Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов

Конная бригада

В январе 1919 года Акулова вызвал в Глазов командующий армией Лашевич.

Присматриваясь к Акулову, Лашевич, расстроенный тяжелыми потерями и отступлениями армии, задавал вопросы о боях за Кушву, за станцию Пермь II, о состоянии полков бригады.

Развернув карту, он попросил показать расположение бригады и рассказать о возможностях контрудара по белогвардейским войскам.

— Если бы мы располагали ударными кавалерийскими частями, мы могли бы ударить кулаком по тылам беляков и остановить их наступление, — уверенно ответил Акулов.

— Расскажите поподробнее, — предложил командарм. — У вас, кажется, есть опыт…

— Под Селянкой силою кавполка в триста сабель мы разбили в тылу белогвардейцев полк, вызвали панику и остановили наступление… Возле села Воскресенского, к северу от станции Чайковская, Путиловский кавполк вышел в тыл к белым, разгромил их штабы и повел наступление… Неделю назад[80] во время общего отступления кавполк и полк Красных орлов контратаковали противника у Очерского завода и села Дворец, сорвали его наступление и погнали обратно…

— Ну, а сейчас, дальше? Что можно сделать кавалерией? Ведь нам пока приходится отступать…

— Что? — вскинулся Акулов. — Вчера[81] наш кавполк совместно с Волынским полком атаковал беляков у деревни Пестов и разбил их. Захвачено два орудия, пулеметы, винтовки, обоз со снарядами… Один только эскадрон путиловцев в этом бою зарубил сто пятьдесят вражеских солдат… А что, если бы наступал не один, а два-три кавалерийских полка? Вот смотрите, что можно сделать кавалерией…

Он быстро достал из своей полевой сумки карту и, горячась, нетерпеливо водил по ней красным карандашом:

— Вот наши полки, вот противник… Его штабы здесь… Кавалерией легко проникнуть в тыл — сплошной линии фронта нет, разгромить штабы, дезорганизовать управление…

Лашевич внимательно следил за концом карандаша. Оставляя красные стрелки, прыгал карандаш по территории врага, метался с одного направления на другое, будто и впрямь носилась кавалерия по вражеским тылам, громила штабы, дезорганизуя управление, сея панику, оставляя на снегу, как эти красные точки, трупы белогвардейцев в местах схваток…

— А идея неплохая, — загоревшись, проговорил он, когда Акулов остановился, чтобы передохнуть. — Да, нужен ударный кулак, масса конницы. Кавалерия — это быстрота, подвижность, направленность удара. Все это верно. Но где же сейчас взять эту массу?

— Дайте мне возможность организовать конную бригаду, — предложил Акулов. — Кавалеристы в наших частях найдутся… Пополнить Путиловский кавполк, создать второй… Конная бригада нужна!

Он требовательно смотрел на Лашевича, и весь его вид говорил: дайте такое право, и он тотчас же, не раздумывая, кинется вон из штаба, птицей взлетит в седло и помчится собирать конников для кавалерийской бригады.

— Рассказывали мне о вас…

Командарм внимательно разглядывал Акулова, невзрачного на вид, в потертой кожаной тужурке, перепоясанной ремнями, в истрепанных, когда-то добротных сапогах с высокими голенищами, еще более подчеркивающими его небольшой рост. Но в глазах комбрига, круглых и больших на осунувшемся лице, было столько убежденности в правоте своих слов, столько настойчивости и готовности выполнить трудное дело, что Лашевич, немного помолчав, сказал:

— Будем создавать конную бригаду. Садитесь, подумаем, как это лучше сделать…

Кавалерия всегда притягивала к себе Акулова.

Действия конницы, стремительные, дающие большую возможность для маневрирования и сокрушительных ударов по врагу, вполне соответствовали его натуре. Совсем не случайно во всех своих важнейших операциях он использовал кавалерию, не только летом, но и зимой. Результаты были очевидными.

Сам Филипп Акулов был прекрасным кавалеристом. Командуя полком, а затем бригадой, он не упускал случая лично участвовать в конных атаках. «Он саблей держал всех беляков в страхе, — говорили о нем красноармейцы. — Пеший, он — как все, мужик мужиком, а приткнется к коню — герой, орел, сразу весь преображался».

Сподвижники знали, что Филипп любил рослых, горячих, бешеных в бою лошадей, что в свои сорок лет он, не касаясь ногами стремян, вскакивал в седло, что конному ему, казалось, не страшны никакие преграды.

Таким Филипп Акулов и остался в памяти красноармейцев — верхом на коне, с саблей в руке обрушивающимся на врагов. Таким его и любили — лихим, стремительным, не знающим страха, несущимся в атаку всегда впереди всех.

Командиром вновь формируемой кавалерийской бригады он назначался с 22 января 1919 года[82].

Формирование бригады проходило на станции Верещагино.

В состав кавбригады входил Стальной Путиловский полк, широко известный своими боевыми подвигами. Во всех предыдущих боях Акулов постоянно находился вместе с ним или рядом с ним. Бойцы-путиловцы очень хорошо знали Акулова, также как и он их. Полком продолжал командовать Павел Прокофьев, боевой товарищ Акулова. Этот полк лишь пополнялся.

2-й полк бригады создавался заново и получил название 2-го имени Акулова кавполка. Основу его составили два дивизиона, эскадрон и мелкие конные группы из частей 29-й дивизии. Свое название — Акуловский — полк получил не случайно. Своим рождением он обязан именно Филиппу Акулову, проявившему огромный организаторский талант и большую инициативу в его создании. Формировал он его с особой тщательностью и требовательностью.

Со всеми прибывающими в бригаду конными и пешими красноармейцами Акулов беседовал лично. Беседы были короткими.

«Первым вопросом, который он обычно задавал, был вопрос: «Смерти боитесь?», — вспоминает один из красноармейцев. — Счастливым был тот, кто без обиняков, смело отвечал «Нет!» Акулов сам определял годность новичка к службе в кавалерии. Безлошадным и безоружным, если находились такие, говорил коротко: «В бою добудете!»[83]

В этот полк Акулов направлял все самое лучшее. Мало искушенных в бою отправлял в Путиловский полк на пополнение. «Этих людей в Путиловском полку в первых же боях сделают героями», — с уверенностью говорил он.

Оба полка, таким образом, благодаря разумному комплектованию, становились равносильными.

Роли конницы в гражданской войне на Урале Акулов придавал большое значение. Вопреки мнению многих, он считал, что ее можно широко использовать и здесь[84]. Победа кавалерийского полка в Кутамышском бою под Селянкой показала, насколько может быть эффективной кавалерия даже в трудных зимних условиях. Другое дело — умело или неумело ее использовать.

Захватив Пермь, белые продолжали наступать. Они были уверены в успехе и не ожидали серьезного отпора от уставших красноармейских частей.

Акулов, который находился в Верещагино, формируя бригаду, вновь решился на дерзкую операцию.

…В одной гимнастерке, распояской, зажав в зубах неизменную трубку, Филипп ходил по комнате станционного здания, где разместился его штаб.

За окнами тяжелыми хлопьями нехотя валил снег. Молчаливо застыли, будто боясь встряхнуться, высокие заснеженные тополя. Временами пробегал вдоль путей легкий ветерок, перепутывал лохматые хлопья, сбрасывал пушистые комья с ветвей черемухи и кидал их в оконные рамы.

Через заснеженные стекла едва угадывались железнодорожный состав, облепленный снегом паровоз, провалившаяся в сугробы будка сторожа. За ними навис сплошной полог белой мути, скрывавший недалекий лес и небо.

Акулов резко отвернулся от окна, шагнул к аппарату:

— Ну-ка, Нюрка, стукай в штаб дивизии. Прошу отпустить меня с орлами побузовать.

Нюрка отстукала.

Потягивая дым из трубки, Акулов ждал ответа.

— Спрашивает, куда бузовать, — подняла лицо от аппарата телеграфистка.

— Что он там допрашивает? В тыл, к белым.

Телеграфная лента передала ответ: «Разрешаю».

Акулов открыл дверь, крикнул:

— Прокофьева ко мне!

Филипп посмотрел на белую пелену за окном, а мысли его уже были далеко отсюда. Он уже слышал разгоряченное дыхание лошадей и видел заснеженные деревни в тылу белых…

— Построй 1-й эскадрон! — приказал вошедшему Прокофьеву.

Прокофьев чуть заметно кивнул головой. Вместе были под Покровским, Ирбитскими Вершинами, Кушвой, Комарихой, Левшино — им ли не понимать друг друга!

Без шапки, в расстегнутой и неподпоясанной гимнастерке, с веселыми искорками в глазах вышел Акулов к построенному эскадрону. Отставил ногу, немного скосил голову, исподлобья разглядывая кавалеристов.

— Мне нужно десятка четыре бойцов. Бузовать.

Откинув голову, прищурился, вглядываясь в лица. Случалось: не понравятся Акулову тусклые, пасмурные лица красноармейцев, не увидит он лихого задора во взгляде — недовольно командует: «Разойдись!».

Снег мягко похрустывал под копытами лошадей. Звякали уздечки. Снежинки серебрили непокрытую голову Акулова, плечи, таяли в расстегнутом вороте гимнастерки. Повеселевшие кавалеристы нетерпеливо, чуть подавшись вперед, смотрели на стоявшего перед ними лихого командира. Кого возьмет? Какую проверку учинит? Что учудит?

Бывало по-всякому. Многие из бойцов помнили, как их, новичков, поступающих в кавалерию, проверял Акулов. Он неожиданно выхватывал наган и кричал на опешившего бойца: «Пристрелю!» Если боец бледнел, терялся, Акулов гнал его от себя: «Куда тебе! Меня боишься, а белых и подавно!» Если же новичок не терялся и сам кричал на Акулова, а иногда даже грозил оружием, Акулов в этих случаях говорил: «Вот такого мне и надо. Орел!»

Сейчас Акулов шел вдоль строя, пытливо всматриваясь в лица. Манил пальцем то одного, то другого, отбирал. Всадники, посмеиваясь, поглядывали на него сверху вниз:

— Чудит Филя!

Те, кого выбирал Акулов, облегченно вздыхали, становились в новую шеренгу. Им велено было прикрыть звездочки зелеными ветками, а у кого есть погоны — нацепить.

Над лесами, полями и голой поскотиной кружила метель. Она перемахивала линию фронта, гуляла по тылам белых, неслась от села к селу, наметывала сугробы в узких переулках, с размаху ударяла в бревенчатые стены домов.

В узких сенях штабной избы белых жмутся часовые, робко проскальзывают в кухню, к теплой печке, курят махорку, поглядывают в расписанные узором окна: торчи не торчи на ветру — все равно ничего не видно, ни земли, ни неба.

В соседней комнате командир белогвардейского Степного полка полковник Киселев разговаривает по телефону. Слышимость плохая, приходится громко кричать в телефонную трубку. Часовым в кухне все слышно..

— Что? Акулов? Нет его перед нами. Наступать нельзя — метель… Да, да. Невозможно… Не слышу! — поджарый, стянутый ремнями полковник нервно дергает тонкими губами.

В трубке снова что-то зашипело, и Киселев поспешно закричал:

— Да, да, это я! Что?! Никакого поручика и отряда я не посылал… Обозы? Угнал? Как угнал? Не задавать глупых вопросов? Слушаю!.. Есть выступить!

Гудит в трубе ветер, свистит в голых ветвях тополя, гремит оторванной от ставня доской и несется прочь вдоль деревни на простор поскотины.

Солдаты 2-го батальона нехотя выползали из теплых домов, подымали воротники и, пряча от ветра лицо, строились. Суетились офицеры. Хриплые от надсадного крика голоса ветер нес вдоль улицы. Внезапно из снежного вихря, как призраки, выскочили один за другим всадники и врезались в строившиеся колонны солдат.

— Бузу-у-уй!

Все смешалось в один буйный вихрь — крик, выстрелы, вопли, стоны, свист ветра, ругань, взрывы гранат.

Белые бросали оружие, поднимали руки, с ужасом глядя на бешено крутившихся всадников.

Пленных сбивали в кучу и гнали за село…

Услышав вопли и выстрелы на улице, полковник Киселев выскочил во двор, рванул калитку и, попятившись, поспешно захлопнул ее.

К штабу скакала группа всадников.

«Свои или красные?» — пытался определить Киселев, выглядывая в щель калитки. У некоторых болтались на ветру плохо пришитые погоны, у остальных не было никаких погон. У одних зеленые ветки на шапках — отличительный знак белых, у других — звездочки.

— Что за черт! — недоумевал полковник.

Впереди, верхом на вороном коне, пригнувшись, скакал офицер в зеленой бекеше с погонами поручика. Чуть позади — стройный всадник с большой красной звездой на белой папахе.

Первый всадник подскакал к штабу и с ходу бросил в окно одну за другой гранаты. Раздались взрывы. «Вот он кто, этот поручик!» — запоздало сообразил Киселев, лежа в сугробе.

…Метель стихала. Торопливые змейки снега кружились на дороге, исчезали в переулках. Ребристые сугробы искрились на солнце. Голые ветки черемухи скребли по заиндевевшим стеклам.

Еще не остывший от боя Акулов бегал то комнате, зажав в руке трубку, тыкал мундштуком в телеграфный аппарат:

— Ну-ка, Нюрка, стукай снова в штаб.

Нюрка вызвала штаб:

— Начдив спрашивает о результатах.

— Ага! — Акулов остановился возле аппарата. — Докладываю: с командой в сорок человек перешел фронт, разбузовал семь деревень, захватил больше сотни пленных, обоз, с трофеями. У меня потерь нет.

Нюрка выстукивала…

Несмотря на трудности, формирование бригады шло быстрыми темпами, так, как этого требовала обстановка. В районе станции Кез по пути из Верещагино к Глазову инспектор кавалерии 3-й армии произвел смотр готовности бригады. Оценка была удовлетворительной.

После смотра Акулов поехал проводить инспектора до вокзала. Вернувшись в деревню Кезгурт, где расположился штаб бригады, Филипп увидел, что полки продолжают стоять в строю.

— В чем дело, товарищ Евсеев? — спросил он комиссара Путиловского полка.

Подъехал Евсеев и доложил:

— В полках нет курева. А ребята разведали, что у тебя в вещмешке имеется запасец махорки… Так вот, решили просить, чтобы ты дал им хотя бы по маленькой щепотке на цыгарочку…

— Ах вы, бузуи! — удивился Филипп. — Ведь кто-то же подсмотрел!

Видя улыбку и хорошее настроение комбрига, красноармейцы закричали:

— Не поскупись, Филя! У тебя ведь для трубки пшеничный табачок…

Подъехал и командир 2-го имени Акулова полка Винников сказать слово за своих питомцев-курильщиков.

— Ну уж ладно, раз такое дело, — продолжал улыбаться Филипп. — Надо дать на цыгарочку.

Ординарец принес вещевой мешок с махоркой. Достали, бочку и поставили ее у дороги. На бочку встал Филипп. Мимо него проезжали верхом на лошадях курильщики, получая свою порцию махорки.

Церемония раздачи окончилась, но конники не разъезжались. Стояли вокруг Акулова, дымили цигарками, шутили, смеялись.

В конце марта бригада прибыла в Глазов. Она считалась армейской единицей, но ее подчинили начальнику 29-й дивизии. В этом подчинении были большие неудобства, так как кавбригада сковывалась задачами дивизии, хотя могла бы выполнять более широкие оперативные задания, полученные из штаба армии. Возможности кавалерии поэтому не использовались с самого начала.

Бригада Акулова была поставлена в невыгодное положение. Сковывалась инициатива Акулова, которой он столь блестяще владел, ограничивалась самостоятельность, которой он так умело пользовался.

Кавбригада получила задание — обеспечить оборону Лесковского и Омутинокого заводов, расположенных севернее Глазова. Места там глухие, бездорожные, лесистые, бедные фуражом. Задание было рассчитано явно не на конную бригаду. Худшие условия для действий конницы было трудно придумать.

К заводам пролегали лишь узкие санные дороги, двоим не разъехаться, а кругом — лес, занесенный снегом. Пехотных частей, способных создать хоть какой-то заслон, бригада не получила, оборону надо было держать только своими силами, действуя в пешем строю. Противник же, 1-я Пермская дивизия, широко использовал лыжи и имел хорошую возможность маневрирования. Получалось так, что кавалерия, наиболее маневренный род войск, была прикована к месту, а пехота противника, имея к тому же большой численный перевес, обладала большой подвижностью.

Зная обо всем этом, Акулов дважды обращался к начдиву Грушецкому, пытаясь доказать нецелесообразность такой задачи, но так ничего и не добился. То ли по крайней необходимости, то ли по неразумному распоряжению бригаду направили именно туда — в глухие леса. Акулов, скрепя сердце, выполнил приказ, но, как оказалось впоследствии, ценой бригады…

К боям в районе Песковского и Омутинского заводов Акулов, по свидетельству очевидцев, готовился особенно тщательно.

Он несколько раз собирал командиров, беседовал с каждым из них, требовал усиления разведки и соблюдения большой осторожности, несколько раз напоминал о бдительности, уточнял задачу командирам толков и эскадронов.

Колчаковцы, несмотря на численное превосходство, долго не могли захватить Лесковский завод, оборонявшийся путиловцами[85].

Бойцы бригады храбро сражались и выполнили свою задачу — задержали противника, рвавшегося на соединение с белогвардейскими армиями севера, на пять дней.

5 апреля 1919 года во время жестокого пятичасового боя в Лесковском заводе Путиловский полк, обложенный со всех сторон лыжными батальонами противника и зажатый в поселке, понес большие потери.

В нем осталось менее половины бойцов, погибло много командиров.

Командир Особой бригады Макар Васильев, скованный тяжелыми боями на соседнем участке, делал все возможное, чтобы помочь своему боевому товарищу, но ничего, кроме саперной команды, бойцы которой должны были действовать как стрелки, части комендантской команды штаба Особой бригады и сорока красноармейцев из этапного батальона, Лесковскому заводу послать не мог. Да и эта помощь прибыла уже поздно. Не изменили положения и рабочие Песковского завода, самоотверженно помогавшие кавалеристам в бою.

«В тот момент, когда мы вели ожесточенную атаку, белые неожиданно нас окружили, и мы оказались в кольце, — рассказывает один из участников боя. — Положение создалось безвыходное, но наш храбрый командир тов. Прокофьев, не теряя самообладания, сказал: «Мы пробьем дорогу или погибнем, третьего выхода не должно быть», — и с этими словами повел нас в атаку. В этом бою тов. Прокофьев был убит»[86].

Самого Акулова в Лесковском заводе в это время не было: со штабом бригады и 2-м имени Акулова полком он находился в Омутинском заводе, расположенном южнее. Полк тоже вел трудный бой.

— Полк разбит, изрублен Прокофьев! — выкрикнул пригнавший из Песковского завода путиловец. На кисти левой руки его, висевшей плетью, запеклась кровь.

Вслед за ним на дороге из Лесковского показалась еще группа всадников.

Акулов поскакал им навстречу:

— Где остальные?

— Нас вырвалось немного…

— Назад, за мной! — крикнул Акулов, вертясь на коне посреди дороги.

К нему подъехал рослый Арбузов, командир эскадрона. Поправил сползшую на лоб повязку:

— Поздно… — хрипло сказал он. — Песковский наводнен белогвардейцами. Мы пробовали вернуться и вывезти Прокофьева…

— Товарищ Акулов! — крикнул прискакавший из Омутинского всадник. — Беляки опять идут!

Акулов скрипнул зубами, длинно выругался и помчался обратно в поселок организовывать оборону…

Кавалерийская бригада, способная выполнять сложные и смелые задачи, после боя за Песковский завод перестала существовать.

Остатки бригады отводились в Чернохолуницкий завод, а потом на станцию Ардаши, где были сведены в один полк, сохранивший название Стального Путиловского кавалерийского полка.

Командиром его с 8 мая 1919 года назначался Филипп Акулов[87]. Никаких попыток восстановить бригаду командование не предпринимало.

Позднее военные историки отмечали, что в 3-й армии вполне возможно было создать две-три кавалерийских дивизии (конный корпус), которые имели бы большое значение в начавшемся наступлении против Колчака. Вместо этого «весной 1919 года в период подготовки к наступлению была расформирована кавбригада (Акулова) 29-й дивизии, отчасти по соображениям штатного порядка»[88].

«Отсутствие стратегической кавалерии в армиях Восточного фронта чувствительно отражалось на ходе операций, и в частности, на операциях весны и лета 1919 года, когда белым армиям Колчака наносились сокрушительные удары… Фронтовое и армейское командование недооценило применение конницы в массе»[89].