Красная сирена

9

Человек, открывший им дверь, был молод, светловолос и одет в голубой костюм в тонкую полоску в тон и шелковый галстук в цене месячного оклада начинающего инспектора полиции. Приветливое лицо за щитом дежурной улыбки (раз в двадцать дешевле галстука).

Аните он показался слишком симпатичным, чтобы быть честным. Рядом с ней нетерпеливо переминался с ноги на ногу Петер, и она перестала разглядывать парня.

— Доброе утро, — произнесла она на своем весьма среднем немецком. — Мы — инспекторы голландской полиции Петер Спаак и Анита Ван Дайк… Можно войти?

Она протянула ему свое удостоверение, Петер последовал ее примеру.

Улыбка блондина стала еще шире, и это было явно ненормально.

— Да, конечно, инспекторы из Амстердама, заходите, прошу вас. Добро пожаловать в Браун-вальд.

Его голландский был безукоризнен.

Он слегка отступил в сторону, и их взорам открылся роскошный коридор. Пол был выложен итальянским мрамором. В конце коридора находилась массивная дубовая дверь, все двери комнат цвета слоновой кости были закрыты.

— Мы вас давно ждем, — продолжал журчать молодой человек, осторожно прикрывая за ними дверь. — Я — Дитер Борвальт, личный юридический консультант госпожи Кристенсен.

Это прозвучало почти как: «Ее величества королевы Нидерландов».

Он протянул руку, чтобы поздороваться. Анита мгновенно пожала его ладонь, а Петер и вовсе не снизошел до того, чтобы касаться наманикюрен-ных пальцев. Сунув руку в карман брюк, Борвальт повел гостей по коридору и открыл створки огромной двери из золотистого дуба.

Яркое весеннее солнце осветило пространство.

Свет проникал в помещение через высокие окна, выходившие на долину. Комната была отделана девственным, ослепительно белым мрамором. В зеркалах отражались серо-голубые горы с белыми шапками на вершинах, упирающихся в небеса. Размерами салон приближался к церковному нефу. Войдя, Анита почувствовала себя крестьянкой в грязных сабо, явившейся из хлева с ведром свеженадоенного молока.

Борвальт спокойно прошествовал в противоположный конец комнаты к бюро в стиле ампир, стоявшему на мраморном возвышении в стеклянном эркере (его размеры заслуживали Книги рекордов Гиннесса).

Затейливо изогнутый кожаный диван располагался в нескольких метрах от бюро, у стены. На диване — жемчужно-серый костюм с рыжими кожаными заплатками на локтях. В костюме — мужчина неопределенного возраста в круглых очках. Он искоса взглянул на вошедших. Человек небрежно листал какую-то папку, периодически отвлекаясь на зрелище альпийских хребтов по ту сторону сияющей синевы неба.

Дитер Борвальт картинно обогнул стол, элегантным движением открыл резную коробку черного дерева и сделал приглашающий жест. Он протянул ее посетителям:

— Настоящие гаванские сигары… Прямо с Кубы… Вы курите? Для меня это любимый наркотик…

Он снял с рыжеватой сигары коронку, покрутил ее между пальцами, взял гипсовую розу, оказавшуюся тяжелой массивной зажигалкой.

— Благодарю, но нет: я курю только чистый опиум, кстати, доложите о нашем визите госпоже Кристенсен.

Анита решила взять быка за рога. Борвальт на мгновение замер, изумленный неожиданным заявлением. Закурив наконец, он разразился звучным смехом — по мнению Аниты, натужным и слишком долгим.

— Чистый опиум… Великолепно, — наконец прокомментировал он, внезапно успокаиваясь. — Вижу, полиция не до конца утратила чувство юмора…

Он пустил в потолок закрученное колечко дыма.

— Юмор и терпение. Повторяю вопрос: вы сообщите госпоже Кристенсен о нашем приходе?

Ворвальт ответил не сразу, глядя на Аниту незамутненным взглядом, потом указал на человека, сидевшего на диване:

— К сожалению, в настоящий момент госпожа Кристенсен занята. Но здесь находится доктор Форстер, он — личный врач госпожи Кристенсен и располагает очень важной информацией по делу, которое привело вас сюда. Он готов сообщить ее вам.

— Подождите! — Анита подняла руку, призывая собеседника замолчать. Голос ее был ледяным. — Я должна в третий раз повторить свой вопрос или мне сразу показать вам ордер, который лежит у меня в кармане?

Улыбка Борвальта мгновенно застыла. Анита тут же различила в сине-стальном взгляде попытку быстро принять верное решение.

Анита терпеливо ждала, как он отреагирует.

Наконец он забормотал:

— Э-э-э… послушайте… госпожа Ван Дайк, видите ли, в воскресенье нашу адвокатскую контору в Амстердаме оповестили только сегодня утром. А госпожа Кристенсен и господин Брюннер уехали вчера утром. Мы всеми возможными способами пытаемся с ними связаться, но пока…

Анита постаралась не улыбнуться:

— Так скажите же мне, ради бога, куда они уехали? На Луну? В Антарктиду? В Женеву'?

Борвальт больше не улыбался.

— Послушайте, госпожа Ван Дайк, мне совершенно непонятен ваш юмор, он неуместен в сложившихся обстоятельствах (лексикон продажного адвокатишки!). Возможно, мне стоит напомнить вам, что в том числе и по вашей вине Алиса исче… сбежала. В настоящий момент госпожа Кристенсен пытается собрать всю свою энергию, средства и связи, чтобы как можно быстрее отыскать свою дочь. Поймите же… Ее очень волнует судьба Алисы, ведь девочка сейчас одна где-то на дороге или в незнакомом городе, а ведь города так опасны для тринадцатилетних девочек, красивых блондинок.

— Заткнитесь, ладно? — Сталь в голосе Аниты превратилась в кремень. — Алиса сбежала только потому, что за ней гнались! Вооруженные преследователи убили полицейского. Теперь их разыскивают. Йохана Маркенса, Кеслера…

Борвальт вздохнул:

— Госпожа инспектор… наша адвокатская контора неоднократно указывала вам на то, что Маркенс не работает у Кристенсенов уже два месяца. Его нанял лично господин Кеслер, который, кстати, сопровождает сейчас госпожу Кристенсен и был с ней во время того печального инцидента. Кроме нас с доктором, это могут подтвердить еще несколько свидетелей.

Анита вынуждена была признать, что молодой адвокатишка с изысканными манерами неплохо подготовился к встрече и держал фигу в кармане.

— Хорошо, так где же все они находятся? Он снова выдохнул облачко терпкого дыма:

— В Африке. На юге Марокко. По очень важному и сугубо конфиденциальному делу,

— Выражаясь человеческим языком, вы не можете дать мне их точный адрес?

— Искренне сожалею, но мы и сами не имеем от них никаких известий…

Анита была уверена, что он нагло врет, но поделать ничего не могла, а потому решила импровизировать.

— В таком случае советую вам как можно скорее передать обвинительное заключение Кристенсенам, где бы они ни были, — нежно-сладким голоском прошелестела она.

— Я сделаю все возможное, поверьте.

Анита снова не поверила и решила сменить тактику:

— Хорошо, господин Борвальт, а теперь я хотела бы послушать, что же такого важного может сообщить нам господин Форстер.

Ворвальт не удержался от улыбки ядовитого самодовольства, и она отравила атмосферу в комнате сильнее, чем дым кубинской сигары. Аниту едва не стошнило.

— Прошу вас, доктор Форстер.

С дивана донеслось покашливанье — доктор прочищал горло.

— Так, Дитер… Да, как вам уже сообщил господин Борвальт, я врач-психолог госпожи Кристенсен…

Он снова покашлял, будто настраивался, как расстроенный рояль.

«Смотри-ка, — подумала Анита, — он не сказал „психиатр“, хотя у Хасленса нас именно так информировали… Это могло означать, что Форстер — не настоящий врач. К тому же он не упомянул ни звания, ни степени».

— Информация, которую я должен вам сообщить, довольно деликатного свойства. Раскрывая ее, я до некоторой степени нарушаю профессиональную тайну. Поэтому позвольте мне не детализировать некоторые детали.

Мгновение он смотрел на лежавшую у него на коленях папку, потом сунул ее под мышку и поднялся, заскрипев артритными суставами.

Подошел к окну, взглянул на горы на горизонте, словно собираясь с духом для предстоящего разговора.

Анита уловила некую двойственность в этом согбенном пожилом человеке, который медленно поворачивался к ним, поправляя очки и раскрывая папку.

— Видите ли, госпожа Ван Дайк, в основном я лечу госпожу Кристенсен на сеансах софрологии и медитации, но иногда мне приходилось заниматься Алисой, ее дочерью.

Анита не перебивала его. Пусть говорит все, что хочет. Она удобнее устроилась в элегантном французском кресле и взглядом призвала Петера сделать то же. Посмотрим, что дорогой «доктор» Форстер нам поведает.

— Около трех лет назад Алисе стали сниться кошмары.

Он снова покхекал, глядя в свои заметки.

— Возвращающиеся сны. Очень тревожные. Они повторялись все чаще и достигли кульминации в конце девяносто первого, начале девяносто второго… Я весьма успешно лечил девочку в течение девяносто второго года, и зимой кошмары прекратились. Тем не менее…

Анита с нетерпением ждала продолжения.

— Тем не менее рискну утверждать, что пресловутая «комната с видеокассетами», которая так вас занимает, — часть галлюцинаций.

Кхе-кхе…

— Что вы хотите этим сказать? — холодно спросила Анита.

Казалось, Форстер подыскивает правильную формулировку.

— Ну-у… Я полагаю, что «комната с видеозаписями» — вымысел больного сознания ребенка, который она транспонировала на реальность.

— Вы это серьезно? А кассета, которую мы видели, — тоже кошмарный сон?

Доктор примиряющим жестом поднял руку.

— Прошу вас, успокойтесь. Нет. Конечно нет. Этого я не утверждаю. Я говорю исключительно о «комнате с видеозаписями». Кассета случайно оказалась в доме Кристенсенов, которые действительно хранили у себя порнографические фильмы для дальнейшего использования в экспериментальном кино, и…

Анита открыла было рот, чтобы ответить, но передумала, и Петер вступил в игру.

— Экспериментальное кино? Так вы называете съемки, где девушке разворачивают анус электрическим ножом?

Форстер бросил на Петера мимолетный взгляд. В этом взгляде странным образом смешивались глухая тревога, сочувствие, отвращение и фатализм. Он снова откашлялся и продолжил так, словно ничего не случилось:

— Боюсь, я недостаточно ясно выразился. Есть еще один важный момент, о котором я не решился вам сообщить… Профессиональная тайна…

Анита предоставила ему самому разбираться с собственной совестью.

— Единственное, что я могу сказать, — речь идет о проецировании кошмаров на реальность. Отправной точкой, разумеется, были некоторые элементы действительности, встраивающиеся в предуготовленный сценарий. Комната с видеозаписями — элемент, созданный воображением, кассета — факт действительности.

Анита не верила своим ушам.

— Видите ли, все подобные сны — крайне неудачное разрешение эдипова комплекса, который в Алисином случае приобрел гипертрофированные размеры.

«Посмотрим, до какой степени он раздует эти размеры», — подумала пораженная Анита.

Доктор пролистнул несколько страниц в поисках нужного места и прочел:

— Все сны имеют одинаковую структуру и закручены вокруг разрушительного образа Матери, все укладывается в схему ужасающей борьбы и погони, то есть инцестрального каннибализма. Отец всегда возникает как далекий загадочный персонаж, носитель света, одетый в костюм тореро или моряка. Алиса отчаянно стремится к нему, а мать гонится за ней с ножом или с пистолетом…

В уголках губ Форстера появилась хитроватая складка, глаза светились детской радостью.

Анита была парализована дьявольской точностью его анализа. Она понимала, к чему он ведет.

Старик захлопнул папку.

— Итак, позвольте спросить: а не совершает ли наша юная беглянка то, что до нее проделывали миллионы других, похожих на нее детей, — превращает сон в реальность? Большая Игра. Убежать от соперницы-матери к отцу, сделать сон реальностью, представить мать богомолом из-за той злополучной кассеты, которая свела на нет месяцы кропотливой работы.

В его голосе Анита услышала искренние нотки. А что, если этот «доктор» психо-каких-то там наук говорит правду?

— Вы повторили бы это на суде под присягой, доктор Форстер?

Она специально сделала упор на слове «доктор».

В ответ Форстер слегка пожал плечами, словно избавлялся от непосильной ноши.

— Я бы сказал, что эта теория имеет право на существование, многое объясняет и что подобные случаи встречаются чаще, чем нам бы того хотелось, у детей Алисиного возраста, особенно когда родители разводятся. Невротический бред. Побеги из дома… А теперь, возможно, наркотики и проституция…

— Значит, именно так вы бы выступили? Вот диагноз — невротические фантазии, связанные с неизлеченным эдиповым комплексом?

— Я заявил бы, что это весьма вероятно, учитывая два с половиной года работы и около тридцати проанализированных снов.

Тон его был безапелляционным. Дитер Борвальт курил сигару, едва заметно улыбаясь.

— Ладно, — проговорила Анита. — А теперь пусть один из вас объяснит мне, как мадемуазель Чатарджампа оказалась на этой кассете?

Форстера ничуть не смутило упоминание имени жертвы.

Адвокат кашлянул:

— Мы с доктором очень плохо знали эту девушку, поскольку бывали в доме Кристенсенов только по праздникам.

— Вас удивило ее исчезновение? Я хочу знать ваше мнение. Как вы объясните тот факт, что юная студентка из Шри-Ланки внезапно исчезает, а потом у ее бывших работодателей — и ваших нынешних, кстати, — появляется кассета, запечатлевшая ее смерть?

Плечи доктора, продолжавшего созерцать горные вершины, передернулись. Анита решила дожать его.

— Будьте откровенны, доктор, забудьте о психоанализе. Почему, как эта молодая студентка стала героиней этого, с позволения сказать, фильма, где некто отрезает ей груди электрическим ножом? Кто, по-вашему, способен на такое?

Доктор обернулся: он был в бешенстве, глаза метали молнии. Он мгновенно овладел собой, и только дрожь в голосе выдавала сдерживаемые чувства.

— Не знаю, инспектор, и мне кажется, что именно полиция обязана раскрывать подобные дела!

— Что я и пытаюсь делать…

— Я видел Сунью один или два раза, на приемах у Евы Кристенсен… Она отвечала за Алису…

Он назвал ее по имени, хотя тон оставался спокойным. Гневное тремоло затихало.

— С другой стороны, вам не хуже меня известно, что именно молодые иностранки, оторванные от привычной среды, чаще всего становятся объектами индустрии такого рода.

— Да, — согласилась Анита, — именно поэтому дельцы от порнобизнеса так мне омерзительны!

В глазах Форстера промелькнуло странное выражение. Он уже готов был что-то сказать, но тут вмешался Дитер Борвальт:

— Давайте все проясним. Что именно вы хотите узнать? Должен ли я напоминать, что ваш ордер распространяется только на Еву Кристенсен и Вильхейма Брюннера и что мы с доктором Форстером согласились на этот допрос с единственной целью — помочь правосудию нашей страны?

Анита не стала говорить, что она обо всем этом думает.

— Я собираю информацию. Пытаюсь понять. Делаю свою работу, если хотите.

— Полагаю, больше мы ничем не сможем вам помочь.

Первое по-настоящему честное высказывание за целый день.

Они покинули дом, и Петер повез ее в аэропорт Цюриха. За всю дорогу она не произнесла ни слова, переживая поражение.

Позже, в самолете, прижавшись виском к иллюминатору, стараясь погрузиться в созерцание облаков, она слышала, как Петер ворочается в кресле.

— Скажи, ты веришь во все эти психоштучки?

— Не знаю, — пробормотала в ответ Анита, — но в суде это могло бы возыметь действие.

Океан бело-золотых облаков не смог успокоить ее тревогу. Адреналин в крови зашкаливал, когда Анита ступила на летное поле под весенний ливень. Вечернее солнце играло на дождевых струях, перебирая текучие струны небесной арфы.

Увы, настроение Аниты мало соответствовало красоте города, застигнутого врасплох дождем и светом.