — у него также есть для вас депеши.

— В таком случае, возможно, господин барон также соблаговолит спуститься вниз? Если джентльмены позволят, я пройду вперед и покажу дорогу.

Мистер Броун церемонно перевел и Хорнблауэр возглавил процессию. В каюте было уже темновато, и Браун бросился за лампой, а после придвинул гостям стулья. Уичвуд опустился на свой со всей осторожностью, которой можно было ожидать от человека его габаритов.

— Вы слышали, что сделал Бони? — начал он.

— Пока я еще ничего не знаю.

— Он послал пятьдесят тысяч войска в Шведскую Померанию, как только узнал, что вы сделали с его капером под Штральзундом.

— Да?

— Лягушатники действуют в своем обычном стиле. Командует маршал Вандам. Он начал с того, что оштрафовал муниципалитет Штральзунда на сто тысяч франков за то, что его не встречали с колокольным звоном, и запретил службу в церкви Святого Духа пока эта сумма не будет ему выплачена. Затем арестовал генерал-губернатора и бросил его в тюрьму. Французские войска сейчас практически неуправляемы — гарнизон Рюгена попытался оказать сопротивление при вторжении. Теперь по всему Рюгену царят грабеж, убийство и насилие. Барон спасся оттуда в рыбачьей лодке. Все остальные официальные лица и военные попали в плен.

— Значит сейчас Бони в состоянии войны со Швецией?

Уичвуд пожал плечами — похоже любой на Балтике пожимает плечами, когда требуется высказать свое мнение относительно состояния мира или войны.

— Думаю, барон сможет лучше рассказать вам об этом, — наконец проговорил Уичвуд. Они обернулись и посмотрели на Боссе, который сразу же начал пространную речь на шведском; мистер Броун переводил, стоя у переборки.

— Он говорит, что вопрос войны или мира находится в компетенции коронного принца, Его Королевского Высочества Карла Иоганна, который был ранее известен под именем маршала Бернадотта. Его Королевского Высочества в настоящий момент нет в Швеции, он как раз наносит визит русскому царю.

— Полагаю, что-либо на этот счет можно будет найти в депешах, которые я привез вам, сэр, — заметил Уичвуд. Он вытащил большой, усеянный многочисленными печатями парусиновый конверт и вручил его Хорнблауэру. Тот открыл конверт и углубился в чтение.

Хорнблауэр дважды внимательно прочел депешу. Необходимо было принять важное решение. Мерри не имел полномочий отдавать приказы, тем более — приказы, содержащие слова «предлагается и предписывается», что было исключительной прерогативой вышестоящих военно-морских начальников. Конечно же, посол был важным официальным лицом, а для офицера флота в чужих водах — вторым по значению после лордов Адмиралтейства, однако он мог только просить и рекомендовать, но не отдавать приказы. Если Хорнблауэр последует инструкциям Мерри и дело закончится неудачно, то Адмиралтейство не примет никаких его оправданий. С другой стороны, Хорнблауэр отлично понимал, что если он проигнорирует письмо посла, тот пожалуется на него в Лондон.

Хорнблауэр припомнил приказы, полученные от Адмиралтейства им самим. Они давали ему значительную свободу действий в отношениях с балтийскими государствами. Письмо Мерри не снимает с него ни капли ответственности — он может рекомендовать Уичвуду и Боссе следовать дальше на шведском бриге или сопроводить их лично. Важнее другое — как будут встречены новости об агрессии Бонапарта против Швеции, доставленные английской эскадрой. Гонцы с плохими вестями были непопулярны во все времена — эта деталь может показаться банальной, но она важна. И царь, и Бернадотт — обоих их может вывести из себя вмешательство британского флота, которое, кстати, принесло неприятности и Швеции, и России. С другой стороны, появление британской эскадры в дальнем углу Балтики — у самых ворот Санкт-Петербурга, может быть полезным напоминанием о том, что у Англии длинные руки. Теперь подчинение Бонапарту со стороны Швеции и России будет означать для них войну, настоящую войну с Англией — ничто меньшее не удовлетворит Бонапарта. Появление на горизонте британских марселей, понимание того, что война будет означать немедленное начало блокады, моментальный захват любого судна, отважившегося выйти в море, постоянные набеги на берега — все это сможет стать весомыми аргументами при принятии Швецией и Россией окончательного решения. Бонапарт может быть на их границах, но Британия уже у самых их дверей. Хорнблауэр принял решение.

— Джентльмены, — медленно произнес он, — полагаю, что долгом моей эскадры является сопроводить вас в Россию. Если вы будете любезны принять мое приглашение, предлагаю вам расположиться на этом корабле.