Коммодор Хорнблауэр

Глава 6

— Восемь склянок, сэр.

Хорнблауэр возвращался к действительности с большой неохотой; приятные сны, суть которых он, правда, никак не мог вспомнить, унесли его куда-то далеко-далеко.

— Пока еще темно, сэр, — безжалостно продолжал Браун, — но ночь ясная. Ветер устойчивый, вест-тень-норд, сильный бриз. Оба шлюпа и остальная эскадра видны с подветренной стороны и мы спускаемся к ним, сэр, под бизанью, грот-стакселем и кливером. А вот и ваша рубашка, сэр.

Хорнблауэр свесил ноги с койки и сонно потянул через голову ночную рубашку. В первый момент он хотел попросту накинуть поверх нее что-нибудь, — просто чтобы не замерзнуть на верхней палубе, но в последний момент вспомнил о своем высоком статусе коммодора и о желании завоевать репутацию человека, который никогда ни о чем не забывает и не пренебрегает мелочами. Именно для этого он и приказал разбудить себя на добрых четверть часа раньше, чем это действительно было необходимо. Хорнблауэр надел форменный сюртук, брюки, башмаки, тщательно расчесал волосы при свете фонаря, принесенного Брауном, и решительно отбросил мысль о бритье. Если он выйдет на шканцы гладко выбритым в шесть утра, то каждый догадается, что коммодор слишком озабочен тем, как будет выглядеть при появлении. Он нахлобучил треуголку и с трудом влез в бушлат, принесенный для него Брауном. Часовой у двери каюты при виде великого человека вытянулся по стойке «Смирно», а на полупалубе стайка возбужденных юнцов, возвращавшихся после смены вахты, при виде коммодора замерла в благоговейном испуге. Впрочем, все и должно было быть именно так.

На шканцах было сыро и неуютно, как того и следовало ожидать ранним весенним утром на подходах к проливу Каттегат. Суета, вызванная сменой вахты, уже улеглась; фигуры людей, время от времени выныривающих из темноты и мгновенно бросающихся к левому борту, оставляя правую сторону шканцев для него одного, были практически неразличимы, но стук деревянной ноги Буша невозможно было спутать ни с чем.

— Капитан Буш!

— Сэр?

— Во сколько сегодня восход солнца?

— Э-э… Что-то около пяти тридцати, сэр.

— Мне не интересно, около скольки это должно произойти. Я спросил: «Во сколько сегодня восход?»

Последовала секундная пауза, — удрученный Буш переваривал полученный выговор, — а затем уже другой голос ответил:

— Пять тридцать четыре, сэр!

Это был розовощекий Кэрлин, второй лейтенант «Несравненного». Хорнблауэру было любопытно, действительно ли Кэрлин знал точное время восхода солнца или попросту сказал наугад, в надежде, что коммодор не будет проверять его вычисления. Что же касается Буша, то ему, конечно, не повезло: получил выговор при подчиненном, но как капитан он должен был знать точное время восхода, особенно если учесть, что прошлой ночью они вместе строили планы, во многом основанные именно на этой детали. Да и слух о том, что коммодор в делах службы не дает спуску никому — даже капитану линейного корабля и своему лучшему другу, — дисциплинирует остальных.

Хорнблауэр раз и другой прошелся по шканцам. Семь дней, как они покинули Даунс — и никаких новостей. При постоянных западных ветрах новостей вполне может и не быть — ни одно судно не может выбраться из мешка Балтийского моря или даже из Гетеборга. Он не видел ни одного паруса со вчерашнего дня, с тех пор как они обогнули Скоу и подошли к проливу Каттегат. Последние новости из Швеции Хорнблауэр получил пятнадцать дней назад, а за пятнадцать дней многое могло измениться. Например, Швеция вполне могла перейти от враждебного нейтралитета к открытому противостоянию. Теперь перед ними лежало узкое горло Зунда — три мили в самом узком месте. По правому борту — Дания. Оккупированная Бонапартом, она, хочет того или нет, несомненно, враждебна Англии. По левому борту — Швеция, а основной судоходный фарватер Зунда пролегает под пушками Хельсинборга. Если шведы — враги англичан, то пушки Дании и Швеции, — Эльсинора и Хельсинборга — могут с легкостью разгромить эскадру, едва та подойдет на дистанцию выстрела, а отступление будет опасным и сложным, если вообще реальным. Может, лучше задержаться, выслать вперед шлюпку, чтобы выяснить, на чьей стороне шведы в настоящий момент. Но выслать шлюпку — значит дать шведам знать о своем присутствии. Если же эскадра войдет в узость прямо сейчас, когда уже достаточно светло, чтобы видеть пролив, то она имеет шансы проскочить без потерь — даже если Швеция теперь враг, в пользу англичан будет фактор внезапности. Конечно, его корабли могут получить повреждения, но с ветром от норд-веста, идя в почти полный бакштаг, даже искалеченный корабль сможет продержаться достаточно долго, пока Зунд не начнет расширяться, что позволит выйти из-под обстрела. Если же шведы все еще сохраняют свой зыбкий нейтралитет, то не будет большого вреда от того, что они увидят британскую эскадру, которая гордо и смело проходит мимо их берегов; это, кстати, напомнит Стокгольму, что Британия чувствует себя на Балтике вполне уверенно и способна, при необходимости, угрожать ее берегам и блокировать торговое мореплавание. Если даже Швеция перейдет во вражеский лагерь, он так или иначе сможет продержаться в Балтийском море до лета — а за лето многое может случиться — и, при доле везения, пробьется обратно через проливы осенью. Итак, были веские причины для того, чтобы повременить с проходом эскадры и разведать обстановку, однако еще более решительные аргументы подталкивали к немедленным действиям.

Корабельный колокол ударил один раз; до рассвета оставалось не более часа и с подветренного борта небо уже серело. Хорнблауэр открыл было рот, но сдержался. Он уже ощущал, что его пульс участился и готов был отдать соответствующий приближающемуся напряженному моменту короткий приказ, но… все же он поступит не так. Пока есть время все обдумать и приготовиться, он будет вести себя как человек, лишенный нервов.

— Капитан Буш! — Хорнблауэр старался заставить себя произносить слова с подчеркнутой медлительностью, как будто суть отдаваемого приказа ничуть не волновала его, — Сигнал для всех кораблей: приготовиться к бою!

— Есть, сэр!

Два красных огня на грота-рее и один пушечный выстрел, — таков был ночной сигнал на случай опасности, угрожающей со стороны неприятеля, по которому на кораблях эскадры объявлялась тревога. Несколько секунд ушло на то, чтобы зажечь фонари; к тому времени, как сигнал стал виден, на «Несравненном» уже вовсю шли приготовления к бою — боцмана свистали всех наверх, палубы были посыпаны песком, матросы готовили помпы, выдвигали и убирали легкие переборки. Команда была сыровата — Бог знает, каких адских мук стоило Бушу найти матросов — но результат мог бы быть и хуже. Серый рассвет робко подкрадывался с востока и остальные корабли эскадры один за другим вырисовывались из ускользающего мрака. Но все же свет был еще недостаточен для того, чтобы рискнуть на проход Зундом. Хорнблауэр повернулся к Бушу и Харсту — его первому лейтенанту.

— Будьте любезны, — протянул он, выговаривая каждое слово настолько бесстрастно, насколько мог себя заставить: — Я хотел бы, чтобы подготовили к подъему сигнал: «Спускаться под ветер в боевом порядке.»

— Есть, сэр!

Теперь было сделано все. Эти последние две минуты ожидания в полном бездействии были особенно мучительными. Хорнблауэр хотел было пройтись по шканцам, но вовремя вспомнил, что должен стоять на месте, если хочет сохранить вид полной бесстрастности. Быть может, на береговых батареях уже растоплены печи, чтобы калить ядра и быть может, уже через несколько минут вся эскадра, которой он так гордится, превратится в жалкую кучку догорающих корабельных остовов. Теперь уже самое время.

— Поднять сигнал! — приказал Хорнблауэр, — капитан Буш, я попрошу вас следовать за эскадрой.

— Есть, сэр! — ответил Буш.

В голосе Буша cлышалось сдерживаемое возбуждение; и до Хорнблауэра вдруг дошло — вся его игра в бесстрастного коммодора абсолютна бесполезна перед Бушем. За долгие годы совместной службы лейтенант, а теперь — капитан Буш, — уже привык, что когда Хорнблауэр стоит как вкопанный, вместо того, чтобы как обычно прогуливаться по палубе, и растягивает слова, как сейчас, — значит, приближается опасность. Это было интересное открытие, но времени, чтобы размышлять о нем уже не оставалось — эскадра входила в Зунд.

«Лотос» шел головным. Викери, командир шлюпа, был избран Хорнблауэром из всех капитанов эскадры как человек с самыми крепкими нервами; можно было не сомневаться, что он пойдет вперед, не дрогнув перед опасностью. Конечно, Хорнблауэр предпочел бы сам идти впереди, но в этой операции находиться в тылу было опаснее — передние корабли могли проскочить, пока артиллеристы на берегу добрались бы до своих пушек и успели бы навести их на цель — а «Несравненный», как самый крупное судно эскадры, с толстой обшивкой, менее уязвимый для огня береговых батарей, пойдет последним, в готовности оказать помощь любому подбитому кораблю, а если придется — и взять его на буксир. Хорнблауэр увидел, как на «Лотосе» поставили марселя, шлюп подвернул и начал удаляться. Следующим шел тендер «Клэм» — самый хрупкий из всех. Одного-единственного меткого ядра достаточно, чтобы пустить его ко дну, а значит, именно «Клэм» должен иметь максимальные шансы проскочить благополучно. За тендером тяжело переваливались на волнах два бомбардирских судна и, наконец, второй шлюп, «Ворон», — как раз перед «Несравненным». Хорнблауэр с удовольствием бы посмотрел, как его командир, Коул, будет вести себя в бою. «Несравненный» замыкал строй эскадры, подгоняемый сильным бризом с правой раковины. Хорнблауэр наблюдал, как Буш обстенил бизань-марсель, чтобы удержать четкую позицию по корме «Ворона». На фоне грациозных элегантных маленьких шлюпов, громоздкий двухдечный линейный корабль казался особенно неуклюжим.

Вот уже показалась и Швеция — мыс Каллен слева по курсу.

— Прикажите бросить лаг, мистер Харст.

— Есть, сэр!

Хорнблауэр заметил, что Харст поглядывает на него несколько искоса; очевидно, он никак не мог сообразить, для чего человеку, находящемуся в здравом уме, понадобилось бросать лаг, когда через несколько минут корабль может попасть под обстрел. Однако Хорнлауэр хотел знать, сколько еще придется находиться в напряжении и, к тому же, какой смысл быть коммодором, если нельзя позволить себе некоторые причуды? Мичман с парой старшин побежали на корму с лагом и песочными часами; скорость корабля была достаточно велика, чтобы руки старшин, удерживающие лаглинь подрагивали от напряжения.

— Почти девять узлов, сэр! — доложил мичман Харсту.

— Почти девять узлов, сэр! — доложил Харст Хорнблауэру.

— Очень хорошо.

Значит, пройдет добрых восемь часов, прежде чем они обогнут Сальтхольм и будут в относительной безопасности. Справа по носу показался берег Дании, слабо различимый в предрассветной мгле. Пролив быстро сужался. Хорнблауэр представил сонных часовых и дозорных, которые всматриваются со своих постов в едва видимые паруса, вызывают своих сержантов и сержанты сонно выходят, чтобы проверить доклады часовых, а потом торопятся, чтобы уведомить своих лейтенантов. Барабаны бьют тревогу и артиллеристы бегут к пушкам. На датском берегу они готовятся к стрельбе; датчане — союзники Бонапарта и любой парус для них означает приближение врага. А на шведском? На что решился Бернадотт в течение нескольких последних дней? Остался ли бывший наполеоновский маршал нейтральным или в последний момент решил бросить вес Швеции на чашу весов своей родной страны?

Вот и низкие утесы Эльсинора, а вот верхушки колоколен Хельсинборга, спускающиеся к порту, и крепость, царящая над городом. «Лотос», почти на милю впереди, должен уже подходить к горловине пролива. Хорнблауэр направил свою подзорную трубу на шлюп: его реи перебрасовывались к повороту, но до сих пор не прозвучало ни одного выстрела. Следом повернул «Клэм». Дай Бог, чтобы неуклюжие бомбардирские кечи не подвели. Ага, вот оно — глухой тяжелый рокот первого пушечного выстрела и, следом за ним, рев залпа. Хорнблауэр перевел подзорную трубу на шведский берег. Над ним не было видно ни одного дымка. Теперь снова на датскую сторону. Появились клубы дыма, которые, правда, быстро развеялись на свежем ветре. По команде Буша рулевой повернул штурвал на одну-две рукоятки, готовясь к повороту; Эльсинор и Хельсингер неожиданно оказались совсем близко. Пролив шириной всего в три мили и Викери на «Лотосе» четко исполнял полученный приказ, придерживаясь левой кромки фарватера: в двух милях от Дании и только в одной миле от Швеции, а остальные корабли эскадры шли точно за ним. Если заговорят шведские пушки, к тому же хорошо наведенные, эскадра получит чувствительный удар.

Три всплеска на поверхности моря на правом траверзе; хотя ядра, оставившего их, было не разглядеть, в том, что именно оно сомневаться не приходилось. Правда, последний всплеск находился, по крайней мере, в кабельтове от борта. Шведские пушки все еще не стреляли; Хорнблауэру очень хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил ему причину — то ли шведские канониры были захвачены врасплох, то ли получили приказ не открывать огня. Эльсинор был уже позади траверза. Пролив начал расширяться. Хорнблауэр со щелчком сложил подзорную трубу, ощущая некоторое разочарование. Теперь ему трудно было понять, из-за чего он так беспокоился. Представив себе карту пролива, которую он так внимательно изучил накануне, Хорнблауэр сделал вывод, что пройдет еще около часа, прежде чем эскадра вновь приблизится к берегу на расстояние пушечного выстрела — там, где фарватер проходил вблизи шведского острова Гвен — или как там еще произносится это название на варварских северных языках. Эта последняя мысль заставила его оглядеться по сторонам. Браун стоял на своем посту, на шканцах, рядом с коммодором — как это и должно быть. Опершись руками о планширь, он разглядывал шведский берег. Хорнблауэр не видел его лица, но каждая черточка фигуры Брауна выражала готовность к немедленному действию. Бедняга, сколько раз он разглядывал незнакомые берега, на которые ему так никогда и не довелось ступить. Вообще, мир полон несправедливостей, но Брауна Хорнблауэру почему-то было особенно жалко.

Наконец солнце выглянуло из-за холмов Швеции, и они как бы раздвинулись, открывая долину. Все обещало прекрасный солнечный день. Потеплело: тень от такелажа бизань мачты передвинулась со шканцев и Хорнблауэр вдруг почувствовал, что он застыл и продрог — так долго он принуждал себя стоять неподвижно. Он пару раз прошелся взад и вперед по шканцам, восстанавливая кровообращение, и вдруг новая мысль озарила его — оказывается, он хочет завтракать! Прекрасные видения дымящихся чашек с кофе пронеслись перед его мысленным взором и тут же, с чувством глубочайшего разочарования он вспомнил, что на корабле, приготовленном к бою, с погашенным на камбузе огнем, он не имеет никаких шансов получить горячей пищи. Разочарование было столь острым, что Хорнблауэр был вынужден виновато признать в душе, что шесть месяцев, проведенных на берегу, разбаловали его и сделали слишком снисходительным к собственным слабостям; теперь ему абсолютно не улыбалась перспектива позавтракать куском хлеба и холодного мяса, препроводив их в желудок кружкой корабельной воды, которая, как обычно, слишком долго простояла в бочках. Эта последняя мысль напомнила ему о матросах, терпеливо стоящих около пушек. Хорнблауэру хотелось бы, чтобы Буш также вспомнил про них. Конечно, как коммодор, он не должен был бы без особой нужды вмешиваться в детали корабельного распорядка — это принесло бы больше вреда, чем пользы — но его так и подмывало отдать приказ, который буквально вертелся у него на языке. Он попытался было телепатировать свои мысли Бушу, но, по-видимому, тот оказался невосприимчив к телепатии — впрочем, как Хорнблауэр и предполагал. Он перешел на подветренную сторону шканцев, делая вид, что хочет получше рассмотреть шведский берег, и остановился в двух ярдах от Буша.

— Шведы, как будто, сохраняют нейтралитет, — произнес Хорнблауэр как бы между прочим.

— Да, сэр.

— Мы узнаем об этом еще лучше, когда достигнем острова Гвен — Бог знает, как они это произносят. В этом месте нам придется пройти прямо под пушками — так проходит фарватер.

— Да, сэр, я помню.

— Но нам остается еще без малого час. Я как раз собирался приказать принести сюда легкий завтрак. Присоединитесь ко мне, капитан?

— Спасибо, сэр. Это будет великолепно.

Приглашение такого рода, исходящее от коммодора — все равно, что приказ для капитана. Но Буш к тому же был слишком хорошим офицером, чтобы даже думать о еде, в то время, когда его подчиненные не могут себе этого позволить. Хорнблауэр видел, как на лице Буша отражалась его внутренняя борьба с объяснимым, но абсолютно непрактичным нервным желанием — продержать команду у пушек в течении всего ближайшего напряженного часа. Буш лишь недавно вступил в командование линейным кораблем и груз ответственности давил на него. Но в конце-концов, здравый смысл победил.

— Мистер Харст! Отпустите подвахтенных вниз. У них есть полчаса, чтобы съесть завтрак.

Буш отдал в точности те же самые приказы, которые хотел от него услышать Хорнблауэр — но удовольствие, полученное от того, что они все же прозвучали не компенсировало раздражения, которое Хорнблауэр испытывал из-за необходимости вдаваться в ненужный разговор, — а теперь еще предстояло поддерживать непринужденную беседу за завтраком. Напряженная тишина корабля, замершего по боевой тревоге сменилась суетой смены вахты; Буш приказал принести на шканцы стол и стулья, а теперь суетился рядом, дожидаясь, пока коммодор соблаговолит усесться. Одного взгляда, брошенного Хорнблауэром на Брауна, хватило, чтобы стол был мгновенно накрыт деликатесами, соответствующими важности момента, которые Браун выбрал из запасов, присланных на борт Барбарой — лучшие бисквиты, которые только можно было купить за деньги, масло в каменном горшочке, еще совсем почти не протухшее, земляничный джем, хорошо прокопченная ветчина, копченая баранина с фермы в Эксморе, сыры: чеддер и стильтон. Брауну пришла в голову отличная идея — пожертвовать несколькими драгоценными лимонами и приготовить импровизированный лимонад, облагородив, таким образом вкус воды из корабельных запасов. Браун знал, что Хорнблауэр не переносил самой мысли о том, чтобы пить пиво на завтрак, даже самый маленький стаканчик — а кроме пива и воды ничего не было.

Буш довольным взглядом окинул накрытый стол и, по приглашению Хорнблауэра, присел, аппетитно потирая руки. Буш тоже большую часть своей жизни был беден и, к тому же, отягощен целым сонмом сестер, живущих на его жалование. Он пока еще не пресытился излишествами относительно обеспеченной жизни. С Хорнблауэром же воображение сыграло злую шутку: он хотел кофе и не мог получить его; в результате ему не хотелось вообще ничего. Даже лимонад казался лишь жалкой насмешкой над мечтами желудка. Хорнблауэр ел рассеянно, ему даже казалось, что Буш, щедро намазывая маслом бисквит и поглощая его, с аппетитом, которого от него следовало ожидать после ночи, проведенной на палубе, делает это так откровенно нарочно, чтобы его позлить. Буш покосился на него через стол и счел за лучшее отказаться от своей предыдущей мысли — похвалить богатство стола. Если его странный коммодор решил испортить себе настроение, то лучше оставить его в покое. Обостренное восприятие Хорнблауэра уловило этот жест. «Буш порой понимает меня лучше жены» — подумал он.

Наконец Хорнблауэр вынул часы, напоминая Бушу про то, что надлежало сделать теперь.

— Вызвать подвахтенных. Подсменить палубную вахту на завтрак, — приказал Буш.

Было нечто странное, если не сказать — драматичное, — в том, что они сидели под ласковыми лучами балтийского солнышка и наслаждались завтраком, в то время, как не более чем в трех милях от них, на берегу, орды тирана, покорившего всю Европу, могли лишь беспомощно взирать на это пиршество. Браун предложил сигары; Буш обрезал конец своей складным матросским ножом, который он вытащил из бокового карман и Браун, прихватив тлеющий фитиль из бочонка, стоявшего позади шканцевых карронад, дал офицерам прикурить.

Хорнблауэр с наслаждением затянулся и нашел, что просто не в состоянии и дальше оставаться в плохом настроении — теперь, когда светило солнце, сигара была хорошо раскурена, а миллион французских солдат — авангард армии Бонапарта — находился всего в каких-нибудь трех милях. Стол был убран и он с удовольствием вытянул ноги. Даже Буш попытался сделать то же самое, с тем только, что уселся поглубже, а не сдвинулся на краешек стула. Его деревянная нога торчала прямо вперед, в то время как другая, здоровая, оставалась аккуратно подогнутой. «Несравненный» по-прежнему величественно скользил вперед под прямыми парусами, слегка кренясь под ветром, а зеленое море весело пенилось под его бушпритом. Хорнблауэр вновь затянулся сигарой, охваченный странным душевным покоем. После его недавней досады это было как невероятное избавление от резкой зубной боли.

— Гвен почти на расстоянии дальнего пушечного выстрела, сэр! — доложил первый лейтенант.

— Свистать всех наверх! — приказал Буш, бросив взгляд на Хорнблауэра.

Но Хорнблауэр сидел спокойно. Он вдруг почему-то почувствовал абсолютную уверенность, что орудия Гвена не откроют огонь, и не хотел неблагодарно выбрасывать за борт сигару, которая так хорошо ему послужила. Буш бросил на него еще один взгляд и тоже остался сидеть на месте. Хорнблауэр едва снизошел, чтобы взглянуть на остров Гвен, который появился на подветренной скуле и скрылся за подветренной раковиной. Он думал о Сальтхольме и Амаджере, лежащих впереди; это, по-видимому, будет самое опасное место — оба острова принадлежат Дании и фарватер проходит прямо между ними, по узкому, всего лишь двенадцатисаженному каналу. А пока остается достаточно времени, чтобы докурить эту сигару. Он был по-настоящему огорчен, когда пришлось сделать последнюю затяжку, медленно подняться и, подойдя к релингам подветренного борта, аккуратно выбросить окурок.

Когда его эскадра неожиданно вышла из предрассветных сумерек, гарнизон Эльсинора был захвачен врасплох, но вряд ли теперь ее появление удивит гарнизоны Амаджера и Сальтхольма. Датчане смогут хорошо разглядеть корабли за добрую дюжину миль и у артиллеристов будет достаточно времени, чтобы подготовиться к подобающей встрече. Хорнблауэр окинул взглядом кильватерный строй.

— Передайте на «Мотылек», — бросил он через плечо — точнее удерживать позицию!

Если эскадре придется сражаться, растянутый строй лишь продлит пребывание кораблей под огнем. Теперь приближающийся берег был хорошо виден. К счастью, остров Сальтхольм невысок, а значит шансы у пушек, установленных на нем, не слишком велики. Копенгаген, должно быть, находится неподалеку — за горизонтом по правому борту. Викери вел «Лотос» точно по курсу, установленному для него приказами Хорнблауэра. Клубок дыма показался со стороны Сальтхольма. Следом последовал грохот пушечного залпа — весьма нестройного залпа. Никаких повреждений на кораблях пока не было заметно. «Лотос» выстрелил в ответ; сомнительно, чтобы из его коротких девятифунтовок можно было попасть на таком расстоянии, но пороховой дым от залпа хоть немного скроет шлюп. Весь Сальтхольм вновь окутался дымом и грохот пушек, перекатываясь над водой, слился в один постоянный гул, подобный тяжелой барабанной дроби. Они были все еще вне выстрела с Амаджера; Викери готовил свой шлюп к повороту. Буш весьма разумно послал лотового на бак.

— Отметка семь!

Семь саженей — глубина вполне достаточная, к тому же начинался прилив. Браун, стоящий прямо напротив зеленоватых берегов Сальтхольма, проглядывающих сквозь клубы порохового дыма; молодой Кэрлин на главной палубе указывает на цель расчетам двенадцатифунтовок левого борта.

— Глубже шести и шесть с половиной!

Страшный грохот — все батареи левого борта выстрелили разом. «Несравненный» накренился от отдачи и, пока он выравнивался, снова прозвучал крик лотового:

— И шесть с половиной!

— Право руля, — скомандовал Буш, — Приготовить батареи правого борта!

«Несравненный» накренился, входя в поворот. Пока, насколько было видно Хорнблауэру, в корабль не попало ни одно ядро.

— Отметка пять!

Они, должно быть, огибают выступающую отмель. Можно было уже разглядеть батареи Амаджера — пушки правого борта, при соответствующем возвышении, учитывающем качку, вполне могут достать до них. Залп обеими бортами, грохот, раздирающий барабанные перепонки и раздражающе-едкий пороховой дым, сочащийся с батарейной палубы.

— И пять с половиной!

Это уже лучше. Боже, попадание в «Гарви»! В двух кабельтовых от «Несравненного» бомбардирский кеч в одно мгновение превратился из боевого корабля в жалкую развалину. Его монументальная грот-мачта, слишком громоздкая для судна таких размеров, была срезана почти над самой палубой, а ее останки, вместе с вантами и всей массой парусов, волочились за кормой. Приземистая бизань-мачта также рухнула, и ее обломки свисали через борт. «Ворон», исполняя приказ коммодора, прошел мимо него и «Гарви» беспомощно дрейфовал, пока «Несравненный» спускался к нему по ветру.

— Обстенить марселя! — взревел Буш.

— По местам стоять к подаче буксира! — вторил ему Харст.

— И пять с половиной! — выкрикнул лотовый.

— Руль под ветер, — скомандовал Буш и в ту же секунду прогрохотал новый бортовой залп: орудия правого борта вновь ударили по батареям Амаджера и пороховой дым заструился сквозь палубу. «Несравненный» тяжело поднялся на волне; его марсель поймал ветер и теперь направлял его движение к разбитому «Гарви». Корабли сблизились почти вплотную. Хорнблауэр видел как Маунд — командир кеча — руководил действиями экипажа, стоя у подножия обрубка бизань-мачты. Хорнблауэр поднес рупор к губам:

— Обрежьте эти обломки! Быстро!

— Подать бросательный! — выкрикнул Харст.

Бросательный конец, брошенный ловкой рукой, упал прямо на торчащий остаток бизань-мачты и Маунд собственноручно закрепил его; Харст рванулся вниз, чтобы присмотреть за подачей буксира, который лежал на орудийной палубе в готовности к передаче в пушечный порт. Удар и громкий треск где-то впереди — по крайней мере, одно ядро, выпущенное батареями Амаджера, попало в «Несравненный». Топоры с остервенением врубались в месиво перепутанного такелажа, соединяющее «Гарви» с волочащимися за бортом обломками; группа матросов с усилием втягивает на палубу кеча трехдюймовый буксирный трос с «Несравненного», к концу которого был привязан бросательный. Еще один удар впереди; Хорнблауэр обернулся и увидел, что лопнули несколько вант фок-мачты. «Несравненный», почти приведшийся к ветру, не мог отвечать ни батареями правого, ни левого бортов, но лейтенант Кэрлин заставил расчеты передних пушек поработать ганшпугами и разворачивал два орудия так, чтобы держать датские батареи под огнем и помешать им абсолютно безнаказанно пристреляться к неподвижной цели. Хорнблауэр повернулся обратно; корма «Несравненного» почти навалилась на шканцы «Гарви», но какой-то сообразительный офицер приказал оттолкнуть ее двумя деревянными брусами запасного рангоута, принесенными из кормовой галереи. Тяжелый буксирный трос, наконец, переполз на «Гарви» и Хорнблауэр увидел, как матросы надежно закрепили его.

— Мы начнем буксировать вас кормой вперед, мистер Маунд — прокричал Хорнблауэр в рупор, — нет времени ждать, пока буксир протащат на нос. Маунд махнул рукой в знак того, что понял.

— Четверть меньше пяти, — долетел голос лотового; под напором ветра два сцепленных вместе корабля все быстрее дрейфовали к мелям Сальтхольма.

Крики и громкое «ба-бах» — это Карлину удалось наконец навести две пушки на батареи Амаджера и следом — свист ядра, пролетевшего низко над головой. Появились дыры в гроте и бизани — враг пробовал вывести «Несравненный» из строя.

— Я начну отходить, сэр? — долетел до Хорнблауэра голос Буша.

Маунд приказал завести конец буксира за остатки бизань-мачты «Гарви», которая была достаточна далеко смещена в корму и поэтому представляла удобную точку крепления буксира. Он поднял обе руки в знак того, что все в порядке — его матросы уже заканчивали перерубать последние тросы, соединяющие кеч с упавшей за борт грот-мачтой.

— Да, капитан, — Хорнблауэр заколебался, прежде чем добавить совет по делу, которое, как он знал, касалось исключительно одного Буша.

— Принимайте напряжение на буксир медленно, иначе порвете трос или выдернете бизань мачту «Гарви» с корнем. Передние паруса — на правый борт и пройдите немного вперед, прежде чем начнете брасопить марсели.

— Есть, сэр!

Буш не подал вида, что несколько уязвлен подсказками Хорнблауэра, потому что знал — советы его командира ценятся на вес золота.

— И еще. Думаю, если бы я выполнял эту операцию, то так и тащил бы «Гарви» кормой вперед на коротком буксире.

— Есть, сэр!

Буш повернулся и начал выкрикивать приказы. После того, как были подняты передние косые паруса, «Несравненный» увалился под ветер и Кэрлин сразу же ввел в действие батареи обоих бортов. Корабль снова окутался дымом, наполнился адским грохотом пушек и визгом орудийных катков. Ядра с Амаджера по-прежнему пролетали над головой, а иногда с треском били в корпус «Несравненного»; в промежутке между залпами, когда наступила относительная тишина, послышался голос лотового:

— И четыре с половиной!

Чем быстрее им удастся уйти подальше от мели, тем лучше. Фор- и бизань-марселя слегка наполнились, передние косые паруса хорошо набрали ветер. Буксир натянулся и, после очередного оглушительного бортового залпа, стало слышно, как заскрипел тяжелый трос, принимая напряжение. Разбитый «Гарви» медленно двинулся кормой вперед, под аккомпанемент отчаянных проклятий рулевого «Несравненного» — тяжелый двухдечный линейный корабль с непривычным грузом, болтающимся за кормой, плохо слушался руля. Но в целом все выглядело вполне удовлетворительно — подумал Хорнблауэр. Он заметил, что Буш также понял, что корабль вполне управляем, и теперь украдкой бросает на него взгляды.

— Команде к брасам! — заревел Буш, как будто откликаясь на мысли Хорнблауэра. Под набравшими ветер и хорошо обрасопленными фор- и бизань-марселями, «Несравненный» начал набирать скорость и кеч последовал за ним настолько послушно, насколько можно было этого ожидать от разбитого корабля, лишенного руля, а с ним и малейшей возможности управляться. Затем «Гарви» вдруг неуклюже рванулся вправо, прежде чем новый рывок буксира, сопровождаемый очередной какофонией скрипов и стонов, опять не направил его на относительно прямой курс. Видя это Хорнблауэр покачал головой, и Буш воздержался от своего намерения обрасопить и грот-марсель.

— Право на борт, мистер Маунд! — крикнул Хорнблауэр в рупор. Простая перекладка руля «Несравненного» могла бы оказаться недостаточно эффективной — поведение любого буксируемого корабля достаточно непредсказуемо. Скорость все возрастала, и это тоже могло так или иначе повлиять на поведение «Гарви».

— Отметка пять!

Это уже было лучше. И «Гарви» также вел себя вполне прилично. Теперь он только слегка зарыскивал — очевидно и перекладка руля, и увеличение скорости сделали свое дело.

— Отлично сделано, капитан Буш! — торжественно произнес Хорнблауэр.

— Благодарю вас, сэр! — ответил Буш и тут же приказал обрасопить грот-марсель.

— Глубже шести!

Теперь они были уже довольно далеко от мелей Сальтхольма. Хорнблауэр вдруг заметил, что пушки больше не стреляют; не слышно было и залпов Амаджера. Значит, они уже вне выстрела береговых батарей, они прошли самое узкое место пролива — и все это ценой только пары сбитых мачт! Теперь уже до самого выхода из Зунда не придется приближаться к берегу на расстояние пушечного выстрела — они смогут обогнуть Фальстербо на достаточно большом расстоянии от шведских батарей.

— Глубже девяти!

Буш смотрел на своего коммодора с выражением хорошо знакомого Хорнблауэру несколько растерянного восторга. Но ведь все было очень просто. Каждый мог бы догадаться, что лучше поставить «Несравненный» в арьергард, чтобы, при необходимости, оказать помощь или буксировать подбитые корабли и, если такое решение уже было принято, каждый здравомыслящий офицер догадался бы приказать подготовить буксирный трос и уложить его на корме — чтобы помощь могла быть оказана быстро, — с выбросками, запасными концами и прочими необходимыми принадлежностями. Любой, любой офицер мог бы сделать эти единственно правильные умозаключения — и Хорнблауэра просто раздражало выражение благоговейного восторга, появившееся на лице Буша.

— Дайте общий сигнал отбоя, — сказал Хорнблауэр, — капитан Буш, будьте добры, приготовьтесь к отдаче буксира. Я хотел бы, чтобы временный такелаж был установлен на «Гарви» прежде, чем мы обогнем Фальстербо. Возможно, вы будете столь любезны, что направите им в помощь аварийную партию.

С этими словами он спустился вниз. Хорнблауэр был сыт по горло всем увиденным за прошедшие часы — вместе с Бушем включительно. Он устал, смертельно устал, истощил все запасы энергии. Позже, много позже будет достаточно времени, чтобы, усевшись за стол, снова начать, обычно и скучно: «Сэр! Имею честь донести…» А в конце, конечно же, будет список убитых и раненых…