Корея на перекрестке эпох

2. Начало

Я советовалась со многими людьми - и корейцами, и долго жившими в Южной Корее иностранцами,- как лучше написать об этой стране, на что обратить особое внимание. Многие пожимали плечами. Некоторые уходили в частности или в заоблачные философские дали. И все же один очень важный совет я получила. "В Европе давно сложились определенные стереотипные представления о разных странах,- сказал мне голландский миссионер брат Жан-Поль, уже восемь лет живущий в Корее. - При слове "Россия" у среднего европейца сразу возникает мысль о Красной площади, "Африка" - о сафари, "Гавайи" - о вечном цветении и теплом море. С Кореей у европейца не связано устойчивых ассоциаций. В его памяти всплывают сообщения газет о северокорейских подводных лодках и лазутчиках, о колючей проволоке на 38-й параллели. Люди старшего поколения думают о Корейской войне 1950-1953 гг. и ее многочисленных жертвах. Это одностороннее представление. Найти образ, воплощающий эту страну, и не политический, а человеческий, социо-культурный, географический или какой-либо другой того же порядка,- вот что важно".

Брат Жан-Поль поставил передо мной трудную задачу. Ее решают сегодня и сами корейцы. Летом 1998 г. Министерство культуры и туризма РК потратило свыше полмиллиона долларов на создание рекламного фильма о Корее и ее достопримечательностях. Вкладывая столь большие деньги, оно надеялось на такой же успех за рубежом, какой имел в Корее несколько лет назад рекламный ролик об Австралии. После его демонстрации по центральному телевидению "шестой континент" стал для корейцев одним из популярных объектов туризма - настолько удачно его авторам удалось передать самое главное и особенное, что отличает Австралию.

В создании фильма о Республике Корея принимали участие президент Ким Дэджун и шестьдесят знаменитостей, в первую очередь - гордость страны, победительница нескольких международных соревнований по гольфу Пак Сери, были привлечены зарубежные эксперты по рекламе. И все-таки опыт не удался. Это стало ясно после первого же показа фильма по ведущим телевизионным каналам Кореи. Среди прочих недостатков критики указывали, например, на то, что песня "Корея - страна-отшельница", рассказывавшая об историческом прошлом, звучала в то время, когда на экране были видны современные небоскребы, которыми никого на Западе не удивишь. Знаменитости быстро мелькали перед глазами, но из них иностранцам могли быть известны разве что президент и Пак Сери. "Создателям фильма не удалось показать ничего из того, что составляет неповторимый колорит нашей страны",- таково было общее мнение. Однако никто из критиков не сказал тогда, как и что именно надо было снимать.

Каждому, кто посетил Корею, эта страна представляется по-своему.

"Какая зеленая страна!" - восклицала моя сестра, пробывшая в Сеуле десять дней, за которые мы обошли три парка вокруг королевских дворцов, побывали в зоопарке и у друзей в курортном городке Чонпхен. "Из-за выхлопных газов не могу дышать в этом городе. Душегубка какая-то!" - жаловался московский профессор преклонных лет, живший в самом центре Сеула. "Бедные, как они здесь живут? Это каменный мешок!" - вторили ему русские дамы-челночницы, приезжавшие в Сеул уже, возможно, в двадцатый раз, но никогда не бывавшие нигде, кроме рынка Тондэмун, протянувшего свои павильоны на несколько километров в самом центре столицы.

"Молодцы корейцы! Умеют погулять и хороший стол накрыть!" - восхищался состоятельный владивостокский бизнесмен, регулярно приезжавший к своему постоянному корейскому поставщику и встречавший самый радушный прием. - "Не умеют они жить. Заказал в пивной бутылочку рисовой (водки). А мне подают какую-то мензурку на 300 граммов и наперсток. Якобы - рюмка",- качал головой мелкий оптовик из Рязани.

"Не рискнул бы сразу сесть в Сеуле за руль. Лихие они - корейцы. Надо было бы поосмотреться недельки две", - говорил бывший московский таксист с двадцатилетним стажем. - "Водить в Сеуле машину - никаких проблем. Здесь соблюдают правила. А вот в Москве я бы ни за что не рискнула", - таково мнение бывшей москвички, постоянно живущей в Сеуле и много времени проводящей за рулем.

"Вы бы знали, сколько там книг! Какое поле для работы! Мне даже пришлось продлить стажировку, чтобы все, что нужно, хоть кратко посмотреть",- делился знакомый ученый, безвылазно проведший в архивах Академии корееведения под Сеулом четыре месяца. - "В окрестностях университета Ёнсе имеется несколько тысяч предприятий общепита и мест увеселения, а книжных магазинов - не более пяти, да и они не пользуются популярностью" (из газет).

"Видите этот памятник? Я спрашивала у многих знакомых, живущих тут рядом, в окрестностях, в честь кого он поставлен. Но никто не знает и даже не интересуется этим" - удивлялась преподавательница из Петербурга. - "Ах, эти сеульские музеи - такие чистые, современные, просторные! России надо учиться и учиться у корейцев музейному делу. Там в музеях даже билеты исключительные - как произведения искусства!" - в восхищении закатывала глаза искусствовед из Магнитогорска.

"Корейцы очень законопослушны". - "Посмотрите, если написано "Машину не парковать", там обязательно припаркуются, и не одна, а несколько машин".

"Эти люди никогда не извиняются. Они упрямы". - "До тех пор, как я приехала в Корею, я и не знала, что можно так относиться к своим родителям, что бывает такое уважение к старшим, такая воспитанность".

Продолжать перечисление подобных взаимоисключающих высказываний можно было бы долго. У каждого свое мнение, как в той знаменитой индийской сказке, где слепые ощупывали слона, и одному он казался веревкой, другому - веером, третьему - стволом дерева, четвертому - стеной.

Так было и со мной. За три с лишним года, которые я прожила в Корее, эта страна поочередно представлялась и мне то веером, то стволом, то веревкой, но в действительности она не была ни тем, ни другим, ни третьим. Она была самой собой. Менялись мои представления об этой стране. Рушились стереотипы, разваливались упрощенные схемы и наивные представления, возникало понимание того, что в разных культурах одно и то же понятие может иметь совершенно разный смысл.

Со студенческих лег я, например, считала, что у корейцев очень скрытный характер и они очень сдержанны. Убеждение это возникло у меня еще на втором курсе, когда Леонид Борисович Никольский, автор самого большого в мире корейско-русского словаря, преподававший у нас корейский язык, рассказал о необычном случае, происшедшем с ним в начале 50-х годов в Пхеньяне, где он работал военным переводчиком. Как-то раз он обратил внимание на необычное поведение северокорейского коллеги, в прострации ходившего по офису со странной улыбкой. Леонид Борисович был обеспокоен и обратился за разъяснениями к окружающим. "Что тут удивляться,- объяснили ему. - У него ночью умер ребенок". Несчастный отец делал все возможное, чтобы скрыть страдание и не причинить тем самым беспокойство другим.

Этот короткий рассказ меня глубоко поразил, и с тех пор я представляла себе Корею не иначе как страной, где люди не плачут, если им больно, и не смеются, если они счастливы. Годовое пребывание в Северной Корее, где я жила фактически в изоляции, это представление не разрушило.

Вскоре после моего приезда в Сеул я устроилась на работу в крошечную фирму, торговавшую с российскими "челноками", и быстро подружилась с одной из сотрудниц - молодой девушкой по имени Кенхи. Однажды она подошла ко мне в слезах и сказала: "Это я могу сказать только тебе одной. Ты иностранка и не будешь всем рассказывать. Помнишь Чхольсу? Ну того парня, который несколько раз ждал меня после работы? Мыс ним расстались. Он нашел другую. Мне так тяжело",- она заплакала. Я, как могла, успокаивала ее, говорила, что ей наоборот повезло, поскольку она узнала о непрочности чувств Чхольсу так быстро, и прочее. Когда Кенхи ушла, ко мне подошел менеджер Чонсок. "Ты слыхала?- спросил он. - Чхольсу бросил нашу Кенхи". До вечера ко мне подходили сотрудники и члены семьи хозяина фирмы и сообщали ту же печальную новость.

Вскоре мне представилась еще одна возможность убедиться в том, что понятия о "скрытном характере" у русских и корейцев не совпадают. Я очень любила слушать радио - особенно утреннюю программу в прямом эфире, которую вели дикторы Ким Хонсик и Ким Суми. Слушатели звонили им прямо в студию, делились горестями и радостями и нередко получали за свой рассказ подарок. Как-то позвонила женщина и рассказала о том, как ее муж по ночам делает ей массаж. Добрые пять минут она живописала, в каких частях ее тела он обычно его делает, где ей особенно приятно, что она при этом испытывает и прочее. Периодически ее прерывала ведущая, заинтересованно уточнявшая: "А под мышками он вас натирает? Говорите, не натирает, а слегка надавливает? Ну, и как ваши ощущения?" Заключение ведущих было единодушным: муж позвонившей был человеком незаурядным и достойным особого подарка. Ему были высланы набор полотенец и одеколон.

Также удостоилась подарка дама, рассказавшая с подробностями всей стране, как ее муж принимал у нее дома роды. Еще одна почтенная, явно в больших годах, женщина позвонила на радио, чтобы рассказать о тех глубоких мыслях, которые приходят ей в голову, когда она находится в туалете. Она особенно настаивала на том, что именно вышеуказанное место имеет такое большое значение для ее мыслительной деятельности. Когда я рассказала об этой передаче своей подруге Суджин, на мнение которой я во всем привыкла полагаться, она не нашла в моем описании ничего из ряда вон выходящего. Ей было странно, что звонки тех женщин я находила нескромными и неприличными. "Те женщины - члены общества, и обществу есть до них дело, как отцу всегда есть дело до своих детей", - так думала Суджин.

Корея представала передо мной то цветущим садом, то гоночным полигоном, то обжорным рядом, то раем для исследований, то ярмаркой тщеславия, то заповедником старины, то форпостом передовой технической мысли, то незнакомой чужой планетой, то милой родиной. Впечатления менялись, но одно ощущение возникло сразу и осталось до конца незыблемым: в этой стране я всегда была среди людей и никогда не оставалась одинокой. Даже когда ехала одна на деревенском автобусе по проселочной дороге в далекой провинции, пожилой шофер с натруженными руками спрашивал заинтересованно: "Вы куда едете? Я скажу, где выходить". Посторонние люди говорили мне "Добро пожаловать!", когда я входила в их трактир пообедать или в магазин что-то посмотреть, и говорили "Приходите еще!", когда я выходила. Они спрашивали в метро, не надо ли меня куда-нибудь довести, и не считали за труд пройти добрый километр, чтобы показать мне искомое место. Они отрывались от своих дел, чтобы дать мне исчерпывающие объяснения, когда я, обвешанная словарями, появлялась на рынке, чтобы записать названия рыб или растений, употребляемых в Корее в пищу, или в антикварных лавках для изучения предметов старинного быта.

Знакомые - а с некоторыми из них я познакомилась еще в Москве - часто звонили, приглашали в рестораны, в гости, на свадьбы и в путешествия, давали советы и интересовались моим здоровьем. Они несли деньги, когда у меня было горе, и готовили мне особую еду, когда я болела. Мне кажется, я побывала в гостях у добрых пол-Сеула, когда мой 15-летний сын вдруг неожиданно начал расти с космической скоростью, последствием чего стала ненасытная прожорливость. Он даже по ночам вставал, чтобы поджарить себе котлету или сварить лапшу. Мои скромные сбережения быстро таяли, но нам не дали пропасть.

"Сообщай всем о своих трудностях и болезнях (в смысле, чтобы соседи узнали и помогли)", - говорит корейская пословица. Сначала о моих трудностях узнал приятель моего русского знакомого и пригласил меня с сыном - совершенно незнакомых людей - в гости. Когда мы пришли, мы были поражены изобилием мясных блюд, которые корейцы сами едят редко, в основном по праздникам. Потом нас стали приглашать знакомые того человека, мои коллеги по учебе, мой профессор Чо Донголь и даже знакомая продавщица с рынка. Период роста у моего Ильи через три месяца закончился, и он, вырастя с 44-го по 52-й размер, снова стал есть как нормальный человек. Но те, кто когда-то его кормил в тот трудный период, уже приняли его как своего и продолжали приглашать в гости "на мясо" вплоть до его отъезда из Кореи спустя год.

Никогда не забуду тот черный для меня день, когда сломался компьютер и пропала наполовину написанная диссертация. Я была в шоке. Не зная, что делать, я позвонила своему студенту-вечернику Син Сону, работавшему экспертом в банке. Он приехал, встревоженный, немедленно хотя был будний рабочий день, и сделал все возможное, чтобы мне помочь. Диссертацию потом пришлось переписывать заново, но дружеское участие Син Сона, его доброта и поддержка помогли мне пережить тот удар.

Величайшей удачей я считаю свою встречу с Ким Хонджуном - замечательным редким человеком, который, будучи высокопоставленным чиновником в Национальной туристической организации, самостоятельно выучил русский язык, переводил по ночам для души "Золотого теленка" и сам вызвался редактировать мою диссертацию - 230 страниц компьютерного текста! - хотя я была для него никто, просто женщина, работавшая в соседнем с ним помещении в то время, когда он жил в Москве. Как реликвию, я храню несколько страниц его редактуры. Мы делали так. Я печатала текст на листе А4 через два интервала. Потом он переснимал его на лист А3, чтобы поля и интервалы между строками были еще шире, и сплошь исписывал их мелким почерком, стремясь исправить мой корявый письменный корейский язык. К концу работы правок стало заметно меньше. Для меня это была самая лучшая школа корейского языка.

Когда я училась в Сеульском национальном университете (СНУ), мои товарищи - аспиранты исторического факультета - помогали мне подбирать литературу, консультировали, редактировали мои доклады, спорили со мной и справедливо (и несправедливо тоже, но всегда корректно) меня критиковали. Конечно, такие отношения сложились не сразу. Я их заработала и никогда не жалела о потраченных усилиях. Я многому научилась у молодых корейских историков и лично им обязана. Они буквально спасли мою диссертацию от провала, когда на первом слушании ученого совета мне было сказано, что такая работа быть принята не может. Это был удар. Когда я молча вышла из зала заседаний, собравшиеся в коридоре уже знали, что произошло. Меня пригласили вместе пообедать. Никто не сказал ни слова все то время, что мы ели. Все понимали, что говорить утешительные слова бесполезно. Ученый совет предоставил мне неделю на доработку диссертации. Срок казался мне нереальным (все-таки это был корейский язык), хотя я по 15 часов не вставала из-за компьютера.

И тогда один из моих товарищей скромный, немногословный и вечно занятый Чон Сунгё - взял мою работу и за три дня откорректировал те ее части, которые вызвали неудовольствие оценочной комиссии. После этого еще один коллега Ким Хо - компьютерный виртуоз - отформатировал ее в соответствии с существующими требованиями к подобным текстам. Через неделю состоялось новое слушание, и моя работа была принята без замечаний!

Корейцы подарили мне замечательный опыт человеческого общения, и память о нем всегда со мной. Я жила внутри многочисленных связей и, с одной стороны, это очень облегчало жизнь, задавало ей темп и ритм, наполняло ее содержанием. Но, с другой стороны, я никогда не забывала, что приехала работать. Когда я прослушала курс лекций и приступила к написанию диссертации, мне потребовалось одиночество, и достижение его оказалось самой трудной задачей. Многие люди так и не смогли простить мне того, что я поставила интересы работы выше наших дружеских отношений

Связи завязывались не только на человеческом уровне. Учителем и товарищем стал для меня Сеул - огромный причудливый город. С первого дня я полюбила бродить по его улицам и переулкам, наблюдая, вступая в разговоры, заглядывая во дворы, вдыхая запахи и читая все подряд, что было написано в переходах, стенах домов, в автобусах, на бензоколонках, столбах, киосках и урнах. Это было интереснейшее занятие.

"Давайте родителей почитать, а взрослых уважать",- гласил транспарант на изгороди университета Ёнсе. "Здоровая семья - основа общества",- извещал плакат в районе молодежных гуляний.

"Потратишь деньги - удовольствие на один день, сэкономишь - удовольствие на всю жизнь",- предупреждала надпись на мосту-переходе в районе Инсадон, славящемся дорогими художественными салонами и антикварными магазинами. "Проведем праздник без расточительства",- призывал плакат на центральной улице в канун нового года.

"Глупца губит отсутствие настойчивости. Дурака губит праздность" (надпись в автобусе). "Кто хочет - тот добьется" (в переходе между вагонами поезда в метро). "Береги честь смолоду" (на дороге, ведущей на рынок). "Залог успеха - в тщательной подготовке"; "Дружески протянутая рука - сильнее кулака"; "Секрет счастья в том, чтобы уметь отбросить то, что надо отбросить" (на платформе метро).

Надписи напоминали о необходимости:

Ј быть добрыми и человечными:

"Улыбка - символ дружбы, смех - символ счастья"; "Доброта начинается с улыбки" (в холле районного дома культуры); "Добьемся доверия и любви" (на заднем стекле такси); "Взаимное доверие и бдительность способствуют предотвращению пожаров" (на улице).

Ј любить свою страну:

"Любовь к стране начинается с любви к своей улице" (на урне); "Люби свою страну" (каллиграфическая надпись над головой кассира в метро); "Патриотизм каждого - это вклад в развитие страны" (на частном здании, сдаваемом под офисы); "Наша мечта на будущий год: нравственное государство, нравственные граждане" (на здании христианской организации). "Прочность государства зависит от того, как каждый из нас соблюдает порядок" (в метро). "Потрудимся над сортировкой мусора!" - эта надпись также апеллировала к патриотическим чувствам. Проблема сбора и переработки мусора в Корее является одной из острейших. Государство прилагает большие усилия для ее решения, и успех этой кампании во многом зависит от усилий домохозяек, от которых требуется, чтобы они разделяли мусор по видам: пищевые отходы, бумага, стекло и т. д., что облегчает переработку. Пока это делают не все, и вышеприведенный призыв - способ борьбы с несознательностью граждан. Уборка мусора тесно связана с экологией: "Природе - красоту, окружающей среде - чистоту" (на билете в музей), "Осознаем наше единство с природой" (над входом в буддийский храм).

Ј соблюдать порядок:

"Порядок начинается с каждого из нас" (билет на выставку), "Соблюдение порядка - достоинство культурного человека" (на автобусной кассе), "Войдем в вагон по очереди" (на станции метро).

Ј доверять силовым структурам:

"Полиция - верный друг. Вместе - и беды, и радости" (на полицейском управлении).

Ј соблюдать правила дорожного движения:

"Не спеши, помни о безопасности!" (над дорожным туннелем), "Каждый водитель - безопасное управление; каждый пешеход - безопасное хождение", "Один раз уступишь - радость, два раза уступишь - порядок" (на мостах-переходах).

Ј заботиться о здоровье:

"Отказ от курения - залог здоровья", "Здоровье - основа счастья" (в метро).

Надписи знакомили с высказываниями великих. "Книги делают человека богаче, беседа - интереснее, а писательство делает его точным" (Бэкон),- извещала табличка в общественном туалете. "Ненависть произрастает из бедности" (Толстой),- это уже из вагона метро. Было странно, почему именно эти цитаты привлекли тех, кто их решился выставить на всеобщее обозрение. Загадки окружали меня со всех сторон и делали мою жизнь в Корее нескончаемым полетом в незнаемое. Я очень хотела понять окружающих меня людей и прилагала для этого максимум усилий.

Одно из наивных представлений, с которым я в Корее рассталась, заключалось в том, что "трудно встретить на земле народ менее религиозный, чем корейцы". В Корее много церквей. Особенно бросаются в глаза кресты протестантских молелен. Чуть ли ни на каждом втором доме в Сеуле виден крест. Мессы в Мендонском соборе - самом большом католическом храме страны - идут по выходным пять раз в день, и их посещает до 40 тысяч прихожан. В РК около 10 миллионов буддистов. Цифры свидетельствуют о том, что это религиозная страна.

И вместе с тем я узнавала то об одном знакомом, то о другом, что он перешел, скажем, из буддизма в католичество, по той причине, что соседи и приятели по утрам в выходные шли все вместе в католический храм, а ему приходилось ехать в одиночестве в буддийский монастырь, и ему это не нравилось. На вероисповедание нередко влияло место жительства: если рядом с домом находился католический собор, то удобнее было быть католиком. Если протестантская молельня - все были протестантами. Женщина, выходя замуж, меняла свое вероисповедание на религию мужа, и никто не видел в этом трагедии. По улицам и в метро ходили люди с плакатами и кричали в лицо: "Веруй в Христа!" Около моего общежития и в дождь, и в ведро сидел пожилой пастор и наблюдал за тем, как играют на гитарах, пляшут и поют о Боге молодые люди из руководимого им христианского хора. Зрители хлопали и подпевали.

Вера казалась клубом, в который ходят, чтобы пообщаться, получить поддержку, укрепить статус, развлечься. Она была напоказ. Она объединяла представителей одной политической группировки, одного клана, одной округи. В вере корейцев я не видела того сокровенного и тайного, что должно, по моему мнению, объединять человека с Богом. Они, и правда, мне казались атеистами, о чем я читала в учебном справочнике в годы учебы в институте. Потом я поняла, что называла "их верой" совсем не то.

Однажды в летние каникулы я некоторое время жила в православном Преображенском монастыре в 70 километрах от Сеула - помогала настоятельнице по хозяйству. Вместе со мной там жил молодой кореец с христианским именем Симон. Обладая прекрасным слухом и композиторскими способностями, он хотел стал регентом в церковном хоре и собирался поехать учиться этому делу в одном из монастырей Греции. Епископ Корейский Сотирий, готовя его к поездке, занимался с ним греческим языком. Свободное от работы время мы с Симоном проводили вместе и говорили обо всем, в том числе и о религии. Знатоком в этом вопросе я не была, так, помнила какие-то моменты еще со времени учебы в институте и вот, основываясь на этих скудных познаниях, как-то сказала Симону, что конфуцианство религией не является, что это "всего лишь" морально-этическое учение. Реакция обычно веселого, доброжелательного и снисходительного моего собеседника была более чем неожиданной. Я даже не ожидала, что он так обидится. Он вскочил, ушел в свою комнату и долго не желал разговаривать со мной. Расстроенная таким поворотом, я ломала голову, как загладить свою вину. Потом напекла блинов и долго смиренно приглашала Симона к столу, стоя за дверью его комнаты. Наконец, он смягчился. Вышел, попробовал блинов, и мир был восстановлен.

Пытаясь понять, что же так обидело Симона, тогда я впервые задумалась над тем, что такое конфуцианство для корейцев, которые называют его "религиозным учением о морали" (югё), в отличие от китайцев, называющих его "наукой о морали". Поиски ответа привели меня в конфуцианскую академию Сонгюнгван - старейшее учебное заведение Корейского полуострова, которое было впервые создано в столице государства Когуре Пхеньяне под названием Тхэхак еще в 372 году новой эры и на протяжении веков переносилось то в Кенджу. то в Кэсон, то в Сеул - в зависимости от того, какой город был столицей. Сегодня Сонгюнгван - неотъемлемый атрибут власти и символ ее преемственности - есть и в Северной, и в Южной Корее.

Южнокорейский Сонгюнгван находится в северной - самой старой - части Сеула, у подножия горы Пукхансан.в непосредственной близости от королевских дворцов. Я впервые пришла сюда с приятелями ранним зимним утром. Было тихо. Мы ходили, фотографировали, а потом заспорили о смысле иероглифических надписей, которые живописно украшали входы в комнаты, как мы думали, музея. Вдруг я увидела, что дверь одной из комнат отодвинулась. Из нее вышел заспанный парень с полотенцем на плече. Он недовольно взглянул на нас и прошествовал в небольшой домик в углу двора, откуда вскоре послышался звук льющейся воды. Только тут мы обратили внимание на обувь, выставленную по корейскому обычаю на улице, и до нас дошло, что общежитие действующее.

Мне и в голову не могло прийти, что современная корейская молодежь, которая обожает "Макдональдс" и "Кентукки фрайд чикен", одежду от "Бенеттон" и "Кальвина Кляйна", голливудские фильмы, ансамбль "Эйс оф бейз", Майкла Джексона и Мадонну, избалованная и привыкшая к комфорту, может жить в крошечной комнатке размером в 1 пхён (3,3 квадратных метра), ходить умываться по морозу через двор и спать на ондоле -- горячем полу, обогревающемся дымом местной кухни, а не газом или электричеством. Первой мыслью было, что они живут так от бедности, не в состоянии снять более удобное жилище, но вскоре мы встретили чиновника, работающего тут же, в одном из старинных зданий школы, и он любезно сообщил нам, что здесь живут студенты, специализирующиеся на изучении конфуцианства и иероглифики, и что для них жизнь в этом общежитии - честь и возможность приобщиться к культурным ценностям и познать лучше жизнь предков, почтительность к которым - одна из главных заповедей конфуцианской идеологии.

Через некоторое время начали выходить из своих "келий" и другие студенты, и мы смогли заглянуть в одну из них. На длинной полоске бумаги, висевшей сбоку от ее двери, было написано иероглифами: "Комната светлых добродетелей". Сквозь приоткрытое окно, сделанное из деревянных планок, обклеенных плотной белой бумагой, в комнатку проникал скудный зимний луч, освещая свернутую постель, маленький столик с книгами и телефонный аппарат - предмет, без которого корейцы не мыслят своей жизни даже в колыбели конфуцианства. Если бы не телефон, ничто бы не напоминало о том, что дело происходит в конце XX века.

Как и 500 лет назад, шумела ветвями во дворе пара гигантских деревьев гинкго, символизировавшая единство ым и ян и напоминавшая о тех давних временах, когда под точно такими же деревьями беседовал со своими учениками Конфуций. "Кто бы ты ни был, прохожий, приближаясь к святыне, спустись с коня" - гласила древняя надпись на стоящем у дороги гранитном камне. Как прежде, смотрели фасадами друг на друга одноэтажные глинобитные общежития, отапливавшиеся через пол в те часы, когда работала местная кухня. Висел барабан, гудевший по утрам побудку. В лекционном павильоне под портретом Великого Учителя и дощечками с образцами каллиграфии сидели наставники в белых халатах, и им благоговейно внимали несколько десятков студентов, преисполненные рвения и сознания собственной исключительности.

Если в ту часть Сонгюнгвана, где живут студенты, можно войти в любое время, то в святая святых - Храм Конфуция, известный под названием Тэсонджон, или "Павильон Великих достижений", ворота открываются только два раза; в году - в день рождения Конфуция (27-й день восьмой луны) и под новый год по лунному календарю. В такие дни здесь ежегодно совершают обряд сокчон тэдже- подношения перед поминальными дощечками Великого учителя, четырех его наиболее выдающихся китайских последователей - Яньцзы, Дзэнцзы, Мэнцзы, Чжуси, десяти китайских философов, заслуживших особую похвалу Конфуция, шести мудрецов периода династии Сунь, которые внесли вклад в развитие неоконфуцианства, и восемнадцати канонизированных корейцев, снискавших вечное признание своего народа как носители высоких, не поддающихся девальвации идеалов.

Кратко представлю канонизированных мудрецов.

Соль Чхон [псевдоним Чхонджи, даты жизни неизвестны, жил в период правления Кёндогвана (742-764), короля периода Объединенного Силла], родоначальник клана Соль из Кенджу. Считается "отцом конфуцианской учености" как изобретатель письменности иду (по легенде это произошло в 680 г.) и первый переводчик с китайского на корейский язык конфуцианских классических трудов;

Чхве Чхивон (857-ок.910), основатель клана Чхве из Кенджу, почитается как высокопринципиальный, выдающийся чиновник, чьи таланты и достижения были настолько велики, что получили признание даже в танском Китае;

Ан Хян (Хвехон) (1243-1306), первый проповедник неоконфуцианства, прославился неустанными усилиями по возрождению Учения, пришедшего в упадок в период монгольского нашествия на Корею;

Чон Монджу (Пхоын) (1337-1392), видный чиновник и ученый, почитается как идеальный подданный, который предпочел смерть предательству своего господина - последнего короля династии Коре. В 1517г. удостоился чести быть первым из корейцев, кому в храме Конфуция в Сеуле была поставлена поминальная табличка;

Ким Гонпхиль (Ханвондан) (1454-1504) за глубокое знание "шести классических произведений" считается одним из пяти мудрецов периода династии Чосон. Умер как мученик: казнен ядом за то, что был учеником Ким Джонджика - высокопоставленного чиновника и ученого, составившего исторические хроники, куда включил список неблаговидных дел короля Седжо - прапрадеда здравствовавшего короля Ёнсан-гуна;

Чон Ёчхан (Ильту) (1450-1502) - наиболее уважаемый представитель клана Чон из Хадона, блестящий ученый, полемизировавший по некоторым вопросам с Чжу Си. Как ученик Ким Джонджика неоднократно подвергался репрессиям. Умер собственной смертью, но позднее - во время очередных гонений - его тело было эксгумировано и обезглавлено.

Чо Гванджо (Чхонам) (1482-1519) - выдающийся представитель клана Чо из Ханяна (Сеул), один из первых ортодоксальных неоконфуцианцев, был "легалистом" и возглавлял группировку при дворе, отстаивавшую превосходство закона над людьми и выступавшую за реформы с целью укрепления закона и государственной власти. Был обвинен в предательстве и казнен. Почитается в храме Конфуция с 1610г.

Ди Онджок (Ходжэ) (1491-1553) -последователь Ким Джонджика, известный философ, высокопоставленный чиновник. Активно участвовал в междоусобной борьбе влиятельных кланов при дворе. Ложно обвинен в предательстве, лишен всех постов и умер в ссылке. Почитается в храме Конфуция с 1610 г.

Ли Хван (Тхвеге) (1501-1570) - крупнейший философ Кореи, модифицировавший теорию Чжу Си о дуализме ли (разум, кор. и) и цы (материальная субстанция, кор. ки), подчеркнув приоритет ли, важность духовного совершенствования. Как инициатор создания первой частной академии в провинции (совон) способствовал возрождению классического образования в Корее. Его идеи способствовали распространению неоконфуцианства в Японии. Почитается в храме Конфуция с 1610г.

Ким Инху (Хасо) (1510- 1560) - друг и последователь Ли Хвана, наставник короля Инджона, автор многих философских трудов, имевших широкое признание. Канонизирован в 1796 г.

Ли И (Юльгок) (1536 - 1584) - гордость клана Ли из Токсу, сын "образцовой матери" Син Саимдан, один из самых почитаемых корейских святых, выдающийся ученый и крупный чиновник. Идейный глава группировки "западников" (сорон), игравшей большую роль в политической жизни Кореи. Многолетний соперник Ли Хвана, Ли И был монистом и утверждал, что ли и цы есть проявление одного и того же Абсолютного разума. Канонизирован в 1682 г.

Сон Хон (Уге) (1535-1598) - член Государственного Совета в период Имджинской войны (1592 - 1598), философ, поддерживавший дуалистическую концепцию Ли Хвана. Канонизирован в 1682 г.

Ким Чансэн (Саге) (1548 - 1631) - основоположник учения о ритуале (ли, кор. е) и создатель Школы ритуалов, автор философских трудов, направленных против учения Ли Хвана. В годы японского (1592-1598) и маньчжурского (1627) вторжений отвечал за материальное обеспечение корейской армии. Канонизирован в 1717г.

Чо Хон (Чунбон) (1544-1592) -ученик одновременно Ли И и Сон Хона, чиновник, организовавший в первые недели японского нашествия в 1592 г. партизанский отряд и павший в бою. Канонизирован в 1665г.

Ким Джип (Синдокче) (1574-1656) -сын Ким Чансэна, автор ряда теоретических и практических трудов о ритуале, чиновник, дослужившийся до поста члена Государственного Совета. Канонизирован самым последним, в 1883 г.

Сон Сиёль (Уам) (1607-1689) - ученик Ким Чансэна, последователь Ли И, плодовитый писатель, автор более чем 200 трудов, наставник короля Хёджона (1650- 1659). Активно участвовал в придворных интригах и был признанным лидером "фракции чистых западников", которая позже раскололась на группировки "стариков" (норон) и "молодых" (сорон), которые оставались ведущими в политической борьбе в стране вплоть до конца династии в 1910 г. В 1689 г. выступил против кандидатуры избранного крон-принца, чем навлек на себя гнев короля и был казнен. Канонизирован в 1756 г.

Сон Чунгиль (Тончхундан) (1606-1672) - выходец из одного клана и из одной провинции с Сон Сиё'лем, его неизменный политический сторонник, ученик Ким Чансэна, руководитель Школы ритуалов. Блестящий каллиграф, обладатель изящного литературного стиля. Канонизирован в 1756 г.

Пак Сечхэ (Хёсок) (1631 - 1695) - блестящий представитель Школы ритуалов, прославленный каллиграф, автор нескольких философских трудов. Принимал активнейшее участие в большинстве политических столкновений своего времени и был фактическим лидером группировки "молодых". Канонизирован в 1764 г.

Ранним утром в праздник со скрипом раскрываются тяжелые ворога мунмё - той части Сонгюнгвана, где находится храм Конфуция, и зрители, многие в национальных костюмах: старики, родители с детьми, патриоты, студенты, туристы, репортеры - устремляются через боковые двери внутрь и почтительно размещаются по бокам, на террасах восточных и западных палат. Посередине - на площадке для почетных гостей - степенно собираются политические деятели, чиновники городской мэрии, деятели культуры, многие в одежде чиновников минувших эпох.

Начинается обряд, который раньше длился 6-8 часов, а в настоящее время сокращен до полутора-двух. Роль жрецов, как и века назад, исполняют специально назначенные чиновники Сонгюнгвана во главе с распорядителем, мерными возгласами задающим ритм. Два оркестра церемониальной музыки, символизирующие единство ым и ян,- непременные участники действа, ибо "для обеспечения спокойствия монарха и порядка в народе нет ничего лучше, чем церемонии, а для укрепления морали и улучшения обычаев, нет ничего лучше, чем музыка". На китайских классических инструментах, происхождение которых восходит к I веку до н. э., исполняется конфуцианская музыка периода китайских династий Сун и Мин. Она не предназначена для возбуждения "четырех эмоций": радости, гнева, печали и счастья, потому что "избыток чувств нежелателен". Ее задача - утверждение "чувства регулярности и незыблемости моральных устоев", отвращение человека от пороков и зла, в то время как задача самой церемонии - охранить его от "распутства, праздности, расточительства". Главная роль отведена ударным, и в такт их глухим ударам то приходят в движение, то замирают две (дуализм ым и ян) группы одетых в одежду гражданских и военных чиновников низкого ранга танцоров.

Церемония также размеренна, как и музыка, и состоит из: приветствия почитаемым духам у главных ворот и на специальной дорожке к храму; приношения им жертвенной пищи и троекратного подношения вина; отведывания мяса и вина жрецами и убирания чаш; сожжения свитка с текстом, оповещающим об окончании церемонии и проводов духов. Так делали 500 лет назад. Так делают сегодня. В строгом соблюдении последовательности и неизменности - залог сохранения Порядка как высшего проявления благоволения Небес.

В период династии Чосон ритуальные церемонии в храме Конфуция служили подтверждением морального авторитета королей как верных последователей этических норм древних мудрецов, доказательством обоснованности их политической власти. Они были также символическим воплощением моральных, эстетических и религиозных ценностей. В обоих качествах их значение сохраняется в Корее до настоящего дня.

Аналогичный, также осуществляемый на государственном уровне обряд свершается каждый год в первое воскресенье мая в королевской усыпальнице Чонмё, расположенной недалеко от Сонгюнгвана, но объектом поклонения там являются поминальные дощечки других предков - королей династии Чосон. На государственном же уровне почитается общий предок всех корейцев - легендарный Тангун, которому посвящен официальный праздник - День основания государства (3 октября). Предков почитают повсеместно и на более низких уровнях, где за проведение обрядов отвечают местные власти (провинции, волости), общественные организации (деревенская община) или прямые потомки (клан, семья). Иногда и на местном уровне объектом поклонения является Конфуций, Тангун или канонизированный государством мудрец. Скажем, Ан Хян или Чон Монджу. Но наряду с ними ничуть не меньше почитаются предки - выходцы из этих мест, которые внесли вклад в прославление своей малой родины или клана.

Везде, где есть свои герои, есть и их неутомимые почитатели. В том, что имена канонизированных людей - не простой звук для корейцев, я убедилась во время занятий на семинаре у историка Чон Окча. признанного специалиста по совонам - своеобразным конфуцианским учреждениям, которые и сегодня существуют кое-где в разных частях Кореи.

Немного поясню, что это такое. Возникшие в провинции в период ослабления королевской власти в XVI веке, они были учебными учреждениями, которые сыграли важную роль в развитии пришедших в упадок накануне и после японского нашествия традиционного образования и культуры страны. Но совоны были не только школами, но и своего рода клубами для местной знати и культовыми учреждениями, "храмами славы". Здесь находились молельни, где регулярно совершались жертвоприношения перед поминальными дощечками видных конфуцианцев - выходцев из данной округи. Ритуал не только способствовал укреплению местного патриотизма. Он был питательной средой для распространения идеи местной исключительности и избранности, углубления регионального сепаратизма. Глядя со стороны, можно по-разному оценивать деятельность совонов, но в Корее их оценка единодушно-положительная и даже восторженная. Возможно, главную роль тут играет божественное сияние, исходящее от увековеченных в них героев прошлого. Они предки, чьи деяния неподсудны и достойны лишь восхищения, тем более что канонизировали их тоже предки, хотя и более поздние.

На семинаре профессора Чон Окча мы должны были составить каталог совонов по провинциям (по состоянию на середину XIX века), указав имена и послужные списки всех поминавшихся в них людей. Академий оказалось великое множество: только в провинции Кенсан - 156, и занятия были для меня весьма утомительными. Мы разделились по провинциям и по очереди перечисляли названия совонов, а также фамилии, должности, звания и титулы людей, которые мне ни о чем не говорили. Вскоре я заметила, что скучно только мне. Мои товарищи занимались систематизацией с большим энтузиазмом. При звуке некоторых имен, они - взрослые, серьезные люди - даже подталкивали друг друга локтями, понимающе кивали и обменивались полными особого (но увы! - скрытого от меня) смысла взглядами. Мне казалось, что в них светилась гордость. Во время занятий они испытывали очевидный эмоциональный подъем.

Однажды, возвращаясь вечером домой после занятий у профессора Чон Окча, я ехала в переполненном вагоне метро и читала книгу о совонах Поглощенная своим занятием, я скромно стояла в углу и не обратила поначалу внимания на худого старика, который упорно старался рассмотреть, что я читаю. Увидев, о чем моя книга, он пришел в неописуемый восторг и стал расталкивать окружающих, призывая их дать больше места "почтенному профессору". Был "час пик" и в вагоне яблоку негде было упасть, и тем не менее через минуту вокруг меня образовалось совершенно пустое, весьма значительное пространство. Побуждаемые стариком, двое мужчин поспешно встали со своих мест. Усадив меня поудобнее, мой нежданный благодетель сам уселся рядом, спросил, кто я такая и почему читаю такую книгу, а потом предложил продолжить читать, поскольку он "не хотел отвлекать меня от такого важного дела". Мне было очень неудобно. Я сидела, как на иголках, но старик был откровенно счастлив и доволен собой.

Говорят, что Конфуций требовал соблюдения тишины во время еды. Десятки поколений корейцев следовали этому завету, а некоторые следуют ему и до сих пор, в то время как в Китае этот обычай почти не вспоминают. Давно забыты на родине Великого Учителя мелодии, звучащие сегодня в Сонгюнгване во время ритуальных приношений. В Корее сохранились самые архаичные - простые и лаконичные - формы архитектуры и украшения храмов Конфуция - такие, какие были присущи храмам Северного Китая в древности.

Ортодоксальные корейские конфуцианцы несколько свысока относятся к Китаю. Они считают, что последний утратил связь с заветами Великого Учителя еще в первой половине XVII века, когда маньчжуры - то есть "варвары" - свергли династию Мин, бывшую истинно ханьской (хань - название исконного населения центральных районов Китая), и тем самым прервали связь времен. Это дает повод для мнения, что вот уже почти три века именно Корея является хранительницей Истины в последней инстанции.

В брошюре, которую выдают всем желающим в Сонгюнгване, говорится: "Конфуцианство - это созданная Конфуцием гуманистическая философия, реальное учение о правилах поведения в жизни. Она раскрывает чистые и светлые стороны человеческой души, учит их распространять на ближнего своего и ставит высшей целью создание общества идеального правления, где все люди живут в согласии. Конфуцианство исходит из постулата о том, что все окружающее нас построено в соответствии с гармонией, установленной Небом. Каждый, кто правильно следует заветам Неба, имеет возможность познать эту гармонию и стать совершенным. Этого может добиться каждый, кто следует изложенному в древних трактатах".

Далее разъясняется, что в основе конфуцианства лежат пять принципов, регулирующих человеческие отношения. Первый из них - пуджа ючхин - определяет отношения между отцом и сыном. Он означает следование Истинному Пути (то) и сохранение родственной любви (чхин). Второй принцип - кунсин юый - регулирует отношения между государем и подданным. В их основе преданность и справедливость (ый). Третий принцип - пубу юбель - означает строгое соблюдение различий между мужем и женой (пёль); четвертый - чаю юсок - определяет порядок взаимоотношений между старшим и младшим, предком и потомком (со). В их основе - почитание и исполнение обрядов, связанных с культом предков. Пятый принцип - пунъуюсин - касается взаимоотношений между друзьями, основанных на доверии (син). Таким образом, пять иероглифов: чхин - ый -пёль - со - сын (родственная любовь - справедливость - разделение - почитание предков- доверие)- выражают суть отношений между людьми. Отношения отца и детей главенствуют. Общество состоит из семей, следовательно, мораль в нем основана на морали в семье, которая распространяется на страну и весь мир.

В брошюре подчеркивается, что конфуцианство - это учение о чистом помыслами человеке (сусин), процветающей семье (чегук), основанном на законах государстве (попкук), пребывающей в гармонии Поднебесной (пхёнчхонха). Другими словами, это учение о том, как достигнуть процветания Поднебесной через очищение помыслов каждого человека. Чистота помыслов начинается с сыновней почтительности (хе).