Костер и Саламандра. Книга вторая

23

Виллемина всё понимала быстрее, чем большинство других людей. Даже с крохотной каплей Дара — понимала нас лучше, чем многие некроманты. Наверное, поэтому спустилась к нам в каземат, нашла минутку.

Ей хотелось уточнить.

Она, кажется, поняла, что с воронами всё не так уж гладко. Во всяком случае, не так гладко, как хотелось бы.

Вовремя пришла: мы как раз именно это и обсуждали.

— Я не буду, — как раз сказал Ольгер. — Я не могу. Я… у меня Дар слабоват для таких штук — ну и вообще… Наверное, я недостаточно некромант.

— Просто не понимаю, из-за чего сыр-бор, — сказал Жейнар. Теперь, в золотых очках, которые носил постоянно, он был ужасно похож на очень юного студента Академии Словесности, ровно до того момента, как начинал говорить. — Мессир Гунтар же показывал, как вытащить след памяти. Прямо круто!

— Государыня! — воскликнул Валор. — Прошу вас великодушно простить этих невеж: увлекаясь, они напрочь забывают о манерах.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, дорогой мессир Валор, — ласково сказала Виллемина. — Мне ведь тоже интересно… это же метод короля Дольфа?

— И твоего дядюшки Гунтара, — сказала я мрачно. — Помнишь крысу?.. Боже мой, как будто в другой жизни это было…

— Я помню, — сказала Виллемина. — Но скажи мне, милая моя Карла: что вас всех смущает? Я, конечно, никак не могу назвать себя специалистом в этом вопросе, но ведь метод, если я понимаю верно, считается в Междугорье… классическим?

— Королева моя драгоценная, — сказала я тихонько, — ты меня, пожалуйста, прости, но наши с тобой предки были… это самое… чокнутыми. Оба. Церл — сама понимаешь, а Дольф — ну, он, по-моему, вообще ничего не боялся… или, по крайней мере, считал, что никакие предрассудки вроде чувствительности или жалости не могут его остановить. Пёр вперёд, сметая всё перед собой, как бык…

— Я — вылитый предок, — с улыбкой в голосе сказала Вильма. — Но ты не объяснила.

— Лезть Даром в мёртвый мозг — бр-р! — сказала я и сморщила нос. — Легче вскрыть десяток тел. Не передать, как неприятно.

— Но надо отдать великому государю Дольфу должное: обычно, я думаю, он действовал иначе, — сказал Валор. — Его Дар сиял, как маяк, он создавал вокруг себя своего рода… право, мне трудно это описать. Ваши современники, деточка, вероятно, вспомнили бы магнетизм или электрическое поле. Мёртвое реагировало подобно стальным опилкам, которые сами собой образуют сложные фигуры вокруг полюсов магнита…

— Ну да, пойду-ка я взгляну, не отстоялся ли осадок в эликсире, — печально усмехнулся Ольгер. — Такие штуки описываете, прекраснейший мессир Валор, каких я со своим куцым Даром даже представить себе не могу.

— Зато вы гениальный алхимик, прекрасный мессир Ольгер, — сказала Виллемина. — Дар у нас с вами и впрямь куцый, но ведь есть и другие возможности, не так ли?

Ольгер смутился, но даже порозовел от удовольствия.

— Я на силу Дара не жалуюсь, — сказал Жейнар. — Но тоже представить себе не могу. И мессир Гунтар показывал не так. Он мне отдельно показывал, я ему дохлых крыс носил — я отлично понимаю. Обычно втискиваешь Дар в тушку, как руку в перчатку, а тут — тоньше: надо нащупать остатки нервной сетки, пустить по ней приказ, как телеграмму по проводам…

Я передёрнулась. Вспомнила, как мы учились, как дядюшка Вильмы дал мне крысу и сказал: попробуйте отыскать Даром её мозг и дать приказ внутрь уцелевших нервных волокон. Тогда я взяла тушку, привычно всунула в неё Дар — да, как руку в перчатку, Жейнар нашёл точное словечко — и повела им, как лучом фонаря, в темноте пустого, оставленного духом мяса. Вспомнила чудовищное ощущение соединения с этой кромешной темнотой небытия, в которой уцелели лишь спутанные обрывки чего-то, напоминающего биение жизни.

— Вам тяжело относиться к смерти спокойно, деточка, я понимаю, — заметил Валор. — А уж тем более — воспринимать распад как одну из мировых стихий, в конечном счёте жизнетворную. Женщинам, даже некроманткам, жизнь ближе. Стоит помнить: «распашет кладбище плуг стальной, взойдёт колосьями перегной…»

— Не надо меня утешать! — фыркнула я. — Не настолько я деточка, чтобы не понимать элементарных вещей, Валор! Просто — когда речь идёт о мясе, я отношусь совершенно спокойно, но когда дело заходит об этих самых клочках памяти… как-то очень беспокойно становится. Будто это не просто мясо, будто ему ещё может быть больно, что ли… Начинаешь думать: вот, а ещё недавно в нём жила душа, оно само было живое… грустно.

Виллемина обняла меня — и стало легче.

— Карла — фантазёрка, — хихикнул Жейнар. — В жизни не стал бы об этом задумываться. Больше мёртвое, меньше мёртвое… Я чувствую, что тело оставлено душой, — значит, это уже просто сырьё. Мясо. Ну свежее мясо…

— Уже мёртв, но ещё этого не понял… — тихо сказал Ольгер. — Ещё в теле, но последние секунды… А тела иногда парадоксальнейшим образом жаль. Именно тела жаль. Непонятно, да?

Я стиснула руку Вильмы в своих — будто её у меня кто-то отнять хотел. Мне-то было понятно. И я чувствовала, что и Вильме понятно: она легонько погладила меня по плечу.

Я взглянула ей в лицо.

— А я, — сказала Вильма, — никогда не могла понять одного странного обстоятельства. Когда я читала дневники государя Дольфа… Я понимаю: он, как заведено в Междугорье, поднимал тела, обращаясь к следу памяти. Именно поэтому, полагаю, он предпочитал в «мёртвой гвардии» убитых солдат: их тело, быть может, помнило, как держать меч, верно?

— Может быть, — сказала я. — Как вы думаете, Валор?

— Без сомнения, прекраснейшая государыня, — поклонился Валор.

— Я представляю следы памяти в мозговом веществе и нервах свежего трупа, — продолжала Вильма медленно, размышляя и говоря одновременно. — Но скелеты?

— На костях тоже есть, — сказала я. — Поэтому кости для протезов мы чистили. Сперва мы отчитывали, потом братец Фрейн отпевал — именно поэтому. Я не очень понимаю, откуда память в костях, но точно есть. Это уже касается моей работы. Мне, знаешь, эта память мешает.

— В нервах она конкретнее, — сказал Валор. — Непосредственнее. Но — наша леди-рыцарь права, в костях тоже есть. На сей счёт есть современные работы, написанные столь умно, что я понимаю одно слово из пяти, — в его голосе прозвучала улыбка. — О наследственной памяти, сохраняющейся во всех клетках тела, к примеру.

— Мудрёно, — хмыкнул Жейнар.

— Тем не менее, — сказал Валор, — в ближайшее время мне предстоит заниматься именно этим. Научиться обращаться к следу памяти на костях. Или к следу души, если вспомнить, как этот феномен назывался в моё время. Я имел прелюбопытнейшую беседу с мессиром Лиэром… а потом — с нашим добрым другом мэтром Фогелем. Выслушивая их, я ещё сомневался… но этот милый молодой человек со своей вороной заставил меня принять окончательное решение.

— Вы имеете в виду беседу о лошадях? — спросила Виллемина.

Валор поклонился.

— А что о лошадях? — спросила я.

— Мессир Лиэр увлёкся практической некромантией, — сказала Виллемина. — Он сперва спросил меня, насколько возможно сделать для армии несколько десятков игрушечных лошадок, вроде тех, на каких разъезжала Железная Гвардия государя моего предка. Я послала разыскать кого-нибудь из вас, господа некроманты, и мой посыльный нашёл мессира барона.

Валор поклонился снова.

— И упомянутый барон, с изрядным отвращением думая о следах души на костях, да ещё и на скотских, мялся, отнекивался, отговаривался крайней занятостью и обещал подумать после, — сказал он с явственной иронией в собственный адрес. — Отказать прекраснейшей из королев он не смел, а соглашаться ему адски не хотелось.

— Это было вовсе не так, — ласково сказала Виллемина. — Но да, мессиру Валору впрямь не хотелось, а я, глупая, никак не могла взять в толк, почему.

— Мы тут балованы очень, — сказала я. — Мы вот уже в храме совершаем обряды. Вообразили себя белыми воинами. Протезы для душ, всё такое… А тут — такое тёмное, междугорское, средневековое…

— Но к Фогелю я сходил, — сказал Валор. — И он обещал собрать мне пару лошадей. В конце концов, если наш драгоценный друг Клай получит такую лошадь, это сильно облегчит ему жизнь, подумал я. В общем, мне представлялось, что это будет личный транспорт для наших некромантов. Что позволит им стать намного мобильнее на фронте… Но вот в чём вопрос, друзья мои… слушая лихую болтовню мэтра Квентина о дохлых воронах, я подумал…

И замолчал, сплетя пальцы. Его костлявые руки в лайковых перчатках смотрелись до изумления аристократично.

— Что подумал? — спросила я.

— О… ох нет! — Валор мотнул головой. — Ах, государыня, если это прозвучит совсем уж безумно, забудьте, что старый дуралей брякнул это! Я ведь подумал о мёртвой кавалерии! Не только для некромантов, но и для фарфоровых солдатиков.

Всех ошарашил.

— Невозможно же! — сказала я. — Фарфоровые же — простецы! Как они будут управлять кадаврами?

— На палочке верхом! — хихикнул Жейнар. — На косточке!

— С молитвой? — якобы невинно спросил Ольгер.

— Дорогой барон, вы меня заинтриговали! — нежно сказала Виллемина. — Поясните вашу мысль, пожалуйста. Ах, я — как учёная собачка! Мне кажется, я всё понимаю — только сказать не могу.

Тяпка немедленно ткнулась носом ей в ладонь и принялась вылизывать: Тяпка уж точно всё понимала, но не могла сказать.

Валор поднял палец:

— Прошу минутку внимания. Итак, мы имеем кадавров… не таких, впрочем, какие были у вашего великого предка, ваше прекраснейшее величество. Те были очень примитивные. Сколько я могу судить, их ноги крепились к туловищу, набитому опилками, четырьмя довольно грубыми шарнирами, и двигалась эта конструкция, как карусельная лошадка… даже, пожалуй, менее удобно. Размеренными механическими рывками.

— Мой предок не отличался любовью к комфорту, — заметила Виллемина с улыбкой в голосе.

— Скорость и неутомимость кадавра были для него важнее, — согласился Валор. — В нынешнем веке это уже не пройдёт. Мэтр Фогель предполагает анатомически правильную конструкцию, позволяющую естественные аллюры, которыми передвигается живая лошадь. Это для фарфоровых воинов должно быть много удобнее и привычнее…

— Валор! — не утерпела я. — Как простой парень вообще тронет с места это чучело? И зачем? Вот объясните: зачем?

— Как — я не знаю, конечно, — вдруг выдал всё это время молчавший Ольгер, — но уж зачем… Ну как это «зачем», леди? Идеальный транспорт. Не надо кормить или заливать горючее. Пройдёт по практически любой местности. Скорость… Отличная машина!

— Да, — сказал Валор. — Мотор по бездорожью не пройдёт, велосипед тоже. Даже это новейшее изобретение — смесь велосипеда с мотором, на бензиновом ходу. Помножьте это на скорость кадавра, дорогие друзья. Никакое живое существо, в естественном теле или в искусственном, мы так не разгоним. Предполагаю, что сумею разогнать лошадь-кадавра до скорости паровоза.

Жейнар присвистнул, взглянул на Виллемину и покраснел. Виллемина хихикнула:

— Да, мне тоже хочется свистнуть, но я никогда не умела.

— Знаете, что! — вспылила я. — Это всё прекрасно, конечно. И скорость паровоза, и аллюры — всё это просто чудесно! Но я так и не поняла, зачем это простым солдатам! Вы с Фогелем можете хоть крылья присобачить этим лошадям — фарфоровые ребята всё равно не смогут их сдвинуть. Карусельные лошадки! Игрушечные коньки! Ну некромантам — я понимаю…

— Вы по обыкновению слишком торопитесь, деточка, — сказал Валор. — Я ведь говорил о следах души в костях. В том числе — и в скотских костях. Кадавры Дольфа совершали довольно сложные действия, удаляясь от него на изрядные расстояния, а управлял он ими как раз так. Приказом, внедрённым в след души.

— Всем лошадиным кадаврам один и тот же приказ не отдашь, — сказала я.

— Безусловно, — сказал Валор. — Придётся приказывать каждому в отдельности. Конкретно: реагировать на приказы одного конкретного человека. Определённого фарфорового бойца, дорогая моя деточка. Кадавр станет его личным средством передвижения: ни угнать, ни увести. Предполагаю, что связь нужно будет закрепить на голос и прикосновения. Рука на узде, шпоры, прикосновения коленями — и команды.

— Фантастика! — радостно заорал Жейнар. — Мессир Валор, можно попробовать? Мне, а? Вместе с вами, конечно, с вашими советами, но — как бы я хотел! У меня, знаете, столько мыслей! И я, знаете, это ведь умею!

— С позволения государыни — я бы вам это поручил, Жейнар, — сказал Валор. — Работа должна доставлять радость, а вас перспектива возиться со следами памяти на лошадиных костях, кажется, не огорчает.

— Абсолютно нет! — заявил Жейнар. — Восхищает. Сейчас же поеду к Фогелю. Но вот что меня огорчает, так это то, как мир испортился. И люди измельчали. Вот раньше-то — великолепнейший государь Дольф! Р-раз! — и поднял армию! Да не просто так, а через следы памяти! И они — как железные опилки вокруг магнита! Вот бы сейчас так… — он сокрушённо вздохнул. — Поднять кладбища, двинуть мёртвую рать на врага… эх… Изнеженные мы стали. Поднять дохлую лошадь или ворону — целое дело…

— Ничего себе! — фыркнула я. — Ты видишь искусственным глазом через призрак потерянного, мелкое хамло! Мы людям жизни спасаем протезами тел! Да в старину это никому и во сне не снилось! Ну, положим, мы мёртвые армии не двигаем. Но что, у нас так уж мало возможностей?

— Наш драгоценный мессир Жейнар огорчается, что я — не великий государь Дольф, — хихикнула Виллемина. — Как я вас понимаю, дорогой! Меня это тоже огорчает.

Смутила его до слёз — Жейнар принялся целовать ей руки и бормотать, что вовсе не это имел в виду. А Вильма гладила его по голове и грустно говорила:

— Ах, милый Жейнар, не стоит извинений! Я ведь ровно того же мнения, что и вы, мой друг.