Котенок. Книга 3

Глава 15

Свечин проводил меня до класса.

— Котёнок, ты уже слышал? — спросил он. — Наташка Кравцова забрала из школы документы. Родители увезли её из Рудогорска. Наташкиного папаню отстранили от командования нашим погранотрядом!..

Во время классного часа Снежка подтвердила Лёнины слова о том, что мы остались без комсорга.

Новым комсоргом класса выбрали Васю Громова.

Уже на следующий день со мной здоровались все одноклассники (смущённо, будто нехотя), кроме старосты класса. Лидочка Сергеева по-прежнему не смотрела в мои глаза. Но она (по словам Алины) часто прожигала мне взглядом спину.

Шестнадцатого января, после вторых в этом году «детских танцев» Изабелла Корж озвучила даты концертов ВИА «Солнечные котята»: двадцатого февраля и шестого марта. Белла сообщила: её мама уже заказала афиши, а продажа билетов стартует в кассе Дворца культуры с первого февраля. Ситуацию с репертуаром она не прояснила (список музыкальных композиций пока не утвердили). Но объявила, что я за выступлением ансамбля понаблюдаю из зрительного зала.

— Это ведь не танцульки для школьников, — сказала Корж. — Там будет всё серьёзно. А ты, Котёнок, не состоишь в штате Дворца культуры. Так что… сам понимаешь. Прости, Иван, но на концертах выступят только «Солнечные котята».

Сразу же после школьных зимних каникул вокально-инструментальный ансамбль Рокотова погрузился в работу. Алина каждый вечер (кроме воскресного) пропадала в репетиционном зале ДК. А по воскресеньям Волкова воспроизводила для меня и для являвшейся к нам Лены Кукушкиной заученный и отрепетированный за неделю материал, аккомпанируя себе на гитаре.

Я на репетициях ВИА появлялся нечасто: в январе был на них дважды — приходил туда по просьбе Рокота. В остальные вечера я работал над книгой (когда не пел на «детских танцах»). Финал романа приближался. Я уже прикинул, что допишу книгу в начале марта: в промежутке между первым и вторым концертами «Солнечных котят».

А в последних числах января радостный Рокотов сообщил, что директорша Дворца культуры «протащила через сито худсовета» почти всю заявленную для концерта программу рудогорского ВИА. Сергей признался, что не верил в такой удачный исход. «Не прошли», по его словам, только три песни: «Котёнок», «Гимн ПТУшника» и «Я рисую».

В начале февраля Алина напомнила мне об отправке стихов в Литературный институт.

— Погоди ещё немного, — сказал я. — Если ничего не прояснится раньше, то отправим твои работы в институт первого марта.

Пятого февраля на стендах около Дворцах культуры вывесили афиши концерта рудогорского ВИА «Солнечные котята». За два дня до этого я уже купил в кассе ДК три билета на оба концерта: для себя, для мамы и для Нины Владимировны Волковой. Прикупил билеты заранее не потому, что предчувствовал ажиотажный спрос на них — боялся, что позабуду о билетах, погрузившись в работу над финальными главами своего романа.

А в понедельник восьмого февраля о концертах уже судачили в нашей школе. Первым у меня спросил «лишний билетик» Лёня Свечин — я ответил ему, что «лишние» и все прочие билеты продают в кассе ДК. Одноклассники едва ли не на каждой перемене засыпали Алину вопросами о грядущем представлении; не скрывали зависть: Волкова на афишах значилась второй в списке участников ВИА «Солнечные котята» — после Сергея Рокотова.

По утрам меня развлекала рассказами о грядущих концертах Лена Кукушкина. Семиклассница рассказывала мне, как усердно «Алиночка» готовилась к выступлениям (Лена часто провожала Волкову на репетиции). Описывала мне Алинино концертное платье (я не сказал Кукушкиной, что уже видел его перед поездкой ВИА на фестиваль). Лена напевала мне по пути в школу песни из репертуара «Солнечных котят». Те самые, которые я писал под Алинин голос.

Пятнадцатого февраля, за пять дней до концерта ВИА «Солнечные котята», я вернулся из школы и увидел у себя под дверью Лену Кукушкину. Соседка семиклассница сидела на полу около небрежно брошенного портфеля. Шмыгала носом и лила слёзы.

Лена увидела меня — разрыдалась в голос. Я взбежал по ступеням, остановился в шаге от воющей девчонки. Не заметил на полу, на лице и на руках соседки следов крови.

Спросил:

— Что стряслось?

За руку поднял девчонку с пола. Семиклассница встала на ноги, размазывала по лицу влагу, трясла косичками. Смотрела на меня сквозь плотную пелену из слёз.

— Ванечка… — всхлипывала она. — Ванечка…

— Что случилось⁈ — повторил я.

Поставил на пол дипломат, взял девочку за плечи. Осмотрел соседку на предмет ранений. Не увидел ничего похожего на следы побоев — лишь покрасневшее и опухшее от рыданий лицо.

— Билееетов нет!!! — сказала Кукушкина.

Я нахмурился. Смотрел на жалобно блестевшие глаза соседки. Отметил, что Кукушкина не переоделась после школы. Она не сняла форму. Из-под её пальто выглядывал пионерский галстук.

— Каких билетов? — спросил я. — Где нет? О чём ты говоришь?

Лена сунула руку в карман, достала мятую трёхрублёвую купюру, показала её мне. Пальцы Кукушкиной дрожали. Банкнота с изображением герба СССР тряслась в её руке.

— Мне папа деньги вчера дааал, — сказала Лена. — Я пошла после школы в… в кааассу. А… а билетов уже нееет! Совсем нееет! Мне так сказааали! Вааанечка! Нееет их!!! Ооооо!..

Лена вытянула губы трубочкой и взвыла, будто раненный зверёныш. Кукушкина трясла головой. Из её глаз струями текли слёзу — изо рта девчонки летели на меня брызги слюны.

— Я не пойду на концееерт! — голосила Лена. — Вааанечка! Я не пойду! Как же так⁈ Это… нечестно! Вааанечка! Что мне теперь делать⁈ Я опоздааала! Вааанечка!..

Я на шаг отступил, поправил очки. Почувствовал, как истерично колотится в груди сердце — будто я только-только финишировал, пробежав марафон. Увидел: с подбородка соседки на пальто падали слёзы.

— Ты пошла в кассу ДК и не купила билет на Алинин концерт, — сказал я. — На тот, что будет двадцатого февраля. Билеты на него уже распроданы. Так? Я правильно тебя понял?

Кукушкина закивала — слёзы с её лица закапали на пальто чаще. Я вздохнул. И выдал длинную и витиеватую тираду: про то, что я думал об истериках плаксивых семиклассниц.

Лена притихла — ошарашено смотрела на меня, махала ресницами. Я сдвинул её в сторону, открыл дверь. В уличной обуви прошёл в гостиную. Вынес на лестничную площадку один из купленных мною в начале месяца билетов, протянул его соседке.

— Держи, Кукушкина, — сказал я. — И прекрати выть. Перепугала меня. В субботу на концерте займёшь место рядом с моей мамой. В самом центре восьмого ряда. Оттуда хороший вид. Бери.

Лена не сводила с билета глаз. Русла слёз на её лице обмелели. Девочка всхлипнула, подняла взгляд — посмотрела мне в глаза. И вдруг спрятала за спиной руки. Покачала головой.

— Ванечка, — сказала она. — Но это же твой билет! Нет. Так нельзя. Я… не возьму его. Не… не могу. А как же ты? Алиночка расстроится, если не увидит тебя в зале. Я это точно знаю!

Она плаксиво скривила губы. Помотала головой. И снова взглянула на билет — с испугом, словно я протягивал ей пресловутый запретный плод из Эдемского сада.

— Кто сказал, что меня не будет на концерте? — сказал я. — Приду, конечно. Куда же я денусь. Неужели ты думаешь, что меня не пустят в зрительный зал без билета? Пустят, никуда не денутся. Ведь я же Котёнок!

После разговора с Леной Кукушкиной я позвонил Алине. Узнал у Волковой номер домашнего телефона Изабеллы Корж (раньше меня он не интересовал). Тут же созвонился с подружкой Сергея Рокотова. Попросил, чтобы она воспользовалась «связями» и раздобыла один билет в «хорошем ряду» на субботний концерт. Пояснил, что билет нужен для «моего друга». Намекнул, что «мой друг» за такую услугу непременно «проставится».

— Котёнок, ты, наверное, пошутил, — сказала Белла. — Билеты раскупили ещё на прошлой неделе. Мама говорит, что даже стулья у стен поставят: для запоздавших блатников. Толпа народу станет за последним рядом. Не представляю, как они там все поместятся. Даже мама не ожидала такого ажиотажа. Сказала, что на Пугачёву так быстро билеты бы не распродали. А ты говоришь: место в хорошем ряду. Ну, ты даёшь, Котёнок. Насмешил!

В четверг Рокотов устроил генеральную репетицию. Изначально он планировал репетировать на главной сцене. Но в концертный зал ансамбль не пустили — «контрольную прогонку» концертной программы Сергей провёл в репетиционном зале. Зрителей изображали я и Белла. Мы с Изабеллой Корж чинно восседали посреди просторной комнаты на табуретках, разглядывали артистов и прилежно аплодировали по завершению каждой музыкальной композиции.

«Солнечные котята» отработали почти без ошибок. Случилось несколько незначительных помарок, которые не испортили общее впечатление от выступления ансамбля. Алина справилась с сольными номерами на «отлично». Рокотов свою часть программы спел уверенно, пусть и не идеально. Музыканты ансамбля выступили профессионально. Я признал, что не зря Рокот муштровал коллектив почти полтора месяца, устраивал им по шесть репетиций в неделю.

На субботу Рокотов выпросил у директора школы освобождение от занятий для представителей своего коллектива. Поэтому Волкова перед концертом не пошла в школу. Я не получил от Полковника официальное освобождение. Но двадцатого февраля тоже прогулял уроки (заранее предупредил об этом своём проступке классную руководительницу). К Волковой явился не утром, а днём (когда «добил» очередную главу). Алина к тому времени уже бегала по квартире с платком на голове, под которым прятала накрученные на бигуди волосы. Совершала абсолютно бессмысленные с точки зрения мужчины манипуляции.

В Алинину подготовку к концерту я не вмешивался. Скромно восседал на диване перед монотонно бубнящим телевизором, следил за суетившейся Волковой (не путался под ногами). В мои обязанности сегодня входила лишь моральная поддержка юной певицы (Алина ещё вчера попросила, чтобы я пришёл). А ещё я изредка сопровождал Волкову в походах на пятый этаж: чтобы «покормить котёнка». В сорок восьмой квартире я усаживался в кресло, бренчал на гитаре — развлекал прятавшегося под диваном Барсика. Наблюдал, как Алина топталась около приоткрытой форточки и заполняла пространство гостиной табачным дымом.

Во время одного из таких походов в сорок восьмую квартиру там задребезжал телефон.

Трубку сняла Алина (я в её квартире к телефону не подходил).

Она заглянула в гостиную и сообщила:

— Ваня, это тебе звонят.

— Мама? — спросил я.

Волкова помотала головой и громким шёпотом ответила:

— Это наш директор школы! Полковник!

Я поставил на пол гитару и прошёл в прихожую; взял трубку и выдал традиционное «алло».

— Крылов?

— Здравствуйте, Михаил Андреевич.

— Иван, — сказал Снежный. — Волкова меня сейчас слышит?

Я взглянул на Алину — та замерла на пороге гостиной.

— Нет.

— Хорошо, — сказал Полковник. — Слушай внимательно.

Я поправил очки.

— Сегодня приходили журналисты, — сообщил Михаил Андреевич. — Из Москвы.

Я спросил:

— Куда?

— В школу, — ответил Снежный. — Были у меня. И в твоём классе. Разыскивали Волкову. Расспрашивали о ней. У меня. У Галины. У твоих одноклассников. Записывали наши ответы. Фотографировали.

— Что…

Я кашлянул — прочистил горло.

— Что они хотели?

Затаил дыхание.

— Алина Солнечная, — сказал Полковник.

Он выдержал паузу.

Я выдохнул.

— Журналисты всё знают, — заявил Снежный. — О ней. Ваши одноклассники тоже знают. Теперь. Решил: предупрежу тебя. Думай, Иван. Ты лучше знаком с ситуацией. Сам скажи Алине. Если нужно. И что нужно. Перед концертом.

Он замолчал.

Я мысленно выругался. Взглянул на Волкову. Та не ушла к окну — курила, стоя в дверном проёме.

— Спасибо, Михаил Андреевич, — сказал я. — Придумаю, что-нибудь. Где они сейчас?

Потеребил витой шнур, соединявший трубку с основной частью телефонного аппарата.

— Ушли, — ответил Полковник. — Только что. Вон они. Вижу их в окно. Шагают к школьным воротам. И кстати, Иван. Я позвонил тебе домой. Говорил с твоей мамой. Она направила сюда.

Снежный кашлянул и сообщил:

— Иван. Я дал москвичам адрес Волковой. Имей это в виду.

Я видел, что Алина настороженно замерла, держала дымящуюся сигарету над пепельницей.

— Понял, Михаил Андреевич.

— И ещё, — сказал Снежный. — Иван. Хочу, что б ты знал. Я был на творческом вечере Солнечной. Вместе с женой. В семьдесят третьем. В Москве. Понравилось. Галя любит её стихи. Взяла её в свой класс.

Я улыбнулся Алине и повторил в трубку:

— Понял, Михаил Андреевич.

Полковник сообщил:

— Мы тоже пойдём на концерт. С Галиной. Сегодня. И на следующий. Купили билеты. Рассчитывайте на нас. Скажи, если понадобится наша помощь. Журналисты — не милиция. И здесь им не Москва.

Я снова улыбнулся и кивнул.

— Понял, Михаил Андреевич. Спасибо что позвонили. Не сомневайтесь: концерт вам понравится. Я в четверг был на репетиции. У парней всё на высшем уровне. А Алина — просто молодец! Куда, говорите, вы своих гостей отправили?

— Адрес? — спросил Полковник.

— Да, чтобы я точно знал.

Демонстративно взглянул на часы — будто засёк время.

— По месту прописки Волковой, — ответил директор школы. — Сейчас уточню.

Я услышал шуршание бумаг на другом конце провода.

— Улица Антикайнена, — сообщил Снежный. — Дом пять. Квартира сорок восемь.

— Замечательно! — сказал я. — Спасибо, Михаил Андреевич.

— Не за что.

Полковник попрощался со мной. Связь прервалась. В динамике зазвучали гудки.

— Жду звонка, Михаил Андреевич, — громко сказал я.

Положил на рычаги трубку, усмехнулся. Волкова затушила сигарету, подошла ко мне. Мне показалось: её глаза чуть потемнели за то время, что я беседовал со Снежным.

Я покачал головой и сообщил:

— Замечательный человек наш Полковник! Повезло нам с директором школы. Странно, что я раньше об этом не догадывался.

Волкова нахмурила брови. Посмотрела на телефон, словно там остался текстовой вариант моего разговора с Полковником. Поправила на своей груди борта потёртого «сменного» халата.

— Ваня, что случилось? — спросила Алина.

— К Полковнику гости приехали, — сказал я. — А он ещё на работе. Директор попросил, чтобы я встретился с его знакомыми, занял их экскурсией по городу на пару часов.

— Почему ты?

Я поправил подаренные директором школы очки.

— Мы сдружились с Михаилом Андреевичем. После того случая. Сегодня все спешат и волнуются: чтобы не опоздать на концерт. Почему бы мне не помочь хорошему человеку? Я ведь тебе пока не нужен?

Волкова пожала плечами, вздохнула.

— Вот и замечательно, — заявил я. — Спускайся к бабушке. Занимайся своими делами, не отвлекайся на меня. Скоро Кукушкина явится, поможет если что. А я ненадолго задержусь здесь, если ты не против. Дождусь, пока позвонят.

В дверь позвонили почти через десять минут после того, как ушла Волкова. Из гостиной за это время не выветрился табачный дым — он серым облаком парил под потолком, протягивал тонкие щупальца к открытой форточке. Я только-только отыграл последние аккорды любимой песни Барсика: «Мурки».

Трезвонили настойчиво, будто заподозрили: им здесь не рады.

— Что вам в вашей Москве не сиделось? — пробормотал я.

Аккуратно поставил гитару к стене, выбрался из кресла и прошел в прихожую. Задержался около зеркала — взглянул на своё отражение. Взъерошил себе волосы, сдвинул к кончику носа очки. Подтянул до пупка штаны, заправил за пояс рубашку. Трагично скривил губы и шагнул к двери. Я посмотрел в глазок — громко хмыкнул.

— Какие люди и без охраны… — пробормотал я.

Резко распахнул дверь и тут же услышал:

— Котёнок⁈

— Здравствуйте, Дарья Матвеевна! — воскликнул я.

Развёл в стороны руки, словно надеялся на «обнимашки» с остроносой московской журналисткой Дарьей Матвеевной Григалавой, укутанной в пальто с пушистым меховым воротником и увенчанной меховой шапкой «кубанкой» (как у Нади из фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»).

— Здравствуйте, Олег… эээ… Слуцкий! — сказал я.

Взглянул поверх плеча Григалавы на мужчину в шапке-ушанке из кроличьего меха. Усатый фотограф стоял позади корреспондентки газеты «Комсомольская правда», смотрел на меня сонными глазами. Я уловил в воздухе медовый восточный аромат духов «Magie Noire — Lancôme» и запах чеснока.

— Здравствуйте, Иван Крылов, — сказала Дарья Матвеевна.

Я снова взглянул на фотографа.

Сказал:

— Вот видите, Олег, нормальная у меня фамилия. Не понимаю, почему она тогда, в Москве, показалась вам страной.

Ни фотограф, ни журналистка не улыбнулись. Они походили не на работников газеты, а на представителей власти, что пришли обыскивать жилище преступников. Григалава решительно шагнула вперёд, наступила носком сапога на порог квартиры (будто испугалась, что я захлопну перед её лицом дверь).

— Мы пришли к Алине… Волковой, — заявила Дарья Матвеевна. — Она дома?

Я попятился вглубь квартиры — показал, что не настроен на споры с гостями. Снял с вешалки ботинки (по-прежнему прятал их там от злопамятного Барсика), бросил их на пол к своим ногам. Журналистка осмотрела прихожую: взглянула на потёртый женский халат (я намеренно перевесил его сюда из ванной комнаты), опустила взгляд на Алинины тапочки.

— Вам снова не повезло, товарищи из газеты, — сказал я. — Алина ушла.

Сунул ноги в ботинки.

— А Нина Владимировна Волкова? — спросила журналистка. — Её тоже нет дома?

Григалава недоверчиво сощурила глаза.

Я указал на одиноко стоявшие в прихожей женские тапочки — установил рядом с ними свои.

— Нина Владимировна здесь не живёт. В этой квартире обитают только Алина и её друг Барсик.

— Барсик? — переспросила журналистка.

За моей спиной прозвучало громкое мяуканье.

— Барсик поздоровался с вами, — сообщил я.

Подумал: «А может, послал нас всех куда подальше — фиг поймёшь этих котов».

— Какой красивый котик! — воскликнула Григалава. — Кис, кис, кис! Это что за порода?

Я увидел, что белый кот бесшумно подошёл к моим ногам, потёрся о них (чего раньше не случалось).

— Говорю же: это Барсик. Сокращённо от названия породы: карельский снежный барс. Барсик ещё крохотный. Алине его охотники на Новый год подарили. Взрослые особи карельских барсов обычно размером с немецкую овчарку. У нас в лесах таких немного: занесены в Красную книгу. Обычно они охотятся на лосей и бурых медведей. На людей нападают редко: только в голодные времена.

Барсик взглянул на гостей — вдруг выгнул спину и зашипел.

Москвичи отшатнулись.

— Барсик не любит чужаков, — сказал я. — Признаёт только Волкову и меня.

Вздохнул и сообщил:

— Вот, кормлю его, пока Алины нет дома. Карельские снежные барсы много едят. Говорят: в дикой природе они за сутки лосиную тушу до костей обгладывают. Но Барсик пока совсем малыш. Видите, какой кроха? Сегодня он проглотил только одну единственную утку, три литра молока и форель — небольшую: двухкилограммовую.

Журналистка недоверчиво хмыкнула, но вслух сомнения не высказала.

— А где сейчас Алина Солнечная… то есть… Волкова? — спросила она.

— Так… понятно же где! — ответил я. — Здесь недалеко. Щас отведу вас туда. Пять сек! Только куртку надену.