Комната смеха

Глава 32

Я представляла себе все не так. Я была уверена, что, когда я все вспомню, отношение ко мне Вадима изменится в лучшую сторону. Ведь одно дело – какие-то странные видения, и совсем другое – вернувшаяся память. Но то, как повел себя Вадим, потрясло меня. Он не поверил ни единому моему слову. Если бы между нами ничего не было, мне было бы куда проще жить с сознанием того, что мне не доверяют, что меня считают идиоткой. Но ведь я посмела надеяться, что Вадим хотя бы немного, но любит меня. Он не любил, он просто жалел меня, когда ложился со мной в постель. И это доставляло куда больше страданий, чем все страхи, связанные с Германом, и уверенностью, что меня скоро убьют. Зарежут, как поросенка. Оставалось только ждать. Если Герман придет и я открою ему дверь, но сразу же отскочу в сторону, чтобы он не зарезал меня, не успел выстрелить или что-нибудь в этом духе, то Вадим своими глазами увидит убийцу, и тогда ему будет стыдно за свое недоверие. Но если он не придет, то что будет тогда? Стыдно признаться, но я даже хотела, чтобы Герман пришел. Я мечтала даже, чтобы он ранил меня, но только чтобы Вадим поверил мне. Это было глупо, но как еще я могла бы доказать, что там, на улице Бахрушина, мы с Баськой были в компании Германа? И еще эта непонятная история с моим мобильным телефоном. Зачем Герману было все сваливать на Фефера? Чтобы выиграть немного времени? Неужели он, увидев меня, подумал, что я все вспомнила и пришла, чтобы разоблачить его, сдать милиции? А почему бы ему так не подумать? В любом случае он не мог не растеряться, не испугаться. И первое, видимо, что пришло ему в голову, это подставить вместо себя Фефера. Скорее всего, эта мысль пришла к нему много раньше, и я бы не удивилась, если бы узнала, что в комнате отдыха моего шефа действительно находится мой телефон. А что стоило Герману подкинуть его туда, когда он понял, что убил не меня, что я жива и могу вспомнить, кто убил Баську?

Я согрела чай, приготовила гренки и пригласила Вадима вместе поужинать. Невозможно было, находясь в одной квартире, делать вид, что мы не замечаем друг друга. Чтобы не молчать, я спросила Вадима, как прошла очная ставка.

– Какая еще очная ставка? – устало отозвался он, давя в пепельнице сигарету. – Ты о чем?

Я, глядя на него, не могла взять в толк, чем он больше расстроен: тем, что я так разочаровала его и он теперь не знает, как вести себя со мной, или же он чувствует вину передо мной?

– Я имею в виду женщин-пенсионерок, в чьих квартирах происходили убийства.

– Они не были знакомы друг с другом, но их объединяет то, что все они в день убийства долгое время отсутствовали в своих квартирах. По тем или иным причинам. Ключи у них не пропадали, однако, что любопытно, в разное время, но в этом году, начиная с июля и по октябрь, каждая из женщин делала дубликаты своих ключей на Павелецком вокзале… Стоп… – Вадим вдруг как-то странно посмотрел на меня и отодвинул от себя чашку с чаем. – Подожди… Павелецкий вокзал…

Он достал блокнот, ручку и принялся что-то быстро писать.

– Значит, так. Улица Татарская, убита Елена Савченко – первая жертва. Хозяйка квартиры – Ванеева Виктория Владимировна. Дальше. Улица Бахрушина – убита Катя Басова, вторая жертва. Хозяйка квартиры – Людмила Борисовна Тихонова. И, наконец, Озерковская набережная – убита Вера Кулик, третья жертва, хозяйка квартиры – Галина Викторовна Утешина. Их объединяет и еще кое-что…

– И что же?

– Все улицы находятся рядом с Павелецким вокзалом…

– …поэтому, если кому-то, кто проживает на этих улицах, понадобится заказать ключи, то они обратятся в ближайшую мастерскую, то есть в ту, что находится рядом с вокзалом, ты это хотел сказать?

– Да. Именно это.

– Между прочим, Германа в нашей фирме ценят еще и за то, что он легко отпирает все замки, подбирает ключи… – напомнила я ему. – Понимаю, что раздражаю тебя тем, что говорю о нем, но это так… Не далее как сегодня я просила его открыть мне ящик письменного стола.

– Но как может быть Герман связан с мастерской на вокзале?

– Да мало ли… Но он точно как-то связан… Послушай, Вадим, ты можешь вспомнить, когда последний раз обращался в подобную мастерскую?

– Ну да… Не так давно.

– Расскажи, как все происходило.

– Я прихожу, показываю ключ, с которого мне нужно сделать дубликат, и мастер говорит, есть ли у него подходящая заготовка. Если есть, он забирает у меня ключ, зажимает его в специальных тисках, в то время как мой ключ зажат в других тисках… Специальное точило в точности повторяет профиль резьбы моего ключа, одновременно вытачивая копию…

– А у тебя не было такого, что мастер, сделав на твоих глазах ключ, вдруг вытаскивает его из тисков и откладывает в сторону, говоря, что это брак… Как правило, люди не обращают внимания на такое, ведь каждый может ошибиться. Но где доказательство того, что он отложил в сторону именно бракованный, выполненный недостаточно точно ключ, а не нормальный, являющийся копией ключа заказчика? Да такой мастер просто находка для домушников…

– И ты думаешь, что твой Герман подрабатывает на Павелецком вокзале, делая ключи?

– Нет, это исключено, потому что он плотно занят на работе. Но у него там кто-то есть. Может, родственник или просто друг. Я уже думала об этом. Представь себе, он приходит в мастерскую с твердым намерением заполучить ключ от квартиры какой-нибудь благообразной пенсионерки. Квартира ему нужна, как ты понимаешь, для вполне определенных целей. Как он поступит? Если предположить, что у него в мастерской работает друг или родственник, то ему не составит никакого труда попросить, чтобы его научили делать ключи. Сначала все происходит как бы смехом, несерьезно, но, когда у него начинает получаться, мастер поручает ему сделать уже настоящие копии. Потом Герман, освоив новую профессию, по дружбе может отпустить мастера, предположим, на обед или еще куда, чтобы вместо него встать у станка. Мастер уходит, и Герман ждет очередного заказчика. И вот наконец появляется женщина – божий одуванчик с просьбой сделать ей ключ. Он делает копию ключа (или даже комплект ключей!), но не в одном экземпляре, а в двух… Больше того, он может сказать женщине, чтобы она подождала с полчаса, пока он сделает, а сам в это время изготавливает копии ключей уже для себя. Затем он, спустя полчаса, отдает ключи заказчице, та уходит, расплатившись, а Герман следует за ней. Выслеживает дом и квартиру, куда вошла пенсионерка, чтобы знать, где она живет. Потом следит за ней еще пару дней, чтобы понять, как часто квартира остается без присмотра. Та пенсионерка, которая жила на улице Бахрушина, видимо, регулярно ходила на прием к гомеопату вечером, около восьми, раз Герман был так уверен, что его никто не потревожит часов до девяти-десяти…

– Валя, но ты же подтасовываешь факты. Вспомнила вот, что он открывает замки, имеет дело с ключами, заточками… Почему именно он? Почему? Он что, приснился тебе?

– Я устала отвечать тебе одно и то же: я вспомнила! Ко мне вернулась память!

– Тогда почему же он не идет? Почему? Мы ждем его почти целый час?!

– Откуда мне знать?! И не кричи на меня.

– Извини.

Я чувствовала, что и он нервничает. У него был вид человека, который не знает, как ему поступить. Нерешительность сквозила во взгляде, в жестах и даже в редких и тяжелых вздохах, которые были все же несвойственны такому сильному мужчине, как он. С одной стороны, он, быть может, и верил мне, но, с другой, его чувство ко мне было все же больше похоже на жалость, которую испытывают к больному человеку. Мы не знали, о чем говорить, потому что я злилась из-за его недоверия ко мне, а он, видимо, не желал играть со мной в неприличную игру бывших любовников, где ему приходилось бы делать вид, что он воспринимает меня всерьез.

Наступила пауза. Тягостная. Убивающая последние надежды. И вдруг я услышала:

– Я знаю, кто убил Эмму Майер.