Красная смерть

Глава 33

Мы стали целоваться, еще не проснувшись. А когда проснулись, эти страстные поцелуи были нам дороги, но никто из нас не стремился к чему-то большему. Она встала и как неприкаянная бродила по комнате, напоминая мне о своем отце. Я подошел к ней, осторожно прижал к стене и поцеловал. Она обвила ногами мои бедра и прильнула ко мне.

Это был скорее всего не секс, а что-то вроде спазмов или судорог, сопровождаемых звуками вроде тех, что издают боксеры, получающие удары по корпусу. Мы не шептались о любви. Не произнесли ни слова до того момента, когда все кончилось.

Затем я пообещал заглянуть в отель "Филберт" как можно скорее. Дал ей телефон Этты и попросил позвонить, если она не застанет меня дома.

– Скажи Этте, что тебе нужно, и попроси ее от моего имени связаться с Крысой.

– С кем?

– Это мой приятель, – сказал я.

– Ах, я вспомнила. – Она улыбнулась в первый раз. – Вы говорили, что он немного напоминает вам папу.

– Да, это так.

Я не ведал о дальнейшей судьбе Ширли. Сейчас я думал только о мести и, кажется, знал, что должен делать.

На улице уже стемнело. Я проводил Ширли до машины, притворяясь, будто опасаюсь нападения на нее. Но теперь я был уверен: выстрел предназначался мне. И знал, кто стрелял.

В моих венах стыла кровь.

Дом Примо находился в восточном Лос-Анджелесе, в мексиканском районе. Сначала он владел большим домом и сдавал комнаты темным личностям. Но отдел здравоохранения прикрыл эту лавочку. Тогда Примо вложил триста долларов в двухэтажный дом на Бруклинском бульваре. Он и его жена Флауэр, а также одиннадцать ребятишек жили наверху, а внизу они, сломав перегородки, открыли непритязательное кафе.

Это была темная комната с голыми, грубо отесанными балками. Там и сям стояли разномастные столы и стулья. Флауэр родом из Панамы и достаточно хорошо знала мексиканскую кухню, чтобы готовить буррито с яйцами и картошкой, а также жареные сосиски, которые приводили всех в восторг. Каждый мексиканец-поденщик, живущий в пределах трех миль, заходил к Примо поесть. Здесь всегда были текила и пиво из ближайшего магазина и пахло так вкусно, что человек из Тихуаны мог вообразить, будто он у себя дома, в кругу семьи.

Когда я добрался до Примо, было уже поздно, но я знал, что вся семья внизу. Обед у семейства Примо начинался около пяти и продолжался до тех пор, пока старшие ребятишки не относили своих младших братьев и сестер в постель.

– Изи! Привет! – воскликнула Флауэр, когда я просунул голову в дверь. Я никогда не стучал; если вся семья была в сборе, страшный шум не позволял соблюдать приличия.

Она пересекла большую комнату, и я утонул в ее мягких объятиях. Флауэр была крупнее, чем Этта-Мэй, и, вне всякого сомнения, негритянка, но все считали ее мексиканкой. Она родилась на южной границе и, когда выходила из себя, лихо ругалась по-испански.

– Изи! – Примо пожал мне руку и хлопнул по плечу. – Дайте человеку чего-нибудь выпить. Джезус! Это же твой крестный Изекиель. Принеси-ка ему бутылку пива.

Молчаливый и робкий парнишка вскочил с места и бросился на кухню, лавируя среди детворы, собак и мебели. Джезус Пенья. Большинство ребятишек у Пеньи были светлокожие, цвета меда, как и их отец, с большими, как луны, глазами. А Джезус темнее, и глаза у него с азиатским разрезом. Он не был родным сыном Примо. Я нашел этого малыша, когда он ел сырую муку из пятифунтового мешка. Над ним надругался белый негодяй, но он расплатился за свой грех, получив пулю в сердце. Я привел мальчика к Примо и Флауэр. Они согласились приютить его, а я обещал в случае чего забрать его к себе. Мы оформили бумаги, и Джезус считался моим приемным сыном. Я гордился им. Мальчуган был сообразителен, силен и любил животных. Единственный его недостаток заключался в том, что он молчал. Я не знаю, помнил ли он свое прошлое. Каждый раз, когда я расспрашивал его об этом, он обнимал и целовал меня, а потом убегал.

– У тебя что-то не так, Изи? – спросил Примо.

– Разве я не могу просто повидаться с друзьями и своим приемным сыном?

– Да нет, что-то с тобой явно случилось. У тебя распухла челюсть.

– Я ввязался в драку. И, между прочим, победил.

Флауэр неодобрительно поглядела на меня и ткнула пальцем в челюсть. Я чуть не упал в обморок.

– У тебя нагноение, – сказала она. – Ты должен немедленно обратиться к врачу, иначе это плохо кончится.

– Сразу же, как только улажу кое-какие дела, обращусь.

– Этот зуб сам решил твои дела, – сказала она. Глаза ее округлились. Ребятишки засмеялись и стали ее передразнивать.

– А ну, тихо! – заорал Примо, потом затараторил по-испански, размахивая руками, как бы загоняя ребятишек наверх.

Сперва они и не подумали его слушаться, и Примо, не переставая кричать, принялся отвешивать шлепки направо и налево.

Наконец Флауэр повела детей вверх по лестнице и обернулась к Примо.

– И ты тоже уходи, женщина, – сказал он. – Изи пришел поговорить со мной.

Флауэр засмеялась и высунула язык, а потом повернулась и выпятила зад. Нагримасничавшись вволю, она взбежала по ступенькам, прежде чем Примо успел чем-нибудь в нее запустить.

Я достал пузырек, который дал мне Джексон Блю. В нем оставалось пять или шесть пилюль.

– Что это у тебя, Изи?

– Морфий.

Примо скорчил такую рожу, словно его сейчас вырвет.

– Это такая гадость. Я имел дело с морфием во время войны на Тихом океане. Они пичкали им ребят до тех пор, пока те не превращались в сущих обезьян.

Морфий перестал действовать. Во рту было жуткое ощущение.

– У меня серьезная проблема, Примо. Вот решу ее, тогда, может быть, пойду к зубному врачу.

– Ох, – покачал он головой. – А что за проблема?

– Кто-то у меня на хвосте. Я должен узнать, кто именно, и разделаться с ним.

– Но кто же это может быть?

– Я не стану тебе говорить, Примо. Пока ты ничего не знаешь, с тебя взятки гладки.

Наверное, бессонница, боль, морфий и спиртное спровоцировали мое тогдашнее безумие. Я видел – Примо понимает, что я не в себе. Он говорил тихим голосом, короткими фразами, не смеялся и не шутил, как обычно.

– И что бы я мог для тебя сделать?

– Мне и моей подружке Этте-Мэй, возможно, придется убраться отсюда после того, как я осуществлю задуманное. Я подумал, не захочется ли тебе прогуляться в Мексику, в те дикие места, о которых ты частенько говоришь?

Примо любил рассказывать про Анчу. Это был городок в Центральной Мексике, не обозначенный ни на одной карте. Никто не знал, где он находится, кроме людей, приезжавших оттуда, и тех, кого туда приглашали местные жители. Примо рассказывал мне, что жители Анчу легко снимались с места, когда узнавали о приближении беды. Собирали свои пожитки и уходили. На это им требовалось не более двух часов. Федеральные власти предпочитали не вмешиваться в дела Анчу. Примо говорил, женщина из Анчу готова откусить член у представителя федеральных властей и зажарить его для своего любовника в качестве возбуждающего средства.

– А почему бы тебе не уехать в Техас? Там тебя не найдут.

– Я не могу. Тут замешаны власти, а для них ничего не стоит пересечь границу штата.

Мистер Пенья глянул в мою сторону, нахмурился, хлебнул пива и снова поглядел на меня.

Я растирал свою челюсть.

– Ладно, прими пилюли, Изи, – сказал он наконец.

Я заглотал три штуки и запил их пивом, которое принес Джезус.

– Прими все, – настоял Примо.

– Но это все, что у меня осталось.

– У меня есть еще. Прими. Пусть боль совсем утихнет.

Я опустошил пузырек, надеясь заглушить боль и как следует выспаться, чтобы завтра быть готовым к тому, что мне предстоит.

– У меня при себе пятьсот долларов, – сказал я, достал из кармана конверт и вручил его Примо.

Деньги всегда веселили Примо. Чем больше их было, тем громче он смеялся. Примо пересчитал двадцатки и десятки, которые до этого ждали своего часа у меня под обоями. С каждой купюрой его усмешка становилась все шире, а глаза стекленели.

Похоже, сказывалось действие наркотика, но у меня вдруг возникли сомнения. А вдруг Примо задумал что-то нехорошее? Может, решил воспользоваться полосой моих неудач.

– Так ты хочешь мне помочь? – спросил я.

Наверно, в моем голосе прозвучал страх, потому что Примо сказал "да", причем сказал очень серьезно. Он передал мне глиняный кувшин.

– Текила? – спросил я.

– Мескаль.

Я глотнул и ощутил солидную крепость этого напитка, даже несмотря на наркотический туман.

Примо рассказывал мне про Анчу.

– Это старый город, – говорил он. – Там жил вождь лет сорок тому назад, он воевал на стороне Запаты, прежде чем того повесили.

Время от времени Примо трогал мою челюсть. Когда я жаловался на боль, он передавал мне кувшин. Постепенно боль исчезла.

Примо все еще смеялся. Спустилась Флауэр и стала пить вместе с нами. Она составила мне компанию, а Примо стал копаться в старых ящиках, которые стояли в углу большой комнаты.

– Потрясающая женщина, – сказал я, когда Примо вернулся. В руках он держал нечто вроде секатора.

– Я нашел его, – сообщил он.

До меня как-то не дошло, что он сказал, я был слишком поглощен собственными мыслями.

– У меня в одном из моих домов есть женщина, похожая на нее. Руки у нее такие же сильные, как у твоей, и от нее исходит такой же сладкий аромат цветов.

Я свалился со стула, пытаясь поцеловать миссис Пенья в губы, приземлился рядом с ней и почти дотянулся до ее шеи. Но тут комната завертелась у меня перед глазами, и я обнаружил, что лежу на спине, а Флауэр прижимает мои плечи к полу своим основательным весом.

– Много лет тому назад мой двоюродный брат был зубным врачом в Гвадалахаре, – донесся до меня голос Примо. – Я сохранил его инструменты.

Мой желудок затрепыхался, и я бы затрепыхался вместе с ним, если бы не железная хватка миссис Пенья.

– Открой рот, да пошире, – потребовал Примо. Он зажал мне ноздри одной рукой, сжимая в другой свои жуткие клещи.

– Вот этот зуб, – проговорил Примо.

Тут я начал сопротивляться. Я не мог вопить из-за этого дьявольского орудия и не мог перевернуться, потому что меня удерживала Флауэр. Но я отчаянно брыкался. Подпрыгивал и брыкался под Примо, будто он был моим первым любовником. Сражался до тех пор, пока силы не иссякли. Я почувствовал, что в моем рту взад и вперед катается бульдозер.

Джезус Пенья присел на корточки возле моей головы. Он неотрывно глядел мне в лицо. Увидел, что глаза мои открыты, и улыбнулся. Я заметил, что у него не хватает одного зуба, и пощупал языком больное место у себя во рту. Там был марлевый тампон, горький на вкус.

Я сел и выплюнул тампон на пол. Джезус отскочил от меня, как испуганный котенок. Марлевый мешочек сохранял форму зуба и был пропитан кровью.

Кровь напомнила мне о ногах повешенной Поинсеттии, о пятнах на полу в ее комнате и о кровавых отпечатках ладоней Хаима в его доме. Я соскочил с койки. Они, оказывается, уложили меня за ящиками в дальнем конце комнаты. В кафе уже сидели завсегдатаи, они поглощали пшеничные лепешки с маслом и пили пиво. Это был их завтрак.

Помню, мне подумалось: "Хорошо, что еще только утро".

Флауэр хлопотала возле печки, справа от меня. От закопченного котелка поднимался пар. Она остановилась и улыбнулась:

– Иди сюда, Изи.

Она подала мне тарелку супа, в котором плавали сухарики. На дне лежало яйцо.

Она вновь улыбнулась.

– Это чесночный суп.

Я сел на стул рядом с ней. От первого глотка меня чуть не стошнило, но я продолжал есть. У меня давно во рту крошки не было, я должен был восстановить силы.

Солнце пробивалось через окошечко на задней стене кухни. В его лучах плавали пылинки, похожие на стайку крохотных серебряных рыбок. Я вспомнил дом на Магнолия-стрит и паршивого коричневого карпа Мофасса, взбирающегося вверх по длинной лестнице.

Постепенно мой желудок угомонился. Дырка на месте бывшего зуба чуть побаливала.

– Ну вот и все, – сказала Флауэр. Она протянула мне горсть чайных пакетиков. – Если заболит, раскуси один из них и жуй, пока не полегчает.

Я сунул пакетики в карман и спросил:

– А где Примо?

– Он уехал к брату в Сан-Диего. Они собираются переехать к нам, пока мы будем на Юге.

Значит, план уже действовал.

– Спасибо за врачебную помощь, Флауэр. Извини, но от боли и лекарств я был немного не в себе.

– Мы любим тебя, Изи, – отвечала она.

Я чуть не расплакался.