Красные пески

Глава 27

Наверное, я снова потеряла сознание. Или уснула, обессиленная всем случившимся. Или меня усыпили. Но закрыв глаза в объятиях Шелтера на галечном берегу холодного моря в Ниланде, я открыла их уже в спальне его городского дома. Кто-то умудрился переодеть меня в свежую ночную рубашку, в комнате я была одна, а за окном вовсю светило солнце.

– Алина!

Мысль о дочери была первой, сформировавшейся в голове. Я резко села на постели, еще раз окинула комнату взглядом, убеждаясь, что в ней нигде не притаилась кроватка со спящей малышкой. Нет, ее не было, поэтому я торопливо выпуталась из одеяла, бездумно схватила перекинутый через спинку кровати халат и вышла из комнаты. Мне срочно нужно было найти дочь.

Далеко идти не пришлось. Комната в конце коридора была открыта и из нее доносились знакомые звуки: мелодия ветра, запутавшегося в трубах. Кто-то играл на свистушке Шелтера. Я почти подбежала к комнате и, заглянув в нее, убедилась, что это делает он сам. «Кровавый» генерал варнайской армии, еще недавно считавшийся погибшим, уверенно держал свою маленькую дочь одной рукой, слегка покачивая, и играл на свистушке тихую и немного печальную мелодию.

Он стоял ко мне вполоборота и не видел, а я замерла на пороге комнаты, не замечая, как голый пол холодит босые ступни. Я смотрела на них, чувствуя, как сердце в груди одновременно плачет и смеется. И все от радости. Сколько раз я представляла себе подобный момент, фантазируя почти без надежды?

Алина настороженно замерла на руках отца и смотрела на него пока с подозрением, но не плакала. Я успела приучить ее к мелодии «птички», она ее узнавала, а потому, видимо, считала, что этот чужой, большой и немного страшный человек как-то связан с мамой. А может быть, ее просто гипнотизировала мелодия. Или взгляд Шелтера.

У него как раз кончилось дыхание, поэтому мелодия оборвалась, а Алина заулыбалась, бестолково дрыгая ручками и ножками. Будь она постарше, наверняка поаплодировала бы. А пока от восторга только пускала слюнявые пузыри.

Шелтер вдруг как будто почувствовал мое присутствие и обернулся. Улыбка на его губах стала шире, в глазах, кроме отцовской нежности, появилось новое выражение. То самое, с которым он смотрел на меня с самого начала. Словно проникая внутрь.

– Проснулась, – констатировал он, скользнул по мне взглядом и вздохнул: – Снова ты босиком.

Я шагнула вперед, чтобы оказаться на ковре с высоким ворсом. Ступни тут же утонули в нем и согрелись. А я подошла к ним, чтобы посмотреть на дочь. Та сразу потеряла к Шелтеру всякий интерес и потянула руки ко мне, по обыкновению для начала ненавязчиво кряхтя.

Шелтер отдал Алину мне, и только когда прижала ее груди, я наконец поверила, что все закончилось.

Но вопросы у меня остались. Много вопросов. Они роились в голове, мешая друг другу. Я схватила в первую очередь за хвост тот, что оказался ближе к текущему моменту:

– Как ты меня нашел? Как вообще узнал, что меня надо искать?

– Это все Глен, – с готовностью ответил Шелтер.

Он стоял рядом, осторожно касаясь кончиками пальцев макушки Алины. Говорил непривычно тихо и спокойно, как будто боялся напугать ее.

– Ему не удалось помешать похищению нашей дочери, он был ранен, но сумел добраться до варнайского гарнизона и сообщить о случившемся. А я вернулся из Красной Пустыни буквально за несколько часов до этого.

– Что ты делал там так долго? – слегка охрипшим от волнения голосом спросила я. – Почему вас считали погибшими?

Шелтер вздохнул и признался:

– Шептуньи скрыли нас от магии магистров Верхней ложи. Чтобы нас сочли погибшими.

В глубине души я ждала этих слов. Наверное, даже понимала и все остальное, но все равно спросила:

– Зачем?

– Давай положим Алину в кроватку, она, кажется, почти задремала, и поговорим в другом…

– Оллин! – Восклицать полушепотом было не очень удобно, но пришлось.

– Нужно было, чтобы все здесь решили, будто мы погибли.

– Даже я?

– Особенно ты, – после небольшой паузы выдохнул он.

Мне захотелось ударить его. Наверное, впервые в жизни по-настоящему ударить. Но руки были заняты ребенком. После недолгих сомнений я все же отнесла Алину в новую кроватку и уложила. Она никак не прореагировала: глаза ее были закрыты, и она тихонечко сопела. Видимо, ее успели покормить, отец уже давно ее укачивал, а появление матери окончательно успокоило.

Шелтер подошел к кроватке следом за мной, и я, убедившись, что дочка спит, развернулась к нему и все-таки сделала то, что хотела: влепила пощечину. Чего сама тут же испугалась, потому что руку обожгло неожиданно сильно, а на щеке Шелтера остался красный след. Но все же я не стала извиняться, только потерла ушибленную ладонь, глядя на него и тяжело дыша.

– Полагаю, я это заслужил, – неожиданно спокойно прокомментировал Шелтер и тоже потер щеку.

– Еще как заслужил, – прошипела я, отчаянно стараясь не шуметь, но кипящая внутри ярость требовала выхода. – Ты все это подстроил, чтобы я наконец справилась со своей задачей? Чтобы я настрадалась достаточно сильно и смогла воздействовать на Магистра?

– Да, – лаконично отозвался он.

Не стал отпираться или оправдываться. И взгляд не отвел, как будто и не считал себя виноватым.

– Это было подло, Оллин! – снова прошипела я. – Ты не представляешь, что со мной было. Я едва не умерла, рожая нашего ребенка. Я едва не потеряла Алину! И думала, что умру потом, когда они сказали, что вы все погибли. Почему ты не вернулся раньше? Я ведь давно отправила Магистра в Пустыню. Я умирала каждый день без тебя, но жила ради дочки. Где ты был все это время?

– Сначала ждал армию Магистра в пустыне. Потом воевал с ней вместе с народом шептуний. Потом искал Магистра, которому удалось скрыться. И только когда я понял, что он вырвался из пустыни, я вернулся, чтобы настичь его здесь.

Он вновь говорил так спокойно, словно все это было само собой разумеющимся. Наверное, для него это так и было. Всего лишь военная стратегия. Успешная, как оказалось. Еще одна победа в ряду других. А жертвы в процессе не важны, даже если в жертву приносилась я. Да, вероятно, все было сделано правильно, ведь мы победили. Но почему же тогда мне сейчас было так горько и так больно?

– Все это время я думала, что ты поставил меня и дочь на первое место, – наконец смогла сформулировать я. – Думала, мы стали для тебя важнее твоей войны, твоей победы. А оказалось, что ты просто играл мной. Моими чувствами. Моей болью. Делал из меня своего солдата. Кто дал тебе право так со мной поступать?

И на этот раз он не отвел глаза. Стоял передо мной все такой же прямой и спокойный, сверлил темным взглядом. Я ждала его ответа, но никак не ожидала, что он выдохнет всего одно короткое слово:

– Ты.

– Что?

Он снова вздохнул и после этого заговорил уже не прерываясь, как будто на одном дыхании:

– Мира, поверь, я прекрасно знаю, насколько тяжело тебе было. И мне тоже было нелегко. И очень больно делать то, что я делал. Особенно когда я увидел тебя той ночью: такую уставшую, такую хрупкую, но счастливую из-за моего возвращения. Ты не знаешь, каково было мне, когда пришлось сказать тебе, что я не вернусь. Каково было слышать отчаяние в твоем голосе. Но так было нужно. Никто другой не заставил бы меня так поступить с тобой. Никто, кроме тебя. Когда меня арестовали и доставили к Магистру, а тот вывалил свои подозрения и начал безошибочно называть моих сторонников, я запаниковал. Не представлял, кто мог нас сдать в полном составе. Уже мысленно просчитывал шансы выбраться из зала аудиенций живым, гадал, может ли закончиться победой столь внезапное восстание, продержимся ли мы до выступления союзников на завоеванных территориях, но потом услышал твой голос. Шепот, если быть точным. Ты сказала: «Это твоя серебряная пуля, Олли. Иди в Красную Пустыню». Магистр не хотел верить в мое предательство, и я сам предложил ему этот поход, чтобы доказать свою преданность. Предложил с замирающим в груди сердцем, должен признаться, потому что понимал: это самоубийство. Но я поверил голосу, что однажды уже шептал мне и не обманул. И не прогадал. Ты направляла меня и дальше. Так что, если задуматься, главная победа в моей жизни – и не моя вовсе. Я был лишь фигурой на доске в твоей шахматной партии. Может быть, мы разыграли ее вместе, но руководила игрой ты. Будущая ты знала, что именно должна пережить, чтобы суметь внушить Магистру самоубийственную миссию. И ты создала эту ситуацию, сдав Магистру меня и всех моих сторонников, подведя меня самого под арест.

– Я не могла этого сделать, – прошептала я растерянно, помотав головой. – Не могла.

– Только ты и могла, – улыбнулся Шелтер. – Точнее, мы с тобой. Потому что только один человек знал всех, на кого я опирался. Я сам. Больше никто не мог настолько точно сдать всех.

Я не знала, что сказать. Стояла, смотрела на него и молчала, лишь сердце билось в груди так быстро и тяжело, что становилось страшно.

Не дожидаясь моего ответа, руки Шелтера скользнули по моей талии, обнимая и прижимая к нему. Теплые губы коснулись виска, и я снова услышала его тихий голос:

– Милая, это были тяжелые месяцы для нас обоих, но все получилось. Магистр мертв, его армия разбита, нам удалось сделать это ценой куда меньшего количества жизней, чем я когда-либо мог надеяться, Магистрат меняется. Моя война закончена, и я наконец по-настоящему свободен. Мы оба свободны. И можем быть счастливы. Я люблю тебя, милая, и наконец могу назвать женой. У нас чудесная дочь, мы все вместе уедем в мое имение. Будем сажать цветы, варить шоколад, растить Алину и кататься на мотоцикле по полям. У нас впереди целая жизнь, давай просто забудем все, что было, и начнем сначала.

Хотелось просто согласиться. Обнять его в ответ, прильнуть к груди, растаять и снова ощутить на губах вкус поцелуя. Забыть, простить, погрузиться в мечту, которая уже становилась реальностью. Нарисованная Шелтером картинка манила, но что-то внутри все равно жгло и не давало перешагнуть через последние месяцы.

Он сам разбудил во мне ярость. Научил ненависти, которая убивает. И что-то в моем умении легко прощать и смиряться сломалось. Я так многое прощала отцу. Так безропотно принимала свою судьбу много лет, позволяя себе лишь мечты о лучшей жизни. И вот теперь не могла простить самому любимому человеку причиненной мне боли.

Я вывернулась из объятий Шелтера и шагнула прочь, к распахнутому по случаю жары окну.

– Мы с Гленом восстановили шоколадницу в Оринграде, – ни с того ни с сего сообщила я. – Мне нужно вернуться к работе в ней, поэтому я не поеду в твое имение.

– Шоколадницу? – удивленно переспросил Шелтер. – Зачем тебе эта шоколадница?

– Затем, что ты умер, Оллин! Я тебя мысленно похоронила и нашла себе дело, которое помогло жить дальше! – забыв об осторожности, выпалила я, снова оборачиваясь к нему. – Я вложила в него массу сил и нервов. Я составила план. План своей войны, своей борьбы. И наконец что-то начало получаться. Ты не можешь просто так вернуться и сказать: «Все это было шуткой, милая, я жив, поэтому бросай снова свою жизнь, поехали со мной сажать цветочки в моем имении»!

Взрыв получился слишком эмоциональным, я не смогла удержать голос на пониженных тонах, и он разбудил Алину. Она, видимо, испугалась внезапного шума – или горечи в моем тоне – и сразу расплакалась.

Шелтер бросил на меня укоризненный взгляд, повернулся к кроватке и вытащил дочку, принялся снова качать ее на руках.

– Тише-тише, милая, не бойся. Мама сердится на меня, а не на тебя. Но мы постараемся с этим что-нибудь сделать. Не плачь, девочка моя…

Он держал ее так уверенно и вместе с тем осторожно, утешал и баюкал, что, наблюдая за ними, я почувствовала, как ярость схлынула, снова уступая место щемящей нежности.

Алине нужен отец. Именно такой отец, как Шелтер. И мне он тоже нужен, я это знала. Просто не смогу без него, дышать не смогу, как не могла все эти долгие недели, сложившиеся в два с лишним месяца.

Я ведь все это время жила одной только надеждой на то, что он жив. И вот она сбылась. Казалось бы: живи и радуйся. Но внутри что-то продолжало тихонечко ныть, колоть и тоненьким голоском предупреждать: «Если жизнь того потребует, он снова это сделает. Снова переступит через тебя. Снова не побоится причинить боль ради высшей цели. Потому что сам привык терпеть любую боль ради победы».

Пусть его война закончилась, я не верила, что Шелтера устроят цветочки и шоколад. Он найдет себе новую. «Это единственное, что я умею», – сказал он мне однажды. И хотя тогда все, что он говорил, было частью легенды, именно эти слова были правдой. Смогу ли я жить так?

– Ты не сможешь жить без него, милая. – Едва слышный шепот коснулся моего уха. Он влетел в комнату вместе с ветром, как и много лет назад. – Вы созданы друг для друга. И у вас все будет хорошо. Даже не сомневайся.