Комната смеха

Глава 16

По дороге Вадим думал об Анне. Если бы они не были так близко знакомы, он мог бы предположить, что именно она имеет самое непосредственное отношение если и не к убийству Эммы (или женщины, на нее похожей), то, во всяком случае, к этим чудовищным посылкам и запискам. Она имела доступ к вещам Эммы, да и мотивы у нее могли быть свои для такого рода поступков. Женская душа – потемки, и кто знает, зачем ей понадобилось изводить зятя. И Вадим бы даже поверил в то, что это действительно она отправляла все эти посылки, если бы не ее визит к нему в прокуратуру и желание выяснить, как могла ее сестра в день своей смерти надеть синее платье. Зачем ей, будь она в чем-то замешана, лезть в глаза прокурорским работникам вместо того, чтобы тихонько отсиживаться себе дома, строча ненавистному зятю смертоносные записочки и упаковывая белье покойной сестрицы? Разве что у нее не в порядке с головой?

Иногда ему казалось, что существуют две Анны. Одна – его любовница, нежная и умная женщина, с которой ему было хорошо и легко. Другая – сестра Эммы, непонятная, смутная, странная, способная на любое преступление, лица которой он не знает.

Возле дома Анны, когда Алексей вышел из машины, чтобы пойти за ней, и в машине Вадим остался наедине с Валентиной, он вдруг услышал:

– Вадим, мне надо с тобой поговорить.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Валяй. Надеюсь, ничего страшного с тобой не случилось? – Он повернулся к ней и ободряюще подмигнул, спрашивая себя, зачем он вообще так много времени уделяет незнакомой девчонке, возится с ней; подумает еще, что он влюблен в нее, будет ей еще один удар, когда она узнает, что он с Анной…

– Ты веришь в паранормальные явления?

– Не знаю. Как-то не задумывался. Хотя в жизни, конечно, всякое бывает. А что?

– Я тут недавно кое-что видела… Теперь вот не знаю, как к этому отнестись…

– И что ты увидела-то? Инопланетянина? Или летающую тарелку?

– Можно я надену твою перчатку? – Она как-то странно посмотрела на него и покраснела.

– Это еще зачем? Вернее… Извини, на, конечно, тебе перчатку. Я не то хотел спросить. Зачем она тебе, замерзла?

– Нет, просто хочу кое-что проверить.

– Валяй.

Валентина надела перчатку и некоторое время задумчиво смотрела в окно. Затем так же спокойно сняла ее и вернула Вадиму.

– Сколько минут твоя перчатка была на моей руке? – задала она не совсем понятный вопрос, как будто это могло что-то значить.

– Несколько секунд, а что? – удивился Вадим.

– Твою жену зовут Лиля. У нее светлые, почти белые волосы. Она очень красива. У нее шубка из голубой норки и такой же красивый берет. Вы с ней вместе покупали в ЦУМе, на первом этаже, вот эти английские мужские перчатки… Там же, неподалеку от этого отдела, какая-то растрепанная итальянка лет тридцати, закутанная в красный вязаный палантин, уговаривала тебя на своем языке – «сеньоре, сеньоре!» – купить за триста долларов фирменные мужские часы… Швейцарские… Ты еще сказал ей, что они не стоят триста долларов, и она уступила тебе за сто. Твоя жена настояла на том, чтобы ты их купил, и даже дала тебе деньги…

Гарманов слушал ее, оглушенный биением собственного сердца. Он не верил своим ушам. Откуда Валентина могла знать что-то о его жене, о ее шубке, английских перчатках и швейцарских часах, которые он действительно не хотел покупать у симпатичной итальянки, которой срочно понадобились деньги и которая стояла в ЦУМе, пытаясь продать привезенные ею в подарок кому-то хорошие часы? Он ничего не понимал. Но и в паранормальные явления, разумеется, не верил тоже. Мысли его работали быстро. Валентина была там, в ЦУМе, в тот вечер и могла увидеть, как они с Лилей покупали часы у итальянки. Тогда все объяснимо. Но откуда она могла узнать, кто ему дал деньги? У него действительно не было даже ста долларов, хотя часы ему понравились сразу и он понял, что они стоят все триста. Откуда у следователя прокуратуры такие деньги? А откуда у Лили шубка из голубой норки? Она говорит, что ей мать прислала деньги. Она лгала, конечно… Кто-то подарил. Тот, наверное, кто временами, часами и минутами, бывал в его квартире, в его постели и обнимал его жену. Ее любовник. Он имел право, он заплатил за это шубкой, долларами, своей любовью, может быть…

У него даже настроение испортилось, когда он вспомнил весь этот вечер.

– Ты что, была там в тот день? Ты видела нас?

– У тебя есть ручка и листок?

– Ну да… – Он достал из кармана ручку и записную книжку, вырвал листок и в изумлении протянул ей. – Что ты собираешься там написать?

Валентина быстро схватила листок и с видом человека, боящегося забыть нечто важное, написала что-то и вернула листок ему:

– Вот. Часы называются «FRANK MULLER»…

На листке было написано неровными буквами: «FRANK MULLER», «GENEVE».

– Слушай, откуда тебе известно все это? – Он даже схватил ее за руку, словно она могла сбежать из машины, так и не раскрыв свою тайну. – А… Понял! Ты видела мои часы…

Он оттянул рукав куртки, чтобы увидеть часы, но вдруг понял, что свои швейцарские часы он практически никогда не снимает и что Валентина вряд ли стала бы так внимательно изучать их и даже запоминать сделанные на них надписи, если бы даже он их снял и положил на стол. Какой в этом смысл? Чтобы удивить его? Да разве этим можно удивить видавшего виды старшего следователя прокуратуры? Здесь было что-то не так.

– Пообещай мне, что не отвезешь меня в психушку и не станешь смеяться надо мной.

– Да что случилось-то, наконец? Что ты все говоришь загадками?

– Вадим, я должна сказать тебе что-то важное. Вероятно, – произнесла она чуть слышно, глотая невидимые слезы, – после того, как меня выбросили вниз головой из окна, с моими мозгами что-то произошло. Я обнаружила это первый раз, когда попробовала накрасить губы Баськиной помадой. Понимаешь, я провела помадой по губам и словно на какое-то время стала Баськой. Я увидела себя стоящей в туалете театра перед зеркалом… И в отражении была Баська. Я говорила ее голосом. Это длилось несколько мгновений или минут, не могу сказать точно… А потом все пропало. Затем я надела на себя казенный теплый халат и сразу же очутилась где-то в больничном подвале или морге… Я была не Валей, а другой женщиной… Потом я нашла одну из ваших посылок, адресованных, как я теперь понимаю, Алексею, в которой было зеленое платье его погибшей жены, и надела его. Втайне от тебя. Надела и стала Эммой Майер… Алексей был моим мужем и приставал ко мне в спальне… Теперь вот надела твою перчатку и стала тобой. Твоя жена Лиля, то есть моя жена Лиля уговаривала меня купить эти часы… Понимаешь, я все это видела, чувствовала… хоть и недолгое время… Прошу тебя, не смотри на меня так… Помнишь, я тебя спросила, сколько минут я мыла руки в ванной в квартире Алексея?

Гарманов увидел, как из подъезда дома вышли Анна и Алексей. Они быстро приближались к машине. Он не хотел, чтобы Валентина несла всю эту чушь при них. Он намеревался было уже сделать ей знак, чтобы она замолчала, как она произнесла напоследок:

– Там, в ванной, на полочке был гребень… Я взяла его и провела по волосам… Не знаю, чей это был гребень, но я увидела себя в зеркале и не поверила глазам… Я не знала эту женщину, но она чем-то была похожа на Эмму Майер. И на ней было… синее платье… Все, я умолкаю…

В машину сели Анна и Алексей. Анна сухо поздоровалась с Вадимом и села на заднее сиденье рядом с Алексеем. Вадим подумал, что либо время, проведенное в обществе фантазерки Валентины слишком растянулось по неизвестным ему причинам, либо слишком уж долго отсутствовали Алексей и Анна.

В машине больше никто не проронил ни слова. Все, словно сговорившись, сдерживали себя, чтобы не сказать лишнего. Так, во всяком случае, показалось Вадиму, время от времени бросающему внимательные и заинтересованные взгляды назад, туда, где сидела, привалившись к Алексею, как бесчувственная кукла, Анна. Чувствовалось, что она переполнена вопросами, главный из которых: «Ты уверен, что это она?» – так и остался непроизнесенным. Алексей же ехал, обняв свояченицу за плечи, как самого близкого и дорогого человека. И, если бы Вадим не знал, что Алексей вдовец, то мог бы подумать, будто тот обнимает собственную жену. Ревность дала о себе знать, как застарелая рана. Ему стало даже трудно дышать. И все потому, что он немедленно представил себе, чем могли заниматься Алексей с Анной в квартире, пока Валентина несла здесь всю эту бредятину про швейцарские часы. Он, верно, успокаивал ее, держа на коленях и прижимая к себе, и узкая шерстяная юбка ее под его руками поднималась все выше и выше, пока не уперлась в пухлую, нежную грудь… Он чувствовал, что между ними, кроме родственной близости, вспыхнувшей с новой силой после смерти Эммы, существует что-то еще, и это что-то мешает сейчас Анне ответить хотя бы на его, Вадима, взгляд. Она словно боится посмотреть в зеркало, боится встретиться с ним взглядом, не хочет передать ему частицу большого и тяжелого чувства, переполнявшего ее после известия о еще одной смерти сестры…

Она ведет себя неестественно. К такому выводу он пришел, пока вел машину и отмахивался, как от назойливых мух, от мыслей о Валентине с ее чудачествами.

В морге его ждало потрясение.

– Нет, это не она, – сказал белый как мел Алексей.

– Похожа, но не она… – прошептала следом за ним Анна. – У Эммы был не такой лоб… Да и волосы не такие…

– Но здесь же почти нет волос! – вскричал Вадим, уже не в силах сдерживать своей ярости, глядя на то, как Алексей поддерживает готовую рухнуть на кафельный пол Анну. – И как же это вы не узнаете Эмму сейчас, когда она вся как на ладони и можно увидеть каждую ее черточку, в то время как вы оба опознали обуглившийся труп другой женщины… Как так можно?

– Я муж, и мне виднее, – ответил Алексей и, снова обняв Анну, повел ее к выходу. – Ей нужно на свежий воздух. Вы же видите, как ей плохо… Она может упасть…

Оставшись наедине с трупом теперь уже неизвестной женщины, Вадим потер лоб. Он уже ничего не понимал. Если это не Эмма, то какой смысл было кому-то переправлять труп именно в дом Тарасова–Майер? Ведь он там недавно, это ясно, хотя смерть женщины наступила давно, это видно невооруженным глазом. И еще: почему ни Алексей, ни Анна не поинтересовались, отчего умерла эта женщина, предположительно Эмма? Словно им не было никакого дела до этого. А ведь судмедэксперт за несколько минут до того, как Алексей со свояченицей вошли в зал, успел сообщить Вадиму, что смерть женщины наступила больше двух недель назад в результате сильного удара тупым предметом по голове, в область затылка. Больше на ее теле не обнаружено ни одного следа насильственной смерти. Она не была изнасилована, не была отравлена… До того как случилось несчастье, это была вполне здоровая женщина. Больше того, она была беременна. Но срок был совсем небольшой, около четырех недель. Кому понадобилось убивать такую прелестную молодую женщину? Даже сейчас, когда смерть попыталась обезобразить ее, тело убитой было все еще красиво…

Он вернулся в машину, и Валентина, ожидавшая его там, сказала ему, что Анна с Алексеем только что уехали на такси.

– Ей было плохо, – она имела в виду Анну, – она чуть не упала с крыльца… Что, она и на этот раз опознала свою сестру?

Но Вадим ее не слышал. По мобильному телефону он уже звонил Лизе Гусаровой. Официальным тоном, жестко и со скрытой угрозой в голосе он потребовал, чтобы она сейчас же, немедленно прибыла в Институт судебной медицины, в морг, для опознания Эммы Майер. Видимо, Гусарова была столь ошеломлена звонком, в особенности известием о вторичной смерти своей бывшей, пусть и скандальной клиентки, что пообещала тотчас же вызвать такси и приехать.

– Так что Анна? Ты не ответил мне на вопрос, – напомнила ему о своем существовании Валентина. – Она опознала свою сестру?

– Представь себе, нет! – развел руками Вадим. – Ни она, ни Алексей, муж. Странное, запутанное дело. Мотив убийства Эммы Майер неясен, как неясна причина такой разительной перемены в поведении ее сестры Анны. С ней что-то произошло с тех пор, как мы виделись последний раз…

– Вы – любовники? – вдруг спросила Валентина, и лицо ее порозовело. Но не от стыда, как понял вдруг Вадим, и не от смущения, а от злости. Даже капли пота выступили на ее покрасневшем лбу.

– С чего ты взяла?

– Да видно же! Она всю дорогу в машине молчала, и ты тоже молчал. Вы вели себя неестественно. Да и Алексей тоже. Я-то ни при делах, поэтому все вижу и понимаю. Она нравится тебе?

– Мне никто не нравится, – занервничал он. – Поняла? Может, ты нравишься, но тебе сейчас не до меня, у тебя свои проблемы, которые я должен решить… Слушай, ты это серьезно насчет помады… там.. часов моей жены?

Он говорил это просто так, чтобы отвлечь и ее, и себя от дурных мыслей, от ревности, от бросавшегося, оказывается, в глаза желания. Да, он испытывал к Анне влечение, и Валентина это поняла, почувствовала. А раз поняла она, значит, понял и Алексей. И если между ними что-то было, есть или, возможно, будет, то он, Вадим Гарманов, будет для Анны острым, пикантным блюдом среди пресной каждодневной еды, соусом чили среди кефирного моря. Для разнообразия, для остроты ощущений. А жизнь она будет делить с Алексеем. Как и постель. Как и все остальное. Но тогда зачем же она приходила к нему после смерти сестры? Зачем подняла так много шума вокруг испорченного платья Эммы, вокруг этих дичайших посылок? Какой-то смысл должен быть во всем этом?!

– Послушай, – ушла от прямого ответа Валентина, – а что, если это они, Алексей с Анной, укокошили Эмму, чтобы остаться вместе, а потом стали разыгрывать из себя невинных, придумали историю про платье, посылки, чтобы никому и в голову не пришло их заподозрить?

– Да я и сам об этом думал, но уж слишком бездарная и бессмысленная игра получается. Не приди Анна ко мне со своей странной историей о платье и не расскажи она мне о еще более странных посылках, никто бы вообще не вспомнил о смерти Эммы Майер. Ну, погибла женщина, с кем не бывает…

– Значит, в этой истории есть третье лицо. Заинтересованное.

– Об этом я тоже думал, но так ничего умного и не придумал.

Ему была неприятна мысль, что Анна уехала на такси с Алексеем, даже не предупредив его и не сказав ни слова по поводу мертвой женщины, обнаруженной в загородном доме своего зятя. А ведь она была удивительно похожа (если верить фотографиям) на Эмму. И первой реакцией Анны на эту схожесть должны были быть какие-то простые, но весьма понятные слова, возглас, плач над телом; ведь если она так любила свою сестру, то не могла не отреагировать на это убийство, не вспомнить дорогого и близкого ей человека. А она вместо этого лишь несколько мгновений смотрела на покойницу, после чего прошептала: «Похожа, но не она… У Эммы был не такой лоб… Да и волосы не такие…» Как будто дело в волосах, тем более что и волос-то никаких почти не осталось. Кто-то безжалостной рукой срезал их, причем грубо, неровно, оставил клочки…

Его мысли были прерваны телефонным звонком. Он был почему-то уверен, что это Анна, и очень удивился, услышав совершенно незнакомый ему женский голос.

– Вадим Александрович?

– Да, я слушаю.

– Это Тамара. Тамара Седова, соседка Эммы Майер по даче. Представляете, я все проспала, не слышала даже, как к нам сюда, в тупик, понаехало машин… В доме нашли труп женщины… Какой ужас! Когда тело уже увезли, – говорила она сбивчиво, волнуясь, – я к тому времени проснулась, понимаете, я принимаю снотворное, поэтому так крепко спала, даже стука не слышала, мне сказали, что ко мне стучались… Вадим Александрович, я не знаю, кого именно обнаружили в доме Эммы, у меня в голове не укладывается, что вокруг этой семьи разворачиваются такие страшные события, но я должна поговорить с вами. Не по телефону, нет. Хотя… Понимаете, вчера на нашей улице появилась незнакомая мне машина. Старый, разбитый, видавший виды «Мерседес» белого цвета. Он остановился как раз напротив ворот дома Тарасовых. Постоял немного и уехал. Никто из него не выходил. Я даже удивилась…

– В машине был один человек?

– Да, за рулем был один человек, но мне из окна было трудно разглядеть, мужчина это или женщина. Создавалось такое впечатление, словно человек в машине поджидал кого-то. Снаружи видно, что дом заперт и внутри никого нет, ворота, калитка на запорах. Но нормальный человек все равно вышел бы, чтобы проверить, а вдруг в доме все же кто-то есть. И вот пока я думала об этом, машина исчезла. Словно призрак. Я в это время готовила на кухне, пошла взбивать яйца в комнату, села перед телевизором, а у меня из головы не идет эта машина… Когда я взбила яйца и вернулась в кухню, то опять увидела в окне белый «Мерседес». И снова за рулем кто-то сидел. Я довольно долго простояла за занавеской, ожидая каких-то действий, но потом мне это надоело, и я села обедать. В комнате, перед телевизором. И вскоре до меня донесся довольно странный звук. Я подошла к окну и увидела, как какой-то мужчина, которого я раньше здесь никогда не видела, тащит по дорожке от крыльца дома к воротам большую картонную коробку. Явно пустую, видно, что легкую и уже мокрую от снега… Я бы запаниковала, если бы поняла, что в коробке что-то есть, если бы она была тяжелая, тогда бы я приняла этого человека за вора. Но коробка была пустая, это точно…

– Тамара, вы извините меня, но я сейчас не могу говорить… Вы сегодня будете там, на даче?

– Да, конечно.

– Я приеду к вам, и вы мне все расскажете, хорошо?

Возле крыльца морга притормозила машина, и из нее показалась девушка в шубке и пестром платке. Гарманов узнал Лизу Гусарову, поэтому так быстро свернул разговор с заинтересовавшей его Тамарой Седовой. Он понимал, что Тамара все равно никуда не денется и он сможет поговорить с ней позже, после того как пройдет опознание трупа Лизой Гусаровой.

– Послушайте, – подбежала к Вадиму Лиза, на ходу запахивая рыжую лисью шубу и пыхтя сигареткой. – Что вы такое сказали мне по телефону? Опознать тело Эммы Майер? Вы что, издеваетесь надо мной или решили посмеяться напоследок? Что я вам такого сделала?

– Лиза, возьмите себя в руки и постарайтесь успокоиться. Я же сказал, что это предположительно труп Эммы Майер. Вы были ее портнихой, а потому должны знать ее тело. Может, я и ошибаюсь…

– Хорошо, пойдемте посмотрим на ваш труп.

– На мой? Как видите, я пока жив. Напрасно вы продолжаете на меня злиться. У меня работа такая, понимаете?

Но Лиза лишь отмахнулась от него и, не проронив больше ни слова, покорно проследовала за ним в морг. Валентина осталась поджидать их в машине. Ей становилось все интереснее наблюдать за разворачивающимися вокруг нее событиями, связанными с трагической гибелью Эммы Майер.

На пороге зала, где находилось тело, Лиза вдруг остановилась, и Вадим понял, что она боится.

– Не понимаю, как люди могут здесь работать, – сказала она чуть слышно, медленно продвигаясь вперед и боясь посмотреть на белеющее на столе тело. – Вонь страшенная. Сколько же денег они тратят на мыло и духи, чтобы их терпели домашние. Господи…

Вадим не спускал глаз с Гусаровой, понимая, что лишь в течение первых секунд на ее лице отразятся подлинные чувства, когда она увидит труп женщины. Хотя с чего бы ей лукавить, тем более лгать?

– Но это не она, – проговорила портниха дрогнувшим голосом. – На самом деле – не она… Правда, очень похожа. Все? Мне можно идти?

Вот и она заторопилась, подумал Гарманов. А с чего бы это им всем торопиться? Нервишки слабые или, может, есть другая причина?

– Да, можно идти. Спасибо, что приехали.

Машина, на которой Лиза приехала, все еще стояла на обочине дороги. Затемненные стекла не позволяли увидеть, кто находится внутри. Должно быть, кто-то из знакомых. Вряд ли она стала бы просить чужого человека ждать ее, еще не зная, сколько времени она пробудет в морге.

Рыжая лиса скрылась за дверцей машины, которая тут же сорвалась с места и умчалась, оставив за собой дымный след.

– Она тоже сказала, что это не Эмма, – не в силах скрыть досады, сообщил Вадим, усаживаясь в свою машину рядом с Валентиной. – Не могут же все они лгать. Значит, это действительно не она.

– Покажи мне фотографию Эммы, – попросила Валентина. – И проводи туда… Я хочу сама посмотреть. Какие-то они все странные… Я не верю им.

– Это еще зачем? Ты ее уже видела.

– Ну и что? Хочу еще раз посмотреть. И еще: где та маленькая черная шапочка, которая была на трупе?

– Зачем она тебе?

– А ты не догадываешься?

– Хочешь примерить? – Вадим посмотрел на нее действительно как на душевнобольную. – Послушай, выброси все из головы. Все, что с тобой происходило, – лишь твои фантазии, понимаешь? Может, ты на самом деле знакома с моей женой и она сама рассказала тебе о том, как мы в ЦУМе покупали часы… Ну нельзя, нельзя относиться к этому серьезно.

– А если я помогу тебе найти настоящего убийцу Эммы Майер, тогда ты поверишь мне? – со злостью в голосе спросила она.

– Да ерунда все это…

– Отлично! Тогда предлагаю тебе сделку. Я нахожу убийцу Эммы, а ты – того отморозка, который убил мою Баську и выкинул меня в окно.

– Ты переутомилась, Валечка. Я отвезу тебя домой, а сам съезжу к Тамаре. Потом поговорим… – Он очень боялся ее обидеть, но и подыгрывать ей не собирался, чтобы не усугублять ее состояние.

– Ты бы для начала выяснил, откуда у твоей Эммы были такие деньги, – неожиданно сказала она. – Заметь, она была просто биологом… Теперь все, умолкаю… – Она втянула голову в плечи и, обиженная, отвернулась к окошку.

Вадим подумал, что Васильев, наверное, уже успел что-нибудь выяснить об Эмме Майер, что пора бы ему и позвонить.

– Да, спасибо, что напомнила. Сейчас позвоню Петровичу… – Он набрал номер своего помощника.

– Ты не поверишь, – вдруг услышал он слегка ироничный голос Васильева, – но я уже успел кое-что выяснить по своим каналам. Тебя интересует ее должность? Что ж, изволь. Лаборантка. Обыкновенная лаборантка с окладом в полторы тысячи рублей в месяц. Но самое удивительное заключается в том, что ее там никто и никогда не видел… Эмму Майер вообще в институте никто, кроме нескольких лиц, не знает. Она лишь числится там, как ты, наверное, догадываешься.

– Лаборантка? Ее никто не видел?

– Представь себе! Что касается списка ее окружения, то и здесь я постарался. У нее есть непосредственный начальник, точнее, заведующий лабораторией, которая занимается какими-то генетическими исследованиями. Фамилия его – Аксюта Михаил Ильич. Он, понятное дело, утверждает, что Эмма Майер приходила на работу каждый день и занималась тем, чем и положено заниматься лаборантке…

– Мыла пробирки, что ли?

– Почти. Иногда участвовала в опытах, но ее использовали лишь как технического работника. Но все это с его слов. Есть еще несколько человек, которые утверждают, что Эмма приходила на работу каждый день. Но есть и такие, которые, не скрывая своего неприязненного отношения к покойной, до сих пор возмущаются тем, что видели ее лишь в дни получки. Словом, запутанная история. Маленький коллектив (занимающий, кстати, почти весь этаж института) со своими камерными отношениями, симпатиями или открытой враждой. Все как везде. Предполагается, конечно, что Аксюта был любовником Эммы и потому покрывал ее отсутствие. Возможно, давил на сотрудников, которым это было не по вкусу, угрожал или, наоборот, покупал молчание недовольных премиями… Но это уже мои личные домыслы. Что касается нравственного облика этого человека, то у меня создалось впечатление, что это глубоко порядочный человек. Думаю, тебе надо бы самому с ним встретиться.

– Интересно… Я сейчас еду за город, потом домой. Утром встретимся…

Он отключил телефон и вдруг понял, что находится в машине один.

«Твою жену зовут Лиля. У нее светлые, почти белые волосы. Она очень красива. У нее шубка из голубой норки и такой же красивый берет… Там же, неподалеку от этого отдела, какая-то растрепанная итальянка лет тридцати, закутанная в красный вязаный палантин, уговаривала тебя на своем языке – „сеньоре, сеньоре!“ – купить за триста долларов фирменные мужские часы… Швейцарские…»

– Валентина! – крикнул Гарманов, распахнув дверцу машины и оглядывая пустынный дворик вокруг морга. – Где ты, черт тебя подери?!