Конфетка для отпрыска

Глава 40

Выхожу на улицу, чтобы проветрить мозги и прийти в себя. Что сейчас было? И что сделал я?

Да уж, Хищник, тебя самого чуть не сожрали. А ты как беспомощный стоял и слова не мог сказать. Прав, Сокол, от конфетки только запах остался, все тот же сладкий, с ума сводящий. Уже заметил, что когда она злится или на адреналине, он еще сильнее становится, забираясь под кожу и растекаясь по всему организму. Теперь моя самка показала свои клыки и мне, пиз…ц, как это понравилось. Меня это завело в момент.

Глаза у нее горели так, что я только и мог представлять, как нагну ее прям там и возьму. От нее аж жар шел.

Но самое страшное, что она собралась от меня уйти. И ведь знает, сука, чем меня шантажировать можно. Сначала привыкала, ласковой была, ластилась, а когда поняла, что теперь зверя приручила, решила и зубки показать. Знает, что сдохну без нее. Выть начну, словно волк на луну. Накинула невидимый ошейник, а сегодня затянула его потуже.

Сокол дело говорит. Пора карты раскрывать. Если примет меня таким, какой есть, то буду псом верным и преданным ей, пока не сдохну. А нет, то тенью ее стану на всю свою оставшуюся, никчемную жизнь.

В кармане вибрирует телефон и только сейчас понимаю, что так и не позвонил Платову. Снимаю трубку и стараюсь говорить как можно спокойнее.

— Слушаю.

— Богдан, ты куда пропал? У тебя все нормально? — на том конце провода слышится явное напряжение.

— Все в порядке. Лучше не бывает.

— Как все прошло? Узнал что-нибудь?

Я вкратце пересказываю наш разговор с Урбаносом и его предсмертные признания, преднамеренно опуская информацию о Наталье Леонидовне. С этой тварью сам лично разберусь, наплевав на свои принципы, не трогать женщин и детей. Хотя, наверное, ее надо поблагодарить. Ведь если бы она не взяла Иру на работу, сейчас бы я не чувствовал себя так охренительно.

— Я постараюсь выйти на Хайека. Но твой отец выбрал грамотную политику, беря в компаньоны и ведя дела с иностранцами. Это конечно осложняет нам процесс.

— Мой отец — редкостный ублюдок. И все его дружки не сильно от него отличаются.

— Богдан, я понимаю твое желание отомстить. Но подумай, стать кровным убийцей, это не то же самое, что ты делаешь сейчас. Ты жить с этим сможешь потом?

— То, с чем я живу все свои последние годы, куда страшнее. Ваша задача, законно прикрыть эту клоаку и каналы поставок. Но Райского оставить мне.

— Богдан, я не хочу и не буду читать тебе морали и нотации. Я тебе никто. Но не бери грех на душу. Вспомни свою фамилию.

— Разговор окончен. Ищите Хайека, — кладу трубку и убираю телефон в карман.

Сейчас внутри все кипит. Но надо успокоиться и идти к Ире, потому что отношения с ней меня сейчас волнуют намного больше. Я не могу позволить ей уйти. Она моя и навсегда останется моей.

Набираюсь смелости для разговора и снова сам себе поражаюсь. Как лихо Ира расставила приоритеты. Я, которому похрен было всегда на всех женщин, теперь с ума схожу от одной и трясусь, словно заяц, боясь, что она уйдет. Но это неконтролируемый процесс. И я признаюсь сам себе, что не просто люблю Иру, я одержим ею.

Захожу в дом. Сокол развалился в кресле, попивая коньяк. Увидев меня, на его лице заиграла нахальная улыбка.

— Даже не вздумай мне сейчас ничего говорить! — заранее обрубаю его попытки меня подколоть.

— Просто хотел совет дать. Не стоит поступать так, если понимаешь, что потом не вывезешь, Богдан.

— Да понял уже, — отмахиваюсь.

— Она у тебя далеко не тихоня, чтоб ты знал. И в ситуации, когда исход будет зависеть от нее, она покажет еще себя, поверь. Она та еще волчица!

Я не обижаюсь на эти слова, ни капельки. Меня даже гордость берет, что моей женщиной восхищаются. А в случае с Соколом, это не что иное, как восхищение.

Молча киваю и поднимаюсь в комнату. Стою перед дверью, а зайти не решаюсь. Мне придется ей все рассказать, другого выхода нет. Иначе, я потеряю ее раньше и навсегда. Набираю воздуха в грудь и нажимаю на ручку.

В комнате полумрак. В углу стоит довольно большая кровать, на которой я сразу замечаю Иру. Она лежит поверх одеяла, свернувшись калачиком и сладко посапывает.

Сажусь с ней рядом, стараясь не разбудить и смотрю на нее. Красивая зараза. Очень. От одного ее вида в штанах желание просыпается. И запах этот в ноздри забивается снова. И голова кружиться начинает. От удовольствия закрываю глаза.

— Ты решил поговорить? Или что? — ее голос вырывает меня из собственных мыслей.

Язык, черт не поворачивается. Ну же! Соберись, зверь!

— Если не хочешь мне ничего сказать, то уходи. Я не буду больше делить постель с человеком, который мне не доверяет! Понятно?

Она приподнимается на локте и все с тем же вызовом в глазах сверлит меня, ожидая ответа.

— Ир, я доверяю тебе. Дело в другом, — закрываю ладонями лицо, подбирая слова.

— И в чем же? Просвети меня, Богдан. Мне надоело было чемоданом, который возят туда-сюда кому не попадя. Тебе не кажется, что я имею права знать, что ты за человек. Ты все время командуешь мной, словно я твоя рабыня. Я не понимаю с кем живу. Ты то добрый и ласковый, то настоящий зверь, хищник, которого пол города боится. Почему, Богдан? Почему тебя так все бояться?

Господи! А сейчас боюсь я! Вот же парадокс. Чувствую себя нашкодившим мальчишкой, которого отчитывает мать.

— Тебе может не понравится то, что ты услышишь. В общем, ситуация у меня все равно безвыходная. Если ты не примешь меня таким, тем, кем я являюсь на самом деле, все равно уйдешь.

— Это не тебе решать. Я не хотела тебе говорить, но я тоже хочу забрать Катюшу. Но если между нами будут такие возведенные стены, мы не то что к себе ее забрать не сможем, у нас у самих ничего не выйдет. Так что думай, Богдан.

Вот это поворот. Теперь она на коне. Она ставит условия мне, завуалированно шантажируя моими мечтами и желаниями.

А я действительно мечтаю забрать Катю. Мечтаю жить в своем доме с Ирой и с ней. Чтобы у нас была полноценная семья. Как же она круто завернула, что я сам не понял. Думал, что она слабая, наивная, а она стала самой настоящей хищницей, готовая вырвать свой кусок. И теперь только она сама будет решать, что с ним делать. Сожрать его или поделиться со мной.

— Ир, я не знаю с чего начать…

Она подползает ко мне ближе и кладет голову мне на колени.

— Начни с главного. Кто ты такой?

Набираю воздуха в легкие и на выдохе выдаю.

— Я киллер, Ира. Проще говоря, наемный убийца.

Ну вот и все. Сказал. Смог. У меня получилось. А она молчит, никак не реагирует. Мне кажется, что у меня сейчас сердце остановится и когда слышу ее голос, замираю, словно преступник перед вынесением приговора.

— Я догадывалась. Спасибо за правду. А теперь с самого начала и подробно. Я хочу знать все, начиная с твоего детства. Ведь именно оттуда ноги растут, я ведь права? — поднимается и смотрит на меня так, что мне самому хочется излить ей душу.

Лишь киваю в ответ. И начинаю рассказывать. Я словно на исповеди, посредине которой, Ира берет меня за руку и нежно гладит своей рукой. Иногда я вижу в ее глазах слезы и от этого мне становится больно. Я и раньше их видел, но сейчас я понимаю, что она не из-за меня, а по мне плачет. И поэтому продолжаю говорить, сам еле сдерживаясь.

Я рассказываю про все. Про маму, про ее отношения с отцом, про его поведение и ее глупую смерть. Про армию и дальнейшую службу. Не говорю только про Платова, точнее не называю его имени. Про нашу встречу с ней, в том самом ресторане, и мои душевные мытарства. И черт бы меня побрал! Мне никогда не было так легко и хорошо. Ира умеет слушать, а главное слышать. Она лучше любого священника. И сейчас, она словно отпустила мне все мои грехи.