10

В ремонтной команде народ собрался великовозрастный — редко которому меньше сорока, а то и старше. На Егора все смотрели, как на мальчишку. И место ему дали похуже, в самом углу, и к столу пускали после всех, так что он ел всегда на нарах.

Егор чувствовал себя чужим в этой компании и сильно тосковал. Хотелось повидать Антипа, но третья рота все еще была на передовой.

Вечером, после работы, Егор забивался к себе на нары и писал письма домой. Хотелось излить душу, поговорить с дорогими людьми. Уж отослал он их чуть ли не десяток, а ответа все не было. По ночам Егору снилась родная деревня. С каким наслаждением он ходил с кузовком по знакомым грибным местам, купался в Клязьме…

А утром, заслышав трубу, вскакивал, бежал с котелком на кухню и, наскоро перекусив, шел в мастерскую.

В мастерской, как и в казарме, он чувствовал себя одиноко. Другие мастеровые, за исключением украинца Евтушенко, были туляками и крепко держались друг друга.

Но как-то за спиной Егор услышал глуховатый голос мастера:

— Вот здесь и будешь работать, землячок. Дело тебе известное — рассказывать нечего.

Егор обернулся и увидел рядом с мастером Дедиловым низкорослого, похожего на цыгана солдата с обкуренными черными усами и бородой.

— Вот, Егор, прибыл к нам заправский мастер по ложам. Ты теперь будешь подручным у Никанора Ильича Сазонова.

— Давай, давай, я его вышколю, — сказал бородатый солдат, — у меня человеком будет. Сразу поймет, с какого конца ружье заряжать.

Егор подошел к Сазонову.

— Что же мне делать, Никанор Ильич?

Тот, порывшись в кармане, вынул полтину.

— Слетай на деревню в шинок, добудь бутылку «смирновки».

— Не пойду! — решительно заявил Егор.

— Чаво ты сказал? — бородатый огромной черной пятерней потянулся к Егору. Но тот схватил лежавшее на верстаке дуло винтовки и тяжелым концом замахнулся на обидчика:

— Только тронь — голову разможжу.

Мастер бросился между ними.

— Это что? В трибунал захотели, курицыны дети? Клади ствол, Шпагин! Чего взбесился?

— Пусть не лезет, — выдохнул Егор.

— И ты хорош, Никанор Ильич, нечего сказать. Ну чего измываешься над парнем?

— Я ему еще втемяшу как-нибудь кулаком по затылку. На кого руку подымает, сморчок!

— Я те втемяшу, дурья голова. Ишь, взъершился… Доложит ротному, и пойдешь в окопы как пить дать.

Сазонов отошел, сел на скамейку, тяжело дыша…

— Ну вот что, Шпагин, — миролюбиво тронул его мастер, — попетушился и будя. И чтобы никому ни слова. Понял?

Егор молча кивнул.

— Ну и ладно. А ремеслу сам буду тебя учить. Айда!

Он привел Егора в кузню, где на верстаке лежали искривленные винтовочные стволы.

— Вот, поначалу будешь учиться выправлять стволы. Сумеешь?

— Попытаю, думаю, что смогу.

Егор взял лежавший на верстаке молоток и, положив ствол на наковальню, замахнулся.

— Э, погоди, — остановил мастер, — этак ты их не выправишь, а изуродуешь… А вот поди-ка сюда. Положи вот этот дубовый чурачок на бабку. Так, ладно. Хорошо… Вот у тебя и наковальня. Понял?

Порывшись в ящике, мастер достал деревянный молоток.

— Чуешь? Клади-ка теперь ствол на чурак. Хорошо! А теперь гляди.

И, поворачивая левой рукой ствол, мастер стал осторожно ударять по нему деревянным молотком.

Потом поднял ствол в вытянутых руках, посмотрел на свет.

— Так, ладно… давай-ка вот еще здесь, у мушки, разок-другой ударим…

Когда ствол был выправлен, мастер дал его осмотреть Егору.

— Ну, понимаешь, что к чему, садовая голова?

— Понимаю!

— То-то! А то ишь, чуть не убил Никанора-то. И меня бы мог под острог подвести. Довольно и так немцы бьют нашего брата. Надо друг друга жалеть, а не убивать.

— Да я разве, если бы не он…

— Ну-ну, ладно, будет об этом. Дело-то уразумел ли?

— А чего тут… работать смогу.

— Только дадут ли работать-то?..

— А что?

— Да вон вчера соседнюю дивизию немцы начисто расколошматили. Наши еле прорыв заткнули; Народу полегло видимо-невидимо. А что завтра будет — бог весть…

Загрузка...