27. НОЧНЫЕ ЛЮДИ

Евгений Аристархович не слишком-то изощрялся в разнообразии. Он велел привести к нему еврея Каца, подергал его за пейсы и сказал:

— Я тебя сейчас спрашивать ни о чем не буду, сначала я прикажу тебя посадить в одну маленькую ямку. После того, как ты там посидишь денек-другой, ты мне всё быстренько расскажешь.

И бедного Самуила Каца отвели темными коридорами, и столкнули в ту самую яму, где прежде сидел Улаф Страленберг. Теперь в яме сидели уже другие бандиты, но нравы их были те же самые, что и у их предшественников.

Самуил Кац и представить себе не мог, что такое может быть.

На третий день, Евгений Аристархович, как и обещал, вызволил Каца из ямы. Когда несчастного ввели в кабинет, Евгений Аристархович ласково спросил:

— Ну, что, жидовская морда, будешь всё рассказывать, или хочешь еще побыть в яме?

— Всё, что угодно будет вашему превосходительству, всё буду-таки рассказывать, как перед господом богом.

— Расскажи, что делает, живущий в твоем доме швед по имени Улаф Страленберг.

— Он занимается наукой, химическими опытами. Может быть, мне, старому дураку, не надо было его пускать на квартиру, не надо было ему верить, может, он там и делает фальшивые деньги, но я таки никаких денег у него не видел, клянусь мамой!

— Видно придется тебя спихнуть в яму еще недели на две!

— Ваше превосходительство! Ради всего святого на свете! Не губите бедного Каца. Я не видел фальшивых денег, ей богу, ваше!..

Кац упал на колени и стал целовать ботинки Евгения Аристарховича.

— Встань! Какие опыты делает он, расскажи?

— Не знаю. Он занимается этим в подвале. Что-то смешивает в колбах, что-то там кипит-таки в них, испаряется.

— Кто к нему ходит?

— Господин Горохов бывает.

— О чем говорят?

— О разном, о погоде…

— По делу говори, а то…

Кац мучительно соображал, что же такое сообщить Евгению Аристарховичу, чтобы отпустил бы Каца на свободу, но даже и под страхом мучительной смерти не мог он оговорить невинного человека. И вдруг он вспомнил!

— Не знаю, будет ли вам это интересно, но ученый швед проявил своей кислотой чертеж на каменном столе.

— Интересно! Что за чертеж?

— Я не знаю. Этот чертеж еле виден, а я давно слаб глазами. Я вам скажу, какие-то извилины, вот как у меня, на моих старых руках.

— Что еще?

— Больше ничего такого не знаю.

— Ладно. Сейчас пойдешь домой, запомни: ты здесь не был, ничего не видел, и не слышал! Следи за каждым шагом этого шведа. Запоминай, что будут говорить с Гороховым. Будут приходить мои люди, покажут, вот так, два пальца, отворяй, выполняй все их указания. Смотри, не проболтайся никому, а то сам знаешь, что тебя ждет, упрячу в яму уже навсегда.

Кац кланялся, Кац сам не верил, что его отпускают. Отпустили.

Ночью Улаф спал в саду. Луна так светила сквозь ветви, что получались причудливые кружева вокруг топчана. Пахло сиренью, медом, счастьем.

Улаф уже давно проявил прадедовский чертеж, наложил на него заветную пластину. Ему не составило никакого труда по точке, на которую пришелся "глаз оленя", вычислить местонахождение клада. Чертеж он тут же уничтожил, смачивая стол особыми составами, и работая скребком. Лишние люди не должны быть посвящены в тайну. Это он понимал.

Подземный ход, о котором сообщал в письме прадед, давно осыпался, так утрамбовался, что вряд его можно было раскопать. Улаф отсчитал шагами нужные метры, и сверил направление по компасу. На месте, где полагалось быть древнему острожку Барбакану и колодцу с кладом, стояло внушительное здание.

Страленберг опросил в окрестных домах самых старых жителей, они подтвердили: да, Барбакан был как раз на том месте, где теперь соляной склад, Был там древний колодец: замшелые камни, и тяжелая дубовая крышка. Из этого колодца пил воду сам Радищев, когда гостил тут у коменданта города де Вильнева, обрусевшего француза. Радищев тут и шар воздушный запускал, тоже был ученый человек, как и Улаф. Ныне от колодца остался чуть заметный холмик. Колодец заилился в незапамятные времена, крышку и камни утащили.

Подарив старикам по мелкой монете на чай, в хорошем настроении Страленберг отправился к соляному складу. Он напевал на ходу стихи из Эдды. Это было поучение Сигрдрифа Сигурду:

Руны найдешь ты, жезлы расписные,

Полные силы, силы целебной.

И еще пел он:

Пусть грохочет прибоя волна,

Ты воротишься с моря, здоров.

И он чувствовал себя викингом, прошедшим многие опасности, получившим ранения, но всё преодолевшим, приблизившимся к цели, и готовым праздновать победу.

Улаф выяснил, что соляной склад — это бывшая кордегардия, построенная во времена императрицы Екатерины. Теперь тут размещался государственный соляной склад, были там сторожа.

Когда к Улафу в очередной раз пришел Горохов, ученый рассказал ему обо всем. Восстановить подземный ход к древнему колодцу не хватит сил. Нужно проникнуть на территорию соляного склада и поискать там колодец. Даже если он разрушился, добраться до клада будет значительно проще. Может, обратиться за содействием к господину губернатору? Он посодействует работам научной экспедиции.

— К господину губернатору?! — вскричал Горохов. — Иностранец! Ты думаешь, что говоришь? Ежели ты обратишься к господину губернатору, то не видать тебе этой короны, как своих ушей! Научная экспедиция! Да тебя жизни лишат! Это же Россия!

Губернатор такой же негодяй и мздоимец, как и все большие и малые чиновники в этой великой стране. Они говорят о пользе Отечества, а думают лишь о кошельках своих. У нас в стране много людей, и жизнь человеческая ничего не стоит. Если речь идет о власти и деньгах, они не только одного человека не пощадят, но будут убивать их целыми тыщами! Таковы не только губернаторы, но и те, что топятся возле трона, и сидят на нем!

Россияне не умеют биться до смерти за справедливость, но убивают друг друга за те крохи, что оставляют им на жизнь правящие наглецы. Иностранец! Тут надеяться можно только на самого себя. Это Россия.

— Что же делать?

— Подкупим сторожей соляного склада, да и покопаемся там, сколько нам потребуется. А то — к губернатору, придумал тоже…

Теперь Улаф перед сном был охвачен приятными чувствами. Заветная цель близка…

Вдруг навалилось на него нечто темное, сдавило. В рот Улафу влезла вонючая, тугая тряпка. Его ударили по голове и поволокли куда-то.

Его доставили в какой-то дом, вытащили кляп изо рта, но он всё равно не мог говорить, сознание его помутилось.

Очнулся он в той же яме, где был по приезду. Его опять терзали полузвери. Так прошла неделя. Потом Улафа вытащили из ямы, привели в подвальную комнату, где было много непонятных крючьев, цепей, клещей. Перед ним возникли Роман Станиславович и Евгений Аристархович.

— Рассказывай всё, да побыстрее. Где лежит золотая корона?

— Ничего я вам не скажу! Я иностранный подданный.

Шершпинский хлопнул в ладоши, появились два дюжих мужика в масках и красных фартуках, они раздели несчастного Улафа Страленберга, привязали за руки, и вздернули через блок. Казалось, руки сейчас оторвутся. А мужики в масках развели горн и стали накаливать в нем железные клещи.

— Сейчас из тебя будут рвать куски мяса раскаленными клещами. И ты всё расскажешь! — сказал Шершпинский.

— Я шведский подданный! — сказал Улаф Страленберг, помня рассказ Горохова об этой стране, и, видя, что пощады ждать, не приходится.

В его памяти возникли матушка и отец, Стокгольм, веселые рождественские праздники, когда Санта Клаус приносит детям подарки. Его каморка на чердаке, умные книги, с которыми он готов был беседовать всю свою жизнь…

А вечером того же дня перед Раком на его загородной заимке стоял Гаврила Гаврилович. Тот самый, что служил при тюремном замке конвоиром. Рак его спросил, скаля прокуренные зубы:

— Ну, что нового, дорогой Гаврила Гаврилович, у вашего шута горохового?

Гаврила Гаврилович обстоятельно докладывал Раку:

— Неделю назад второй раз посадили к нам шведа, какой-то Уля Кралябер. Ученый. Его в подвале полицмейстер и Евгений Аристархович горячими клещами пужают. Корону каку-то золотую шведец нашел. То есть, её еще откопать надо, а он им место не говорит. Талдычит одно — я шведец, и всё тут. На короля своего ссылается.

Убивать им его расчета нет, пока секрет не выведают. Потому щипцы только греют, а мясо не рвут, но могут и перестараться. С них станется. Надо бы вам поспешить, ваше степенство, пока шведец не сознался.

— Хорошо. Вот тебе червонец. Получишь сотню, когда мы этого Улю вызволим из замка. Шепни ему, чтобы не боялся, не сознавался, скажи, что ученые люди о его беде знают, скоро освободят. Ты смотри, чтобы его, там, в яме не пришибли. Сидящим там каторжникам шепни, что Рак не велел обижать. Жратвы ему передай. Выведем через подкоп ночью, как в прошлый раз Емелю Карего выводили, всё понял?

— Мы завсегда.

— Ну, Смотри! Сам знаешь…

Горохов, придя в очередной раз, к Улафу Страленбергу, не застал его. Кац твердил:

— Господин Улаф уехал в ботаническую экспедицию.

— В какую такую еще экспедицию? Что ты мелешь? Он никуда не собирался, что ты, пархатый, врешь такое?

— Кац человек маленький. Откуда Кацу знать? Господин Улаф сказал-таки, что едет в экспедицию.

Горохов не поверил. Он понимал, что тут без крючков не обошлось. Выследили! Вынюхали! Вот, чертово семя! Из под носа добычу увели! Может, самому раскопки эти затеять? Но силы уже не те. И сторожей подкупить нечем. Взаймы никто Горохову и гроша ломаного не даст! Неудача, за неудачей. Но Горохов всплывет! Вопреки всему! Он будет еще есть с золотых тарелок!

Загрузка...