Красный Герцог

Глава 3.4 Руины (Перемены)

Тошнотворный запах всю ночь витал вокруг своей ближайшей жертвы, мешая Генриху спокойно восстанавливать силы и отдыхать. Несмотря на ужасную окружающую обстановку, владелец вонючей койки всё же смог уснуть. Возможно, отсутствие снов как раз было вызвано этим фактором. Генрих находился в мрачной бездне, он ничего не видел вокруг себя, даже собственное тело никак не показывалось перед глазами. Ощущение времени было не таким слабым, как в обычных сновидениях. Здесь, в пустоте, ощущалась каждая минута. Они тянулись так мучительно долго, как это только было возможно представить. Именно здесь, в тишине, можно было расслабиться. «Наверное, так же себя и чувствуют звери в пещерах» — думал Генрих. Проснуться же пришлось раньше, чем хотелось — рвотные позывы выгнали юношу из тёмного спокойствия. Если бы его ждали сладкие сны, он был бы даже огорчен столь неприятным событием.

В бараке стояла мертвая тишина. Ни на одной койке не было никого. Генрих как пришел сюда один, так одним и оставался. Сидя на своем спальном месте, он всматривался в другой конец барака, представляя те самые дни, когда отряд тренировался. По сравнению с недавними событиями, эти воспоминания были для него радостными. До рассвета и всеобщего пробуждения оставалось ориентировочно пара часов. Можно было только наблюдать за тем, как небо от восхода становилась светлее.

Прогуливаясь по спящему лагерю, Генрих обнаружил, что он единственный, кто сейчас не дремлет — даже столовая была закрыта. Посетив кладбище и прогулявшись рядом с бараками, Генрих прибыл к полю, где проходил последний день тренировок. Именно здесь он впервые убил человека. Последствие того действия до сих пор гложет его. Манфрэд мертв, и мертво его наследие. Теперь отряд будет расформирован, и ничего не будет, как раньше. «Встретимся ли мы когда-нибудь?» — спрашивал самого себя Генрих, надеясь снова встретиться со своими товарищами.

Убийства, которые совершил Генрих за последние дни были необходимы, он был вынужден защищаться. «Простите» — произнес он себе под нос. Он извинялся перед двумя незнакомцами, которых убил. Собственной рукой он оборвал их жизни, разрушив их семьи вдали отсюда. Только одной смерти Генрих был рад. Манфрэд не заслуживал жизни, имея врагов в своем окружении, он рано или поздно бы погиб. То, что Генрих ускорил это событие, ничего не означало. Каждый раз вспоминая это имя, его сердце начинало бешено биться, а в ушах застывал неугомонный гул. Из-за того, что именно этот человек разрушил семью Генриха.

Карабин забрали прошлой ночью, поэтому юноша ничем не мог себя занять; сонливость резко покинуло его с самого момента пробуждения. Оставалось только блуждать в одиночестве, обдумывая всё произошедшее и, то, что будет происходить в будущем. Отец мертв — бессмысленно оставаться в Керхёфе. Но побег будет расценен как дезертирство, а дом — первое место, где его будут искать. Генрих не хотел создавать больших проблем для матери и сестры. «Интересно, как там они?» — думал он. Имея в запасе несколько часов свободного времени, Генрих обдумал всё, что будет происходить в его жизни. Через время, он пришел к выводу, что нужно дальше заниматься военной службой. Добившись уважения среди вышестоящих, он сможет благополучно вернуться домой, живым, уважаемым. Главное — не с пустыми руками.

Потратив достаточно времени, Генрих смог дождаться момента, который он впервые увидел. Кто-то пришел к дверям столовой и открыл их ключом. Дверь оставалась открытой, поэтому Генрих решил пройти внутрь. Когда он зашел, то увидел, что повара работают и выгружают различные кастрюли. Подойдя к одному из них, Генриха встретил улыбчивый повар.

— Ещё рано; нужно подождать, пока еда будет готова, — сказал мужчина в фартуке.

Присев на одно из свободных мест, Генрих молча наблюдал за трудоемкой работой поваров. Без привычного карабина, он чувствовал себя почти голым, — из-за отсутствия привычной тяжести за плечом, он ощущал, будто потерял часть себя. Смотря на поваров, Генрих заметил в них сильное отличие от остальных людей в Керхёфе: они были более радостны и спокойны, на их лицах отсутствовали признаки усталости, которые наблюдались даже у офицеров.

— Наверное, никто не будет возражать. У тебя, скорее всего, была бессонница, тебе нужно хорошо подкрепиться. — Неизвестный голос раздался позади Генриха, вынудив его обернуться через плечо.

Позади него стоял один из поваров, держа в руках поднос с едой, которую приносили офицерам. О такой роскоши мечтал каждый солдат, за исключением тех случаев, когда их готовили отправлять на убой. Поднос положили перед Генрихом, и повар начал удаляться.

— Почему я? — остановил его Генрих. Этот вопрос мучил его уже не первый день. Он родился в его голове еще тогда, когда вместе с Вольфангом они отправились в лес. В последнее время, страшные вещи происходили вокруг него, погружая его в пучины неприятностей и бед.

— Я слышал, что один из офицеров покончил с собой, а еда была приготовлена еще вчерашним вечером. Учитывая, что есть одна лишняя порция, она попросту испортится. — Повар смотрел на Генриха слегка тоскливым взглядом. Генрих понимал его, они, как люди, которые защищены от сражений, не смогли сбежать от битв — теперь смерть была рядом, прямо за углом.

— Как так получилось? Вы стали поварами, вместо того, чтобы быть солдатами. — Генрих был удивлен, повара сильно отличались от остальных. Он даже начал жалеть, что не мог оказаться на их месте.

— Мы здесь не по собственному желанию — каждый из нас сделал облажал. Лично я потерял своё ружьё, и, один офицер сказал что-то на подобии: «потерял оружие — потерял и жизнь», отправил меня туда, где будет больше проку. Тут я доказал, что здесь мне место. Если поваром ты ни на что не способен, тебя опять забирают.

Слушая слова своего собеседника, часть об оружии напомнила Генриху поведение и мысли Манфрэда. Поняв, что дальше от поваров идут сапёры, Генрих начал сожалеть тяжелому пути и труду этих людей. Его собеседник удалился обратно на кухню. Ушедший смеялся с другими поварами, и они активно что-то обсуждали. Они были рады своему положению. «Нет» — подумал Генрих. Они были рады тому, что не одни в таком ужасном положении. Любая новая оплошность отправила бы их в более ужасное место. Заложники своих ошибок и неудач, держались вместе единым коллективом, помогая друг другу. Именно такая сплоченность должна быть у настоящих солдат.

Офицерская еда была неописуемо приятной. По сравнению с остальным, что Генрих пробовал будучи в лагере или в Администрации. Он ощущал, что все солдаты будто и не люди. С самого начала, с самого первого завтрака их будто готовили к тому, что их жизнь будет однообразной и ужасной. Ужасной во всём. Экономия и неуважение была только малой частью. Генрих слышал, что солдаты лишь «пешки войны», но никак не мог по-настоящему познать эту фразу, пока не увидел могилы бывших солдат и то, как они жили в аду, который породил человек.

Тревожные мысли, что кружили в голове юноши, сделали утренний приём пищи не таким приятным, как хотелось бы. Закончив свой завтрак, Генрих отнёс поднос обратно поварам. Выходя из столовой, его охватили противоречивые мысли: радость и грусть за других людей. Мысль, что ничем он не сможет им помочь, завершила дальнейшие раздумья.

Генриху удалось увидеть одно из редчайших явлений в его жизни: огненный шар ближайшей звезды поднимался над горизонтом, выглядывая своим ликом из-за дальних лесных массивов. Рассвет был обычным явлением для многих людей, но уделял ему особое внимание. Это природное явление всегда было тем, что помогает его семье жить и всегда радоваться новому дню. Именно при свете солнца струилась жизнь сильным потоком и дома, и в огороде. Первые лучи солнца ласкали и согревали лицо, наполняли сознание спокойствием.

Первый день нового жизненного этапа стоило сдвигать с мертвой точки. Закончив период размышлений и прогулок, Генрих отправился к кабинету офицера «зло». Ему стоило бы узнать его имя, ведь называть его «офицером зло», как-то по-детски нелепо. Какое бы ни было у него имя, оно, скорее всего, подошло бы гораздо меньше, чем, то, как назвали его подчинённые. Именно своими действиями он и заслуживает такого имени.

Стуча в дверь офицера, Генрих был готов ко всему. Уже несколько дней к ряду, он был наготове каждую минуту к самому худшему из возможного, и это его сильно выматывало. Чем дольше шло ожидание открытия двери, тем более безразличным было отношение ко всему происходящему. Дверь распахнулась, и за порогом стоял офицер. Безжизненным взглядом он насквозь сверлил Генриха. Окончательно проснувшись, он нарисовал улыбку на лице.

— Генрих! входи!

Приглашенный юноша вошел в кабинет офицера — помещение, где в последние два дня он был чаще, чем в собственном бараке. Усевшись на стуле, Генрих ожидал любого исхода, но больше всего он надеялся, что его муки будут компенсированы. Офицер, что принял у себя гостя, сел напротив него и приготовился к продолжительной беседе с человеком, которого он начал считать личным слугой.

— Я рад, что ты пришел. Наша операция прошла успешно. Остальное тебе понравятся, обещаю. Ты будешь новым офицером! — Хозяин дома закончил свою речь, ожидая запоминающуюся, увлекательную реакцию.

Эти слова мгновенно оказали влияние на Генриха: глаза расширились, брови поднялись, сердце начало биться быстрее и сильнее, что было слышно даже офицеру. Хоть он и ожидал такого исхода, когда не раз слышал о помощи в карьере, благодаря письму с Администрации, эта новость всё же попала в самое сердце.

— Что?.. — единственное слово, которое Генрих смог сказать.

— Да, учитывая, что Манфрэда не стало, а ты вернулся с боевой операции с рекомендацией от офицера в руках, а заодно получишь и мою рекомендацию, то ты точно сможешь занять место нового командира. Просто жди, тебя позовут, когда будет надо. А пока, свободен.

Офицер проводил Генриха к выходу на улицу. «Неужели этот момент настал? Неужели я чего-то могу достигнуть?» — думал Генрих. Мысли о том, что он может стать офицером, радовали его.

Возможно, начинается новый этап жизни Генриха. В появившееся свободное время, он гулял по лагерю и размышлял, что будет делать, будучи офицером. Заполучив такую власть раньше, он бы пытался всеми силами спасти отца. Генрих хотел заполучить её ещё с самого начала, когда он только прибыл в лагерь. Но сейчас все было бесполезно, и было с самого начала, ибо его отец был мёртв. «Я должен найти его могилу» — к такой мысли пришел Генрих. Глубоко в душе, будучи все же наивным, он надеялся, что слова Манфрэда были ложью.

Время шло, Генриха всё никак не вызывали. Он даже не мог найти Вольфа — его барак был пуст. Имея свободное от занятий время, он решил пройтись до места, где началось его преступление. Спустя десять минут, он достиг чёрного ящика, стоящего у деревянного забора. Именно здесь, вчера, он взял единственный патрон. Он даже и не подумал, что стал частью одной из старых и обыденных мыслей, что преступники всегда возвращаются на места преступлений. Действительно, они рассуждают о многих вещах: сейчас «убийца» думал о том, какие могли быть ещё варианты развития событий прошлой ночи. Невозможная удача явилась к нему, когда забили тревогу. «Кто вторгся в наш лагерь? Может, это он забрал книгу?» — Генрих пытался найти в своей голове ответы на эти загадочные вопросы. Никто не мог знать о дневнике в желтой обложке, но он всё же исчез. Возможно, этот вопрос навсегда останется без ответа.

Вернувшись в Керхёф, Генрих ловил на себе осуждающие взгляды со стороны проходящих мимо. Случайно встретившись с солдатами, что вчера несли и охраняли его, он видел их пристальные взгляды, полные отвращения и презрения. Они не верили всему, что произошло в кабинете офицера, но были вынуждены оставить свои мнения при себе. Генриху не нравилось такое поведение, он не хотел получить неожиданный удар в спину, как случилось с Манфрэдом. Ему даже казалось, что стоит подойти к ним и решить все вопросы раз и навсегда, чтобы заручиться их поддержкой в будущем. Медленно поворачиваясь к своим наблюдателям и уставившись на них, Генрих решил с ними поговорить. Чем ближе он подходил к солдатам, тем четче мог видеть картину, застывшую на их лицах. С каждым шагом в их глазах росло напряжение. Они боялись его, как многие боялись Манфрэда и офицера «зло». Этот страх сильно раздражал. В какой-то момент перед Генрихом возник незнакомый ему солдат.

— Тебя вызывают, Генрих.

— Откуда ты меня знаешь? — Генриху неприятным то, что собеседник его знает, а он собеседника — нет.

— Мне сказали искать человека без оружия. Ты тут такой один.

Генрих вспомнил, что он уже не первый час ходит без карабина. В начале это было непривычно и мысли часто возвращались к вопросу: «Где моё оружие?» Теперь Генрих забыл о нём, ощущая лёгкость, он думал о более важных вещах. Направившись вслед за провожатым, он прибыл к зданию старшего сержанта. Генрих хорошо помнил это здание, его хозяина он ненавидел за грубость, ложь и тщеславие.

Войти внутрь пришлось ему одному, там его ждал уже знакомый кабинет. В центре помещения стоял стул, чуть дальше находился длинный стол, за которым сидели офицеры.

— Займи место, Генрих Верлорен, — прозвучал незнакомый голос. Генрих не смог определить кто говорил, но исполнил приказ.

Усевшись на стул, юноша ждал дальнейших событий. Это было собрание командующих, которые решали судьбу солдата.

— Уважаемые коллеги, в данный момент мы присутствуем здесь, для рассмотрения дела о повышении рядового Генриха Верлорена до звания офицера военных сил. Заседание объявляется открытым, работу с протоколом оставляю за собой. — Один из офицеров поднялся со своего места, медленно осмотрел всех находящихся в комнате и вернулся назад.

— Если бы здесь был Манфрэд, то он бы многое мог поведать нам об этом юноше, но увы, мы может о нём рассуждать, отталкиваясь только от собственных наблюдений и, примечаний солдат.

— Начнём с отрицательного: драка в поезде; нежелание открывать огонь по заключённому; потеря личного состава в ходе операций…

— Неуважение к старшим по званию! — вскрикнул кто-то из левого края.

— …Неуважение к старшим по званию.

— Разрешите, — тихо проговорил офицер «зло», — Манфрэд, как вы знаете, прекрасно доверял своим солдатам, лестно отзываясь о каждом, — он всегда считал свой отряд наиспособнейшим. — Некоторые офицеры одобрительно кивали, признавая правоту говорящего. — О потере личного состава могу сказать следующее: все задачи были выполнены, а остальное, считается лишь случаем и удачей; стрельба в пленного всё же была совершена, непосредственно самим солдатом…

— Он был вынужден!

— Как «слабое звено», — заметил офицер «зло», — Манфрэд сам рассчитывал на то, что юноша перерастёт себя и, в конечном итоге, справиться с поставленной задачей. Генрих, быть может, ты сам выскажешь пару слов, — мы хоть и судим тебя, но всё же хотим взглянуть на некоторые обстоятельства с твоей стороны.

Генрих выслушал это предложение и покорно поднялся со стула.

— Спасибо. Обучения в Керфёх далось мне не легко, но после пройденного пути, я начал воспринимать окружающий меня мир иначе, стал… более взрослым. В поезде случилось недопонимание между мной и Блиндаром, но я пытался не идти на конфликт. Меня учили уважать взрослых, и, я не хотел оскорблять ни старшего сержанта, ни офицера Манфрэда, если же я совершил роковую ошибку в отношении с кем-нибудь из вышестоящих, то я готов извиниться и понести наказание. — Генрих говорил почти через силу, понимая, что никому не интересно ни его воспитание, ни эмоциональный рост. Каждый присутствующий получал удовольствие только от одного того, как этот человек покорно отчитывается перед всеми, выставляя себя более слабым и никчёмным.

— К тому же, Генрих Верлорен пошел добровольцем! Генрих, расскажи, почему ты решил пойти в армию?

— Я хотел спасти отца…

— Людвиг Верлорен служил также под командованием Манфрэда, и, по трагическим обстоятельствам, числиться пропавшим без вести. Его способный сын был готов рисковать своей жизнью ради любимого родителя. Любовь и забота. Генрих Верлорен не плохой человек, а умный, сильный, добрый…

— Достаточно! — резко проговорил старший сержант, которому явно наскучило то, как заседание превращается в никчёмную клоунаду. — Объявите решения!

Следуя определённому порядку, офицеры высказывали своё мнение о том, какая судьба ждёт Генриха. Используя полученные из города документы, они также внимательно рассматривали и мнение своего коллеги, который не находился с ними за одним столом. В ходе финального обсуждения, Генрих обратил внимание на то, как старший сержант переложил полномочия покойного Манфрэда, на офицера «зло», и теперь стал правой рукой старшего сержанта. Генрих начал понимать, в чём заключалась его выгода. В конечном итоге, все офицеры высказали своё решение.

— Хорошо, вы меня убедили. — Почёсывая свой подбородок, старший сержант достал какой-то документ из папки. — Назначаю данного солдата, офицером военных сил. Должностные инструкции будут предоставлены позже.

Радости Генриха не было предела. У него появилось огромное количество возможностей. Он наконец-то добился чего-то по-настоящему весомого, и сможет вернуться домой не с пустыми руками.

Старший сержант отдал распоряжение о повышении, попросив, чтобы соответствующий документ отправили в штаб.

— Садись, теперь это твоё место, — сказал один из офицеров, отодвигая свободный стул.

Поднявшись во весь рост с железного и твёрдого стула, Генрих сел на деревянный и мягкий, на которых сидели только офицеры.

Заняв место рядом с другими вышестоящими, для Генриха начался небольшой инструктаж, в ходе которого ему рассказали о его обязанностях, а также, что для него будет сформирован личный отряд.

— Нам поступила телеграмма, что в ближайший месяц к нам прибудут другие новобранцы. Ты, Генрих, наравне с остальными, возьмёшь их под своё командование. Мы надеемся, что ты справишься.

До самого вечера, собравшиеся обсуждали многие военные вещи, между которыми были и события, происходящие на фронте и в собственном тылу. Часто звучали планы на будущее и разбор произошедшего, кто-то из офицеров даже продвигал различные теории и идеи. Из-за происшествия с Манфрэдом, общая нагрузка на других офицеров была снижена, многие были этому даже рады. Покидая здание заседаний, уставший Генрих направился обратно в свой барак. Когда он подходил к нему, то его остановили. Это был один из офицеров. Генрих не знал его лично и не имел понятия, как с ним разговаривать.

— Ты же теперь офицер! Мы не спим в бараках. У тебя есть личные покои, там… где располагался Манфрэд.

От этих слов по спине пробежали мурашки. То здание было последним местом, куда Генрих хотел вернуться.

Пройдя вместе до того дома, новоиспечённого офицера оставили одного. Помещение внутри было убрано; все напоминания о предыдущем владельце были стёрты. Из старого, осталось только небольшое красное пятно на потолке. Его также пытались смыть, ибо другие пятна отсутствовали. Оно было менее заметным, но очень сильно бросалось в глаза.

В центре стола, который теперь являлся рабочим местом Генриха, находилась куча личных вещей. Там лежала и одежда, и новое удостоверения командующего. Новый кожаный мундир с плащом, который отличался от предыдущего своей тяжестью и прочностью, фуражка, боевой нож и пистолет. Померив на себе одежду, Генрих понял, что она на нём сидит идеально. Он было подумал, что для него специально сшили этот мундир, но понял, что никто бы так быстро не справился, и это одежда или была на каком-то складе, или вовсе была снята с мертвеца. Мундир отличался от того, что Генрих носил раньше, материал был легче и был более удобным. Первые ощущение были приятны, легкая ткань нежно обхватывала кожу, не вызывая дискомфорта.

Нож легко вошел в деревянный стол, когда Генрих решил его проверить. Похожий был и у офицера «зло». «Возможно, оружие у всех офицеров схоже» — подумал Генрих. Его слова подтвердились, когда он взялся за пистолет. Luger P.08, точно такую же модель носил каждый офицер. Генриху хорошо запомнилось это оружие, еще с того дня, когда Манфрэд вызвал его на казнь. Пистолет был заряжен. Возникли неприятные мысли о том, что солдаты не имеют права носить с собой заряженное оружие в пределах лагеря, но офицеры в этом не ограничены. «По кому нам стоит стрелять?» — спросил себя Генрих. Он никак не желал получать на это ответ.

Проверив новое снаряжение и осмотрев полный костюм на самом себе, Генрих был удивлён, ведь на нём идеально смотрелся весь костюм. В форме обычного солдата он выглядел как-то неуклюже, теперь же он был похож на строгого и серьёзного человека.

Первый день на новой должности закончился. Генрих наконец-то прилёг в новую кровать, свежую и мягкую, это не та койка из бараков, на которой невозможно было лежать без мучений и неудобств. Эта кровать походила на ту, что была дома. Из-за этого Генрих полностью растворился в ней, погружаясь в столь сладкий мир снов.

Море. Бесконечно синее полотно покрывало всё пространство перед Генрихом. На горизонте гигант плавно переходил в голубое небо. Всматриваясь, можно было представить, будто оно было и внизу, и наверху. Оно было везде. Только маленький желтый островок с песком был тихим и уединенным местом для раздумий. «Это покой» — думал Генрих. Самый прекрасный вид, который он когда-либо видел. Даже вид солнца, уходящего за лесные массивы, не был столь прекрасен. Этим видом хотелось восхищаться и делиться с окружающими.

Генрих спокойно открыл глаза в своей новой кровати. Она такая же мягкая и тёплая, какой была прошлым вечером; просыпаться и вылезать наружу не было никакого желания. Новоиспечённый офицер хотел бы возвращаться к своему сну на берегу моря каждый раз. Возможно, даже остаться там навсегда. Была только в том сне малозаметная тревога — одиночество.

Генрих оделся в новую униформу, стоя у закрытой двери. Приготовившись к возможным новым испытаниям, что приготовила для него жизнь, он открыл дверь. Солнце освещало всё пространство в лагере, было позднее утро. Учитывая, что Генрих теперь офицер — никто не имел права поднимать его рано. К тому же, новобранцев не было, в связи с чем отсутствовала необходимость в строгом распорядке. В начале картина бурной жизни лагеря повергла Генриха в легкое удивление. Он впервые увидел свой лагерь с другого ракурса, даже была мысль, что он попал в совершенно другое место.

Выйдя на улицу, он заметил других офицеров, что бодро шли в сторону столовой. Увидев своего нового товарища, они отдали специфичное приветствие. Генрих пошел вслед за ними. Завтрак был так же прекрасен, как и вчерашний. Еда была той же самой, но вкус всё равно оставался просто бесподобным. Не создавая ни одной паузы во время еды, Генрих поглотил все блюда сразу. Такое поведение позабавило остальных офицеров, кто-то даже не стесняясь открыто смеялся. Они обсуждали различные бытовые вещи, изредка войну. Генрих будто оказался в кругу старых друзей, — с первого взгляда невозможно было понять, что рядом с ним суровые люди.

За вкусным обедом Генрих получил небольшое наставление: он должен будет обратиться к старшему сержанту и лично составить приказ о формировании нового отряда. Ему будет дозволено поименно выбрать солдат, если другие офицеры будут не против. Услышав это, Генрих думал только об Вольфганге. Его старый приятель первым откроет ряды нового отряда, во главе которого будет новоиспеченный офицер.

По дороге к кабинету старшего сержанта, Генрих погружался в воспоминания об операциях в городе. Он пытался вспомнить остальных солдат, с которыми участвовал в вылазках. Вспоминая одного, в памяти всплывали имена других. На подходе к кабинету старшего сержанта, Генрих был решителен — новый отряд готов. Доверенные и бесстрашные воины, знакомые люди. Именно на них он сможет положиться.

Старший сержант предоставил лист с приказом о создании отряда. Учитывая, что седьмой номер был свободен, то Генрих спокойно взял его, полностью заняв место жестокого Манфрэда. Закончив документ и указав всех нужных людей, Генрих вышел из здания. В течении дня в его кабинет приходили указанные в приказе люди. Кто-то случайным образом уже находился в Керхёфе, кого-то доставили из города. Все были удивлены тому, как высоко поднялся Генрих. Вольфганг же стоял в дверном косяке несколько минут, испытывая сильное потрясение. Все солдаты были перенаправлены в барак, где ранее в полном одиночестве спал Генрих.

Будучи офицером нового отряда, Генрих хотел продемонстрировать высокий уровень способностей его людей и себя самого. Ежедневно находясь в лагере, они всё время тренировались. От имитации любимых Манфрэдом пробежек, до стрельбы. Никого не удивило такое поведение, все говорили: «Другого от седьмого отряда и не ожидаешь». Пошли слухи, что Генрих подхватил азарт, а возможно и безумие, самого Манфрэда. Улучшая навыки, Генрих параллельно присматривал за другими офицерами. Его «коллега», — который помог в продвижении по карьерной лестнице, — резко затих и не показывал никакой активности. Он мог только регулярно появляться на собраниях и в столовой. «Каков твой следующий ход?» — думал Генрих. Теперь он не был его пешкой, они были равны, даже то, что он знал правду о Манфрэде, сыграло бы против него.

Задержавшись на одном из еженедельных собраний, Генрих смог открыть личные документы старшего сержанта. Пока никого не было рядом, Генрих нашел старые документы Манфрэда. В этих секретных документах, Генрих обнаружил то, что искал. Документ об разведывательной операции отца: список участников, цель, путь и финальный отчёт. Согласно бумагам, отец должен был в сопровождении других солдат отправиться вдоль местной реки ниже по течению. У всего состава была максимально отрицательная характеристика. Все они должны были посмотреть возможные лагеря противника в определённой местности, куда никто никогда не ходил. Весь отряд не вернулся, — предположительный исход операции: «оказались в засаде, уничтожены силами противника». Эта операция была единственной в своём роде, никто даже и не пытался повторить что-то похожее.

В один день, Генрих отправился со своим отрядом на утреннюю пробежку. Можно было увидеть, как они уходили на вошедшие в привычку несколько часов в лес. Изначально это многим казалось странным, но это продолжалось больше недели и, вскоре, перестало вызывать удивление и подозрение. Офицер покинул свой отряд, оставив всех тренироваться на свежем воздухе. Взяв с собой верного друга — Вольфганга, Генрих оставил своих подчинённых с осознанием того, что они никуда не уйдут и со спокойной душой направился к реке. Вдвоем они шли вдоль берега, выискивая возможные следы предыдущих путешественников.

Необычные детали не заставили себя долго ждать: спустя полчаса Вольфганг обнаружил что-то интересное: куски ржавого железа и сгнившего дерева. Детальный осмотр показал, что ранее это было частью винтовки. Она была повреждена, сломанные части лежали на земле. С этого места они разошлись и начали более детальный осмотр местности, держа друг друга в поле зрения.

Ступая между деревьями, юноша максимально внимательно примечал всё вокруг себя, надеясь не пропустить ни малейшей детали. В один момент почувствовался резкий запах гнили. Генрих, учуяв его и забыв о необходимости сообщить своему другу, ринулся к источнику. Не обращая внимание на множество веток, разрезающих его кожу на лице, Генрих бежал прямо по запаху. Зловоние становилось всё сильнее и сильнее, показывая своему преследователю, что он близок к желаемому.

Продолжая бег, Генрих резко перестал ощущать запах, за которым гнался. Его нос снова ощущал приятный аромат хвои. Запах не мог просто исчезнуть. «Я его пробежал» — подумал юноша. Уже медленным шагом, не желая повторения неудачи, он стал возвращаться по собственным следам. Смотря себе под ноги и сверяясь с дорогой, Генрих повторно позволил своему обонянию указать нужную дорогу. Запах вернулся. Генрих был рядом с его источником. Пара сухих и ничем не примечательных веток, пропитались ужасным зловонием. Какое-то время вокруг них кружил безумный человек, жадно обнюхивая деревья, выискивая, в какой точке запах сильнее. Эту необычную картину наблюдал и Вольфганг, запыхавшись, стоя в нескольких метров неподалёку.

Генрих продолжал свой странный и дикий ритуал, пока его не потревожил друг. Почувствовав на своём плече руку знакомого человека, он резко выпрямился.

— Чувствуешь? — спросил Генрих.

— Да… — ответил ему Вольфганг, пытаясь инстинктивно зажать нос.

Генрих отнёсся к такому жесту, как к обычному ребячеству. Ему тоже был противен этот запах, но он находил в себе силы сопротивляться отвращению. Уже стоя на месте и хаотично не перебегая от дерева к дереву, Генрих обнаружил в одном из них слабоосвещённую полость. Подойдя ближе, можно было определить, что из неё исходило то самое зловоние. Внутри полости был труп человека. Давно погибший, полуразложившийся, похожий на старую мумию. Ставший едой для местных обитателей, он не имел некоторых пальцев и большей части лица; тело сидело внутри иссохшего ствола, крепко прижимая к себе испорченное оружие.

Ощущая запах и соблюдая прямой контакт с трупом, рвотные позывы волнами накидывались на Генриха. Чтобы сдержать себя, Генрих повторил действие, совершенное его товарищем. Закрыв рукой нос, он начал ближе осматривать труп. Пытаясь определить в бывшем человеке своего отца, Генрих искал отличительные особенности, которыми обладал его отец. Высматривая родинки, шрамы и общие черты лица, Генрих пришел к выводу, что это не он. Сама по себе находка была радостной — они нашли след.

Осмотрев окружение, Вольфганг и Генрих прикинули, откуда мог прийти этот солдат, чтобы можно было пойти в примерном направлении и надеяться на иные зацепки. Они направились по диагонали в сторону реки. Блуждая медленным шагом по сухому лесу и осматривая каждый сантиметр пространства, они нашли нечто интригующее. В нескольких метрах от их остановки находилась небольшой бугор. Он не выглядел творением природы, а малое количество опавших на него веток и листьев говорило о том, что он был образован не так давно. Подойдя ближе, солдаты осмотрели землю. По форме выпуклости, она походила на могилу.

— Может здесь… — тихо проговорил про себя Генрих.

Вольфганг не услышал своего друга, но, осознавая дальнейшие действия, начал руками откапывать то, что похоронено под слоем земли. Генрих присоединился к нему, с сильным волнением, не щадя своих рук. Ощущая боль в пальцах, он продолжал рыть, навстречу неизвестному. В конечном итоге он наткнулся ногтями на что-то мягкое. Посмотрев под них, он обнаружил кусок кожи, что торчал из-под его грязных, надломленных ногтей.

Дальнейшими действиями, он осторожно убрал лишнюю землю, желая не навредить своей находке. Ему предстал очередной лик мертвеца. Это лицо отдалённо было похоже на отцовское, и при виде его, Генриха охватили странные ощущения стыда и жалости. В голове всплывали мысли, что его действия омерзительны и неправильны. Будто он только что совершил преступление, и вместе с Вольфгангом должен понести наказание. Чем дольше Генрих всматривался в мёртвое лицо, тем сильнее узнавал в нём отца. Испытывая опьяняющее волнение, он и не сразу обратил внимание на знакомые ему шрамы, изначально приняв их за грязь.

Генрих смотрел прямо в лицо мертвецу, в его серые, как тучи глаза. Желая извиниться за всё, что происходило, он просил прощения за каждый косой взгляд, за каждую дерзкую мысль, за все выходки, что ранее сотворил. Тяжелое дыхание сопровождалось холодными слезами, что стекали по щекам и падали вниз. Всё тело Генриха дрожало так, будто было готово взорваться на тысячу частей. В ходе одного из этих нелицеприятных спазмов, горюющий офицер выхватил пистолет из кобуры и направил прямо к своему подбородку. Быстрой реакцией, Вольфганг выбил оружие в бок, которое неожиданно выстрелило.

— Мне незачем возвращаться домой, незачем делать всё это… Я потерпел поражение. Мне лучше не возвращаться домой и остаться героем, в памяти моей семьи. Я не могу вернуться ни с чем, не с ним… — Генрих прижался лицом к груди своего отца, не в силах сдержать нахлынувшие слёзы.

— Не время сдаваться! — не выдержал Вольфганг. Он начал трясти Генриха за плечи, надеясь вернуть своему другу рассудок.

— Я умру, когда-нибудь умру. Всё это бесполезно, неважно…

Вольфганг сильно нервничал, стал свидетелем такой чудовищной картины. Из его уст вырвалось едва уловимое: «мне жаль», которое он и сам не смог расслышать. Он хотел сказать что-то ещё, но никак не мог подобрать слов, все мысли куда-то исчезли, словно внутри него самого что-то сломалось.

— Я знал… Я ещё давно знал, просто хотел убедиться, что это правда. Что меня опять не водят за нос, как дурака.

— Как?

— Мне сказал Манфрэд, перед самой смертью. Это он был повинен в гибели отца… а я в его. — Генрих впервые за долгое время высказал другому человеку то, что происходило в последние моменты жизни Манфрэда. Рассказал главный секрет, от которого зависела его жизнь и благополучие.

Вольфганг не стал дальше отвечать. Он молча обдумал все события, которые происходили в лагере, и понял всю ужасающую закономерность. Всё это изменило Генриха, из-за этого Вольфганг начал сильно переживать за своего старого друга.

Медленно возвращая землю обратно на лицо отца, Генрих тихо извинялся. Поднявшись на трясущихся ногах, он горел желанием свершить месть. Не только над Манфрэдом, который самолично признался и получил по заслугам, но и над всеми остальными, кто хоть как-то был причастен к этому. Даже теми, кто мог совершить идентичный поступок. Но в отличии от Манфрэда, Генрих предоставит им выбор. Он не станет жаждать крови, словно дикий зверь.

Вернувшись к тренирующимся членам отряда, Генрих отправился с ними обратно в лагерь. По дороге солдаты интересовались, почему руки офицера в грязи, но получив от Вольфганга ответ: «личные офицерские дела», они перестали спрашивать. Хоть не все были хорошо знакомы с Генрихом, но они ощущали, что что-то в нём изменилось.

Дальнейшие недели Генрих не привлекал к себе и своему отряду лишнего внимания, параллельно пытаясь поближе подобраться к своим целям и узнать их получше. Старший сержант был доверчивым человеком, но грубым на язык. Офицер «зло» часто поступал жестоко, не боясь возможных последствий. Другие же офицеры оказались вполне хорошими людьми, которые просто ожесточились из-за ужасных условий. В голове Генриха созрел план, как избавиться от убийц в рядах командующих, но для его реализации нужно было время. Он бы ещё давно оставил это ужасное место, но в связи с новым назначением ему настрого запретили покидать границы Керхёфа.

Настал день, когда в Керхёф привезли новых новобранцев. Генрих часто слышал слова старшего сержанта: «мясной фарш» и «пушечное мясо», и, даже сам как-то привык, что к ним так относятся. До прибытия новых людей, оставшиеся солдаты в лагере собирали всё оружие подряд: некоторые доставлялись с поля боя, другие перешли по «наследству». Старые вояки, которые служили с осеннего призыва, получали новые замены, прямо с завода. Теперь, они могли носить с собой патроны, им можно было доверять, и они получили солидные привилегии. Генрих наблюдал как всё оружие грубо фасуют по мешкам, почти не проверяя на работоспособность и наличие патронов. Это зрелище открыло правду на событие, что произошло при первом дне обучения.

Стоя на бетоном полу и наблюдая, как из прибывшего поезда неуклюже, заваливаясь на бок, выходят люди в страшных на вид куртках и шубах, с полными страха и отчаяния глазами, Генрих понял, что это будет самая тяжёлая для него зима. Следующий призыв должен будет произойти весной, и он не собирается на нем присутствовать.

Первые два дня обучения Генрих показывал себя с лучшей стороны. Он повторял планы, которые строил сам Манфрэд, местами предоставляя для новобранцев больше информации и заботы. Основную работу выполнял Вольфганг, сильно выручая своего офицера и друга в организационной работе. Трудясь с рядовыми бок о бок, он привыкал к ним. Параллельно работе над отрядом, Генрих работал над своим планом и собственным ростом: среди своих людей и чужих, он стал самым уважаемым из офицерского состава. Параллельно узнавая ближе других офицеров, Генрих нашел единомышленников, которые смогут ему помочь в маленьком перевороте. Они рассказали много интересного об их целях и поделились, что имя офицера «зло» — Руперт. Приближался последний день обучения, и был отдан приказ от старшего сержанта: нужно было раздобыть пленного. Это должен быть враг, поэтому опытные солдаты отправляться в город и начнут охоту. Для этого Генрих предложил своих солдат и отправил Цейса, Сиги, Августа и Фенрига. Имея дополнительное задание, они должны были достать, помимо пленника, ещё и один комплект обмундирования противников. (Старый знакомый из Администрации должен был помочь коллегам в выполнении их задач, о чем позаботился сам Генрих.)

Параллельно подготовкам к отправлению новобранцев, в лагере осуществлялись и другие действия: несколько офицеров написали рапорты в штаб. Согласно текстам, в Керхёфе мог быть шпион. Для его обнаружения и ликвидации, требовали отправить из штаба нужного человека. Приближенные люди Генриха и доверенные лица других офицеров подкидывали дрова в общий костер будущих событий. Руперт, как и раньше, продолжал вести себя грубо и агрессивно. Его отряд запугивали со стороны, говоря, что всё будет только хуже.

Вечером второго дня, когда планы Генриха были на пике выполнения, он говорил в столовой с Рупертом, что тот, перегнув палку, может поплатиться за это, и, ему будет лучше успокоиться и начать вести себя более спокойно. Такие же темы поднимали и другие офицеры. Их советы не дали результата: Руперт начал даже с большим упорством вести себя агрессивно по отношению к своим подчинённым.

Что касается старшего сержанта, то на еженедельном собрании офицеры намекали, что он стар и некомпетентен; его пробовали уговорить уйти с должности на пенсию. Сержант только злился и сопротивлялся, он чувствовал, что против него поднимают бунт и обещал расстрелять предателей, но дальше словесных оскорблений это не ушло. К утру третьего дня общая подготовка была завершена. Пленник ждал своего ужасного часа, а Генрих надеялся, что всё сработает идеально; вместе с ним надеялись и другие. День шел согласно привычному сценарию: патриотическая речь, показ пленника, казнь, кутёж. Во время проведения казни, Генрих неожиданно покинул всеобщее собрания, не желая видеть перед глазами отвратительного двойника знакомой картины. Роль выступающего взял на себя один из офицеров, друг Генриха. Оставив для контроля ситуации пару парней, Вольфганг находился в компании своего офицера.

Неожиданно, вечером этого дня, в лагерь прибыл представитель из штаба. Он был нежелательным гостем в глазах старшего сержанта и его почти сразу пытались выгнать за ненадобностью. Узнав причину визита, старший сержант скрылся в своем кабинете. Пока происходили расспросы солдат, он, сидя за своим столом, пытался понять, кто именно хочет его свергнуть. Знание того, что на него нет каких-либо улик, успокаивало, но всё же чувство опасности пожирало, как голодная собака. Представителю доводилось говорить только с ветеранами боевых действий и офицерами. Большая часть, заранее выучив все ответы, высказывала свое недоверие к старшему сержанту, и гость Керхёфа принял это во внимание.

Пока происходил опрос людей, в столовой во время проведения всеобщего застолья начиналось необычное представление: новобранцы и офицеры не отказывали себе во вкусной еде и алкоголе. Генрих следил, чтобы больше всего алкоголя наливали Руперту и его подчинённым. Те, кто отказывались от тяжёлого алкоголя, получали лёгкие напитки, заранее разбавленные нужными ингредиентами. Чем дольше они находились за столом, тем ближе был финал всего плана. Когда же пришло время, офицеры начали хором требовать тост от лица их любимого коллеги. Руперт был польщён таким просьбам, и алкоголь в крови играл свою роль. С улыбкой во всё лицо, он поднялся на стол. Рассекая воздух стаканом с виски, он начал кричать возгласы о светлом будущем, о самой лучшей армии и единственно верной жесткой дисциплине. Некоторые его подчинённые не выдержали всего, что было с ними, и, всего, что им говорили другие. Один из них со злостью крикнул, что их офицер груб и туп. Между обоими началась пьяная словесная перепалка; Руперт хотел восстановить свою репутацию среди «отвратительных собак». Слова закончились, тогда в действие пошли кулаки, Руперт нанёс первый удар. Не разобравшись, кто из толпы кричал на него, он нанёс удар совершенно случайному человеку. Это удачно сыграла на руку всем, кто затевал такой исход. Сразу после удара, весь отряд накинулся на офицера; его били кулаками и ногами, никто не жалел сил, никто их и не ощущал, благодаря действию алкоголя.

Генрих и все его единомышленники смотрели на эту картину, осознавая, что первая часть плана выполнена идеально, остальное — детали. Они не сразу ринулись помогать попавшему в беду Руперту; в начале они сидели смирно и наблюдали за дракой. Когда же гневные крики Руперта и непристойная речь перешли в вопли боли, все начали действовать. Генрих предвидел то, что самостоятельно разнять толпу будет невозможно. Посмотрев на бесполезные попытки других офицеров и солдат, он достал пистолет. Громкий выстрел перебил крики и звуки ударов. Все остановились и уставились на стрелка. Когда же взгляды испуганных и удивлённых солдат были направлены на Генриха, он громко приказал всем разойтись. Для большей убедительности своих слов, ему пришлось направить оружие в сторону провинившихся. Не желая убивать тех, кто стал игрушками его замысла, он имел только один шанс прекратить нарастающий хаос, и, никто не стал продолжать общий балаган; когда их отвлёк выстрел, и они были напуганы направленным на них пистолетом, все выпившие новобранцы начали прекрасно осознавать то, что они натворили.

Испуганные люди расступились и дали возможность забрать раненого, едва живого офицера. Генрих не стал злоупотреблять властью что у него была, он не стал карать всех участвующих в драке, ведь каждая секунда, с которой он смотрел на людей напротив, напоминала ему, что он и сам был частью чужих игр. Ему было жаль каждого, кем он управлял. Для виду он потребовал от Фенрига записать всех участников драки, но список решил позже сжечь. Избитого Руперта вынесли из столовой и перевели в медпункт. На протяжении всего пути, он хрипел и кашлял кровью; его руки поднимались вверх и хватались за плечи солдат, а затем, бессильно падали вниз. Через выбитые зубы и опухшие губы доносилось невнятное бормотание, которое невозможно было разобрать. Офицера доставили в палату, где положили на одну из коек. Тогда все заметили маленькую оплошность во всём плане — для Руперта даже соседи по палате представляли опасность: каждый второй, кто находился в медпункте, являлся жертвой побоев офицера. Генрих, как и все, кто участвовал в транспортировке, понимал, что эту ночь офицер может не пережить. Ему повезёт, если жизнь сама покинет его тело. Даже стараться спасти человека было бесполезно: доктор, оценив состояние Руперта, сразу сказал, что не в силах помочь ему. Доктор выявил множество переломов и разорванных внутренних органов. Бедолаге дали только обезболивающее, которое было слишком слабым для таких травм. Покидая палату, Генрих обратил внимание на то, с какой ненавистью и радостью в глазах смотрели другие пациенты на новоприбывшего. «Возможно, кто-то из них добьёт его». Имея полную безнаказанность и отсутствие жёсткого надзора, люди в палате смогут совершить свою месть, совершенно незаметно.

Покидая медпункт, все обратили внимание на то, как в кабинет старшего сержанта входит представитель штаба и Вольфганг. Генрих пожелал своему другу удачи, но не только он один переживал за Вольфа и его часть операции: каждый, кто имел к ней отношение, надеялся, что всё пройдёт так же гладко, как и первая половина плана.

Когда в кабинет старшего сержанта пришли гости, он не был удивлён. Помимо представителя, которому он не был рад, вошёл солдат одного из подчинённых офицеров. Сержант всё никак не мог вспомнить, кому он принадлежал.

— На вас имеются подозрения среди вашего личного состава. Проведя беседу с вашими подчинёнными, я пришел к выводу, что вы здесь не пользуетесь уважением и не способны принимать здравые решения. — Представитель начал излагать мысли, к которой он пришел, окончив свою проверку.

Старший сержант был раздражён: его солдаты коллективно собрались свергнуть своего командира. Но он не собирался уходить без боя.

— Уже несколько лет я занимаю командующую должность. Согласно моим заслугам и всем операциям, что я провёл, своё звание я получил заслуженно. Именно благодаря моим солдатам осуществляется захват города и оборона текущих позиций. Сравните карты территорий сейчас и четырёх месяцев назад, — вы увидите разницу, которая покажет вам мою компетентность. Что касательно ваших бесед, то я готов вас заверить, что это коллективная сплоченность против вышестоящего! и всех предателей нужно арестовать! — Старший сержант начал занимать оборонительную позицию, в которой он мог бы занять выигрышное положение, которое приведет всю операцию к краху.

Услышав выступление старшего сержанта, Вольфганг начал выполнять свою часть плана. Осторожно подойдя к представителю он шепнул ему на ухо, что лучше проверить самого старшего сержанта, на всякий случай.

— Что ты там шепчешь?! Ты не имеешь право скрывать что-то от своего командира! Скажи это вслух! — Старший сержант начал паниковать — против него могли построить любую уловку, любая ложь могла пойти против него. Без знаний о действиях противника, он мог проиграть всё.

— Мне следует также проверить ваши личные вещи.

Старший сержант не смог перечить представителю из штаба, перед ним находился не его подчинённый, а тот, кто представляет людей выше его самого. Он мог только стоять в стороне и гадать, что может произойти дальше. Представитель осторожно осматривал всё вокруг: он перевернул содержимое кровати и тумб, осмотрел каждый угол. Никакую улику против старшего сержанта он не нашел, но продолжал свои поиски, поскольку его работа заключалась в нечеловеческом терпении и дотошности. Каждый его Вольфганг сопровождал пристальным взглядом, предвкушая развязку. Представитель открыл платяной шкаф, внутри которого обнаружил одежду для разных времён года. Убирая из шкафа первый, второй, третий костюм, он добрался до задней стенки, перед которой висела достаточно необычная форма: она не носила на себе цвета своей страны, а выглядела идентично расцветке врагов. Эту находку увидели старший сержант с Вольфгангом. Пока все взгляды переходили на хозяина кабинета, тот лишь пытался подобрать слова, оправдывающие наличие находки.

— Это не моя форма! — быстро проговорил он.

Эта фраза хоть и была ожидаемой, но была сравнима с бесполезными попытками испуганного ребёнка избежать неминуемого наказания.

— Форма и инициалы, очевидно, ваши… — Представитель осторожно крутил вешалку с одеждой в руке, внимательно рассматривая медали, которые Генрих с коллегами делал чуть ли не на коленке. Эти же медали они видели на архивных фотографиях, и, они не сомневались в их актуальности по сей день.

Старший сержант понял, что этот мундир незаметно подсунули в шкаф, пока он отсутствовал. От такой улики он никак не мог отвертеться. Быстро осматривая комнату и пытаясь придумать что-нибудь для оправдания, он встретился взглядом с Вольфгангом. Тот довольно стоял у двери на улицу, и, встретившись взглядом со своим начальником, подмигнул ему. Это просто вывело старшего сержанта из колеи: его взбесило поведение Вольфганга. Если это и последний день на посту командующего, то он всё равно не даст уйти вредителю безнаказанно.

Осознав безысходность своего положения, старший сержант выхватил пистолет из своей кобуры и направил его прямо на Вольфганга. По его выражению лица можно было понять, что он не желает ограничится лишь угрозой: никаких разговоров, только шум выстрелов и несколько остывающих в полёте гильз. Заметив резкое изменении в поведении командующего, Вольфганг принялся уходить с траектории, ещё не начатых, выстрелов: он прыгнул прямо на дверь, и, благодаря тому, что та открывалась от себя, смог в ходе одного прыжка оказаться за пределами здания. Он пролетел метр от двери и рухнул на лестницу, которая своими ступенями очень болезненно ударила его в рёбра и спину. Боль была ужасной, но это было лучше, чем пулевое отверстие в груди. Когда же приземление Вольфганга закончилось, из кабинета послышался крик: «Ублюдок!» Последующий топот ног означал, что старший сержант побежал заканчивать своё дело. Когда он оказался в дверном проёме, то неожиданно прогремела целая серия выстрелов. Получив веские доказательства против старшего сержанта, представитель штаба незамедлительно принялся устранять предателя: он выстрелил несколько раз в спину бывшему сослуживцу. Тучное тело свалилось тряпичной куклой на землю. План Вольфганга был идеально исполнен, изначальный замысел всех причастных к перевороту был завершен.

Представитель холодно принял такой поворот событий, и решил, что временно сам займет место главнокомандующего в лагере. Никто из свидетелей убийства не был против, они этого ожидали и приняли новые условия. Когда тело старшего сержанта отнесли к могилам и закопали среди безымянных надгробий, Вольфганг говорил про себя, что тот заслужил это. После, когда кутёж в столовой закончился, все причастные к перевороту сидели на улице, попивая горячий чай с коньяком. Они наслаждались моментом свободы и предвкушали дальнейший разгар событий.

В тот вечер представитель штаба составил отчёт о проведённой проверке. Сразу же бумага была отправлена курьером в штаб; Генрих попробовал предложить свою помощь в транспортировке, но ему отказали, так как эту задачу должен был выполнить кто-то из доверенных лиц самого представителя. Генрих надеялся оказаться в городе, чтобы можно было добраться до дома и повидать семью, хотя бы одну минуту. Эта встреча скинула бы глыбу горя от смерти отца. Казалось, будто из-за неё, Генрих постепенно забывал, что такое сострадание.

На следующее утро новобранцы были отправлены в город для проведения боевых операций. Генрих наблюдал как Вольфганг прощался с каждым новобранцем из своего отряда, как в последний раз. Он желал им удачи, давал советы, и просил быть осторожными. Будучи на хорошем счету, он мог не участвовать в боях, и был этому рад, но всё же желал схожих привилегий и для других. Остальные приближенные Генриха также остались в Керхёфе. Курьер не возвращался несколько дней, а когда приехал, то незамедлительно передал ответ из штаба представителю. Его возвращение было единственным радостным событием за долгое время, ибо с письмом он нёс с собой грядущие перемены. С прибытием новостей, произошел общий сбор офицеров. В ходе собрания представитель сообщил, что ему поступило разрешение остаться главнокомандующим в лагере. Офицеры начали подбадривать его, говорить, что ему помогут и что он уже добился своими недавними действиями большого уважения, нежели предыдущий командующий. Представитель был рад такой поддержке, но что-то его тревожило. К этому моменту, Генрих всё сильнее надеялся на собственные перемены: он решил не сразу выдвигать просьбу о переводе в штаб, а переждать до следующего собрания, когда представитель сможет успокоиться и собраться с силами. Все дни до собрания, Генрих тренировался наравне с солдатами, — новобранцы, ушедшие в город так и не возвращались. Все гадали, мертвы ли отправленные в город или просто служат под началом других людей. Даже грузовики больше не привозили раненных.

За долгие тренировки, Генрих идеально научился стрельбе из различного оружия: ему с легкостью стали подвластны автоматы, карабины, пистолеты даже ножи. Он легко стрелял и на дальние дистанции, и по движущимся целям. Физическая форма была в превосходном состоянии, он мог пробежать до десяти километров без отдыха, а рукопашные бои позволяли выйти победителем в ближних схватках. Помимо офицера, солдаты Генриха были не хуже его, некоторые их способности были даже выше вышестоящего. В ходе долгих месяцев в армии, волосы Генриха стали длиннее, из-за чего некоторые солдаты подшучивали над ним. Сам же офицер только искал причину подшутить в ответ. За всё время в отряде появился крепкий дружеский союз, и они могли доверить друг другу любой секрет.

Когда пришло время очередного собрания, Генрих заранее сообщил остальным офицерам свои планы, и надеялся на поддержку. Никто не был против — они были благодарны решимости Генриха и его идеям, ибо благодаря ему, жизнь в лагере изменилась к лучшему. В ходе собрания, когда обсуждались прошедшие события, а также возможные будущие изменения, Генрих наконец-то выдвинул свою просьбу представителю. Он попросил перевести его поближе к родному дому, чтобы он мог видеться с семьей. Представитель был удивлён этому предложению, но обдумав возможное решение спросил мнение других офицеров. Все, как один, сказали, что Генриху можно доверять, что он способный человек. Не составило и труда поднять старые рекомендации, — всё это являлось хорошим знаком. Составляя письмо в штаб, новый главнокомандующий Керхёфа сообщил, что перевод возможен только в более-менее безопасное место, так как солдату не суждено сбежать с поля боя. «Прибудешь в штаб, а там посмотрят, что можно для тебя сделать» — сказал он. Этот вариант устраивал Генриха, в другом месте риска будет меньше и будет больше вероятности вернуться домой целым и невредимым. В добавок, находясь в штабе, он сможет мельком заглянуть к семье.

Курьер отсутствовал несколько дней, а когда вернулся, то Генрих был первым, кто его встретил. Расспросы юноши оказались безрезультатны — курьер сам не знал содержания письма, и отказывался его открывать. Генрих не отставал от этого человека до тех пор, пока командующий лично не получил письмо. Увидев волнение в глазах своего офицера, он не стал медлить и вслух зачитал ответ из штаба:

Выслушивая содержимое письма, Генрих радовался каждой новой строке. Мало того, что он будет переведён в другое место, но и сможет найти время повидать семью перед отправкой, так еще и будет жить в замке, как настоящий король. Сестра ему точно будет завидовать, а если повезёт, Генрих сможет взять Анну и Петру с собой. Он попробует всеми силами уговорить лейтенанта Диди, ведь они уже встречались, и есть вероятность, что лейтенант поможет. До начала весны оставалось полторы недели; всё время до отправления, Генрих копался в собственным мыслях. Он не знал, как сообщить матери и сестре о смерти отца, ему ведь придётся их повторно оставить, если не получиться взять с собой. С другой стороны, они будут рады видеть его целым и невредимым, также будут рады тому, что он будет переведён в более безопасное место, подальше от фронта.

Когда пришел день отправки, за Генрихом приехал личный конвой из легковой машины, на которой ехал сам представитель штаба, и пары грузовиков. Руки Генриха беспорядочно тряслись, а за день до этого на него нахлынула общая слабость: он весь был на взводе и желал покинуть место, что причинило ему целый ворох страданий. К его удивлению, к нему в машину сел Вольфганг и Фенриг; личный отряд направились в кузов грузовиков. Еще один грузовик был средством транспортировки раненных, которых не мог вылечить своими силами местный медик. Они отправлялись в городской госпиталь для реабилитации психологических травм и восстановления физического здоровья.

Генрих был даже рад тому, что он будет в пути не один. Тронувшись с места, они поехали по массивным долинам, которые после холодной зимы восстанавливали свой прелестный зелёный цвет. Генрих вспомнил свои сны, где он стоял на берегу моря, и как перед ним расстилался синий гигант. Сейчас этот колосс был полностью зелёным, а лучи солнца отражались от утренней росы, создавая успокаивающие блики. Прохладный ветер поднимал ввысь отросшую шевелюру Генриха, солнце согревало лицо. Эта идиллия вгоняла в сон и, закрыв глаза, Генрих наслаждался каждым мгновением.

Пару дней они рассекали конвоем через луга и леса. К вечером третьего дня они начали подъезжать к городу. Генриху была знакома эта дорога и он попросил водителя заехать в одно место, он хотел увидеть свою семью прямо сейчас. Водитель не соглашался, но после нескольких минут непрерывной мольбы уже и со стороны Вольфганга, сломался под натиском. Он прекрасно понимал своих пассажиров, и тоже хотел бы увидеть своих родных, если для этого была бы удобная возможность. Свернув с дороги в другом направлении, легковой автомобиль направил конвой прямо к домам Генриха и Вольфганга. Генрих нервничал, он так давно об этом мечтал, и наконец, всё случится. Если ранее, оказываясь в различных волнительных ситуациях, он надеялся, что они окажутся лишь сном, сейчас он боялся очнутся в своей койке. Когда заканчивался вечер и солнце почти зашло за горизонт, показался дом Генриха. Дыхание его перехватило, сердце сжалось, он пытался успокоиться, делая глубокие вдохи и выдохи, но безрезультатно. В голове витали самые разные образы, а организм отказывался воспринимать столь приятную явь.

Остановившись у дома, Генрих покинул машину, он видел свой старый дом, где он вырос и в котором был по-настоящему счастлив. Здание никак не изменилось за прошедшие месяца; недалеко стояла машина Людвига под тяжёлым брезентом, взгляд на которую нагонял тоску. Постройки выглядели так, как и в последний раз, когда Генрих был дома; состояние огорода выглядело ужасающе. «Посевной сезон должен быть в разгаре… Почему никто не занимается огородом» — промелькнула маленькая, но очень важная мысль в голове вернувшегося юноши. Может, он сможет отправить солдат для помощи в поле? Это было бы забавно.

Настал момент воссоединения семьи. Генрих поднялся по деревянным ступеням на веранду. Подойдя к двери, он легким толчком приоткрыл её. Не заперто. Генриху показалось это странным, сейчас всё ещё прохладно и нужно сохранять тепло в доме. Может, просто забыли? Дверь с громким скрипом открылась шире, настолько громким, что Генрих в первую очередь подумал, что какой-то жуткий инструмент заиграл свою непристойную мелодию.

Внутри было тихо, безумно тихо. Юноша ожидал услышать знакомые голоса или хоть какой-то звук деятельности или жизни. Может, он оглох? Но нет… он слышал собственное дыхание, такое громкое и иноземное. Ему хотелось громко сказать: «Привет», но глаза с каждым мгновением цепляли всё новые и новые детали, повествующие о том, что не с кем здесь говорить.

Дом был пуст. Гостиная, которая открылась перед Генрихом, выглядела полностью заброшенной. На столе стояла гора грязной посуды, даже мух не было. Вокруг была только полная тишина и майская прохлада. Шкафы с едой были открыты нараспашку, обнажая пустующее нутро, словно гниющие выпотрошенные рыбы. Приметив все маленькие детали, Генрих начал нервничать. Такая картина была совершенно ненормальной. Он догадывался: «что-то случилось» и начал проверять комнаты. Первый этаж был пуст, в комнате родителей царствовал бардак. Шкаф с одеждой был не тронут, он был открыт и демонстрировал одежду внутри себя; покрывала и подушки с кровати были разбросаны и изорваны в клочья.

Раздался знакомый звук со второго этажа: кто-то наступил на верхнюю ступень лестницы. Генрих поторопился выйти в гостиную, чтобы посмотреть кто спускается. Стоило только ему повернуться, как он увидел, что по гостиной пробежало дикое животное. Худощавый и юркий лис промчался на большой скорости мимо двери и скрылся за пределами дома. «Что здесь делает животное?», — пронеслась какая-то отречённая мысль, словно Генрих никак не мог представить это явление в совокупности с опустошенным домом. Но всё же, лису нечего было делать на втором этаже, поэтому Генрих решил подняться наверх. Каждая ступенька приветливо скрипела под весом старого хозяина. Вместо привычного спокойствия в знакомой обстановке, каждый последующий звук врезался в самое сердце, отрезая по кусочку, пока лязг верхней ступени не вонзился тесаком в душу.

Поднявшись на второй этаж, Генрих видел две двери: в свою комнату и в комнату сестры. Его была закрыта, а дверь в комнату Анны выглядела не так как обычно. Все цветы, которыми всегда была покрыта дверь, лежали на полу, засохшие и истоптанные. Генрих медленно подходил к двери всё ближе и ближе, и, когда он дошел до неё, то почуял знакомый запах разлагающейся плоти, прямо как запах дневника в желтой обложке. В голове промчалась другая жуткая мысль, что книга со своим хозяином каким-то чудовищным случаем оказались в доме Генриха. Именно поэтому, при ощущении этого запаха, страх накапливался с новой силой. Юноше потребовалось время, чтобы собраться с силами и открыть дверь. Пока скрипели петли, перед глазами появлялись самые разные и страшные образы, которые могли произойти.

На кровати Анны кто-то лежал, со спины Генрих видел только худого человека, который скрючившись, не двигаясь, находился в состоянии полного покоя. Небольшими шагами Генрих подходил к кровати ближе, и, когда обошел её полностью, то увидел жуткую картину. На кровати Анны лежала Петра. Мать Генриха была мертва. Её тело представляло собой иссохшую мумию, которая сгорбившись обнимала подушку с вышитым на ней цветком. Эта ужасная картина и осознание того, что Генрих остался совершенно один, добили его. Упав на колени, он начал плакать. Не имея сил сдержать слёзы и крик, он рыдал прямо в кровать своей сестры. Его отец был мёртв, мать мертва, а сестра бесследно исчезла. «Анна… она могла спрятаться в моей комнате!» Поднявшись на ноги и трясясь от волнения и шока, он медленно пошел в свою комнату. Оступившись от головокружения, он упал на пол, но поднявшись пошёл дальше. Открыв дверь, он обнаружил её такой же опустевшей… никого в ней не было. Сестра действительно исчезла, теперь он остался один в этом мире. Бросив свою семью в попытках помочь, он обрёк любимых на смерть. Он хотел бы всеми силами вернуться назад в тот день, когда согласился отправиться на войну, но это было неподвластно ему, это была его ошибка, за которую он заплатил огромную цену.

Всё, что он мог сделать сейчас — только помочь матери упокоится окончательно. Выйдя из дома, он встретил на себе множество недоумевающих взглядов, которые не понимали, почему их офицер вышел из дома трясясь словно в предсмертных конвульсиях, а его глаза источали скорбь и стыд. Никто не стал ему ничего говорить, все просто молча смотрели на то, как Генрих пошел к сараю и, открыв дверь, достал оттуда лопату. Он пошел к огороду и начал копать. Офицер копал землю в полной тишине, игнорируя недоумевающие взгляды. Стоя около часа на холоде, Генрих закончил копать могилу. Всё это время он думал только о том, что вот-вот его сердце не выдержит, и он замертво свалится в яму, которую только что выкопал сам. В памяти возрождались старые воспоминания из книг, где оскорблённые жизнью люди в припадках горя и душевных страданий умирали от смертельной печали. Как же хотелось ему, чтобы этот отвратительный и подлый рок коснулся и его, лишив всех бед и мук! Тяжёлый труд его успокоил, помог начать думать о других вещах. Но сердце всё равно разрывалось от боли из-за потери всей семьи. Он был опустошен, ему было не важно, что происходит вокруг, что думают, и, чего сто́ят другие люди, а также, чего сто́ит он сам. Устав от своего занятия, он глубоко и быстро вдыхал воздух, от таких действий его голова начала болеть, принеся в сегодняшний день ещё больше страданий. Оставив лопату рядом со свежевырытой землёй, он направился обратно в дом, чтобы последний раз услужить любимой матери. Поднявшись к ней, он осторожно укутал её в простыню, стараясь не причинить бо́льшую боль. Выполняя всё так медленно, что могло показаться, будто его мать была ещё жива, и просто спала, он сам начинал верить в эту маленькую ложь.

Генрих вынес тело своей матери, и каждый кто с интересом наблюдал за метаморфозой офицера, понял из-за чего случился его нервный припадок, — все просто боялись войти внутрь, не представляя того, как мог отреагировать Генрих. Бережно положив Петру в могилу, офицер начал её закапывать. С каждым новым броском горсти земли, он медлил всё сильнее и сильнее. Когда осталось опустить землю на лицо матери, он никак не мог решиться сделать этот шаг. Он ожидал и надеялся, что она откроет глаза и улыбаясь, поприветствует своего сына, который наконец-то вернулся назад, чтобы жить вместе, как раньше: вдали от бед и радоваться друг другу. Последняя горсть земли всё же скрыла лицо Петры, так как руки Генриха бессильно опустили лопату. Когда Генриху стало проще, он окончательно простился с матерью, мысленно пытаясь загладить свою вину. Дальше он закапывал могилу не останавливаясь, и, когда земли уже не осталось, он присел на ступени своего дома, пытаясь перевести дыхание и обдумать дальнейшие действия. Он должен что-то делать, он должен сделать то, чего хотели бы от него родители. Они всегда говорили: «никогда не плач и не горюй», утверждая, что разрушая себя, ты разрушаешь тех, кому дорог. Теперь Генрих был один, он мог разрушить себя до основания не переживая, что кто-то будет страдать вместе с ним. Позади него из дома вышел Вольфганг. Он сел на ступень рядом с другом протянул Генриху знакомую пачку сигарет. Это была та самая пачка, которую Генрих прятал под половицей.

— Я ведь помню твой тайник. — Вольфганг открыл пачку и удивился отсутствию одной сигареты. Взяв одну себе, он предложил другую другу. — Так станет легче.

Генрих взял сигарету, вслед за ней Вольф протянул ему маленький платок, что нашёл в одной из комнат. Генрих помнил его, такие платки шила мать для каждого члена семьи. Он принял этот жестокий символ своего преступления и, вытерев свои слёзы, убрал его в карман.

Генриху уже всё было безразлично, даже если сигарета в его руке резко убьет его или заставит бесконечно страдать, ему будет всё равно. Закуривая предложенную сигарету он ощущал, как горький дым проникает в лёгкие, как задерживается там до следующего выдоха, обжигая и причиняя дискомфорт чувствительному органу. После выдоха стало проще, взамен дыму пришел чистый воздух, что нежно ощупывал болящее нутро. Это действительно приносило легкое облегчение, когда после дискомфорта, он сидел и обдумывал, что всё может быть куда хуже. Мысли путались, и Генрих начал менее серьёзно относиться к происходящему. Он будто находился в другом месте; ощущая всё издали, он чувствовал всё так, словно ему кричали что-то невнятное с большой дистанции, а он никак не понимал, что ему говорят.

Генриха начало подташнивать. Сначала сигарета не имела какого-либо вкуса, просто странные ощущения жжения в груди. Сейчас же в его руках находилась омерзительный стручок, который источал отвратительный запах. Генрих щелчком пальца выкинул её через плечо, пытаясь пустить в полёт через край веранды. Пролетев полметра, сигарета отскочила от деревянной балки и отлетела прямо во внутрь дома. Поднявшись, юноша видел, как его бывший дом начал медленно загораться: сигарета, что он выкинул, задела ковёр на полу. Огонь начал распространяться по всей комнате. Генрих уничтожил всё, одним нелепым движением. Дым от дома имел другой запах, он был знакомым, приятным. Именно запах дыма нёс в себе перемены. «Надеюсь, что этот запах никогда для меня не станет началом роковых перемен», — Генрих сказал вслух свои мысли, надеясь, что всё сейчас окончится любым возможным способом.

— Анны здесь нет. Может быть она еще жива, и не время сдаваться.

Генрих совершенно забыл об этом. Вольф был прав, — Анна могла быть жива. Генрих постарается её найти и уберечь от ужасов этого мира. Быстрым шагом он направился к машине, которая должна была отвезти его в штаб. В городе он попробует узнать, что стало с его семьёй, постарается найти ответы на многие вопросы. Когда же он сел в машину, то увидел Вольфганга, что на фоне горящего дома печально смотрел вдаль. На горизонте в нескольких километрах от пожара должен был стоять его дом, но там ничего не было. Вольф ничего не говорил о том, что он думает, чего он хочет. Он просто молча смотрел на то место, где жил. Скрывая в себе всю усталость и сгусток раздражительных мыслей, водитель машины хотел нажать на гудок чтобы привлечь к себе внимание увлекшегося солдата, и, они могли уехать из этого места. Генрих остановил его, осознавая чувства своего друга.

— Дай ему время.

Когда Вольфганг вернулся к своему отряду, и машина тронулась, Генрих всё время смотрел на свой горящий дом, обдумывая, что перемены несут в себе запах дыма. Никогда больше он не сможет ощущать этот запах без тревоги в сердце.