Корея на перекрестке эпох

16. Заключение

В августе 1998 г. президент Южной Кореи Ким Дэджун объявил о своем намерении покончить с "последними остатками конфуцианства", которые на протяжении веков довлели над корейским обществом. Это был открытый вызов системе "азиатских ценностей", суть которых заключается в утверждении необходимости пожертвовать демократией во имя экономического развития. Президент призвал народ начать "движение за возрождение корейского типа", чтобы покончить с такими отрицательными проявлениями конфуцианства как авторитаризм, коллективизм, консерватизм, протекционизм и косность, которые мешают установлению универсализма и глобализма. Он отметил, что "открытость, разнообразие, динамизм, творчество и гибкость должны найти дорогу в проникнутую конфуцианством социальную структуру, иерархию, культуру и систему ценностей, покончив с практикой, основанной на превосходстве старшего".

Никогда еще руководитель государства в Корее не бросал вызов конфуцианству столь открыто. Наблюдатели расценили решимость президента покончить с наследием конфуцианства как "первый шаг, который, в случае успеха, фундаментально изменит общественное сознание в стране". Но каким бы крайним реформатором ни казался Ким Дэджун, на самом деле он - разумный и рациональный политик - лишь отразил те идейные веяния, которые уже существуют как отражение уже произошедших фундаментальных изменений в общественном сознании. Именно поэтому его призыв нашел определенный отклик и был воспринят с пониманием, что было немыслимо еще несколько лет назад.

Если говорить о конфуцианстве, влиянию которого приписывают сегодня большинство отрицательных явлений в корейском обществе, то я бы не стала судить о нем однозначно. Многие постулаты его были благородны, но не все они были в равной мере восприняты. Скажем, концепция строгой общественной иерархии существовала задолго до внедрения Учения, и напряжение между ней и интеллектуальным эгалитаризмом конфуцианства никогда не было разрешено. Следовательно, корни уходят значительно глубже, чем предполагается в настоящее время.

Работая над этой книгой, я много думала о словах брата Жана-Поля, советовавшего мне найти человеческий, социокультурный, географический или иной обобщенный символ, лучше других воплощающий Корею, отражающий ее суть и особенности. Удалось ли мне это? В личном плане, несомненно, да.

Я писала, и перед мысленным взором вставали усыпанные белыми лепестками знаменитые вишневые аллеи провинции Северная Чолла, карнавал огней в день рождения Будды в мае, невозмутимые лики гранитных изваяний буддийских святых в горах Сораксан, таинственный полумрак пещерного храма Соккурам в окрестностях Кёнджу, рассвет в горах, причудливые скалы в морской дали, пальмы в Канджине на самом юге и снег на дорожках дворцовых парков в Сеуле в новый год по лунному календарю, гулкие своды Мёндонского собора, ползущие по стенам и оградам ветки усыпанных цветами розовых кустов в начале лета, золото листопада, высокое небо и яркие одежды людей в октябре, в дни празднования дня чхусок. Незабываемые впечатления, оставшиеся навсегда.

Но чаще всего я вспоминала лица друзей и маленький поезд с бархатными сидениями, на котором я ездила в гости к Суджин, живущей в пригороде Сеула. В нем тихо играла музыка и продавали мороженое, которое казалось особенно вкусным. Откусывая его маленькими кусочками, так хорошо было смотреть в окно на проплывавшие за стеклом горы с холмиками могил бесчисленных предков, разговаривать со словоохотливыми и любознательными старушками, возвращавшимися после окончания дел из столицы, и ждать, когда впереди откроется долина и покажется новый микрорайон, где живут люди, которые всегда тебе рады. Встреча наступала как праздник. Она была и осталась маяком в море жизни, и это лучшее, что подарила мне Корея.