Корона скифа

21. РАК ШЕВЕЛИТ УСАМИ

Рак сидел в своем доме в комнате на втором этаже. Дом был на самой окраине Томска на островке среди болот. Второй этаж был высоко над землей, но и там на окнах были толстенные железные ставни, и они плотно запирались на ночь.

Рак ел. Шевелил рыжими усами. Он изготовил чудо из сливок, яиц, десяти сортов орехов, шести сортов муки, сахара, меда, масла и многого другого. Что еще он клал в свой торт, Рак никогда, никому не рассказывал, но это гастрономическое чудо так и таяло во рту. Торт был щедро изукрашен.

Рак, стряпая, выдавливал кремы из различных трубочек. Строил нечто из малюсеньких коржиков. На этот раз у него получилась карта Томска, на которой возвышались церковки, там, где им надо было быть, стояли главнейшие гостиницы, трактиры и публичные дома, текли настоящие реки и речушки. Это были сгущенные Раком ликеры и наливки. По дорогам карты-торта катили экипажи из карамели, увлекаемые шоколадными лошадьми.

За широким и длинным скобленым столом сидели Петька Гвоздь, Береговая Алена, Санька Бобер и еще с десяток людей воровского племени.

Скаля коричневые зубы, Рак пригласил:

— Кушайте, господа хорошие! Лопайте Томск со всёй начинкой, он такой сладенький!

Петька Гвоздь хотел сказать, что сладость для мужика не еда, но вовремя спохватился. Этот обрубок разозлится, так света не взвидишь. Лучше не перечить. Он вынул из ножен кривой нож и откромсал себе тот кусок торта, где был, составленный из застывшего меда и ореховых ядер, Благовещенский собор.

Алена ела с удовольствием, жрала всё подряд: шоколадных лошадок, публичные дома, богадельни, слизывала наливочные реки и закусывала карамельными берегами. Иные мужики недоуменно хмыкали, но всё же неохотно жевали. Двое к торту не притронулись, ждали чего-либо более существенного.

Когда торт бы весь доеден, Рак хлопнул в ладоши, и розовощекая, полная стряпуха принесла в огромной сковороде жаркое, и большую тарелку с солеными огурцами. Водки здесь пить не полагалось, Рак этого не терпел. В центре стола водрузили огромный самовар.

Все знали, что выпить можно будет потом, тайком, когда ужин закончится и Рак отправится спать.

Съели жаркое, стряпуха принесла пироги с нельмой, с калиной, с яйцами и разные прочие. Пили чай.

Наконец Рак сказал:

— Ну вот, бог напитал, никто не видал… Тортик-то мой понравился?.. Вижу, что понравился, но не всем. Васька Сыч да Фома Рваный не откушали. Вы их свяжите-ка, потом я скажу, что с ними надо сделать.

— За что, Рак? — закричал Фомка Рваный, — ну, не люблю я сладкого, так что

ж?

— Вяжите их покрепче!

Мужики кинулись вязать несчастных.

Когда оба отступника были крепко связаны, Рак сказал:

— Заткните им рты кляпами, тащите их во двор.

Во дворе Рак велел подтащить связанных к кирпичной кладке. Прошедшим летом вокруг дома был построен белокаменный забор. По бокам въездных ворот было выложено два каменных прямоугольных столба. Рак приказал тогда сделать эти массивные прямоугольники пустотелыми, вверху кладка еще не была закончена.

Рак велел этих двоих поместить внутрь каменных столбов.

— Помню, спрашивали вы, почто столбы не завершены? Грейте воду, делайте раствор, сейчас и завершим кладку, фонарей принесите.

Холод, снежок, промозглость. Мелькание фонарей, дымящийся раствор, тяжелые камни. Петька-Гвоздь спросил:

— Кого из них в какой столб поместить?

— Всё одно, только побыстрее, — ответил Рак. Зевнул и добавил, — чей-то разморило, спать пойду, вы уж тут меня без меня управляйтесь, за главного будет Гвоздь.

Гвоздь думал. Отчего так? Атаман их нынешний — урод, калека, махонькой, соплей перешибешь, а все его боятся. Одного его слова достаточно, чтобы человека жизни лишить. Взбунтоваться? Убить карлу? Убьешь, как раз! Тут тебя мигом другие кончат. Рак такую паутину сплел, что в ней сотни людей сидят, и с полицией у него связь, и с тюрьмами. Ничего в нем нет, кроме большой головы и глаз рачьих, навыкат. Вот и получается, что голова важнее тела. Вон какие могучие мужики перед ним дрожат…

Когда Рак удалился, один из бандитов сказал:

— Может, пришить их, чтобы долго не мучились?

Гвоздь на него прикрикнул:

— Делай, что велено, а не выдумывай что ни попадя. Тащите Фомку по лестнице на столб, опускайте внутрь. Мало бы что брыкается, закладывай камнем. Теперь Ваську в другой столб помещайте… Прощевай, Васька, как говорят, не вспоминай лихом!..

Еще какое-то время метались во дворе фонари. Но вот все люди ушли в дом, и всё стихло, только луна с далеких небес с полным равнодушием смотрела на дела рук человеческих.

В то же самое время в губернаторском дворце было весело и шумно. Душой общества был новый редактор газеты "Золотое Руно". Это был потомок славного гусара Дениса Давыдова, Дмитрий Павлович Давыдов. Он приехал в Томск из Ачинска, где служил в суде. Кроме того, он был изрядным изобретателем новых машин. Душка Давыдов издал в Иркутске книгу стихов, он же был музыкантом. О, такие люди редки! Томские золотопромышленники доверили издание своего журнала достойнейшему человеку.

На возвышении с двумя роялями Дмитрий Павлович читал свои стихи, потом присел за один из роялей, и спел сочиненную им песню "Славное море, священный Байкал…" Шершпинский, слушая песню эту, невольно смахнул с ресницы слезу. Может, вспомнил юность, и собственный побег с каторги.

Герман Густавович одобрительно похлопал артисту.

Потом Давыдов прочитал еще одно свое стихотворение, где были такие строки: " И легкий челночок, с прибором из гальванических листов, по воздуху нестись готов… "

С этого стихотворения началась его лекция. По словам Давыдова, граф Калиостро предсказал казнь Марии-Антуанетты за семь лет до события.

Давыдов общался с учеником Калиостро магнетизёром Карлом Бриндгом. Есть нечто, перелетающее, через пространство и время. Аэронавтами были некоторые атланты, летавшие на зерне. Умели из тысячи колосков выбрать несколько зерен, которые поднимали и перемещали людей.

Челнок из гальванических пластин — не пустая мечта. Модель уже была опробована, просто не хватило денег…

Купец и городской голова Тецков в этом месте лекции, ухмыльнулся, и шепнул стоявшему рядом князю Кострову:

— Выходит, без денег никакая гальваника не поможет, а при деньгах и без гальваники можно очень хорошо перемещаться.

Давыдов развернул принесенный им рулон. Это была большая географическая карта. Он её укрепил на гвоздях на стене. В точку, которой был обозначен Томск, воткнул острие огромного циркуля. Повернув раствор циркуля на восток, он уперся им в пролив Дежнева, неподалеку от американского континента. Развернул циркуль на юг и раствор его уперся между Индией и Цейлоном. Еще поворот, раствор циркуля помещается между Англией и Ирландией.

— Вы видите, господа? Томск — в центре мира! — воскликнул Давыдов. Сейчас он в центре водных и сухопутных путей. И связывает только Европу с Азией. Но воздушным путем мы сможем летать и перевозить грузы хоть в Индию, хоть в Америку, хоть в Африку. Не помешают ни леса, ни горы, ни болота. Дайте мне достаточно денег взаймы, я построю большие летательные корабли. Это будет расцвет торговли, это будет новая страница цивилизации! Выпьем господа за Томск — центр мира, и за славный город Ачинск, в котором я родился, и который я обязательно прославлю!

Шершпинский слушал редактора "Золотого руна" с расширившимися глазами. Гальванический челнок, возможность свободно перемещаться, уйти от всех недругов, если потребуется. И глядеть сквозь пространство? Время? Да! Это не Полинины штучки, хотя и Полина приносит ему огромную пользу.

Надо, надо получше с этим поэтом познакомиться, надо ему деньжат подкинуть, что ли, сухая ложка рот дерёт, известно. Ну, и в карты его обыграть, и Анельку ему подсунуть, или Ядвигу, кто ему лучше понравится. Ничего. Наш будет! Поэт! Музыкант! Поэты, они все такие! И до баб охочи, и до вина! Нет, не вывернется! Точно!