Красная смерть

Глава 1

Подметать я всегда начинал с верхнего этажа. Дом на Магнолия-стрит, между Девяносто первой улицей и сквером, примерно в миле от Уаттса, трехэтажный, оштукатуренный, покрашенный в розовый цвет, – на двенадцать квартир. И на этот месяц все сданы. Я только-только смел пыль в аккуратную кучку, как услышал, что подъехал Мофасс в своем новом "понтиаке". Я был уверен, это он: у его машины барахлила коробка передач, и визг ее слышался за квартал. Хлопнула дверца, и Мофасс громко поприветствовал миссис Трухильо, постоянно торчавшую у окна на первом этаже. Лучшей охранной системы против воров и вообразить невозможно.

Мофасс обычно собирает квартплату с должников во второй четверг каждого месяца, поэтому я и затеял уборку сегодня. Меня беспокоили две затянувшиеся в тугой узел проблемы: деньги и закон. Мофасс был единственным из моих знакомых, способный просветить меня на сей счет.

Не я один услышал, как подъехал "понтиак".

Щелкнула дверная ручка, и в приоткрывшейся двери одной из квартир показалось бледное, печальное, с желтоватыми глазами и блеклыми губами лицо Поинсеттиа Джексон, высокой молодой женщины.

– Привет, Изи, – грустно произнесла она. Голос ее был высок от природы, но чтобы разжалобить меня, она почти пищала.

Меня замутило. Сквозь открытую дверь в коридор, который я только вымел, просачивалось зловоние курений из ее молельни.

Я поздоровался и тут же отвернулся, будто собранный мусор нуждался в особом наблюдении.

– Я слышала, приехал Мофасс. А ты?..

– У меня свои дела.

Она распахнула дверь и оперлась о косяк изможденным телом.

– Мне нужно с ним поговорить, Изи. Знаешь, я так слаба, сил нет спуститься по лестнице. Может быть, ты попросишь его зайти ко мне?

– Он собирает плату с должников, Поинсеттиа. Если ты не заплатила ему, сиди себе и жди. Он скоро сам явится, чтобы поговорить с тобой.

– Но у меня нет денег.

– Вот и скажи ему это. – Мне хотелось поставить на этом точку и приняться за уборку на втором этаже.

– А ты не мог бы поговорить с ним, Изи? Объяснить, что я больна.

– Да знает он, что ты больна, Поинсеттиа. Достаточно взглянуть на тебя.

– Может быть, ты все-таки замолвишь за меня словечко, Изи?

Она улыбнулась мне. Еще совсем недавно эта улыбка сводила мужчин с ума. Но прекрасная кожа Поинсеттии увяла, и от нее несло тленом, как от старухи, несмотря на благовония и духи. Хотелось сбежать подальше, и как можно скорее.

– Конечно, я попрошу его. Но ты же знаешь, что он не состоит у меня в подчинении. Как раз наоборот.

– Спустись к нему сейчас, Изи, – взмолилась она. – Попроси отсрочки на месяц или два.

Она не платила ни цента вот уже четыре месяца, но мне как-то неловко было напоминать ей об этом.

– Лучше я поговорю с ним потом. Да он взбесится, если я вдруг остановлю его на лестнице.

– Нет, ступай к нему сейчас, пожалуйста. Я слышу, он уже направляется сюда. – Она судорожно вцепилась в ворот своего халата.

Я тоже слышал. Три мощных удара в дверь, затем громкое: "Рента!"

– Хорошо, я спущусь к нему, – согласился я, взглянув на мертвенно-бледные пальцы ее ног.

Я смел пыль в совок с длинной ручкой и стал спускаться на второй этаж, подметая по пути ступеньку за ступенькой, и только начал сгребать мусор в кучу, как появился Мофасс.

Наклонившись вперед, он хватался правой рукой за перила и подтягивался вверх по ступенькам, сопя и хрипя, как старый бульдог.

Мофасс и впрямь был похож на старого бульдога в своей коричневой тройке. Он был толст, но крепко сложен, с покатыми плечами и мощными руками. Кожа – темно-коричневая, но словно подсвеченная изнутри. Зажатая в зубах или промеж сильных пальцев, у него вечно торчала сигара.

– Мистер Роулинз, – обратился ко мне Мофасс. Он не упускал случая подчеркнуть свое уважительное отношение к любому человеку, с которым ему случалось разговаривать. Несмотря на то что я числился у него всего лишь уборщиком, он неизменно величал меня "мистер".

– Мофасс... – обратился в свою очередь к нему я. Он требовал, чтобы все обращались к нему только так – по имени. – Хотелось бы кое-что обсудить с вами после того, как я закончу уборку. Может, мы где-нибудь пообедаем вместе?

– Ничего не имею против, – сказал Мофасс, прикусил свою сигару и, ухватившись за перила, ведущие на третий этаж, принялся втаскивать себя наверх.

А я вернулся к уборке и своим тревожным мыслям.

На каждом этаже дома на Магнолия-стрит в конце холла было большое окно, глядевшее навстречу восходящему солнцу. Я обожал это место. Утреннее солнце согревало холодные бетонные стены здания и заполняло светом начало моего дня. Я приходил сюда независимо от того, была работа или нет. Обычно миссис Трухильо останавливала меня у дверей и осведомлялась: "Что-нибудь не в порядке с водопроводом, мистер Роулинз?" И я сочинял, будто Мофасс велел осмотреть крышу или что Лили Браун видела мышку несколько недель назад и нужно проверить мышеловки. Безотказнее всего действовало упоминание о грызунах или насекомых. Миссис Трухильо была женщина чувствительная и не могла даже допустить саму мысль о том, что эти твари будут копошиться у нее под ногами.

По утрам жильцы со второго этажа отправлялись на службу и меня никто не беспокоил. Я поднимался наверх и стоял себе у окна, глядя на улицу, когда час, а когда и дольше, следя за движением автомобилей и облаков. В те дни на улицах Лос-Анджелеса царила какая-то умиротворяющая атмосфера.

Но, похоже, этой идиллии пришел конец. Письмо из влиятельного правительственного учреждения оборвало мою безмятежную жизнь.

Все думали, что я обычный подсобный рабочий, а Мофасс собирает ренту для какой-то белой леди, живущей в центре города. На самом же деле мне принадлежали три дома. Дом на Магнолия-стрит – самый большой из них. Кроме того, у меня был маленький домик на Сто шестнадцатой улице, где я жил. Я сам присматривал за состоянием моих владений. И это мне нравилось, потому что наемные работники всегда отлынивают от работы и заламывают большую плату.

Я не только был домовладельцем, но и выполнял определенного рода поручения и, в свою очередь, мог надеяться, что мне отплатят добром за добро. Это был чисто деревенский способ делать бизнес. В то время почти каждый мой сосед был выходцем из сельской местности Южного Техаса или Луизианы.

Люди приходили ко мне, если у них случались крупные неприятности, а обращаться в полицию было не с руки.

Я находил сбежавших мужей, узнавал, кто вломился в магазин, помогал отыскать украденные деньги или незаконно зарегистрированную машину, отваживал от слишком бесшабашной компании чью-то дочь или наставлял сына, сбившегося с пути истинного, разрешал споры, грозящие привести к кровопролитию. Среди бедняков я слыл справедливым и твердым в своих убеждениях человеком. А если вспомнить, что в те времена девяносто девять процентов чернокожих были бедняками, то не придется сомневаться: слава моя росла не по дням, а по часам.

Я не состоял ни у кого на службе, и, хотя рента никогда не была стабильной, на еду и выпивку мне хватало.

– Что значит не сегодня? – прервал мои мысли зычный голос Мофасса, перемежаемый истерическими всхлипываниями Поинсеттии. – Слезами не заплатишь за квартиру, мисс Джексон!

– У меня нет денег! Нет денег, и вы знаете почему!

– Да, знаю, что нет денег, именно потому-то я и здесь. Пришел сказать неплательщикам: благотворительная компания прогорела.

– Я не могу заплатить вам, Мофасс. У меня ничего нет, я больна.

– Поймите меня. – Он чуть понизил голос. – Это моя работа. И заработок зависит от ренты, которую я собираю для миссис Дейвенпорт. Я приношу ей пачку денег, она их пересчитывает, а потом выделяет мою скромную долю. Если я приношу ей больше, я и получаю больше, а если меньше, то...

Мофасс не закончил фразу, потому что Поинсеттиа разрыдалась.

– Прекратите! – закричал Мофасс. – Дайте мне уйти!

– Но вы же обещали!

– Ничего я не обещал! Пропустите меня! – Он начал спускаться по ступенькам. – Я зайду в субботу, и если не получу денег, вам лучше исчезнуть! – прокричал он снизу.

– Иди к дьяволу! – в ответ завизжала Поинсеттиа. – Ты вонючий подонок! Я натравлю Вилли на твою черную задницу. Он все знает!

Мофасс, держась за перила, спустился вниз. Он невозмутимо шествовал среди проклятий и воплей. Интересно, слышал ли он их вообще?

– Негодяй! – прокричала Поинсеттиа.

– Вы готовы, мистер Роулинз? – спросил он меня.

– У меня остался первый этаж.

– Поганый сукин сын! – снова донеслось сверху.

– Я подожду вас в машине. Не спешите. – Мофасс взмахнул в воздухе своей сигарой, оставив мирный след голубого дыма.

Едва парадная дверь на первом этаже закрылась, Поинсеттиа перестала вопить и захлопнула свою дверь. Вновь воцарилась тишина. Солнце согревало бетонные этажи, жизнь была прекрасна, как всегда.

Но не для нас. Похоже, Поинсеттиа вот-вот окажется на улице, а мне придется любоваться утренним солнышком из-за тюремной решетки.