Костер и Саламандра. Книга вторая

24

В том году мы не заметили, как наступила весна.

Тогда я не ходила, а бегала. Бегаешь, думая только о том, как бы не опоздать, — и не замечаешь, как у воздуха меняется запах. Кажется, что мир пахнет кровью, мертвечиной, расплавленным воском, горелым каучуком, порохом, бензином, лошадьми — но уж точно не весной. И не морем.

И Виллемина бегала. Переходила на шаг, только если поблизости были иностранные послы: нехорошо, когда королева бегает, как девочка. Но нам хронически не хватало времени, время вытекало сквозь пальцы, как вода, — это надо было сделать вчера, это надо было сделать уже давно, это уже должно быть сделано, — и вот ты снова бежишь, думая только о том, как бы не наступить на подол.

Поговорить и чуть-чуть перевести дух нам удавалось только урывками.

Мы с Виллеминой стояли на балконе, выходящем на море, дышали ветром. Морской ветер был холодным, но не ледяным, ветер был солёным и влажным, с привкусом слёз, — но я думала, что всё равно это весенний ветер, мы дожили, нас не победили, мы держимся.

Вильма обняла меня и положила голову на моё плечо.

— Я так тебе благодарна, — сказала она тихо. — За то, что ощущаю ветер лицом, за запах соли… за то, что я почти живая, так благодарна тебе, сестричка. Вседержителю, Нут и тебе.

От её слов острой болью полоснуло сердце.

— Тяжело тебе? — спросила я, слизнув соль с губ.

— Тяжело принять неподвижность лица, — задумчиво и грустно сказала Вильма. — Хочется улыбаться. Иногда хочется плакать. Но, с другой стороны, спокойное лицо успокаивает и душу… мысли — рациональнее, разум — яснее.

— Я твою улыбку слышу, — сказала я, обнимая её. — И не только я.

— Хорошо, — сказала Вильма, и я снова явственно услышала улыбку. — Тогда вот: ещё мне порой хочется воды. Плеснуть воды в лицо… но мой новый лейб-медик, мессир Фогель, пока запрещает. Будет водоотталкивающая пудра — смогу плеснуть, так он обещал мне.

— Мэтр Фогель? — поправила я.

— Мессир, — рассмеялась Вильма. — Теперь дворянин — и с орденом «За светлое служение». Он делает не меньше, чем военные медики… почти не спит, бедняга. Я хотела дать ему понять, как ценю его… и как его ценит Прибережье. Милая моя Карла, — продолжала она, повернув меня лицом к себе, — тяжело и описать, насколько это ценно: жизнь! Жизнь! Мы, фарфоровые, чего-то лишены, да. Мне порой ужасно хочется кусочек горячего хлеба… или персик… но ведь это такая малость сравнительно с тем, что я живу, я мыслю, я чувствую! Я действую, драгоценная моя сестричка! Я могу быть с теми, кого люблю, и в месте, которое люблю всей душой!

В её тоне появилась страстная сила — и кукольные глаза блестели острым живым блеском. Фарфоровая или нет — она была живая, она меня восхищала.

— Мы победим, — сказала я.

— Ещё как! — рассмеялась Вильма. — Если сможешь, будь сегодня у меня на вечернем приёме. Званы леди Итара из дома Золотой Зари, мэтресса Свейта из дома Осеннего Ветра и леди Лина из дома Пионов и Роз.

— Тю! — хихикнула я. — Кто эти тётки?

— Итара и Лина — певицы из Королевской Оперы, — сказала Вильма. — А Свейта — актриса из Музыкальной Комедии. Они очень знамениты среди любителей музыки, у них множество поклонников. И после каждой премьеры вся столица напевает… Даже ты слышала, я думаю, мурлычут все наши фрейлины: «Ах, как я тебя ждала-ла-ла-ла!» — и рассмеялась весело.

— Ничего себе, какие особы бывают у тебя по вечерам! — я тоже развеселилась. — Я им настроение испорчу. Вечерний концерт, а?

— Нет! — Вильма мотнула головой. — Эти милые дамы прибудут по делу. Во-первых, они дадут выездные концерты в Лавандовых Полях и Западных Чащах.

Я свистнула:

— Ничего себе… Храбрые!

— И верные, — кивнула Вильма. — А во-вторых, мессиры Дельм из дома Дельфинов и Альтар из дома Зимней Радуги покажут два новейших изобретения, требующих одобрения этих дам. Первое — светописец, который снимает светокарточки не по одной, а лентой.

— Зачем? — удивилась я.

— Уверяют, что, пропуская эту ленту перед источником света, можно получить движущееся изображение, — сказала Вильма воодушевлённо. — А второе — механический звукописец.

— Ого! — завопила я. — Ничего себе!

— Да. Представь: движущееся изображение певицы и запись её голоса. Концерт даже там, куда она не сможет приехать. Или… моё изображение, дорогая сестричка. И запись моих слов. Или твоё изображение, или мессира Лиэра, Раша — кого угодно. Это гениальное изобретение. Очень полезное.

— Конечно, я приду смотреть, — сказала я. — Ужасно хочу посмотреть, как двигается изображение. Они ведь принесут оборудование?

— Обещали, — сказала Вильма. — Наши гостьи тоже хотят посмотреть. Предполагается, что мы на пробу сделаем светописный концерт для того, чтобы показывать его бойцам на фронте.

— И мне интересно, — сказала я.

Я хотела сказать ещё что-то, но тут закончилась наша пауза: на балкон, кутаясь в шаль, выглянула Друзелла.

— Мне жаль, прекрасная государыня, — сказала она, и по её тону я слышала, насколько ей впрямь жаль. — Вас ожидает мессир Броук со сводками, а леди Карлу просили срочно спуститься в лабораторию. Мессир Жейнар уверяет, что доставили что-то ценное.

— И мерзкое, — продолжила я в тон.

— Ох да, — грустно согласилась Друзелла. — Скорее всего, моя милая, мерзкое.

— Обнимаю, целую, — нежно и печально сказала Виллемина. — Иди, иди, дорогая. Я понимаю. И мне надо идти.

Я поцеловала её по-настоящему, в тёплую фарфоровую щёку. И убежала вниз.

Там уже все, кто мог, собрались, даже пришли Норвуд и Байр, которые теперь редко бывали в нашем каземате: они работали в госпитале во имя Лаола, где всегда были запарка и аврал. Но сейчас случай был особый.

Посреди нашей лаборатории стояли два больших ящика, от которых тянуло чем-то неописуемо мерзким. Настолько мерзким, что моя собака не пошла в лабораторию, а устроилась в гостиной у камина. Редкий случай.

— Вот, сопровождал с вокзала, — сказал Жейнар. — Подарок нам от части, где Квентин с его воронами. Ошмётки летунов, бр-р…

Как-то никто не дёрнулся открывать ящики. Я на них посмотрела — а у них был вид золотарей перед выгребной ямой, из которой вот-вот через край перельётся.

Чистоплюи, подумала я. Всегда мне… И сделала шаг вперёд.

И тут же Валор и Ольгер устыдились и выдали нестройным дуэтом:

— Не трогайте, леди!

— Деточка, позвольте мне!

— Ладно, — сказала я. — Мне всё равно не хочется.

Валор принялся взламывать заколоченную гвоздями крышку, а Ольгер грохнул на стол инструменты для вскрытий. А потом они достали летуна и плюхнули его на мрамор.

Он оказался просто огромным. Я не ожидала. Огромным и тяжеленным: не умещалось в голове, что эта здоровенная грузная тварь летала по небу. Головы у твари не было, её, видимо, оторвало взрывом, а туша с развороченной и закопчённой изнутри грудной клеткой казалась больше, чем человеческое тело. И выглядела уродливо: вместо рук приделали кости от ног, а на них нарастили два громадных крыла — как паруса. Развёрнутое крыло доставало от стола до стены, длиной примерно в два человеческих роста — и всё равно казалось, что тварь неуклюжа: непонятно, как сравнительно небольшие крылья поднимают эту тяжесть.

И ясно, что с драконом не спутаешь. Дракон — как живая птица: невесом, стремителен. Очень гармонично выглядит. Тварь, по-моему, должна была вызывать оторопь: летящий по небу труп… и явно несут его не слишком короткие и узкие крылья, а сила чего-то вселившегося.

Адская сила, разумеется.

Жейнар и Ольгер придвинули к столу для вскрытий верстак для наших инструментов, разложили летуна кое-как. Валор подтянул вверх рукава, надел перчатки и взял большой нож для продольных разрезов, но взглянул на труп — положил большой нож и взял скальпель.

— Я хотел, — заикнулся Ольгер.

— Простите, мой дорогой, — сказал Валор. — Это может быть небезопасно. Отойдите на шаг, пожалуйста. К вам, молодые люди, и к вам, деточка, это тоже относится. Я всё покажу.

Он уже полностью владел собой — и я успокоилась. Валор — самый опытный из нас. И — да, наименее уязвим.

— Башку ему оторвало? — спросил Байр.

— Не думаю, — Валор раздвинул скальпелем скользкие чёрные ткани трупа. — Это, очевидно, прозвучит безумно, но я полагаю, что головы в нашем с вами понимании у твари и не было. Взгляните! — и показал остриём. — Позвоночник здесь не сломан, а спилен. Кажется, даже оплавлен. И вот это… я бы сказал, это фрагменты рёбер.

— На шее?! — поразился Норвуд и подсунулся ближе.

Байр оттащил его назад.

— Они приклеены? — спросила я. — Такой вид, будто срослись с верхним позвонком… ну, уцелевшим.

— Их прирастили, — кивнул Валор. — Дорогой граф, подержите, пожалуйста, здесь. Благодарю. Смотрите, видимо, граната взорвалась прямо перед летуном. Это осколок. И вот это. И та конструкция, которая заменяла ему голову, частично уничтожена взрывом. Предположу, что это была некая… э… воронка. Из кожи и мышц, натянутых на приделанные к обрубку позвоночника рёбра. Из этой воронки извергалось собственно адское пламя.

— Он был слепой? — спросила я.

— Если и видел, то не так, как мы с вами, — сказал Валор.

— А говорят, пожирал трупы, — сказал Жейнар. — Но у него же и рта нет…

— Трупы он пожирал вот чем, — Валор положил скальпель и оттянул что-то в кровавом чёрном мясе ниже рёбер.

Распахнулась неожиданно громадная зубастая пасть. Челюсти принадлежали какой-то очень крупной зверюге, а зубы…

— Творец мой оплот, — пробормотал Ольгер у меня за плечом. — Это челюсти акулы?

— Да, акульи, — сказал Валор странно удовлетворённым тоном, будто подтверждались какие-то его теории. — Жрал непосредственно в желудок, если можно так сказать.

— Непонятно, как эти челюсти двигались, — сказала я. — К чему они приделаны. Такое чувство, что как-то прямо в мясе крепятся, на одни мышцы. Так не бывает же!

— У живых, — кивнул Валор. — А это кадавр. Эту кучу мёртвой плоти, собранную довольно небрежно, двигало то, что в ней обитало. И это обитавшее, видимо, меняло свойства тканей… Видите, в каком они состоянии? Это не последствия разложения, это копоть. Он прокопчён насквозь. И окоченение довольно странное… местами. Наверное, надо считать, что это уже не мышцы и не кости, а нечто другое.

— Я всё равно не пойму, как он ухитрялся жрать такими челюстями и летать на этих крыльях, — сказал Ольгер. — Совершенно противоестественная штука.

— Безусловно, — с той же странной удовлетворённостью подтвердил Валор. — Противоестественная. В этом самая суть, дорогой граф. Противоестественность — просто корм для адских сил. Она-то его и носила… Мэтр Байр, дайте мне пинцет, пожалуйста. Нет, не этот. Пошире. Отлично.

Он ухватил пинцетом что-то в глубине туши и потянул. Через миг показал нам ту самую пластинку из тёмного обгорелого металла в виде восьмиугольной звезды, с гравировкой в центре.

— «Огнь из ада — в этот труп — из этого трупа — во имя смерти — в живое, ради моей воли, силы и славы». Мы с этим уже встречались, верно? Наш друг Райнор доставал такие же из вскрытых кадавров на Жемчужном Молу. Вот она… что скажете, дорогие друзья?

— Можно? — Ольгер протянул руку, и Валор отдал ему пинцет. — Какой сплав интересный… Мессиры, леди, знаете, что это за металл? Сплав Серого Пса и Волчьего Солнца, похожий используют для спиралей накаливания в электрических фонарях. Он очень устойчив к нагреву.

— Чтобы адское пламя не расплавило артефакт, — кивнул Валор. Взял со стеллажа аптечную склянку с притёртой крышкой, открыл. — Кладите сюда, дорогой граф. Я бы хотел показать это прекраснейшему мессиру Олгрену и нашему другу Далеху… К сожалению, Далех занят с драконами и не смог прийти, но он найдёт время. Ещё было бы исключительно хорошо обсудить это со Святейшим Отцом нашим Иерархом, если он склонит слух ко мне, грешному, и предоставит полчаса для аудиенции. Его несомненный опыт может очень помочь… А пока посмотрим, что ещё можно извлечь из этого тела.

— Из нескольких соединённых тел, — сказала я. — Но я не воспринимаю эту штуку как части человеческих трупов. Все следы душ отсюда словно выжжены… вытравлены…

— С душами могло случиться что-то нехорошее, леди, — сказал Ольгер и содрогнулся.

— А крылья обшиты кожей нескольких людей, — сказал Норвуд. — Заметно. И эти люди были разного возраста и из разных мест: цвет и фактура кожи различаются. Но леди-рыцарь права: кто они, что они — не ощущаю вообще.

— Крылья крепятся на берцовых костях, — сказал Жейнар. — Только кости уж слишком длинные. До невозможности. В жизни не видал людей на таких ходулях.

— Их доращивали с помощью чернокнижия, я думаю, — сказал Валор, делая ещё один надрез. — Посмотрим, чем оно питалось… хм… ступня в остатках башмака, осколки костей, часть черепа… но взгляните, в каком виде.

— Будто в кипятке варили, — сказала я.

— Внутри него была очень высокая температура, — сказал Валор. — И плоть кадавра предохраняла от её действия эта звёздочка… Внутри кадавра находился демон, друзья мои. Постоянный обитатель ада, из низших кругов. Из тех тварей, которые вообще не могут покинуть ад, если не предоставить им ключ. А идеальный ключ для перехода — вот такое изувеченное и противоестественное тело. Разрушая тело, наши милые друзья Квентин и Райнор вышвыривают гадину обратно в ад. Не убивают: мы не можем такое убить, по крайней мере, я не могу себе представить, как это сделать. Но лишают возможности сражаться и питаться и удаляют из мира — что уже хорошо.

— Второго посмотрим? — предложила я.

Второй был уничтожен взрывом под брюхом. Звёздочка артефакта погнулась и застряла в позвоночнике, лёгкие и желудок разворотило, зато уцелела та самая закопчённая воронка, сделанная из рёбер и обожжённой почерневшей плоти. Ни глаз, ни ушей у твари не было.

— Всё-таки я не понимаю, как он может ориентироваться, — сказал Ольгер, с болезненной гримасой глядя на кадавра.

— Не представляю, какие органы чувств у демонов нижних кругов, — сказал Валор. — Возможно, зрение им и не нужно… Предположу, что они чуют живое. Быть может — человеческие души. И воспринимают живое как пищу — думаю, так. Охотники.

— А почему не пожирают солдат собственной армии? — спросила я.

— Я бы не был так уверен, что вообще не пожирают, милая деточка, — сказал Валор. — Но не массово… быть может, тут есть какая-то особая настройка во время совершения обряда? На присягу, например… сложно сказать. Будем разбираться.

— У меня была идея допросить духов, — сказал Норвуд. — Ну, духов тех несчастных, кого убили, чтобы сделать кадавра… но их так выжгли…

— Да, — сказал Валор. — От кого, от кого — а от них мы точно ничего не узнаем. Я думаю, закончив исследования, мы предадим останки земле… И попросим милейшего наставника Фрейна отпеть их, как несчастных неизвестных, принявших мученическую смерть. Трудно сказать, где сейчас находятся их души… но, возможно, мы сумеем хоть отчасти помочь им силой Святого Слова: оно дотягивается туда, где заканчиваются любые наши возможности.

Ну вот, подумала я. Посоветоваться с Иерархом, отпеть куски кадавра в храме… Мы определённо уже живём в совершенно новом мире. И, кажется, этот новый мир нравится мне больше старого.