Костер и Саламандра. Книга вторая

27

Ричард, конечно, очень бодро решил, что ему нужно сражаться на нашей стороне — но всё равно его ситуация терзала ужасно. Потому что, как ни крути, наши солдаты убивали его братву. И никакой возможности как-то убедить братву сдаваться в плен или переходить на нашу сторону у нас не было: перелесцы видели ад глаза в глаза. У них не умещалось в голове, что на нашей стороне при таком кошмарном раскладе может быть как-то иначе.

А я показала Ричарда Виллемине и Лиэру. Я чувствовала, что этот парень у нас при дворе не просто так, что-то его ведёт, — ну и на удачу показывала его всем подряд. Слушала и думала.

Выводы получались интересные.

Виллемина произвела на Ричарда совершенно оглушительное впечатление. У него руки затряслись, когда он увидел нашу дивную государыню. Но не от страха: я знаю, как он чувствовал страх. Просто нестерпимо было заглянуть в глаза той зверюге, что зовётся пропагандой: это ж такой вал вранья, самого злобного вранья, что и сам не можешь понять, как в такое в принципе можно поверить.

Особенно если верил.

— Вот, — сказал Ричард и вморгнул слёзы. — Вот что я ещё на фронте понял, прекрасная государыня. Вы — как фарфоровые бойцы. И вас ад не видит, а если какая адская тварь увидит — она боится.

— Вот как, мэтр Ричард? — ласково сказала Виллемина. — Так-таки и боится?

— Жруны эти самые… простите, государыня, твари адские — до самого последнего момента и не видят, и не чуют, — сказал Ричард. — Поэтому командиры с вашей стороны и думают, что фарфоровые — лучшие лазутчики. Жруны чуют живых, и серые тоже, а фарфоровые… они через смерть прошли. Их не чуют. Я сам видел.

— Но убивают, — тихо сказала Виллемина.

Ричард на неё посмотрел, как семинарист на обожаемого наставника, не как на королеву.

— Конечно, — выдохнул он. — Вы, государыня, им страшный враг — и фарфоровые бойцы тоже. Они на всё готовы, чтобы убить. Но чутьё у них сбоит, понимаете! Они соображают, что их враг пришёл, только нос к носу, совсем вплотную.

Виллемина переглянулась и со мной, и с Лиэром — и Лиэр опустил веки согласно, и вообще всем лицом показал, что чего-то такого и ожидал.

— Да, — сказала Виллемина. — Получается, что фарфоровые — наш передовой отряд. И что мы можем возлагать на них очень много надежд.

— Точно, прекрасная государыня, — истово закивал Ричард. — Я видел. Ваше прямо оружие против ада.

— Наши мёртвые, — еле слышно сказала Виллемина. — Наши убитые.

Это было сказано так, что даже меня передёрнуло жутью.

— Выходит, так, — сказал Ричард.

И он в этом явно чуял что-то правильное, и я в этом почувствовала что-то совершенно правильное. Но почему-то это правильное вызывало такую тоску, что ныло сердце.

Вильме снова надо было бежать после этой аудиенции на четверть часа — но я её поймала. На минутку: мне очень нужно было послушать, что она скажет. Нужен был её холодный спокойный разум, трезвый — чтобы себя немного охладить, чтобы стало не так больно и стало можно работать дальше.

Ещё мне хотелось её обнять — и мне показалось, что и ей хотелось. Подержаться друг за друга. Понять, что у нас ещё есть какие-то тела.

Что мы ещё на этом свете.

Вильма взяла мою голову в ладони, как когда-то:

— Карла, милая, тебя ведь что-то мучает?

— Ты понимаешь, как всегда, — кивнула я. — Меня мучает, потому что тебя ведь мучает. И у тебя болит, я чувствую. Когда ты сказала «наши мёртвые»…

И тут Вильма обняла меня порывисто и прижалась. Её потряхивало, как живую.

Я её гладила по голове, по плечам, я ещё не понимала пока — и ждала, когда она сможет говорить. Мне стало ясно, насколько чудовищно она устала за это время, моя королева.

— Жаль, — глухо сказала Вильма мне в шею. — Жаль, что я не могу глубоко подышать. Это мне всегда помогало. Но ничего. Ты мне тоже помогаешь, леди-адъютант. Половина моего воображаемого сердца. Мне уже легче.

— Очень тяжело, Вильма? — спросила я. Я её держала, как Клая, когда он уходил на фронт.

Она встряхнулась, как птица, и выпрямилась. По её кукольному лицу ничего было не прочесть.

— Моим братьям на фронте тяжелее, — сказала она. — И будет ещё тяжелее. И, быть может, будет нестерпимо тяжело, когда кончится война.

Меня это потрясло.

— Не понимаю, — пробормотала я.

Она снова обняла ладонями моё лицо, заглянула в глаза:

— Мы, фарфоровые солдаты, меньше, чем люди, и больше, чем люди. Нам не нужно ни есть, ни пить. Нам не нужно дышать. Мы намного меньше устаём.

— Мы… — шепнула я.

— Мы, — кивнула Виллемина. — Мы, фарфоровые бойцы короны Прибережья. Ты ведь понимаешь, милая, милая моя сестрёнка: я ровно такой же солдат, как и они. Меня так же убили. Меня так же подняли. Я так же воспринимаю мир. Я кусок моей страны, острый осколок того же самого фарфора. Мы, фарфоровые, настолько крепко связаны с нашей верой, нашей страной и нашей войной… я не поверила бы ещё год назад, что такое вообще возможно. И их всё больше — тех, кто отдал человеческую жизнь, а теперь душу отдаёт. Мы с ними — одно.

— Поэтому ты встречаешь санитарные эшелоны? — спросила я. — И навещаешь их в госпитале?

— Я бы отправилась на фронт, как наши подруги-певицы, — сказала Виллемина. — Чтобы сказать им, что благодарна им, что они братья мои, что я сделаю всё мыслимое и немыслимое для нашей общей победы. Если бы у меня только нашлась свободная неделя… так ведь нет её, ты знаешь.

— У каждого своя война, — сказала я.

— Да, — в голосе Вильмы появился еле заметный светлый лучик. — Поэтому я и не думаю капризничать… не пытаюсь заставить своих людей выполнять мои прихоти. Делаю всё, что могу делать здесь, ради победы над адом.

— Но почему ты сказала, что после войны будет тяжелее?

— Карла, милая Карла… — Виллемина снова опустила голову, и лучик погас. — Мы вернёмся с войны, и всё это встанет в полный рост… наши искусственные тела с нечеловеческими потребностями, наша ужасная память, наш опыт, которого никому не надо… Наши неизменно юные фарфоровые лица — и рядом с нами будут стареть живые любимые…

Ужас меня хлестнул, как стальной трос, — наотмашь.

Видимо, это отразилось у меня на лице. Вильма взяла мои руки, поднесла к губам, прижалась к ним щекой:

— Прости, милая моя девочка. Я не должна была. Не думай пока об этом. У нас ещё будет время об этом подумать, что-то решить… что-то, быть может, исправить. Пока рано. Пока нам нужно победить. Присмотри за этим юношей, за перелесцем, хорошо? Он нам зачем-то очень нужен, я чувствую. Как минимум он многое объяснил мне, даже не сказав ничего конкретно.

— Хорошо, — я сдержала вздох и вморгнула слёзы, даже улыбнуться сумела кое-как. — Ты тоже не думай, государыня моя, фарфоровый герой. Будем решать задачи по порядку, ладно?

Вильма провела кончиками пальцев по лбу, словно стирая дурные мысли.

— Ну что ж, — сказала она уже легче и веселее. — Нам пора побеждать, милая Карла. Я уже опаздываю самым нестерпимым образом, да и тебя наверняка ждут. Я постараюсь не засиживаться в Штабе за полночь — и, быть может, мы успеем поболтать перед сном.

Я поцеловала свою государыню в щёку — и она выпорхнула из нашей гостиной так легко, будто этот страшный груз и не давил на неё.

А я пошла поискать Ричарда — и как раз вовремя.

Ричард оказался у нас в каземате — и завороженно разглядывал наше связное зеркало. Было очень заметно, что ему хочется стекло полапать, вот прям руками потрогать, но он опасается. А лицо у него было восхищённое и ошарашенное.

— Да что ты там увидал-то? — приставал Жейнар, но Ричард только мотал головой.

— Ричард! — окликнула я.

Похоже, вывела его из транса. Он вздрогнул и обернулся:

— Леди Карла, а что там?

— Ну, — я только плечом дёрнула. — Смотря где.

Жейнар сморщил нос:

— Ну Ричард, я ж говорил! Это зеркало для связи. Наносишь эликсир — раз, два, три — и тебя слышит человек с другой стороны. Вот что там?

Ричард виновато ухмыльнулся:

— Нет, Жейнар, я ж не про это. Про связь, про эликсир — я всё понял. А вот внутри там что? Вот прямо там, в… в глубине там?

Мы с Жейнаром переглянулись.

— О! — радостно воскликнул Ольгер, который вошёл и услышал только последнюю Ричардову реплику. — Это вампирские пути, что ли?

Жейнар присвистнул.

— Впрямь вампирские пути? — удивилась я. — А как ты их видишь?

Ричард пожал плечами и покрутил пальцами: ему было не объяснить.

— Ну… вот… будто… там, в той комнате, в зеркале… за ней ещё что-то, понимаете, леди? Она как будто не совсем настоящая… не просто отражение… Я ж и раньше смотрелся в зеркала, и в это зеркало уже смотрел, а такого не видел. Подошёл вот поближе — а там это… ну вот это… глубина!

— Но тебе не страшно? — спросил Жейнар.

— Нет, — уверенно сказал Ричард. — Занятно очень. Только это, видно, не вампирские пути. Вампиры же — из ада?

Он попался. Мы втроём ему начали объяснять про вампиров. Он расспрашивал, мы объясняли, потом мы обедали и разговаривали про вампиров — и Ричарда, кажется, слегка укачало от такого количества сведений. Потом за Ольгером прислали из Аптекарской коллегии, потом жандарм за Жейнаром зашёл, а у меня образовалась небольшая пауза — и я уже одна рассказывала… а потом пришёл Валор.

В последнее время мы почти не виделись. Валор занимался научной работой, он был то у медиков, то в госпитале, то у Фогеля — и при этом по вечерам и ночам читал лекции для курсантов-некромантов. Ему не надо было есть, спал он урывками, свободное время проводил в библиотеке — но, похоже, иногда его накрывало и очень хотелось увидеть меня и Виллемину. А может, и остальную нашу команду.

А мне целую секунду хотелось прыгнуть ему на шею, как отцу в детстве.

— Как же я рад, что застал вас, деточка, — сказал Валор. — Есть интереснейшие новости.

А Ричард в это время смотрел на него широко раскрытыми глазами, с приоткрытым ртом. В глубочайшем обалдении.

— Мэтр? — обернулся к нему Валор.

— Мессир, — потрясённо прошептал Ричард, — вы — вампир?

Однако, подумала я.

— Вампир? — удивился Валор. — Деточка, будьте любезны представить нас с этим юношей друг другу.

— Ну, — сказала я, — Валор, это Ричард из дома Поющей Рощи, он перелесец и ясновидящий. И есть подозрение, что благой, хотя не факт. Ричард, это прекраснейший мессир Валор, барон Тиховодский, из дома, вот забавно, Поющих Ив. Бывал при дворе короля Эрвина, хоть и отрицает. А ещё он был призраком, и почти вампиром тоже был, так что ты в чём-то прав.

— Я прав, — кивнул Ричард. — От мессира Валора… ну как бы… таким сквознячком тянет… как из зеркала. И тёмным светом… не говорят так? А я не знаю, как по-другому сказать. Мессир Валор, я прошу прощения, фарфоровый — но не такой, как все фарфоровые солдатики… и не такой, как фарфоровая государыня. Я вот чувствую, а описать не могу.

— Хм… — опустив ресницы, сказал Валор. Почему-то у него получалось напускать на себя невероятную таинственность даже с фарфоровым лицом. — Вы, милейший мэтр Ричард, впрямь ясновидящий. Не уверен, что определю благого… но ясновидящий.

— Знаете, прекрасный мессир, — смущённо сказал Ричард, — я сил нет как хочу на вампиров поглядеть. Даже не знаю, почему, но вот просто надо мне. Мне леди Карла, и мессир Жейнар, и мессир Ольгер всё объяснили: что они тёмные вестники, что они в своём роде защитники, и ещё кой-чего, я всё понимаю… и меня тянет ужасно. Но не только.

И замолчал.

— Чего ты? — спросила я. — Не только посмотреть?

Ричард ухмыльнулся, опуская глаза:

— Пока мессир Валор не пришёл, я вроде не всё понимал. А как он пришёл — мне вдруг в голову стукнула такая глупость… Вот скажите мне, мессир Валор: а вампиры — они вообще вампиры? Что здесь, что в Перелесье, что в Междугорье — всё равно?

— Я же говорила, — сказала я. — Вампиры связаны с местом, где умерли.

— А с местом, где жили? — слов бедняге Ричарду не хватало, он их подбирал, искал, но не слишком в этом преуспел. — Вот вы, прекрасный мессир Валор, простите, конечно, где умерли?

— Забавно, — сказал Валор с явственной улыбкой в голосе. — Да, не в столице. Правда, я родился в Тиховодье, практически рядом со столицей… и я всё же не вампир, хоть и провёл в Сумерках с десяток ночей. Вам не стоит пытаться выстроить теорию по моей странной биографии, дорогой Ричард.

Ричард взглянул ему в лицо:

— А вот если я, прекрасный мессир, предположим, здесь помру и стану вампиром, то каким? Перелесским или прибережным?

— Забавно… — протянул Валор уже другим тоном. — Это не такой уж простой вопрос, я бы сказал… ответ зависит от многих обстоятельств.

— А для вампира кто важнее? — продолжал Ричард. — Король или Сумеречный Князь?

— Сумерки, без сомнения, — тут же ответил Валор, но поправился: — Прежде говорили, что Сумерки кончаются с рассветом, что обитателям Сумерек вообще нет дела до положения живых…

— Но сейчас не так, — подхватил Ричард. — Леди Карла и мессиры намекали на прям войну в Сумерках.

— Хм… ну… положим, — возразил Валор, но не слишком уверенно. — Вампиры с побережья, во всяком случае, не воюют с вампирами Перелесья, полагаю. Хотя, безусловно, воюют с адом.

— Наши с вампирами Перелесья не воюют, — сказала я. — Наверное, так. А перелесские вампиры воюют. С нами! Гелира ведь шпионка! И она хотела убить Виллемину! Хотела! И её остановил не Кодекс.

— Мы можем рассуждать об этом лишь чисто умозрительно, — сказал Валор. — Схоластически. То, что я знаю от вас о Гелире и втором пленном нашего друга Олгрена, не говорит о том, что это именно военные действия, а не некая… скажем так: разовая акция. Быть может, стоит расспросить мессира адмирала о том, в каком положении отношения между вампирскими кланами в настоящий момент. Мне показалось, что для мэтра ясновидящего это важно, а раз важно для него, то, очевидно, важно и для нас. Предлагаю отложить дальнейшую беседу до начала Сумерек.

Никто не стал спорить. Вид у Ричарда был какой-то вопросительный, но он ровно ничего не сказал, поэтому и я промолчала: всё выяснится в Сумерки, что зря приставать к человеку.

— Превосходно, — удовлетворённо кивнул Валор. — Значит, можно приступить к новостям. Вы, дорогая деточка, и мессир граф понадобитесь завтра с утра, я надеюсь. Оба. Подводный корабль вышел на связь. Они идут домой и не позднее завтрашнего утра будут здесь.

— Ох, ничего ж… — вырвалось у меня. — Они везут морскую тварь?

— Да, дорогая, — сказал Валор. — Мало того: как мы и договаривались, они везут её живьём — насколько это можно сказать о создании изначально безжизненном. У нас завтра будет непростой день.

— Непростое вскрытие? — спросила я.

— Ряд достаточно сложных экспериментов, — сказал Валор. — Предположу, что у морской твари приблизительно такая же чернокнижная природа, как и у твари летающей. Поэтому я намерен испытать на ней несколько, так сказать, методов… депортации.

— Депортации? — удивилась я.

— Именно, — подтвердил Валор невозмутимо. — Выселения демона из нашего мира в ад, где ему быть и надлежит.

— От тварей помогают молитвы, — убеждённо сказал Ричард. — Я сам видел.

— Вот как? — заинтересовался Валор.

Я хотела ему рассказать, но Ричард решил, что лучше показать — и Валор, очевидно, отлично всё рассмотрел, потому что вышел он из транса предельно задумчивый.

Быстрее, между прочим, чем я ожидала. Мне казалось, что на такую передачу воспоминаний уходят целые часы, я приготовилась долго ждать — а связь и пары минут не продлилась. Мысль — штука до изумления быстрая.

— Хм… — пробормотал Валор, собираясь с мыслями. — Пожалуй, не стоит трактовать этот эпизод так прямолинейно, дорогой Ричард.

— Почему? — удивился Ричард.

А я отметила, что Ричард уже дорогой. После этой передачи воспоминаний его уже нельзя по-другому воспринимать, иначе, чем друга.

— Ну хотя бы потому, что вы — ясновидящий и, возможно, благой, — сказал Валор увереннее. — В любом случае вы отмечены свыше. Когда вы начали молиться, этот… так сказать, жрун, будем называть его так — учуял что-то. Вашу необычность. Ему, быть может, стало неприятно и неловко — и он решил выбрать себе добычу попроще. Без риска.

— Пока я не молился, он же хотел напасть, — возразил Ричард.

— Но, дорогой мой, вы должны понять: очевидно, вы не первый раненый солдат, который пытался воззвать к Вседержителю, встретив жруна на поле боя, — сказал Валор. — Вы когда-нибудь слышали от своих боевых товарищей такие истории?

— Нет, — грустно сказал Ричард.

— Из этого мы легко заключим, что их было некому рассказывать, — продолжил Валор в тон. — То, что тварь отогнала конкретно ваша молитва, помноженная, очевидно, на вашу решимость стрелять, если Святое Слово не сработает, вовсе не означает, что молитва Вика, буде ваш друг Вик молился бы, произвела бы тот же эффект… Впрочем, и эффект не так велик, как хотелось бы: ведь жрун не рассыпался пеплом и не покинул своё искусственное тело, а всего лишь ретировался, чтобы дождаться более удобного случая закусить человечиной, верно?

Ричард пожал плечами и кивнул.

— А у вас есть более действенный метод, да? — спросила я.

— Трудно сказать, насколько он действенный, пока мы не получим конкретный результат, — сказал Валор. — Видите ли, деточка… я написал Отцу Святейшему. Подробно описал ситуацию и попросил совета от столпов веры.

— Иерарх знает! — сорвалось у меня с языка прежде, чем я сообразила, что может и не знать вообще-то. Явление-то новое.

— Я отослал Святейшему Отцу нашему точный чертёж металлической пластинки, извлечённой из туши, — сказал Валор. — Описал то, что мы выяснили во время вскрытия, как можно подробнее, и приложил несколько светокарточек, сделанных Жейнаром. Я надеялся, что хоть кто-то среди пресвятых наставников о чём-то подобном слышал или читал. Вынужден огорчить вас, милая деточка: Иерарх не знает. Но он никогда и не занимался углублённо вопросами чернокнижия. Зато он с нами всей душой — и, чтобы помочь делу, прислал во Дворец видного специалиста по этой теме, Преосвященного Грейда. Преосвященный прибыл сегодня около полудня, остановился у наставника Элии, завтра к утру он будет с нами на вскрытии.

— Ничего себе! — заорала я восхищённо. — Нервы у Преосвященного, видимо, как верёвки!

Валор кивнул, соглашаясь:

— Как стальные тросы. Я показывал ему препараты. Преосвященный — интереснейший собеседник. Привёз с собой несколько томов «Определения тайных чар», сейчас ищет в них аналогии. Очень надеюсь, что с помощью Божьей найдёт — и завтра поможет нам в работе.

— Жаль, что сегодня не пришёл познакомиться, — сказала я.

— Он немощен и очень занят, деточка, — сказал Валор с чуть слышным укором. — Мне, право, жаль, что в резиденции Иерарха некому настроить связь через зеркало. Лучше бы он присутствовал, не покидая своей кельи, через зеркальное стекло: он так стар и хрупок, что я невольно боюсь, как бы с ним не случилось чего-нибудь дурного. И в то же время меня радует, что он прибыл лично. Мне кажется, он заметит всё, что нужно, несмотря на почтенный возраст.

— Удивительный дед, — сказала я. — Я думаю, скорее он будет бояться, чтоб с нами чего-нибудь не случилось. В свите Иерарха такие попадаются… ад должен бы по углам шугаться, как нашкодивший кот.

— Исчерпывающая характеристика, — я услышала в голосе Валора явственную улыбку.

Потом мы закрутились до вечера.

Валора выдернули в Штаб. Я оставила Ричарда в лаборатории Ольгера, потому что меня срочно позвали в госпиталь. Я там привязала двумя Узлами душу, у которой не осталось тела. Ну просто не из чего было сделать протез: всего-то несколько обгорелых костей. Жрун, гад, его сжёг. А призрак остался и надеялся. Ребята растерялись — но у меня-то уже была отработанная метода.

Пока Рауль переделывал стандартную фарфоровую маску, я рассказала призраку, что протез из обезличенных костей никогда не станет для него окончательно своим телом. Но призрак был слишком серьёзно настроен: на Жемчужном Молу погибла вся его семья. Он хотел воевать до победы, мстить и гнать — а там будет видно.

— Если я потом, когда разобьём гадов, попрошу вас, леди, чтобы вы меня отпустили на лоно Господне, к Селине и деткам, вы ведь отпустите? — спросил он.

Я просто душу в кулак зажала, чтобы не разреветься. И пообещала:

— Если вы захотите после победы уйти, то отпущу.

И этот герой вошёл в такой же обезличенный вычищенный протез, как и наши фарфоровые морячки, благо на складе Фогеля всегда хранились такие, на всякий случай. Мы держали их для моряков, но какая разница. Парень нормально вошёл в это тело, без всяких неожиданностей. И типичное эльфийское, ещё работы Глены, лицо его не смутило.

— Винтовку теперь могу держать — и ладно, — сказал он. — Всей душой вам благодарен, леди.

Фрейн его благословил на прощанье — и я тоже, если благословение некромантки что-то значит. Байр и Норвуд посмотрели на обряд — значит, не растеряются в следующий раз. И закончили мы, как раз когда уже начинало темнеть.

Я подумала, что мне уже надо быть во Дворце. У меня было предчувствие огромной силы, я думала, что ведь должно что-то произойти сегодня в Сумерки — я вызвала мотор, потом бежала со всех ног, но всё равно опоздала.

Вернее, пожалуй, успела — но в самый последний момент.

Влетела в нашу гостиную в тот момент, когда Ричард перелезал через раму! Зеркала! А с той стороны стекла стоял Олгрен с очень сложным выражением лица. С таким… выжидательным, что ли. Экспериментальным.

— Э! — завопила я. — Отдай, вампир! Это мой ясновидящий!

Олгрен расхохотался. А Ричард растерялся, смутился и потащил ногу обратно. Зрелище впрямь вышло уморительное.

— Куда ж ты, боец? — осведомился Олгрен, ещё смеясь. — А как же перелесские вампиры?

— Так леди же… — окончательно смутился Ричард.

— Пригласим и леди, если уж она прибежала, — выдал Олгрен совершенно невозмутимо. — В моё время дамы особенно смелых нравов иногда носили мужские панталоны. Может, вам тоже научиться? Грустно смотреть, как вам мешают юбки, тёмная леди.

— Вместо того чтоб клыки скалить, лучше дай леди руку, — фыркнула я.

Олгрен перегнулся через раму, взял меня за талию, гад, и перенёс в инобытие, как пёрышко. Я даже не успела возмутиться.

— Это тот свет? — спросил мне в затылок Ричард, тоном то ли восхищённым, то ли перепуганным.

Олгрен чудовищно самодовольно ухмыльнулся.

— Это вампирские пути, — буркнула я. — Видишь, как это выглядит!

— Как затонувший парусник… — прошептал Ричард.

Я посмотрела на него, а у него глаза широко раскрылись, как у мальчишки в ночь на Новогодье: вот сейчас снежные феечки полетят. И таким же очарованным взглядом он посмотрел и на Олгрена, и на меня за компанию.

— Ты хотел видеть Сумерки — вот они, — сказал Олгрен. — С этой стороны зеркала всегда Сумерки. И никто из нас не покидает этого места между двумя зорями.

Ричард покивал. Я диву давалась, как он смотрел на Олгрена. Мне даже показалось, что он видит Олгрена без вампирского морока: так смотрят не на вампира, а на… другую сущность.

На Божьего вестника, быть может.

Но не боялся Ричард вообще.

— А вы мне покажете наших, светлейший Князь? — спросил он снизу вверх.

Ну что. Утвердил меня в этой мысли. Потому что гламор, прикрывающий истинное обличье Олгрена, ни на что светлейшее не тянул. Я лично видела только его древний адмиральский мундир с потускневшими галунами, обтрёпанные манжеты и штаны, засунутые в сапоги со сбитыми носками. И физиономия у Олгрена соответствовала всему этому, как клинок ножнам: просто пиратюга, типичный морской змей с наглым взглядом.

Но я помнила.

А вот Ричарда вся эта шелуха не обманула ни на секунду. Действительно интересно.

— Конечно, покажу, — сказал Олгрен.

Прямо серьёзно сказал. Мне показалось, что в некотором роде даже уважительно.

А мне подал руку: мол, идём вниз, в этот их трюм, так чтобы леди не оступилась. На самом же деле мы с ним обменялись… он обменял Силу вампира на мой Дар, только без поцелуйчиков и всего этого средневекового антуража. Мы уже просто могли, без всяких вассальных почестей, — потому что кто из нас главнее, не разобраться — а по-товарищески. И как союзники.

Смыл он мою давнюю усталость ледяной искрящейся волной своей Силы. Даже двигаться было легче. Я на него посмотрела благодарно — а он только ухмыльнулся.

А Ричард, похоже, всего этого не замечал — или ему дела не было. Он шёл так, будто знал или чуял, куда ему идти. И лицо у него как-то заострилось и стало жёстче. Не просто целеустремлённость читалась, а прямо-таки отточенная мысль.

Олгрен впустил нас в трюм.

Эти двое выглядели не блестяще, но и не гнилыми трупами. Я бы сказала: как люди в плену. Я почти не чувствовала их вампирской Силы. Но Ричард…

Ох, я дорого бы дала, чтобы понять, как он их увидел! Потому что он выпрямился и вздёрнул подбородок. И сжал кулаки.

И они, видимо, тоже увидели его как-то особо, потому что уставились именно на него, будто мы с Олгреном вообще никто и звать нас никак. Или нету нас.

И вот тут-то я и поняла, зачем Ричард приехал во Дворец — и вообще куда его вело. Сюда его вело. Именно сюда.

— Привет, предатели, — бросил Ричард.

Меня поразила холодная злость в его голосе. Я думала, он в принципе не может так разговаривать. Вампиры должны были на такое окрыситься — и немедленно окрысились.

— Это ты предатель! — прошипел Лангр. — Дезертир! Целуешься с рыбоедами, трус?

— Я должен был вас увидеть, — сказал Ричард. — Хоть кого из вас, из вампиров перелесских. Хоть как увидеть. Только вас же нет там, где вы нужны. Ни одного я не видал.

— Тебе и не положено! — выплюнула Гелира, как взбешённая кошка.

— Мне не положено, — кивнул Ричард. — Мне сдохнуть положено, хуже, чем любой пёс подыхает. Мне своей душой жрунов кормить положено. Мне даже смерти человеческой — и то не положено, да? Не знаю, что проводники делают, а только перелесцам теперь нормальной смерти не положено. И на лоне Господнем им не бывать. Ты мне объясни, вампир: что бывает с душой, когда её демон сожрёт? Исчезнет она? Или хуже, чем исчезнет? Скажи!

Вампиры молчали. И я вдруг увидел, что Гелиру затрясло мелкой дрожью, как человека в ужасе, а Лангр кусает губы, да так, что струйка тёмной крови потекла по подбородку.

— Ты не молчи, — обратился Ричард к Лангру. Злость в его голосе пропала, появилась тоска. — Ты объясни. Ты объясни, как же так. Ведь вот мессир Олгрен мне сказал: у нас, в Перелесье, Сумерки есть, вампирский клан, древний Князь. Вам же от Вседержителя положено к несчастным на Зов приходить, нет? Отпускать людей, да? Умирающих? Не допускать грязных смертей, да? Ну и где же вы? Где вы, а? Ваши где все? Князь наш, перелесский, где?

Лангр опустил голову, будто не знал, куда деть глаза.

— Что ж ты на меня не смотришь? — спросил Ричард. — Вы же служите Промыслу, так в священных книгах прописано. Так мессир Олгрен говорил и леди. Ты просто мне скажи: это правда? Правда?

— Правда! Правда! — выпалила Гелира. — Доволен?!

Её колотило так, что звякали цепи. Лангр молчал, и у его ног в воду капнула капля чёрной крови — я не поняла, с губы или это уже слеза.

— Так если это правда, то что вы тут делаете? — спросил Ричард, а я поняла, что ему самому режет душу каждое слово. — Счёты всё сводите? Они тут рыбоеды, на побережье, а в Междугорье — еретики, да? Вы местным вампирам, что ли, что-то доказать хотите? Свара уже прорву лет идёт, всё не можете решить, кто прав, да?

— Это всё Дольф, — тихо сказал Лангр. — Страшная память.

— А что — Дольф? — спросил Ричард. — Ты мне скажи, ты же старый, да? Ты помнишь Дольфа?

— Ну помню, — Лангр даже поднял голову, лицо в тёмных полосах слёз. — И что?

— А то, — сказал Ричард. — Дольф ад привёл в Перелесье?

— Привёл ад! — выкрикнула Гелира.

Но Лангр покачал головой:

— Не ад… если уж звать вещи своими именами…

— А кто? — спросил Ричард. — Ад тогда кто привёл?

Вампиры переглянулись.

— Вы ведь знаете, да? — спросил Ричард с отчаянной надеждой.

— И ты знаешь, — еле слышно проговорил Лангр. — Кто… разрешил…

— Государь Рандольф? — спросил Ричард.

— Он… не мешал, — выдохнул Лангр. — И наш… мессир Эрнст… Князь… не мешал.

— Не смей, — тихо и страшно шепнула Гелира.

Лангр взглянул на неё:

— Брось. Ты тоже знаешь.

Гелира разрыдалась.

— Вот, — сказал Ричард в нестерпимой тоске. — Вот видите. Я, выходит, королю Рандольфу обещал, клялся Перелесье защищать от зла, а он — что? Он нас всех предал. Он сам, выходит, зло и впустил, да? Делать-то что теперь?

Гелира всхлипывала и тряслась. Лангр тихо плакал, и мука у него на лице была такая, будто он уже в преисподней. Но что меня поразило — я вдруг увидела, больше даже почувствовала, как чистое ледяное мерцание вампирской Силы начало просачиваться сквозь их тёмные тела, похожие на тени.

Зрелище было фантастическое — и зрелище было совершенно невозможное. Я взглянула на Олгрена, но адмирал наблюдал, сложив на груди руки, и никакого удивления на его физиономии не было, только неожиданная удовлетворённость. Даже умиротворение.

— Да что вы… — сказал Ричард горько. — Что теперь слёзы-то лить, слезами не поможешь. Тяжкие грехи на нас с вами, преступления, нам перед Вседержителем отвечать, тут уж и не сделаешь ничего. Но это дело будущее. Сейчас надо как-то поправлять. Как-то защищать Перелесье от зла надо ведь. Надо, правда? А каяться потом будем.

Лангр поднял страдающий взгляд:

— Как поправлять, солдат? Как мы можем поправить?

— Вам бы в Сумерки наши, — сказал Ричард. — На волю бы вам — и спасать бедные души. Ведь зовут же вас! Сколько народу страшно умирает — и все милости просят, а милости нет. Господь, известное дело, не вмешивается, так и в книгах прописано — но вы-то должны вмешаться! Вы же сами — Промысел! А вы Божью волю бросили, всё считаетесь с прибережцами, кто когда и кого обидел…

— Мы же не можем… — начал Лангр и вдруг…

Он просто вышел из цепей, которые держали его у столба. Как вампир мог бы выйти из обыкновенных железных ржавых цепей — как свет, который никакими оковами не удержишь.

И сам ужасно растерялся.

Посмотрел на Олгрена — а Олгрен, в своём затасканном мундире, с наглой мордой, с тёмным сабельным шрамом, сиял и искрился, переливался ледяной Силой, которая пробивалась сквозь забавный гламор примерно так, как солнечный свет пробивается сквозь щели рыбацкого сарая. И физиономия Олгрена излучала всё то же умиротворение.

Практически такое же, как у Божьих вестников на древних гравюрах.

Лангр преклонил колено. И через миг к нему присоединилась Гелира.

Нормальные вампиры. Вампиры как вампиры.

Я в полнейшем обалдении смотрела, как лунное сияние постепенно наполняет их призрачные тела — они просто на глазах им наливались, они каким-то образом воскресали.

Пришёл смешной охламон в шинельке с чужого плеча — и чудеса делает.

— Я не приму присягу, — сказал Олгрен. — Во-первых, вы уже присягали Эрнсту, а во-вторых, вы принадлежите Перелесью. У вас свой путь.

— Что же нам делать, мессир? — потерянно спросил Лангр. — Мы ведь не можем вернуться в клан Эрнста. Особенно Гелира: Князь обратил её лично, она его фаворитка и доверенное лицо. Эрнст снова её сломает.

— Это правда, — сказала Гелира. — Простите, мессир, мне страшно. И выхода я не вижу.

— Ну, положим, выход есть, — сказал Олгрен. — Это древний, жестокий, но действенный способ. Новый клан. И новый Князь.

— Я?! — потрясённо выдохнул Лангр, стукнув себя кулаками в грудь. — Боже мой… я ведь не могу…

— Можешь ты, — сказал Ричард. — Только не трусь. Тебе ведь это самое… обращённые будут нужны? Подданные? Верные люди? Так ты думаешь, что не наберёшь верных людей, которые всё понимают — и Промыслу служить пойдут, и против ада пойдут? Запросто наберёшь.

— Бред… — пробормотал Лангр. — Где?

— На передке, — сказал Ричард. — Смертельно раненных солдатиков будешь забирать в свою Вечность — и служить они будут честно. Как присяге служили. Даже истовее: они, думаешь, не понимают, что иначе с их душами станется?

— Ты сумасшедший, — еле слышно проговорил Лангр.

— Ты трусишь, что ли? — удивился Ричард.

— Ад нас туда не пустит, — печально сказала Гелира. — Там же… да нас просто сожрут — и конец балладе.

— Тьфу ты, пропасть, — с досадой выдохнул Ричард. — Трусы. Тоже называются вампиры… За свои души боитесь, да? А на людские души, значит, наплевать вам? Трусы. Ну ладно. Мессир Олгрен, скажите, а я могу уйти в вампиры?

Глаза Олгрена расширились. Впервые я увидела, чтоб он поразился до такой степени.

— Чокнутый салабон, — фыркнул Олгрен. — Ты смерти ищешь, что ли? Или на Вечность нацелился? Так ведь может и не быть Вечности. Война идёт, тебя могут сожрать, как и их. Ты, хоть и юродивый, не заговорённый, не надейся.

— А меня всё равно почти что убили, — сказал Ричард. — Я подготовился уже. И если эти не хотят окопной братве души спасать, то я буду. Кто-то же должен, поймите. Я, выходит, уже обстрелянный, у меня есть привычка кое-какая. Я честно скажу, мессир: я тоже боюсь. Просто надо — и, выходит, больше некому.

Он смотрел Олгрену в лицо так спокойно, будто и не был просто смертным. В этот момент ужасно напомнил мне Клая.

— Тебе не надо, — тихо сказала Гелира. — Тебе не суждено пока, что ты…

— Она говорит правду, — подхватил Лангр. — Ты Предопределённости не принадлежишь, ты можешь жить долго…

— То есть вы пойдёте на передовую? — спросил Ричард с надеждой.

Но вампиры опустили глаза. Определённо они не могли ни врать ему, ни даже попытаться его успокоить — очень он был интересный тип, этот Ричард… И у меня мелькнула мысль, что уйти в вампиры, как он говорит, у него, пожалуй, вышло бы неожиданно здорово.

Но больно же!

— Ну что, — грустно сказал Ричард. — Видите, мессир адмирал: трусят они. Не пойдут, не сделают. А вернее всего, вернутся обратно к этому Эрнсту — и прямиком в ад. Нельзя же так. Поэтому — ну, простите уж меня, ничего мне не остаётся.

— Ты же пройдёшь через смерть, мальчик, — тихо сказал Олгрен уже без всякого ёрничества и насмешечек. — Ты осознаёшь?

— А что делать, — вздохнул Ричард. — Если надо, — и покосился на меня. — Вы же меня простите, леди? Я же не думал, что так выйдет. Вы меня… это самое… тело, в общем… наверное, отправьте с эшелоном. Потому что мессир Валор, когда мы менялись воспоминаниями, намекнул, что вампиру без гроба тяжело, а от вашей столицы — ну сами понимаете, очень далеко до передовой, а до Перелесья и того дальше. А наступит мир — Бог даст, перехоронят меня. В родной земле.

Я его обняла.

— Псих ты, — сказала я ему в ухо. — Псих ненормальный. Но я верю: ты сможешь. Ты сильный. А я всё сделаю, не сомневайся.

Ричард ужасно смутился и очень деликатно высвободился — а потом поцеловал мне руку, клешню, чуть коснувшись губами. Я ещё подумала: уже как вампир, будто хотел поделиться Силой.

Потом он снова посмотрел на Олгрена:

— Только, мессир, давайте — вы. Потому что эти ребята… ну… вроде слабоваты они. И я боюсь, что через них Эрнст что-нибудь там… Скажите: это ничего, что вы меня того… а, мессир? Я в том смысле, что я-то перелесец, а вы — с побережья…

Олгрен тронул его щёку ледяными лунными пальцами:

— Это ничего, Ричард. Моим вассалом ты не станешь, я чую. У тебя свои силы есть… кто бы подумал… Юный же Князь будет у Перелесья… ребёнок ещё, совсем юный. Ничего, на войне взрослеют быстро.

Ричард вздохнул легче, даже улыбнулся:

— Это хорошо, мессир. Я вам доверяю. Кровь будете пить, да?

Олгрен ответил улыбкой:

— Нет. Мне надо тебя не забрать, а обратить, а значит, нам потребуется обменяться Силой. Правда, легче тебе от этого не будет, малыш… но тут уж ничего не поделаешь: тебе придётся через это пройти, как всем нам. Это тоже инициация.

— Это ничего, — сказал Ричард.

Лицо у него было как будто немного растерянное, но я чувствовала, насколько он уже определённо всё решил — и насколько он уже душой в Сумерках. И я подумала: в кои-то веки, похоже, Перелесью повезёт с Князем. Странным образом в нём чувствовалась сила, в этом забавном маленьком парне.

А Олгрен достал из-за голенища нож, вспыхнувший острым лучом.

— Вскроемся — и обменяемся кровью, — сказал он Ричарду. — И тогда ты будешь не вассалом мне, а побратимом в Сумерках.

— Это мы с вами, мессир, вроде как мир в Сумерках заключаем, да? — просиял Ричард. — Между сумеречным Прибережьем и сумеречным Перелесьем, а?

— Да, мальчик, — сказал Олгрен. — И боевой союз против ада. Глядишь, и живые постепенно подтянутся.

Он вздёрнул рукав вместе с манжетой — и резанул запястье. Брызнула кровь, чёрная, как смола. Олгрен протянул нож Ричарду — и Ричард вскрыл вены таким до изумления привычным движением, будто был некромантом и каждый день поднимал мертвецов кровавой жертвой.

Они сплели пальцы, раны соприкоснулись, и в призрачную воду трюма в два потока, смешиваясь, полилась кровь — красная и чёрная. Лицо Ричарда исказила гримаса нестерпимой боли и, по-моему, удушья: он инстинктивно потянулся свободной рукой к воротнику, будто хотел ослабить невидимую удавку. Его человеческое тело умирало с минуту, в тяжёлых муках. Я думала, что при переходе это бывает легче.

Но переход Ричарда в Сумерки выглядел по-настоящему прекрасно. Холодный и чистый свет, как лунный, от полной луны, потёк сквозь него, сквозь кожу, волосы, даже его несчастную шинелишку, преобразил лицо, заострил черты, в глазах вспыхнул тёмный вишнёвый огонь…

— Ричард, — вырвалось у меня, — ты ли это?

Он потянулся, сильно, всем телом, будто хотел сбросить что-то связывающее, — и улыбнулся, широко и ярко:

— Да уж, видимо, я, леди. Легко стало.

Я протянула Олгрену руку — и он догадался. Вытащил из кармана неожиданно белоснежный платок, тщательнейше обтёр лезвие ножа — и подал его мне. Я разрезала ладонь клешни, чувствуя странное болезненное удовольствие.

— Вы что ж делаете?! — перепугался Ричард.

— Поцелуй мне ручку ещё разок, ладно? — сказала я, протягивая ему клешню и кровь.

Он догадался. Правильно всё сделал, просто интуиция его повела: мы с ним обменялись Силой и Даром первый раз… я только сильно боялась, что он же и последний. Ричард остался и в Сумерках ясновидящим — и свой талант передавать воспоминания и чувства не потерял: пока он пил мой Дар, растворённый в крови, я поняла, что мне нужно делать. В деталях.

А Олгрен дал Ричарду шутливый подзатыльник:

— Ты всю-то кровь не вылакай у леди, дорвался!

Ричард ткнулся в мои ладони лицом, носом, смущаясь и смеясь, а я думала, что из всех вампиров именно он мне ближайший друг.

Совершенно чокнутый парень.

Перелесские вампиры поняли всё до крошки. Как только Ричард отпустил мои руки, они преклонили колена уже перед ним.

— Вы чего? — удивился Ричард.

— Ты должен принять присягу, — сказал Олгрен. — Ты теперь их Князь.

— А… ну да, конечно, — сказал Ричард, очень стараясь не умереть ещё разок, от смущения.

Ему очень повезло, что вампиры не краснеют.

— Прими нашу верность, Князь Сумерек, — начала Гелира, но Ричард вдруг покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Прости. Не так.

— А как? — удивился Лангр. — Так полагается.

— Мы не будем как полагается, — сказал Ричард. — Мы будем как правильно. Повторяйте: я клянусь всему народу Перелесья, живому и мёртвому, жить в Сумерках и умереть снова, если придётся, за счастье и процветание нашей земли. Любить и защищать страну, как мать, телом и душой.

Перелесцы без звука возражения повторили за ним эту присягу, то ли солдатскую, то ли вампирскую. Я видела, как с каждым словом свет внутри них разгорался всё ярче.