КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

Идолопоклонническое принесение собственного отца и собственного народа в жертву "яркой ленинской звезде социализма" Николай Федь считает патриотизмом, а писателей, проповедующих такие взгляды, — народными. Поэтому он так высоко чтит Белова, но недоволен Борисом Можае-вым, который пишет о коллективизации много правдивее и талантливее.

Но, конечно, основной полемический удар Н. Федя направлен по писателям, подобранным по такому же принципу, как "фанатики массовых убийств". Вот Юлиан Семенов — чем, казалось бы, не патриот? Ан, нет, Николай Федь его в компанию не берет! Он заносит Семенова в общий список с писателями эмигрантами, которые, по его мнению, уехали на Запад за сладкой жизнью, каторую и зарабатывают все той же подрывной деятельностью против социализма.

"Иосиф Бродский, — разоблачает критик, — поставил в один ряд Ленина и Гитлера, Наум Коржавин любому виду социализма предпочел чилийскую диктатуру. Горько оплакиваемый иными московскими изданиями Галич добросовестно обслуживал радиостанцию Свобода", в меру своих сил и способностей клевеща на социализм".19

229

Но причем тут Юлиан Семенов? Уж он-то, кажется, свою сладкую жизнь зарабатывал не на "Свободе"! Но Н. Федь неумолим:

"Книги прославленного автора вырабатывают у обычного читателя прочный иммунитет к духовной культуре и высоким идеалам. Такова суть его творческой оригинальности".20

Вот, оказывается, как! Мы то полагали, что "высокие идеалы социализма" как раз и состав-ляют суть творчества Юлиана Семенова. Он и Штирлицев в гитлеровское логово засылал, и евреев-эмигрантов душил в смертельных сионистских объятиях. Выходит, зря все это. Для Н.Федя Ю.Семенов (Ляндрес — вы не забыли об этом?) всего лишь агент мирового сионизма, разлагаю-щий неискушенного читателя масонской бездуховностью. В литературе "высоких идеалов" он такой же ночной вор, как Троцкий (Бронштейн) — в руководстве большевистской партии.

Впрочем Ю.Семенов, как и Коржавин (Мандель) с Бродским (Бродским) и Галичем (Гинзбургом), нужны Н. Федю лишь для разогрева. Прицельный огонь он ведет по более важным мишеням. Главные его вороги — Михаил Шатров (Маршак) и Анатолий Наумович Рыбаков. Антисталинская направленность их произведений принесла обоим большую популярность. Для патриотов это сигнал атаки на "разлагающее сионистское начало".

"Я участвую своими пьесами в политической борьбе, меня это занимает в первую очередь", цитирует критик где-то сказанное М. Шатровым, и продолжает. "Заметьте: "Участвую ... в политической борьбе". И не где-нибудь участвует, а в нашей стране, в наши дни, в на пряженнейший период жизни нашего общества. Сказано сие Шатровым искренне и без лукавства.

Ныне, пожалуй, ни один здравомыслящий человек не станет отрицать связь литературы и политики. Но одно дело связь и совсем другое участие в политической борьбе. И Шатров эту разницу отлично понимает... Но если быть последовательным, ему придется согласиться и с тем, что прямое участие в политической борьбе — не что иное, как участие в борьбе за власть. В нашем случае: за какую власть?" (Подчеркнуто везде Н. Федем. — С. Р.) 21

230

Ответа на многозначительный вопрос критик не дает, но и без подсказки ясно, какую власть хотят захватить сионисты, проникающие, разлагающие, внедряющиеся и к тому же посягающие на "высокую ленинскую звезду социализма" в лице товарища Сталина.

Не ограничившись политическими доносами, Н.Федь обвиняет Шатрова, а затем и Рыбакова в плагиате. Они те же ночные воры, пробравшиеся в чужой дом.

Другу, которому Николай Федь адресовал свои "Письма", не позавидуешь. Даже по процити-рованным отрывкам можно видеть, насколько убог их напыщенный язык. Ни одной свежей мысли, ни одного живого оборота речи на 18 журнальных страницах не отыскать (а ведь потом еще было продолжение!) Забавно, что именно этот критик упорно обвиняет Шатрова и Рыбакова в низком художественном уровне их произведений. Что ж, Шатров — не Островский, а Рыбаков — не Лев Толстой. Но ведь и Н. Федь, прямо скажем, не то что на Белинского, а на какого-нибудь Рюрикова не тянет.

Однако я бы не хотел, чтобы у читателей сложилось впечатление, что вся коричневая фаланга современной советской литературы состоит сплошь из закомплексованных бездарей. Кабы так, то как все было бы просто! Однако Вадим Кожинов, к примеру, по уровню таланта и эрудиции нисколько не уступает, а во многом и превосходит лучших критиков противоположного лагеря. Но, пожалуй, самый талантливый из критиков-"патриотов" — Владимир Бушин. Едкий, колючий, ироничный, отлично владеющий материалом полемист, он умеет находить (не высасы-вать из пальца, как Н.Федь, а действительно находить!) слабые стороны у своих противников — и бить без промаха.

Владимир Бушин

Статья В. Бушина "Когда сомнение уместно" помещена в том же номере "Нашего современ-ника" и основное место в ней тоже уделено Шатрову и Рыбакову. Но "прикладывает" он их не за "участие в политической борьбе" и не за плагиат, — его стрелы попадают в десятку.

231

Михаил Шатров — ветеран ленинской темы. Тридцать лет сочиняет пьесы о "человечном и простом". Знает о своем герое и его окружении все, что можно знать. И в каждой пьесе стремится сказать чуть больше правды, чем позволено в данный момент. Отсюда вечные столкновения с цензурой, Министерством культуры да и со всей советской системой. И, конечно, повышенный интерес к тому, что пробилось на сцену и на экран множество хвалебных рецензий, издания и переиздания, премии и т п. Странная творческая судьба. Крохи правды в пьесах Шатрова лишь слегка раздвигали рамки официоза, которым ничто так не извращалось, как oбpaз Ленина. Поэто-му пьесы его конъюнктурны, хотя автора трудно назвать коньюнктурщиком. Сам он искренне считает себя борцом за правду, хотя выглядит усердным прислужником системы. Вот как использует это противоречие Бушин:

"Недавно на страницах одного журнала, известного своим правдолюбием, он (М. Шатров — С. Р.) даже вон что заявил: "Все мои пьесы из политического театра, и "Шестое июля", и "Большевики", и "Синие кони", и "Так победим" — все, кроме последней, были запрещены" ("Огонек", 1988, № 45, с. 16) За-пре-ще-ны! Шутка ли сказать! Иной читатель с облегчением вздохнет: еще хорошо, что не сослали, как Радищева — за "Путешествие из Петербурга в Москву", как Пушкина — за оду "Вольность", как Лермонтова — за "Смерть поэта". Слава богу, что не отдали в солдаты, как Полежаева за поэму "Сашка , как Шевченко — за вольнолюбивые стихи, что не заковали в кандалы и не отправили на долгие годы в острог, как Достоевского. Но мы можем успокоить такого излишне впечатлительного и излишне доверчивого читателя: никто пьес Шатрова, конечно же, не запрещал. Это ему, как и Е. Евтушенко, например, уж очень хочется выглядеть жертвой застоя. На самом же деле пьесы шли в театрах, в кино, их обильно издавали в разных издательст-вах. Так, пьеса "Именем революции" была издана еще более тридцати лет тому назад. Немного позже "Шестое июля". В 1986 году в издательстве "Советский писатель" вышел сборник "18-й год". И далее, приведя внушительный список изданий и переизданий шатровских пьес В. Бушин замечает: "Вот так его всю жизнь при всех режимах, запрещали. Между прочим в том же номере правдолюбивого "Огонька" он заявил: "Я могу ошибаться, заблуждаться, но не врать. Ибо

232

делу, которому я служу, ложь не нужна. Только Правда, Правда и еще раз Правда". Что ж, будем считать, что на сей раз он ошибается, заблуждается или даже просто не знает об изданиях своих пьес. Ну, допустим, издательства делали это тайно от него. Ведь чего только не было в проклятую застойную эпоху! Возможно, кто-то и миллионером стал за счет тайных изданий пьес Шатрова. Ox, возможно!"22

Это не просто шпилька, подпущенная в пылу полемики. Изображая себя жертвой застоя, М. Шатров заведомо перебрал. Уместно, однако, напомнить, что статья Бушина опубликована в том же журнале, где всего двумя месяцами раньше изображал себя жертвой застоя В. Пикуль, у кото-рого для этого еще меньше оснований. Но своя логика тут тоже есть то, что позволено "патриоту", не позволено жидо-масону.

Сопоставляя тексты Шатрова с документами, Бушин с успехом доказывает, что стремление к исторической правде как раз и не является сильной стороной драматурга.

"У М. Шатрова получается, что Сталин ни с того ни с сего нагрубил жене Ленина, бесцеремонно и беспричинно вторгся в ее личную жизнь, — именно это автор хочет закрепить в сознании читателя своей статьи. И он стремится к достижению цели с помощью множества умолчаний и усечений.

Во первых, скрыт тот факт, что Сталин нагрубил Крупской по телефону, а не публично, не при людях. Все-таки это не одно и то же. Другим же стало известно об инциденте от самой Крупской.

Во вторых, не сказано о том, что специальным постановлением пленума ЦК от 18 декабря 1922 года на Сталина была возложена персональная ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для больного Ленина.

В-третьих, ничего не говорится о состоянии больного в эти дни, а оно было очень тяжелым и все ухудшалось. Достаточно сказать, что 16 декабря произошел сильный приступ, а в ночь с 22 на 23 декабря, как раз через несколько часов после роковой диктовки, записанной Крупской, наступил паралич правой руки и правой ноги. И вот в такой то момент Сталин узнает: вчера Ленин работал! И помогала ему Крупская!

Разумеется, грубость остается грубостью, но во всяком случае из приведенных соображений стано-вится ясно, что Сталин допустил ее, движимый не какой-то личной страстью и мелким собственным инте-

233

ресом, а ответственностью, возложенной на него партией за здоровье и лечение Ленина, и расценивать это как вторжение в личную жизнь нет оснований. К тому же это еще не все.

В четвертых, М. Шатров умолчал о том, что Сталин попросил Крупскую забыть о его грубости (и скорее всего сделал это сразу же, по телефону), из чего следует, что он, по меньшей мере, сожалел о происшедшем.

В пятых, нет ни слова о том, что Ленин был недоволен своим письмом Сталину с предложением извиниться и с угрозой разрыва, что колебался. Действительно, шуточное ли дело: глава правительства ставил в этом письме вопрос о воможном разрыве отношений с Генеральным секретарем правящей партии не по идейным, политическим или хотя бы деловым причинам, а по личному, семейному поводу!"23

Бушин показывает, что, стремясь взвалить на Сталина ответственность за все преступления коммунистической власти, Шатров непомерно преувеличивает его расхождения с Лениным. Ника-ких козней против Ленина Сталин не строил, инцидент с Крупской был незначительным эпизо-дом, и если он и взволновал Ленина, то Крупская виновата в этом больше, чем Сталин. Во всем этом критик, конечно же, прав.

Беды, принесенные России большевизмом, связаны не с тем, что Сталин объегорил Ленина и его соратников. Беда в самой природе режима, установленного в результате насильственного захвата власти и стремления удержать ее любой ценой. Шатров не хочет этого признать. Он противопоставляет Сталина Ленину, а теперь, когда стало можно, и всем другим лидерам партии: Троцкому, Бухарину, Зиновьеву, игнорируя тот факт, что хотя они разнились характерами, темпераментом, эрудицией, но все они исповедовали одну мораль и одну идеологию

"При одном упоминании имени Сталина, — иронизирует Бушин, — некоторые авторы, порой даже весьма сообразительные и осведомленные, просто теряют способность к размышлению и ананализy, у них отшибает разум".24

Однако, уличая Шатрова в передержках, сам Бушин стремится вовсе не к правде. Выгоро-дить Сталина, вновь поставить его

234

на пьедестал, вернуть ему престиж "продолжателя дела Ленина", а ужасы большевизма приписать иудо-масонскому заговору, да записать в заговорщики самого Шатрова — такова сверхзадача критика. Со сладострастием нанизывая имена евреев, чьи образы Шатров якобы "утеплил", В. Бушин ставит над "и" жирную точку:

"Увы, одна из причин невозможности для М. Шатрова следовать своим собственным девизам — это, как мы видели, его национальное пристрастие" (Курсив мой — С. Р.). 25

Разделавшись с М. Шатровым, В. Бушин переходит к А. Рыбакову.

"Кстати говоря, — язвит критик, насколько шире в данном вопросе Анатолий Рыбаков! В его "Детях Арбата" буквально клокочет интернационализм. Это видно даже из простого перечня персонажей, так или иначе фигурирующих в романе: грузин Сталин и еврей Троцкий, латыш Рутзутак и еврей Зиновьев, опять грузин Ломинадзе и еврей Каганович, русский Будягин и еврей Рязанов, латыш Янсон и еврей Столпер, украинец Криворучко и еврей Соловейчик, эстонец Арво и еврей Липман, азербайджанец Шамси и еврей Либерман, армянин Азизян и еврей Лившиц, полька Глинская и еврейка Роза Полужан, армянка Ашхен Степановна и еврейка Софья Александ-ровна, татарка Зида и еврейка Фрида, "человек неясной националь-ности" Чер и человек вполне ясной национальности Шапиро, еврей Сольц, "похожий на Эммануила Ласкера", тоже еврея, и т. д. Какое богатство! Какое разнообразие! Какой явный интернационализм!"26

Это сказано не один на один, не по телефону. Это — публично, тиражом в несколько сот тысяч экземпляров. Так издевается над целым народом самый талантливый погромщик в современной советской литературе.

Почему — над народом? Да потому, что дело тут не в Рыбакове и его книге. Насколько мало интересует Бушина истинное содержание романа, видно из того, что наряду с перечисленными им партийными лидерами в нем проходят и Киров, и Орджоникидзе, и Жданов, и Бухарин и многие другие. Киров, к примеру, одна из ключевых фигур, тогда как Каганович упоминается мимоходом, и в крайне негативном контексте. Не гово-

235

рю уже о главных героях повествования, самих "детях Арбата" Саша Понкратов, Лена Будягина, Нина и Варя Ивановы, Юра Шарок, да и многие другие персонажи, чьи судьбы в центре внимания автора, Бушиным не упомянуты. А ведь все они русские! Да и из чего критик заключил, что Софья Александровна и ее брат Марк Рязанов — евреи? Никакими специфически еврейскими чертами автор их не наделил, фамилия у них русская. Неужели столь глубокий вывод критиком сделан только из того, что евангельское имя Марк в России чаще встречается у евреев, нежели у русских?

Как видим, в "национальном пристрастии" критик изобличает не Рыбакова и не Шатрова, а самого себя. Это пристрастие эсэсовца. Селекция проведена, как при перекличке только что захваченных пленных, евреи — три шага вперед!

И выходили из строя. А тех, кто мешкал, нередко выталкивали их же товарищи. Вот это и проделывает Бушин с произведениями авторов "вполне определенной национальности". Вывола-кивает за шиворот из общего строя, чтобы расстрелять в ближайшем овраге. То же проделывают и идеологи общества "Память" на их митингах, вслед за зажигательной речью о сионистском заго-воре против России, нередко выходит к микрофону бледнолиций юноша, и медленно разворачивая свернутый в рулон лист бумаги, минут двадцать зачитывает список тех, кто повинен в убийстве "миллионов русских людей". В списке, понятно, только еврейские фамилии.

От Троцкого до Сарры Владимировны

Щедрость "Нашего современника" на антисемитские публикации безранична. В том же номере журнала публикуется роман "Крамола" Сергея Алексеева (Федь называет автора молодым писателем и отзывается о нем с большой похвалой). Действие романа происходит в годы граждан-ской войны. Без всякой связи с развитием сюжета в романе вдруг появляется Троцкий.

236

"— Что вы должны были сделать с пленными? — спросил Троцкий, не отрываясь от записей.

— Найти подводы или лыжи. И вывести их из тайги, — размеренно сказал Андрей и расслабился.

— Где? — Троцкий впервые глянул на него — Где бы вы нашли подводы и лыжи? Заняли у бандитов?

— Нужно было искать, — ответил Андрей — Или срубить полозья с нарт.

— Нужно было расстрелять немедленно! — крикнул Троцкий и бросил на стол блокнот. — А не ждать сутки, когда бандиты по всем законам войны стали пленными! Это вы их сделали пленными! — Он снял телефонную трубку, подержал, затем бросил на рычаг.

— Идите!"27

Такая вот живая иллюстрация к тезису о "фанатиках массовых убийств".

В том же номере — статья Юрия Макунина "Укратить вандала".28 Об авторе известно только то, что он председательствовал на вечере памяти Александра Косарева, под "крышей" которого был проведен скандальный митинг "Памяти". Статья его посвящена рукописному отделу Библио-теки имени Ленина, которым руководит держиморда, ухитрившийся в разгар гласности закрыть доступ к фондам отдела почти всем исследователям. Но не этот держиморда назван в статье вандалом. Под таким псевдонимом выступает прежняя заведующая отделом, С. В Житомирская, которую "ушли" на пенсию еще в 1976 году. Оказывается, Сарра Владимировна (Макунин расши-фровывает инициалы) с помощью заезжих сионистов сплавляла за рубеж сокровища русской культуры. Негодование автора кипит и пенится. И только при многократном перечитывании статьи можно понять, что никто рукописей из Ленинки мешками не вывозил. "Преступление" Житомирской состояло лишь в том, что при ней исследователи, отечественные и иностранные, могли нормально работать над незасекреченными фондами и при желании — снимать копии с нужных им материалов.

Вот так напяливают волчьи шкуры на овец "определенной национальности" и обкладывают их красными флажками.

"Идет охота на волков, идет охо-о-тт-а-а-а", — слышится мне надрывный голос Высоцкого. Идет охота на волков, полная ве-

237

селого озорства и азарта...

Ну а как реагирует на все это противоположный лагерь? Ныне ведь в России не застойные годы, ныне гласность, плюрализм мнений. Как, к примеру, реагирует на выпады в свой адрес тот же "Огонек"?

Для примера приведу статью под названием "Восхождение к "Краткому курсу", в которой говорится о "тенденциозном подборе имен" авторами некоторых журналов.

Однако автора "Огонька" в основном беспокоит искажение истинной исторической роли Троцкого и особенно Бухарина. Он не замечает главного: искажения нужны не только для того, чтобы снова опорочить реабилитированных противников Сталина, но чтобы внедрить в сознание массового читателя страх и ненависть к евреям, как особой породе людей врагам России, русской культуры и русского народа.

Автор "огоньковской" статьи — Николай Гульбинский. Рядом с фамилией перечислены его титулы: член КПСС, референт НИО Академии общественных наук при ЦК КПСС. А титулам предшествует указание: "русский".29

Это, извините, зачем? А на всякий случаи! Чтобы Бушины, Кожиновы не обвинили "Огонек" в очередной сионистской диверсии.

Выходит, если бы точно такую же статью написал еврей, "Огонек" ее бы не напечатал! Так злобная расовая ненависть, разжигаемая одним лагерем, превращается в публично анонсируемую дискриминацию в противоположном! Приятно Коротичу, или неприятно, а он вынужден бдитель-но следить зa тем, чтобы еврейские фамилии пореже мелькали на страницах его журнала: ведь их там и так "слишком много".

Выходит, и при плюралиме мнении антисемитим остается тотальным. Что ждет при этом еврейский народ, можно не объяснять, поэтому я скажу несколько слов о судьбе русского народа.

Рискуя повториться, подчеркну, что расовая ненависть — это яд, одинаково опасный для обеих сторон — и для тех, кого ненавидят, и для тех, кто ненавидит. Исторический опыт учит, что разжигание классовой или расовой ненависти приводит к боль-

238

шой крови, к великим бедствиям для всех. То, что Гитлер сделал с евреями, известно, но намного ли меньше страданий выпало на долю немецкого народа, который он сумел увлечь за собой. И большевики не могли бы так весело погулять по Руси, если бы не посеянная в души миллионов людей лютая ненависть к так называемым буржуям.

Сейчас Россия переживает один из самых судьбоносных периодов своей истории. Коммунис-тический режим агонизирует, его сотрясают судороги и конвульсии. Но радоваться этому преждевременно. Вопрос в том, что придет ему на смену. При множестве возможных ньюансов, альтернативы тут две. Либо победит терпимость, уважение к человеческому достоинству, правде и закону, и тогда демократическая Россия "присоединится к человечеству" (Чаадаев), либо на смену коммунистической форме тоталитаризма придет иная, расовая, может быть, еще более бесчеловеч-ная. Поэтому враги России — не евреи, не левые интеллигенты, наводящие мосты на Запад, даже не сторонники "социализма с человеческим лицом": пусть верят в социализм, только не теряют лица. Истинные враги — это те, кто, рядясь в овечьи шкуры патриотизма и национального возрождения, сеют расовую ненависть и ведут страну к гибели.

Кровь уже льется на почве этнических столкновений. Печать сообщает о сотнях тысяч беженцев армян, азербайджанцев, месхов, русских, изгнанных из домов, лишившихся крова, работы, средств к существованию, а главное — веры в элементарную справедливость. Все менее уютно чувствуют себя этнические меньшинства в разных республиках: русские в Молдавии, грузины и армяне — в Казахстане, абхазы — в Грузии, и повсеместно — евреи. С каждым днем все больше страха и ненависти. Такова почва, на которую падают ядовитые семена легенды о сионистско-масонском заговоре.

На книге Игоря Шафаревича "Русофобия" я остановлюсь в следующей главе. Сейчас отмечу лишь, что это злобное сочинение, во многом похожее на статьи Бушина, Кожинова, Федя и их сотоварищей, принадлежит перу известного диссидента. Всюду автору мерещатся русофобы, к которым он относит так называемый "малый народ", включая в него евреев и тех русских

239

интеллигентов, которые, по его мнению, слишком терпимы к ценностям западной цивилизации, попросту говоря, к свободе. Шафаревич убежден, что стоит русскому человеку стать свободным, как он перестанет быть русским. Не много я читал книг, в такой же мере проникнутых неверием в русский народ, в его силы и здравый смысл, в то, что он способен к развитию без кнута и наморд-ника. Только "распутинщину" В. Пикуля я без колебаний могу назвать еще более русофобской.

Книга Шафаревича — особенно тревожный симптом. Автора трудно заподозрить в стремле-нии потрафить властям или толпе. В его искренности сомневаться не приходится. А это значит, что антисемитские, антидемократические и, в конечном счете, русофобские настроения широко распространены во всех слоях общества, включая интеллектуалов. Остается молиться, чтобы Россию миновала та судьба, какую ей готовят Белов, Распутин, Бушин, Пикуль, Шафаревич, Шевцов и те, кто находится под их влиянием.

240

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЛЕВЫЙ МАРШ КРАЙНЕ ПРАВЫХ

О пользе предисловий

О тех, кто принял муки на кресте,

эпоха мемуарами богата,

и книга о любом таком Христе

имеет предисловие Пилата.