Кораллы мертвеца

Глава 3

Самым первым смутным ощущением детства, которое помнила маленькая Вика, был блеск серебряных ложек и вилок на большом круглом столе. Солнечные зайчики играли на серебре, а Вика радостно смеялась, стуча кулачком по столу. Ее родители всегда обедали в комнате, и маленькая Вика сидела рядом с ними.

Ее мать Диана Ашотовна была армянкой, и позже она часами рассказывала подрастающей Виктории о родном Ереване, выстроенном из розового туфа, красивых узких улочках, нарядных церквях, старинных кофейных мельничках, кристально-прозрачных водах Севана. Отец Вики Cергей Константинович был крупным ученым в области биологии и занимал большой пост в Академии наук. Дочь он почти не видел, так как приходил домой поздно, когда Вика уже спала, убаюканная материнскими сказками. Она засыпала прямо у матери на коленях, слушая бесконечные истории о храбром воине Тигране, его прекрасной невесте Алите и верном друге, хитром лисе Баури.

Виктория часто слышала как мать тихо говорила отцу: "Ты с ней поосторожней, у неё формируется характер". Характер Виктории стоил десяти мальчишек. Она не терпела никаких возражений и привыкла все делать по-своему. Виктория мгновенно насупливалась, когда чувствовала, что её безоговорочное первенство кем-то оспаривается, а желания – игнорируются. Если эта угроза исходила от детей, то Виктория шла напролом: могла подраться, заорать. Но если в противостояние с ней вступали взрослые, то Виктория меняла тактику – она беспрерывно канючила, дергала, требовала, и рано или поздно добивалась своего. – Вика, – пыталась призвать её к порядку Диана Ашотовна, – Валентина Сергеевна пожаловалась, что ты опять подралась с Витей. Разве так можно! – Пусть не лезет к моим игрушкам и идет играть в другую песочницу, – возражала Вика, – он же первый начал. – Все равно девочке нехорошо драться. – Если он ещё полезет, – и Вика выразительно потрясала маленьким, но крепким кулачком.

Диана Ашотовна смущенно улыбалась и разводила руками. Она пыталась быть строгой, но у неё это получалось плохо. Вике, несравненному окошку её жизни, прощалось абсолютно все.

Когда Вика пошла в школу, то она обнаружила, что её лидерство, к которому она привыкла как к чему-то само собой разумеющемуся, здесь надо завоевывать и утверждать. И ей пришлось приложить немало сил, ума и изворотливости, чтобы добиться своего почетного первого места. Мальчишки соревновались за честь донести её портфель до дома, а девчонки поверяли свои тайны и секреты.

Окружающих поражала её внешность: темные волосы, бледное лицо и светло-голубые глаза. Знатоки-этнографы сказали бы, что тип её лица ближе всего к уэлльскому. Такие лица можно было встретить на рыцарском турнире в средневековой Англии или в старинном шотландском замке.

Учеба давалась Вике легко. "Способная девочка" – говорили учителя. "Кем ты хочешь стать?" – спрашивали знакомые. Вика пожимала плечами: "Наверное, геологом". – "Почему?" – "Люблю путешествовать. Нет, – в ту же минуту передумывала Вика, – летчицей или космонавтом". Жизнь была проста и понятна, и в этой удивительно легкой и волнующей жизни она, Виктория Беланина, была обречена быть первой.

Но однажды произошло событие, надолго оставившее след в Викиной душе. В школу, где училась Вика, в её класс, пришла новенькая девочка, до этого жившая с родителями несколько лет в Англии. Девочка сразу выделилась из толпы Викиных одноклассников своим надменным, царственно – неприступным видом. Виктория была мгновенно свергнута с пьедестала. Мальчишки ходили за новенькой гурьбой, а бывшие Викины подружки наперебой предлагали Юле шоколадки, новые тетради и билеты в кино. Юля разговаривала со всеми высокомерно и вежливо. Виктория почувствовала болезненный укол ревности и досады. Первое время Виктория старалась не замечать соперницу, но потом не вытерпела. – Как там в Англии? – небрежно подъехала Виктория к Юле на перемене.

Та даже не повернулась к ней, стоя у окна. – Не слышу, – продолжала допытываться Виктория. – Хорошо, – холодно сказала новенькая и отвернулась.

Девчонки стоявшие поодаль, переглянулись и подтянулись ближе к ним. Что, значит хорошо? – возвысила голос Вика. – Хорошо, значит, хорошо. Что тебе рассказывать, ты все равно там никогда не будешь.

Викторию захлестнула ненависть. Она с криком вцепилось в Юлино лицо, стараясь повалить её на пол и хорошенько отколотить. Она ничего не слышала и не видела вокруг. Виктория не помнила как их разнимали, как завуч громко при всех стыдила её, как плакала мать, которую срочно вызвали в школу. Она только видела перед собой белое Юлино лицо с алыми царапинами. Дома мать плакала, пила валокордин и прижимала руку к сердцу. – Вика! Как ты могла!

Виктория почувствовала как у неё защипало в носу. – Прости, мамочка, я больше никогда не буду. – Подумай, что станет с папой, когда он узнает об этом. Его надо беречь. У него больное сердце.

В последнее время отец действительно чувствовал себя неважно, часто болел. Но продолжал по-прежнему ходить на работу. Ему предлагали лечь в хороший санаторий и пройти тщательное обследование, но отец только махал руками и отнекивался: "Как они там без меня! Не смогут!". Он заведовал аспирантурой, переживал за своих питомцев и был вечно поглощен научными и околонаучными делами. Беречь себя отец не мог и не умел. Таким он и остался в Викиной памяти – рассеянным чудаком с отрешенным взглядом. – Как ты, Викуленька? – обычно спрашивал он по вечерам, целуя дочь в щечку. – Хорошо, – неизменно отвечала Вика. – Ну и славно, – говорил отец, торопясь уйти в свой кабинет. Что-то писать, анализировать, составлять научные отчеты. Именно с тех пор Вика прониклась уважением и вместе с тем легким презрением к тем, кого она снисходительно называла "романтиками".

Отец умер от второго инфаркта, когда Вике было четырнадцать лет. После его смерти они с матерью быстро впали, если не в бедность, то в весьма ощутимую нужду. – Мама, папа хорошо зарабатывал, где же деньги? настойчиво спрашивала Вика.

Диана Ашотовна краснела и смущенно пожимала плечами. – Может быть у папы осталась сберкнижка? – пытала мать Виктория. – Не знаю.

Мать стыдилась обратиться за помощью к старым отцовым друзьям, и только по Викиному настоянию она позвонила секретарю Академии наук с просьбой подыскать ей работу. После недолгого замешательства он устроил её, нигде до сих пор не работавшую, младшим сотрудником в один научно-исследовательский институт, где не требовалось никаких особенных навыков: ни научных, ни исследовательских. Но денег все равно не хватало. Вика подрастала, и мать потихоньку распродавала вещи, прослужившие семье много лет: красивую мебель из карельской березы, старинный сервиз кузнецовского фарфора, большой морской бинокль, библиотеку отца. Только столовое серебро Виктория не разрешила продавать. Сама мысль о том, что она уже больше никогда его не увидит, была просто невыносима. Виктория понимала, что ей тоже надо думать о заработках и помогать матери, а не сидеть на её шее.

Первые свои деньги Виктория заработала на летней школьной практике. Они всем классом ездили в Краснодар убирать абрикосы и виноград. Но этого, конечно, было недостаточно. Вскоре одна подруга свела Викторию с фарцовщиком, и она стала время от времени выполнять его мелкие поручения. Виктория страшно боялась, что об этом узнает мать, которая не смогла бы пережить такого "падения". Но тут произошло одно непредвиденное событие, обернувшееся для Вики и Дианы Ашотовны настоящим кошмаром. Оказалось, что у отца была ещё вторая семья и ребенок, куда он и отдавала половину своих заработков. В тот вечер Вика пришла домой пораньше и увидела странную картину – заплаканную мать и незнакомую женщину, державшую за руку бледную девочку лет восьми. – Вика, – обратилась к ней мать, – эта женщина жила с твоим отцом, а это их ребенок, – и снова заплакала.

Вика непонимающе смотрела на нее. – Мы хотим, – начала незнакомка, чтобы вы поделились с нами. – Чем? – спросила Диана Ашотовна – Мебелью, драгоценностями, квартирой. У нас очень плохое жилье, а тут трехкомнатная…

Виктория вплотную подошла к женщине и тихо сказала сквозь зубы. Уходите немедленно.

Та с удивлением вскинула на неё глаза и усмехнулась – Еще чего? Я должна получить свое. И никуда не уйду. Иначе я вас просто опозорю.

Не помня себя, Вика схватила женщину за рукав платья. Послышался треск рвущейся материи. – Чтобы я тебя здесь больше никогда не видела. Убирайся!

От неожиданного нападения женщина опешила, а девочка заплакала, прижимаясь к матери. Увидев побелевшие от напряжения губы Виктории и ненависть, горевшую в холодных голубых глазах, женщина торопливо покинула квартиру, посылая им на ходу проклятия и угрозы. – Мамочка, ты только не плачь, – успокаивала Виктория мать. – Ну оказался отец… подонком. А мы-то думали, куда деньги делись.

При этих словах Диана Ашотовна дернулась, но Вика ещё крепче прижала её к себе. "Бедная мама, – думала Вика, – такой это для неё удар. Мне надо беречь её, больше у меня никого нет". – Иди спать, мамочка, я думаю, что эта тварь сюда больше не явится.

Уже лежа в постели, Вика предалась невеселым размышлениям. "Я взрослею, – с грустью думала она. Мои одноклассники влюбляются, веселятся, а я добываю деньги на жизнь и не знаю, что будет дальше. Так и пройдет моя молодость. Но я же Виктория, а это, значит, победа. Я должна победить", – и Вика резко натянула одеяло на подбородок.. Через минуту она уже спала.

Мила восседала за своим столом как пифия на треножнике и прищурившись, смотрела на Катю.

– Вешалка в углу.

Раздевшись, Катя внимательно обвела глазами помещение. Судя по всему, контора "Антиквариат и ломбард" принадлежала к числу тех славных заведений, где экономили на всем, даже на гвоздях и скрепках. Катю это не удивило. Она хорошо помнила как однажды попала в редакцию крупнейшей московской газеты, ютившейся в полуразвалившемся здании с лестницей сомнительной надежности. Катя ступала осторожно, боясь, что в любую минуту ступеньки под ней провалятся, и она полетит, если не в тартарары, то в типичный московский подвал с трухлявыми досками и крысами. На робкий Катин вопрос о невзрачной обстановке, в газете ответили, что главный экономит на аренде и других "мелочах", считая лишние помещения и соответствующий антураж напрасной тратой денег. При этом журналистка, многозначительно понизив голос, сказала, что газета процветает и приносит солидную прибыль. Катя живо нарисовала в своем воображении образ вальяжного господина, который подкатывает на "Мерседесе" к крысятнику-голубятнику и поднимается по шаткой лестнице в свой кабинет. Впрочем, как Катя и думала, кабинета в этом здании у главреда не было. Здесь трудился рядовой класс журналистики. Судя по ироничной улыбке Катиной собеседницы, кабинета у главного не было вообще. Очевидно, он являлся небожителем в прямом и переносном смысле этого слова. – Извините, я вчера была немного не в себе. Нервы, – и Мила натянуто улыбнулась Кате.

Высокая, худая Мила вполне могла считаться симпатичной девушкой, если бы не крупный нос и слишком узкие губы. Катя м села за узкий столик перед окном и одарила Милу широкой улыбкой. – Можно чайку? Не успела позавтракать.

На самом деле Катя даже и не представляла себе, как в её желудок после двух чашек кофе вместится ещё и "чаек". Просто Кате надо было, по мере возможностей, создать непринужденную атмосферу и снять с Милы налет официальности.

– Уютно у вас тут, – изобразила на лице восторг Катя.

– Да? – Мила включила в розетку электрический чайник и вернулась обратно к своему столу.

– За этой комнатой ещё одна?

– Две, – поправила Мила, – но комнаты небольшие. Раньше я сидела в той, – кивнула Мила назад, – а теперь в этой. – Не шумно от Покровки? Привыкли. – Вы давно работаете у Олега Васильевича? – С момента открытия фирмы. – А когда это было? – Ну, – Мила посмотрела в стену, – месяцев семь назад. – Как я понимаю, к вам приходили люди, желающие сдать в ломбард свои вещи или купить антиквариат. – В общем так. Правда, мы принимали только драгоценности. В некоторых ломбардах берут ещё аудиовидеотехнику, шубы, хрусталь. В последнее время мы в основном оказывали услуги информационного характера, создавали базу данных по московским антикварным магазинам и ломбардам. – А может быть убийца из числа ваших клиентов? Может быть Олег Васильевич слишком низко оценил какое-нибудь ювелирное изделие, и клиент понес серьезные убытки? И поэтому он решил расквитаться с вашим начальником? – рассуждала вслух Катя. Она перевела взгляд на Милу и увидела, что та, давится от смеха, зажимая себе рот рукой. – Извините, выдавила из себя Мила, – просто ваше предположение показалось мне … таким странным. – Версии бывают разными, – назидательно сказала Катя. "Неужели я и впрямь сморозила несусветную чушь". – Вот ваш чай, возьмите, – и Мила протянула Кате чашку ароматного чая. – Вы попали в фирму по объявлению или по знакомству? – Нет, – Мила запнулась, я и раньше работала с Олегом Васильевичем в одной юридической фирме. – Давно? – Два года назад. – Долго вы там работали? – Около четырех месяцев. – Как называлась фирма? – Не помню, она быстро лопнула. – А где находилась?

Мила посмотрела на Катю с нескрываемым раздражением. – На Ленинском проспекте. Кажется, дом сорок шесть или сорок восемь.

"Закругляйся Катерина, а то – Мила сейчас психанет". – Кто тут чаи распивает без меня? – раздалось сзади Кати. – А … Гриша… – протянула Мила. – Ты уже знаком с Екатериной… – Просто Катя, не такая уж я и старая, – пошутила Катя.

Гриша вырос перед ними с большим бумажным пакетом в руках. – А у меня тут, девочки, пряники медовые к чаю. – Я не буду, – сухо сказала Мила. – А зря, Людмила Алексеевна, пряники эти медовые, самый смак. – Я съем одну штучку, – сказала Катя. – Хоть две, – великодушно разрешил Гриша, протягивая пакет Кате, – угощайтесь на здоровье. – Я вам больше не нужна? спросила, вставая Мила. – Мне надо письмо опустить на почте. Если будут звонки, – повернулась она к Грише, – передай, что буду через полчаса. Будет сделано, – отрапортовал Гриша.

Когда за Милой закрылась дверь, он сел напротив Кати, закинув нога на ногу. – Ну что многое выжали из нашей мымры? – Я не даю скоропалительных оценок людям. – Да уж каких там скоропалительных, – усмехнулся Гриша. – У неё все так на лице и написано. Придирается ко всем, то ко мне, то к Ольге. – Похоже, что вы тоже … не создаете Оле спокойной жизни. – А что уже настучала? – Не настучала, а сказала. – Просто она очень серьезная девушка. И шуток совсем не понимает. – Шутки бывают разными. – У меня юмор тонкий, французский И обидеться на него никак нельзя. – Не всем дано, – начала Катя, но Гриша её перебил. – Между прочим, я – человек благородный, и ни разу не выдал ни Олю, ни Милу, хотя мог. Одна – все с клиентами шушукалась, а вторая норовила каждую минуту в магазины улизнуть. Вы думаете она – на почте? Как бы ни так, или тряпки ищет, или своему любимому Баксу еду покупает. – Какому баксу? – не поняла Катя. – Собаке. Таксе кривоногой.

Катя решила плавно перевести разговор на нужные рельсы. – У вас было много клиентов? – Переходим к допросу. Пункт номер один – тайные дела фирмы. – Гриша крутанулся на стуле и придвинулся ближе к Кате. – Здесь у нас слитки золота и бриллианты. И знаете где? В стульях, как у мадам Петуховой.

Катя подумала, что воспринимать Гришу в больших дозах – это чересчур. У неё внезапно разболелась голова. – Давайте, ближе к делу. Я вас спрашиваю о клиентах, а не о сокровищах тещи Воробьянинова. – Понял. Клиенты были, но я бы не сказал, что много. – Значит, контора была неприбыльной? – уточнила Катя. – Почему? – Ну если у вас было немного клиентов, то откуда взяться большим доходам. – Девушка, надо понимать специфику нашей работы. Один покупатель или клиент мог принести значительные деньги, на которые наша фирма могла вполне безбедно существовать какое-то время.

Катя достала свой блокнот и сделала в нем пометку. Подняв глаза, она встретилась с насмешливым взглядом Гриши. Катя на секунду вспыхнула, но быстро взяла себя в руки. "Не теряй спокойствия", – приказала она себе. Людмила сказала, что в вашей работе было два направления. Одно связанное с ломбардом, а другое – с продажей антиквариата. – Не продажей, а консультацией и предоставлением полной информации в этой области. Где, что продается и почем. Так сказать полный каталог услуг и справок. – Как вы считаете, Гриша, мог ли в этом убийстве быть замешан клиент фирмы? – Не думаю. К нам никто претензий не имел. – А ваша работа в чем состояла? Юридические консультации. – А конкретно? – Например, кто-то хочет что-то продать или завещать и консультируется со мной как это лучше сделать, оформить. Через дарение или куплю-продажу. Ну и так далее. – С вашего позволения, – Гриша встал со стула, вышел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с чашкой в руках. – С утра ничего не ел. И не пил. – Был ли Олег Васильевич в последнее время чем-то напуган, расстроен? – Я ничего такого за ним не заметил. – Как прошел день накануне убийства? – Как всегда. Я был с утра, потом ушел. Так что с шефом оставалась только Мила.

На секунду Катя запнулась, но потом решилась. – Была ли Мила любовницей Олега Васильевича?

Кате показалось, что едва уловимая ироничная улыбка скользнула по Гришиным губам. – Нет. Мне кажется, что нет. Впрочем, я этим не интересовался. – У Олега Васильевича семьи не было? – Вроде бы нет. – А что вы знаете о его друзьях, родственниках?

Гриша отрицательно покачал головой.

– Ничего. – Ясно, – вздохнула Катя. – У вас вопросы ещё остались, а то сейчас вернется Мила, и наше милое рандеву закончится. – Я хотела бы взять список ваших клиентов. – Он у Милы в компьютере. Вы будете её дожидаться.? – Нет, зайду завтра.

Катя хотела поговорить с Милой наедине. – А вы давно работаете в детективном агентстве? – спросил её Гриша, провожая до дверей. – Нет, то есть…да. Около трех лет, – соврала Катя. – Трудно? – Нелегко, – низким голосом выдавила Катя, войдя в роль маститой мисс Марпл. – Ну что же, желаю успеха! – В чем? – вздрогнула Катя. – Как в чем? В поисках убийцы Олега Васильевича, – и Гриша широко улыбнулся ей. – Ах, да, спасибо.

На другой день Мила дала Кате список клиентов, и она быстро пробежала его глазами. Там было около тридцати человек. "Придется потрудиться, – со вздохом подумала Катя. – Обойти или сесть за телефон". – Люда, – осторожно начала Катя, – в тот последний день вы ничего не заметили особенного? Может быть Олег Васильевич нервничал, был чем-то расстроен? – Нет, он выглядел… обыкновенно. Как всегда.

"То же самое говорил и Гриша", – вспомнила Катя, – следовательно, нападение было внезапным. Во всяком случае предварительных угроз и звонков, видимо, не поступало. Но кто он, этот внезапный убийца?" – Вам известно что-нибудь о родственниках Олега Васильевича, его семье? – Он был холостяком, – лаконично ответила Мила. – А о его родне я ничего не знаю.

Катя подумала, что Олег Васильевич был скрытным и малообщительным человеком. Обычно секретарши знают всю подноготную личной жизни своих боссов. – Вы будете закрывать фирму или ещё поработаете какое-то время? поинтересовалась Катя. – Поработаем до осени, а там будет видно.

Уходя Катя столкнулась в дверях с Ольгой. – Гриша тут? – шепотом спросила она. – Нет, – также шепотом ответила Катя. – Слава богу!

Дома Катя принялась обзванивать клиентов по списку, данному Милой. Они долго не могли понять по какому вопросу им звонят, а потом отвечали стандартной фразой, что претензий к фирме никаких не имеют и ничего о ней или о её директоре сказать не могут. Было ясно, что посещение "Антиквариата и ломбарда" никак не запечатлелось в памяти этих людей. Правда, некоторые из них пожаловались на то, что ювелирные изделия оценили слишком низко, другие – что им долго не могли выдать требуемой справки. Катя подчеркнула красным маркером несколько фамилий и выписала их на отдельный лист. Она подумала, что посещение этих клиентов сможет помочь ей в расследовании.

Лидия Александровна Елагина оказалась бойкой говорливой старушкой, поминутно прикладывавшей ко лбу белый платок Они стояли в плохо освещенном коридоре, и у Кати невольно начали слезиться глаза.

– Да милая, да, была я в этой фирме, относила свою фамильную брошь. Бабушкин подарок. Дворянкой была. Красавица, воспитанница Смольного. Потом в гражданскую хлебнула лиха. Тетка её в Париж уехала, а она не успела. – А брошь? – пыталась добиться от неё нужных сведений Катя. – Как вас приняли в этой фирме? – Все нормально, девочка, правда, сначала они пытались меня обмануть. Говорили, что брошь особой ценности не представляет, а я им полную информацию о ней выдала. Они и сдались. Получила я свои деньги и побежала в магазин… – Брошь у вас принимал сам директор? – Да такой человек с тусклыми глазами. Вроде бы симпатичный, не старый, а какой-то потухший. Глаза усталые, безразличные. Потом позвал мальчика, тот его и поправил, сказал, что ценная вещь. – Блондин такой? – Кто? – Мальчик. – Да, светленький. – Больше вы там никого не видели? – Нет. А что случилось? спохватилась Лидия Александровна. – Да нет, ничего, – устало откликнулась Катя. – Я из Конфедерации потребителей. Делаем выборочно опрос покупателей и клиентов по Москве. Довольны ли они магазинами, фирмами, различными услугами. – Все хорошо, что хорошо кончается. Я выкупила потом у них эту брошь, все-таки жаль навсегда расставаться. Семейная память. Хотите покажу? – Да нет, спасибо.

Следующим в списке был Михаил Корнеев, живший в центре Москвы на Гоголевском бульваре. На всех этажах старинного пятиэтажного дома не было света, и Катя с трудом нашла нужную квартиру. "В следующий раз надо захватить с собой фонарик", – подумала она. Катя долго звонила в дверь, никто не подавал никаких признаков жизни. Наконец, блеснул глазок и раздался дребезжащий голос. – Вы откуда? – Из фирмы "Антиквариат и ломбард". – А разве мы с вами договаривались на сегодня? – Нет, но у меня срочный вопрос.

После недолгого колебания дверь распахнулась, и перед Катей вырос старичок – боровичок с пронзительными черными глазами. В коридоре света тоже не было. "Да что же это такое, сплошная Россия во мгле", – сострила про себя Катя. – Проходите в кухню, в комнатах я не принимаю. Не обижайтесь. – Да я и не обижаюсь. – Что у вас там на этот раз? – Ничего, удивилась Катя, – я только хотела спросить вас о качестве обслуживания в этой фирме. – Какой фирме? – "Антиквариат и ломбард" на Покровке. Вы там были? – Да …

Они прошли на кухню, и старичок пристально посмотрел на Катю. – А… вы по какому вопросу?

"Опять двадцать пять", – мелькнуло в Катиной голове. – Я из Конфедерации потребителей, – начала завывать Катя. – А причем здесь "Антиквариат и ломбард"? Вы сказали что оттуда. – Мы делаем среди москвичей опрос…

Михаил Корнеев был краток. Ничего особенного он сказать о фирме не мог. Ни хорошего, ни плохого. Правда, ему показалось, что директор не очень сведущ в вопросах оценки антиквариата. Но это трудная область, без определенных навыков и знаний здесь ориентироваться очень и очень сложно. Значит, вы всем довольны? – подытожила Катя. – Довольны всем только дураки да блаженные. А мы с вами, надеюсь, не принадлежим ни к тем, ни к другим.

Для большей важности Катя открыла блокнот и поставила в нем закорюку. – Спасибо за предоставленную информацию. – Пожалуйста.

Посещение ещё троих людей, обращавшихся в "Антиквариат и ломбард", с Катиной точки зрения, было абсолютно безрезультатным. Судя по всему, убийца, действительно, не мог находиться в числе бывших клиентов этой фирмы. "И что из этого следует?" – размышляла Катя, идя по направлению к метро. За целый день она порядком устала, но больше всего её угнетала полная пустота в начавшемся расследовании. Дело стало казаться бессмысленным и глупым. "Интересно кому мог насолить Макеев? И кто отомстил ему столь жестоким способом?"

Вечером Кате позвонил Ярин. – Ты хорошо сидишь на стуле? – Вроде бы не падаю, – сострила она. – Тогда слушай сногсшибательную новость о Макееве. Ну, – выдохнула Катя. – Он был голубым. – Странно! – вырвалось у нее. – Да чего уж там странного, сейчас это сплошь и рядом. Даже можно сказать мода такая.

Катя вспомнила странную полуулыбку на Гришиных губах, когда она спросила его – являлась ли Мила любовницей шефа. – Тебе, Катерина, повезло в кавычках, – продолжал Ярин, – люди этого круга тщательно конспирируют свои связи и контакты. Это цветочки, а ягодки – тот факт, что Макеев двадцать лет назад был осужден за доведения до самоубийства некоего Константина Вершицкого. Он отсидел четыре года и вышел по амнистии. Короче, эта страница прошлого может иметь какое-то отношение к настоящему убийству, а может – и не иметь. Надо тщательно проверить все факты и улики по данной версии. – Откуда у тебя эта информация? – У меня друг старинный работает в Московской прокуратуре, он и выяснил по моей просьбе, в каком состоянии находится расследование убийства Макеева. Завтра я советую тебе поехать в агентство. Наверняка твой запрос о фирме уже готов. – Я и собиралась это сделать. – Ну ладно, если ещё что-то выясню, – позвоню. – А как расшифровка записной книжки Макеева? – Пока никак. Такие дела скоро не делаются. Жаль, – вздохнула Катя, – мне почему-то кажется, что в ней – ключ к разгадке этого убийства. – Не обольщайся. Эта книжка может с убийством и не связана. – Надежда умирает последней. – Пока. – Гуд бай.

Повесив трубку, Катя заспешила в ванную. Там её дожидалась голубая вода с ароматом лаванды. Она с наслаждением погрузилась в горячую воду и забыла обо всем…

Виктория закрыла папку с бумагами и задумалась. Ей не нравились подозрительные телефонные звонки, которые участились за последнее время. В трубке либо молчали, либо гнусавили незнакомым мужским голосом, рассказывая разные подробности из её жизни, которые никак не могли знать чужой посторонний человек. Все это ей сильно не нравилось. Она стала нервной и раздражительной. "Еще месяц такой жизни и можно будет отходить от дел, брать бессрочный отпуск и лечить расстроенные нервы, – думала она, – но кто тогда встанет во главе холдинга, кому я все это передам? Сын ещё слишком мал, а надежного человека, которому я могла бы доверить мои дела – нет". Виктория обхватила голову руками и тихо застонала. Сейчас её никто не видел, и она могла позволить себе расслабиться. – Виктория Сергеевна, Виктория Сергеевна, – она и не заметила, как к ней неслышно приблизилась Лена. – Что? – подняла голову Виктория. – Вам плохо? – Нет, – пыталась улыбнуться Виктория, – все в порядке. – Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

"Господи, чем мне может помочь собственная секретарша?" – Спасибо, ничего не надо. – Виктория Сергеевна, вы меня, пожалуйста, извините, робко начала Лена. – Да? – Я заметила, что… – Договаривай! – Вы стали такой…

Виктория испытала приступ внезапного раздражения. – Лена, если я сказала тебе, договаривай, значит, не тяни резину, а скажи все как есть. Мне, кажется, что вам очень плохо. Нет-нет, я понимаю, вы перенесли такое горе, но после него вы держались, а сейчас… вы как будто бы где-то далеко, ни на что не обращаете внимания.

"Она хочет сказать, что я выжила из ума и уже не в состоянии управлять холдингом, – мелькнуло в голове Виктории. – Я подумала, может быть вам… найти хорошего специалиста. – Подлечиться? – подняла вверх брови Виктория. – Я имела в виду немного другое, – покраснела Лена. – А что? – Магический салон. Вам там восстановят энергетику, поднимут жизненный тонус, укрепят нервы.

Виктория поморщилась как от зубной боли. Неожиданно она внимательно посмотрела на Лену. – Думаешь – помогут? – Попробуйте, Виктория Сергеевна, – с жаром принялась убеждать её девушка, – вы совсем другим человеком станете, как будто бы родитесь заново. – А что мысль неплохая, как же я сама до неё не додумалась! И куда ты посоветуешь сходить? – Мне хвалили магический салон "Башня Мерлина". Говорят, там просто чудеса делают.

"Как на новогодней елке", – пробормотала про себя Виктория. – Что? Это я так, не обращай на меня внимания. Давай адрес. – Вы хотите поехать туда прямо сейчас? – Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. – Хорошо, я сейчас посмотрю в своей записной книжке, – и Лена бегом выскочила из кабинета. Через минуту она вернулась. – Вот, Виктория Сергеевна, я вам написала адрес и как ехать. – Спасибо, Лена, – Виктория кивнула секретарше и слабо улыбнулась ей, – спасибо.

"Башня Мерлина" находилась в Армянском переулке. Виктория с трудом втиснула "фиат" между старым "москвичом" и телефонной будкой. Она отогнула в машине верхнее зеркальце, достала из сумочки помаду и тщательно накрасила губы. Поднявшись на второй этаж, она увидела в конце коридора открытую дверь. Виктория заглянула туда. За столом сидела женщина лет сорока пяти, одетая во что-то фиолетовое. В её ушах поблескивали массивные золотые серьги.

Вы к кому? – спросила она.

Виктория достала из кармана пиджака Ленину бумагу. – К Елене Александровне. – Это я, – улыбнулась женщина, – а вы, по какому конкретно вопросу? – Понимаете, у меня сейчас идет черная полоса. Неприятности, нервы. Хотелось бы восстановить свою энергетику, успокоиться. – Это мы сделаем. Посидите немного здесь, – кивнула женщина на кожаный диван, в углу комнаты, – когда я крикну вам, зайдете, вон в ту дверь. Кстати, как вас зовут? – Марина, – соврала Виктория. Ей почему-то не хотелось называть своего настоящего имени. – Хорошо, Марина, ждите.

Оставшись одна, Виктория ощутила легкое беспокойство. "Надо позвонить Олегу, предупредить, что я задерживаюсь". Виктория протянула руку к сумочке и вдруг вспомнила, что мобильный телефон остался в машине. – Идите сюда, донеслось до Виктории.

Было темно, и Виктория не сразу увидела Елену Александровну, стоявшую в глубине комнаты. Она жестами подзывала к себе Викторию. – Ближе, ближе.

Когда Виктория подошла к ней, Елена Александровна дотронулась до её руки. – Садитесь.

Она опустилась на стул. – Закройте глаза. Вытяните вперед руки, а теперь положите их на колени.

Виктория почувствовала, как по её телу пробежало что-то вроде электрического заряда. – Больно? – спросила её Елена Александровна. – Нет, – улыбнулась Виктория. – Вы что-нибудь видите своим внутренним зрением, чувствуете?

Перед глазами Виктории с большой скоростью завертелись фиолетовые диски. – Вижу фиолетовые шары. – К вам постепенно приходит спокойствие и мудрость. Вы восстанавливаете свои силы. – Наоборот, теряю. – Поэтому вы и пришли ко мне. Я вам помогу.

Виктория почувствовала, что её тело налилось блаженным теплом, стало легким, почти невесомым. Казалось, ещё минута и она полетит. – Я стала легкой, – прошептала Виктория. – Правильно, из вас уходит негативная энергетика. Вы очищаетесь и черпаете силу из космоса. Раньше вы испытывали негативные эмоции: нервничали, переживали и поэтому ваши жизненные каналы были засорены энергетическими шлаками. – Спасибо, мне, действительно, стало лучше. – Это только начало. Потом вам станет ещё лучше и приятнее. Не думайте о своих потерях, сконцентрируйтесь на будущем.

Теперь вместо фиолетовых шаров перед Викторией простиралась длинная дорога, вьющаяся серпантином между отвесных скал. Где-то далеко наверху высился хрустальный замок, освещаемый изнутри голубоватым светом. Виктория шла по дороге, не чувствуя никаких препятствий; до замка оставалось совсем немного, как вдруг её ноги налились странной тяжестью. Она хотела шагнуть вперед, и не смогла. Виктория вскрикнула и открыла глаза. – Вы уснули. Елена Александровна стояла над ней – Да? Я и не заметила. – Ничего страшного. Полегчало? – Да. Спасибо. – Вам обязательно надо пройти несколько сеансов. Полный курс. – Когда мне придти в следующий раз? спросила Виктория.

Елена Александровна на секунду задумалась. – Давайте через два дня. Хорошо? – Договорились, – согласилась Виктория, – сколько я должна вам заплатить? – Нисколько, я беру деньги после окончания сеансов.

Домой Виктория ехала, не торопясь, ощущая во всем теле и голове удивительную легкость, словно она выпила бокал шампанского. Она стала напевать какую-то старую мелодию "Битлов". Виктория уже и не помнила слов, только мелодия навязчиво вертелась в голове. "Может быть выйти где-нибудь и прогуляться по вечерней Москве, побродить. – подумала Виктория, – Сколько я уже не гуляла просто так. Год, два, пять?" Однако она решила, что лучше поехать домой и принять расслабляющую ванну. "Погуляю в другой раз".

Подъезжая к дому на Ленинском проспекте, Виктория краем глаза заметила около своего гаража "рено", за рулем которого сидел молодой человек. Машина рванула вперед, чуть не задев её "фиат". "Идиот", – выругалась Виктория.

Поднявшись к себе на четвертый этаж, Виктория обратила внимание, что коврик перед входной дверью её квартиры немного сдвинут. "Надо завтра сказать Елизавете Николаевне, чтобы поправила его", – подумала Виктория. Открыв дверь, и войдя в темную прихожую, Виктория вдруг ощутила незнакомый запах. Она была особо чувствительна к запахам, и пользовалась только слабыми дезодорантами и никогда – крепкими духами. Они её раздражали. В прихожей пахло мужским одеколоном и потом. Кто-то только что побывал здесь. В памяти мелькнул молодой человек за рулем "рено". "Может быть он?", мгновенно стрельнуло в голове Виктории. "Что же делать? – раздумывала она, стоя прихожей и не зажигая света, – закрыть дверь и мчаться прямым ходом в милицию? Или все-таки зайти в комнаты, осмотреть их? А вдруг грабитель все ещё здесь?" Где-то раздался странный шорох, и Виктория быстро захлопнув дверь, сбежала вниз по лестнице. Она даже не заметила, что бежит широко раскинув руки, словно, готовясь упасть к кому-то в объятия.

Будильник прозвенел, как всегда, во время, но оторвать голову от подушки не было сил. "В парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир зацветает миндаль", – запела Катя, вскакивая с постели. Она потянулась, и рукава белой кружевной рубашки спали, обнажая локти. Катя любила красивое белье. Ей нравилось расхаживать по квартире и смотреть на себя в трюмо, любуясь изящным комбидрессом или маечкой, отороченной кружевами. Катя внезапно вспомнила, как Артур её обычно раздевал, медленно скользя пальцами по плечам, стягивая бретельки и целуя в шею. Затем усаживал её к себе на колени, нежно гладил по груди… При этих воспоминаниях Катя нахмурилась: "Я же вроде успокоилась, неужели меня опять затянет черная меланхолия?"

После отъезда Артура Катя прошла все стадии отчаяния: буря эмоций сменялась тоскливой депрессией, слезы – полной апатией. Так продолжалось почти три месяца, и в один прекрасный день Катя поняла, что её следующий шаг – посещение психиатра. Она даже нашла в своей записной книжке телефон одноклассницы, у которой мать работала в психоневрологическом диспансере. В своем воображении Катя мысленно выстраивала, примерно, следующий диалог: Здравствуйте, я с вами незнакома, но когда-то училась вместе с вашей дочерью. Что нет времени? Ближе к делу? Понимаю. У меня нервное расстройство. В чем выражается? В этом месте диалог прерывался. "Надо хорошо подковаться, – думала Катя, – подвести, так сказать, научно-теоретическую базу под мою депрессию. Просмотреть соответствующую литературу, а то подумает, что я все выдумала… Но в Катиной голове почему-то вертелся незабвенный Фома Берлага из "Золотого теленка", изображавший вице-короля Индии, чей-то крик: "В пампасы!" и полное и безоговорочное разоблачение симулянтов доктором, вернувшимся в психбольницу после краткосрочной командировки. "Но я же не симулянтка, – разговаривала сама с собой Катя, – я действительно страдаю, у меня депрессия. А вдруг Светлана Петровна скажет, что я просто дурью маюсь? А тут любовь, тонкие чувства. В этом месте Катя всхлипывала носом. "Собаку, что ли купить, все веселее станет, будет, кого по утрам выгуливать". "Выгуливать?" – нахальным голосом спросил кто-то внутри нее, – да ты валяешься в постели до упора, дрыхнешь под завязку, не смеши никого, пожалуйста". "Ну котенка", – не сдавалась Катя. "Чтобы точил когти о "Клеопатру" и обдирал бабушкину мебель из красного дерева?" – парировал невидимый собеседник. "Да, мебель…антиквариат… что теперь, в конце концов, я должна жить одна?" "А твоя пальма?" – спрашивал неутомимый спорщик. ""Клеопатру" не прижмешь к себе как котенка или собачку, не потискаешь"…

Вспомнив свой порыв отправиться прямым ходом в психдиспансер, Катя улыбнулась, сделала в ночной рубашке пируэт перед зеркалом и побежала в ванну. Надо было успеть принять душ и позавтракать неизменным кофе и бутербродом с сыром "гордон блю". Катю особенно смешила реклама этого сыра, в которой говорилось о "благородной плесени". "А что плесень бывает неблагородной?" – острила про себя Катя. – И где это, ей, интересно, выдают патент на дворянство?"

В агентство Катя приехала в десять утра. Марина уже сидела на своем месте. – Привет, привет, – обратилась она к Кате. – Здорово, – вяло откликнулась она. – Ты чего заболела? – Да так, настроение по нулям. – Как у всех! – Встала, ничего, потом нахлынули воспоминания… – Ничего, скоро лето! – Лето-то, лето! – Катя. вспомнила Алупку, Артура, их бесконечные блуждания по парку… и отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы. Ладно, я пошла в информационный отдел. – Давай.

Полученная справка по "Антиквариату и ломбарду", Катю озадачила. Оказалось, что Макеев открыл свою фирму буквально сразу после выставки-продажи произведений искусства, которую он провел на зимней Московской художественной ярмарке. Это было что-то новенькое. Очевидно, покойный обладал разносторонними талантами. Но Катя тут же подумала, что такой кульбит вполне в духе времени. Сегодня бизнесмен гонит газ, завтра покупает продуктовый магазин, а послезавтра – торгует картинами. Главное умение делать деньги, все остальное значение не имеет. Какая разница, что покупать и продавать. Почти все произведения искусства, выставленные Макеевым на продажу были куплены. За них он в общей сложности выручил двадцать тысяч долларов. Катя хотела переговорить с Яриным, но его в агентстве не оказалось. "Позвоню вечером, – решила Катя, – мне ещё к матери Константина Вершицкого ехать".

Достав адрес Вершицких в паспортном столе, Катя отправилась на Большую Якиманку. Мать Константина Вершицкого, маленькая седая женщина оказалась дома, но узнав о цели Катиного визита, разговаривать отказалась. – Я не хочу ворошить старое, Кости давно нет… – Галина Евгеньевна, я собственно говоря, не о Косте. Человек, который довел его до самоубийства – мертв, его застрелили, и я расследую это дело. Я должна выяснить: нет ли здесь какой-либо связи с прошлым. – Не знаю. Я ничего не знаю. Никакого отношения к убитому я не имею. Я и видела его только один раз – в зале суда. – А Костины друзья, приятели? – Он умер в таком раннем возрасте… – Катя увидела, как у женщины задрожали губы. – Не думаю, причем здесь его друзья. Вы считаете, что кто-то из них мог убить того человека? Но кому это надо? Все давно живут своей жизнью, и кто, кроме меня, помнит о том, что было двадцать лет назад. – А вы общались с Костиными друзьями после… того? Почти нет, правда, раза два они приходили. Иногда я вижу его бывших одноклассников. Здороваемся. И все. – Спасибо, Галина Евгеньевна. И последний вопрос: кто были его друзья?

Женщина задумалась. – Вадим Милютин, Жора Кистярский. Это из его класса. И ещё он дружил с одной девочкой. Фамилии не помню. Оля её звали или Таня. Кажется, Таня. Забывать многое стала. – Она не была его одноклассницей? – уточнила Катя. – Нет, нет. Это я помню точно. – Еще раз спасибо, Галина Евгеньевна. Ради бога извините, если что не так. – До свидания.

Спустившись по лестнице высокого пятиэтажного дома, Катя обратила внимание на плиту у входа, на которой было выбито: 1897 год. "Старинный. Жить в таком доме – одно удовольствие", – размечталась Катя.

Она вдруг захотела побродить по Москве, полюбоваться её домами, уцелевшими двориками и прелестными церквушками, затонувшими как древние сокровища на дне широких проспектов и громоздских небоскребов. Катя вдруг вспомнила недавно прочитанную книгу Петра Вайля "Гений места" – сочное изысканное блюдо для гурманов, смакующих лакомства путешествий и деликатесы странствий. Но в этой книге не говорилось о Москве, словно и не было такого города на земле. Конечно, в Москве нет блеска Парижа, страстности Барселоны, элегантности Рима и гармоничности Лондона. Но как ни один город в мире, Москва соединила в себе несоединимое: феноменальную силу и живучесть Нью-Йорка, щемящую нежность Венеции и таинственный мистицизм Праги. Москва выживет даже тогда, когда Токио превратится в урбанистическую пустыню, а Флоренция станет мертвым музеем. Ее гонконговский прыжок не за горами…

Войдя в подъезд своего дома, Катя машинально открыла почтовый ящик. Она делала это каждый день, надеясь увидеть в нем письмо от Артура. На этот раз её ожидания сбылись: в ящике белел конверт! Катя схватила его и поднесла к глазам. Письмо от Артура! После почти четырех месяцев молчания. Катя глубоко вздохнула и прижала конверт к груди. Не дожидаясь лифта, Катя побежала по лестнице на седьмой этаж. Она влетела в коридор квартиры, разорвала конверт и не раздеваясь, опустилась на низенький стульчик. "Милая Катюша, извини, что так долго не писал. Не было настроения. Все оказалось немного не так, как это представлялось в Москве, и какое-то время я не мог прилично устроиться. А обращаться лишний раз к помощи матери не хотелось. Думал выплыву сам. Но этот период плаванья в бурных водах парижской жизни несколько затянулся… Ты, наверное, уже решила, что я – порядочная свинья, но это не так. Я все время думал о тебе…

Катя прислонилась к стене и беззвучно заплакала. Она ощутила как в груди растаяла колючая льдинка обиды и блаженное тепло захлестнули её.