Коммодор Хорнблауэр

Глава 14

Этот восточный ветер нельзя было пропустить. «Несравненный» вместе с эскадрой шли к выходу из Финского залива под всеми парусами, а коммодор прогуливался по шканцам, прокручивая в голове все проблемы, которые обычно отравляют жизнь главнокомандующему. По крайней мере, была решена проблема с пресной водой: пройдет два месяца, а при необходимости — и все четыре, прежде чем ему снова придется ломать голову над вопросом, где пополнить ее запасы. Сам факт, что ему удалось заново наполнить бочонки, мог бы послужить некоторым оправданием его переговоров с двором в Санкт-Петербурге, если бы Даунинг-стрит или Уайт-Холл выразили бы неудовольствие его предыдущими действиями — Хорнблауэр припомнил содержание своего рапорта, в котором он особенно подчеркивал преимущества, которых ему удалось таким образом достичь, и необходимость установления контактов с русским правительством. У него есть хорошие аргументы для оправдания, но…

Хорнблауэр обернулся и посмотрел за корму, на эскадру.

— Сигнал «Лотосу», — приказал он, — почему вышли из строя?

Флаги взлетели по фалам и Хорнблауэр заметил, что шлюп торопливо бросился занимать свое место.

— «Лотос» подтверждает сигнал, сэр! — доложил мичман.

— Тогда поднимите: «Почему не отвечаете на вопрос?», — резко бросил Хорнблауэр.

Прошло несколько секунд, прежде чем стал виден ответный сигнал.

— «Лотос» сигналит: «Невнимательность вахтенного офицера», сэр.

— Подтвердить, — сказал Хорнблауэр.

Его раздражение только усилилось: Виккери наверняка придет в ярость из-за этого публичного выговора, а вахтенный офицер, по вине которого это произошло, уже сейчас горько сожалеет о своей невнимательности. В принципе, никакого вреда не случилось, напротив, весьма вероятно, что выговор принесет некоторую пользу, однако Хорнблауэр отдавал себе отчет в том, что сделал это только для того, чтобы хоть на миг перестать думать о следующей неприятной проблеме, которую ему ещё предстояло решить. Он невольно задавался вопросом, сколько взысканий, свидетелем которых он был — да, кстати, и сам получал будучи младшим офицером, — были наложены беспокойными адмиралами только для того, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. А ему приходится думать о проступке Броуна.

Низкий берег Финляндии как раз показался на горизонте; на главной палубе Кэрлин проводил учения с дивизионом артиллеристов — матросы отрабатывали заряжание и выдвигание пушек. При ветре, дующем почти строго с кормы и поставленных лиселях «Несравненный» развивал хорошую скорость — если волнение немного усилиться, можно будет взять рифы, чтобы бомбардирские кечи не отставали. На носу матрос с боцманским помощником возились, заводя клевант в шкотовый угол фор-марселя; конец, который они использовали, был явно толстоват для этой цели. Хорнблауэр, хоть и без особого желания, хотел было вмешаться во внутреннюю организацию корабельных работ, но один из лейтенантов опередил его, избавив от очередного беспокойства. Сведения о некоторых предубеждениях и желаниях коммодора уже, без сомнения, просочились через Буша до младших офицеров. Хорнблауэр наблюдал, как каждый из этой троицы возился со своей работой, до тех пор, пока у него не осталось абсолютно никаких самооправданий для этого занятия.

Он просто должен подумать о Броуне. Этот человек пытался совершить убийство. По английским законам и согласно «Правилам Военного времени» он должен умереть. Однако во исполнение правил, установленных в Королевском флоте, для того, чтобы приговорить его к смерти, нужно собрать трибунал из пяти капитанов, отслуживших в этом звании не менее трех лет, а пятерых таких офицеров ему не найти и за сто миль в округе. В наличии всего двое — он и Буш, Викери и Коул только капитан-лейтенанты, не достигшие вожделенного капитанского чина. По закону в этом случае Броуна нужно содержать под стражей до тех пор, пока не будет собран компетентный для решения его судьбы суд, в то время как — Хорнблауэр был полностью в этом уверен — добро службы, безопасность корабля и благо всей Англии требовали немедленных действий. В этом случае он может собрать суд из любых имеющихся в наличии старших офицеров, судить Броуна и повесить его на месте. Доказательств будет более, чем достаточно — его собственных и Маунда показаний хватило бы, чтобы повесить Броуна хоть десяток раз.

С другой стороны, срочность подобных действий не столь уж и очевидна. Броун, медленно угасающий в своём узилище, почти полумертвый от потери крови, скорее всего уже никогда не сможет владеть своей правой рукой. Он явно не сможет подбить матросов на мятеж, поджечь корабль или же подговорить офицеров изменить своему долгу. Но почти наверняка уже сейчас на нижней палубе кружат самые дикие истории о случившемся. Хорнблауэр не мог себе представить, как матросы объясняют себе то, что Броун вернулся из царского дворца тяжело раненным. Пойдут слухи и сплетни, которые рано или поздно достигнут ушей агентов Бонапарта, а Хорнблауэр знал методы Бонапарта слишком хорошо, чтобы сомневаться, что тот постарается наилучшим образом использовать представляющуюся возможность углубить разногласия между своими врагами. Александр никогда не простит страну, благодаря представителям которой он находился на волосок от гибели, а когда официальные лица в Англии узнают о происшедшем, они будут в бешенстве — и это он, Хорнблауэр, будет объектом этого бешенства. Хорнблауэр подумал о рапорте, хранившемся под замком в его бюро, рапорте, помеченном как «Совершенно секретно. Лично в руки», в котором он изложил все факты. Он вполне отдавал себе отчет, что эта бумага может стать уликой против него на трибунале, и мог себе представить, какое решение могут вынести собратья-капитаны, доведись им стать его судьями.

Какое-то мгновение Хорнблауэр даже поиграл было мыслью о том, что полностью скрыть весь инцидент и вообще ни о чём не докладывать, но он все же отбросил её, как практически неисполнимую. Кто-нибудь, да проговорится. С другой стороны, в полученных им приказах есть статья, которая настоятельно рекомендует ему как можно шире использовать опыт Броуна; это может быть ему на руку и, возможно, то, что такая рекомендация была включена в его приказы, свидетельствует о том, что у Броуна есть друзья наверху, которые, возможно, будут заинтересованы в том, чтобы защитить его и — наверняка — в том, чтобы защитить себя, и которые, вследствие этого, не желали бы, чтобы скандал стал известен слишком уж широкому кругу лиц. Всё это было очень сложно.

— Мистер Монтгомери, — резко бросил Хорнблауэр, — что за курс держит ваш старшина-рулевой? Пусть держит ровнее, иначе я потребую объяснений от вас!

— Есть сэр! — ответил Монтгомери.

По крайней мере, он сделал своё по втягиванию России в войну с Бонапартом — из последних известий, полученных им от Уичвуда перед выходом из Кронштадта, можно сделать вывод, что Александр решительно отклонил последние требования Бонапарта. Если результатом этого будет война, то этим летом главные силы Бонапарта будут прикованы к Востоку, что даст Веллингтону возможность нанести удар на Юге. Но каковы шансы России противостоять Бонапарту? Ежегодно, уже в течение доброй дюжины лет, Бонапарт одерживает одну громкую победу за другой, одолевая все новые и новые народы в кампаниях, которые длятся едва ли неделю. вполне возможно, что уже к зиме Россия будет разбита и подчинится Бонапарту, как подчинились ранее Австрия и Пруссия, а Даунинг-стрит, оказавшись лицом к лицу с откровенной враждебностью России, ещё с сожалением вспомнит её сомнительный нейтралитет, в особенности, если Бонапарт, несомненно, использует поражение России, чтобы оккупировать Швецию. Тогда вся Европа — от Нордкапа до Дарданелл — объединится против Англии. Ей придется покинуть свой ничтожный плацдарм в Испании и оказаться перед альтернативой: продолжать борьбу, без надежды на успех или чью-либо помощь или же заключить ещё более опасный мир с тираном, чью злобу ничто не может удовлетворить. В этом случае вряд ли кто похвалит его за то, что он был причастен к катастрофе, вызванной вступлением России в войну.

Подошёл Буш, очевидно направленный сюда Монтгомери — вахтенным офицером. Он прочитал записи о скорости корабля, сделанные Монтгомери на грифельной доске, затем внимательно оглядел берег на траверсе и прошагал, тяжело ступая, на правый борт шканцев, где и отдал Хорнблауэру честь.

— Ревель или Таллин, как он называется на этих шведских картах, сэр — полагаю в двадцати пяти милях к юго-востоку, сэр. Эта земля, виднеющаяся по левому борту — северная оконечность острова Найсаар или как это произносится.

— Благодарю вас, капитан Буш.

Хорнблауэр даже ощутил соблазн сорвать своё плохое настроение на Буше; он мог представить себе довольно отчетливо, какой расстроенное и обиженное выражение примет его лицо в ответ на саркастическое замечание по поводу того, что он неправильно произносит иностранные названия и при этом делает это с полной уверенностью в своей правоте. Буш всегда был целью лёгкой и удобной, с точки зрения достижения наглядных результатов. Буш стоял перед ним, ожидая приказов, а Хорнблауэр все еще боролся с искушением. Было даже забавным заставлять его ждать; Хорнблауэр предполагал, что Буш нервно размышляет, что за дьявольщину на этот раз придумал его коммодор. Затем, в приливе раскаяния, Хорнблауэр ощутил презрение к себе. Было уже достаточно гадко, что неизвестный вахтенный офицер на шлюпе Виккери вынужден был выслушивать выговор только из-за того, что его коммодор слишком озабочен судьбой Броуна; гораздо хуже было бы, если бы преданный и умный Буш должен был бы находиться в нервном напряжении из-за того же.

— Курс на Кёнигсберг, капитан Буш, с вашего позволения.

— Есть, сэр.

Раскаяние Хорнблауэра зашло столь далеко, что он снизошёл до объяснений, почему он принял такое решение.

— Данциг, Кёнигсберг и Восточная Пруссия являются операционными базами Бонапарта. Армия, которую он собирается в Польше, снабжается по реке и каналу, проходящему здесь — между Вислой, Прегелем и Мемелем. Мы пойдем и посмотрим, не удастся ли нам всунуть палку в колесо Бонапарта.

— Есть, сэр.

— Сегодня утром я проведу общее учение эскадры по маневрированию.

— Есть, сэр.

Буш просто просиял от этой замечательной разговорчивости своего непредсказуемого начальника. Он обладал необычайным долготерпением, но его положение офицера следующего за Хорнблауэром по старшинству, вполне оправдывало его желание быть допущенным к секретам коммодора. В конце-концов, шальная пуля, кусок упавшего рангоута или приступ болезни легко могли превратить его в командующего всеми силами эскадры — и тем не менее, он оставался благодарным за любые крупицы информации, которыми Хорнблауэр соблаговолил поделиться с ним.

Буш со штурманом определились с выбором курса и «Несравненный», развернувшись, лёг на левый галс. Корабль шёл вперед под пирамидами парусов, выбранные втугую снасти запели на ветру, и Хорнблауэр перешёл по шканцам с правого борта на левый, наветренный, на что имел полное право как старший офицер. Он оглянулся на остальную эскадру; каждый из кораблей поочередно менял галс, следуя в кильватер за лидером — «Лотос» и «Ворон», «Мотылёк» и «Гарви». С ними не было «Клэма» — он остался в Кронштадте, чтобы присоединиться к эскадре позже, со всеми новостями, которые сможет собрать Уичвуд, — но и пяти кораблей было вполне достаточно для отработки маневрирования.

— Принесите мне сигнальную книгу, — приказал Хорнблауэр.

Флаги поднялись по фалам, каждый сигнал, пока не был развернут, представлял собой цепочку чёрных шаров, словно стайка птиц в полете. Но с других кораблей за ними внимательно следили в подзорные трубы; натренированные глаза умудрялись прочесть сигнал даже по свёрнутым флагам и бдительные офицеры заблаговременно приказывали приготовить ответные сигналы, чтобы поднять их, не теряя ни секунды. Эскадра последовательно повернула на новый галс, развернувшись в строй пеленга, затем корабли вновь последовательно привелись к ветру и вытянулись в кильватерную колонну. Они убавили парусов в соответствии с ходом флагмана — на каждом из них по реям было послано максимально возможное количество моряков, чтобы вновь вступить под брамсели и бом-брамсели, как только новые намерения коммодора станут ясны. На эскадре брали одинарные, а позже — двойные рифы, а после вновь распускали паруса. С кораблей вываливали и спускали шлюпки с вооруженными абордажными партиями, чтобы затем поднять их обратно. А в это время на пушечных палубах матросы открывали порты, выкатывали пушки, крепили их, снимали крепления и закатывали орудия, повторяя это снова и снова.

На фалах «Несравненного» расцвел новый сигнал, предваряемый номером «Ворона»: «Коммодор капитану. Почему не выполняете мой приказ?»

В подзорную трубу Хорнблауэр заметил, что на «Вороне» не полностью закрепили пушки — его пушечные порты не были закрыты запорами, очевидно, чтобы быстрее открыть их, если будет получен соответствующий приказ. Хорнблауэр видел, что порты слегка приоткрывались при крене шлюпа, более того, насколько он мог видеть по работе орудийных расчетов, моряки не разводили и не крепили должным образом пушечные тали, что давало им добрых пять секунд форы перед другими кораблями. Со стороны Коула было глупо использовать такой старый трюк, который, к тому же, так легко было разоблачить; то, что он пристыдил «Ворон» перед всей эскадрой, было абсолютно правильно. Больше половины маневров было направлено на то, чтобы повысить сообразительность капитанов. Если они смогут предугадать действия своего коммодора, что ж, тем лучше — тем больше вероятность, что им удастся предугадать действия французов, если им доведется с ними встретиться.

На «Вороне» спешно задраивали орудийные порты и крепили пушечные тали. Чтобы урок действительно пошёл впрок, Хорнблауэр выждал до тех пор, пока не убедился, что приказ дошёл до пушечной палубы шлюпа и сразу вслед за этим приказал выдвинуть пушки. Новый сигнал последовал так быстро, что захватил команду «Ворона» врасплох — Хорнблауэр мог себе представить какими проклятьями сыпали офицеры «Ворона» на пушечной палубе — и на этот раз шлюп на полные семь секунд позже других кораблей эскадры поднял сигнал об окончании эволюции. Комментарии были излишни, — теперь все на «Вороне» знали, из-за чего это случилось, и ещё один выговор мог бы уронить авторитет Коула в глазах команды.

Это утро было хлопотным для всех моряков эскадры и Хорнблауэр, вспоминая времена, когда он сам был мичманом, мог хорошо представить себе чувство всеобщего облегчения, которое охватило всех, когда в полдень он приказал поднять сигнал к перестроению в походный ордер и дал командам возможность пообедать. Стоя на шканцах Хорнблауэр наблюдал, как матросы «Несравненного» выстраивались, чтобы получить свою порцию спиртного: жаждущие оживленно теснились, сжимая в жилистых руках деревянные кружки, возле посудины с грогом, украшенной надписью: «Боже, храни короля». Монтгомери и двое шкиперских помощников наблюдали за порядком. Хорнблауэр заметил, как один моряков подошёл было к раздаче, но был с негодованием отогнан прочь. Очевидно, он был одним из провинившихся, наказанных лишением порции грога, который, теме не менее, пытался ее получить. На некоторых кораблях такая попытка обошлась бы матросу в две дюжины горячих, но, судя по действиям Монтгомери, на этот раз дело обошлось лишением очередной порции или, возможно, нарядом на работы у помп или чистку трюмов.

Живость и бодрый дух, царящие вокруг, успокаивали. Он может быть уверен, что если обстоятельства потребуют, эти люди будут отчаянно сражаться; важнее того — он мог быть уверен, что его моряки безропотно вынесут долгие дни пребывания в море, изнуряюще монотонную жизнь на борту линейного корабля. Но он должен намекнуть Бушу, что это бодрое настроение стоит поддержать. Конкурс: кто из моряков лучше спляшет хорнпайп или любительская театральная постановка — нечто в этом роде скоро может понадобится, прежде чем событий будет достаточно, чтобы занять все мысли матросов. С этим решением он повернулся и спустился вниз, почти убедив себя в том, что благодаря занятому утру ему удалось выбросить из головы заботы о том, что делать с Броуном, когда тот оправится от своей раны. В конце концов, Броун может и умереть. Кроме того, ему еще нужно было изучить карты залива Фришесгаф и подходов к Кенигсбергу, а заодно подумать о планах нанесения ударов по коммуникациям Бонапарта в этом районе, насколько это будет возможно. Если этот благоприятный ветер удержится, ему останется не более трех суток для того, чтобы продумать план атаки. Карты уже были разложены для него на столе, и Хорнблауэр погрузился в них, раздраженно крикнув, чтобы принесли несколько ламп осветить его темноватую каюту — без этого было трудно разобрать мелкие условные значки и цифры промера глубин. Разобраться с этими промерами было фантастически сложно и задача отнюдь не облегчалась от того, что в его распоряжении было целых три разные карты — шведская, на которой данные о промерах были обозначены в шведских футах, новая французская с глубинами в метрах и английская — даже не карта, а схема — с данными в морских саженях. Сравнивать их было делом весьма утомительным, и притом, как оказалось, безрезультатным, так как, в конце концов выяснилось, что данные не совпадают.

Между тем, необходимость нанесения удара была очевидной. В условиях бездорожья Польши и Восточной Пруссии, водный путь оставался единственным из возможных для снабжения огромной армии Бонапарта продовольствием и боеприпасами. Главной передовой базой французов был Данциг, откуда войска, сосредоточенные в центральной Польше, могли снабжаться по Висле. Однако значительные силы в Восточной Пруссии и на востоке Польше зависели от других водных систем, которые, подобно лучам, расходились от Кёнигсберга, Эльбинга и залива Фришесгаф. Именно этот залив — длинная и узкая лагуна, почти отрезанная от Балтийского моря длинной и узкой песчаной косой, — скорее всего и является районом интенсивных грузоперевозок на баржах из Эльбинга в Кёнигсберг. Пятьдесят миль в длину, дюжину миль в ширину, мелкий — максимум три-четыре морских сажени — с узким входом, охраняемым крепостью Пиллау. С точки зрения французов, это абсолютно безопасный маршрут для доставки припасов по воде, укрытый как от штормов, так и от англичан. Данциг был самым желанным объектом для удара на всём побережье Балтики, но Данциг практически недостижим, он лежит в нескольких милях вверх по течению Вислы и хорошо укреплен. Если Бонапарту для взятия Данцига понадобилось целых три месяца и сто тысяч человек, то Хорнблауэру вряд ли что-то удастся сделать с его парой сотен морских пехотинцев. Итак, Данциг для него недоступен и также недоступны Кёнигсберг или Эльбинг. Но остаются коммуникации между ними, которые он как раз и хочет нарушить — ничего более и не требуется. К тому же и ветер попутный — римляне увидели бы в этом доброе предзнаменование.