Глеб ничего не сказал Луке про Зину-Зинулю и сумку.
Только заикнись — вообще со света сживет.
Глеб решил, что с рассказами можно пока подождать, а там все устроится как-нибудь само собой.
К тому же, как с Лукой разговаривать, когда он даже не смотрит на него. Придет вечером, поест втихомолку и снова куда-то уходит. Только про свои дела и думает...
А дела эти, как понял Глеб, были совсем неважные.
Георгий Лукич, который, наверное, до сих пор не помирился с десятиклассниками, повесил на дверях «конторы» красную фанерную доску и на ней мелом написал:
«Вчера бригада лесорубов выполнила свою норму на 32 процента».
А что такое тридцать два процента, Глеб знал хорошо. Это почти то же самое, что в школе двойка или самый настоящий «кол».
Глеб случайно подслушал разговор Луки и Сережи Ежикова, и картина для него стала совсем ясной.
После обеда Глеб сидел в вагоне и рассматривал там сумку.
Сумка была очень старая, с растрескавшейся кожей, но все равно настоящая, командирская сумка. На кожаной крышке ее изнутри чернильным карандашом были выведены две буквы «И.Д.». Наверное, это были имя и фамилия ее прежнего владельца.
Интересно, кто это такой «И.Д.»?
Глеб вынул из сумки тетрадь и принялся читать.
Но ничего полезного в этой тетради не было. Какие-то непонятные слова и очень плохие, на скорую руку нарисованные картинки и чертежи. Если б Глеб захотел, он бы в сто раз лучше нарисовал.
Глеб хотел было тут же швырнуть тетрадь в печку, но передумал. На тетради была хорошая клеенчатая обложка. Из такой обложки, если подумать, можно сделать много всяких интересных штуковин.
Глеб спрятал тетрадь на прежнее место и снова принялся за сумку. Повертел так, повертел сяк и решил, что сумку надо переделать.
Во-первых, надо укоротить ремень, а во-вторых, пристроить гнездо для компаса.
Какая же сумка без компаса?
Без компаса никакой настоящей сумки не бывает!
Глеб отцепил ремень, отпорол кожаный карманчик и хотел сделать еще что-нибудь такое же важное и нужное, но тут услышал за дверью голоса Луки и Сережи Ежикова.
Лука и Сережа стояли возле вагона и говорили все о тех же тридцати двух процентах и еще о Димке Кучерове.
Оказывается, Димка Кучеров снова отколол номер.
Вчера, когда все ребята пилили деревья, Димка ушел втихомолку в кусты и завалился спать.
Тут-то его и накрыл Георгий Лукич.
Георгий Лукич потолкал-потолкал Димку, но так и не растолкал. Тогда он пошел к Луке и сказал:
— Если это еще раз повторится, я вышвырну его отсюда вверх тормашками.
Принципиально Глеб против этого не возражал. Пускай вышвыривает!
Но в данный момент ему все же стало неприятно и даже обидно.
Подумаешь, расшвырялся!
Лука и Сережа Ежиков поговорили-поговорили и ушли.
Глеб сидел в вагоне и думал: если бы у него был какой-нибудь товарищ, он бы сейчас пошел к этому товарищу и все ему рассказал.
Вдвоем они наверняка придумали бы, как насолить этому вредному человеку.
Но товарищей тут не было, и идти к Варе нельзя, потому что Варя дочь Георгия Лукича...
Да и вообще после всего, что произошло в тайге, Глеб не желал встречаться с Варей.
Глеб поскучал-поскучал немного, а потом решил: если он пойдет и просто так посмотрит, что делает эта зазнайка, то ничего плохого не будет.
Говорить с ней, конечно, не нужно. Она этого не заслуживает. Просто пройдет возле «конторы», ядовито усмехнется, и все. Пускай знает, что он в ней ни капельки не нуждается.
Глеб вышел из вагона, а в это время, тоже случайно, из «конторы» вышла Варя.
Глеб прошел несколько шагов и остановился.
Варя тоже прошла несколько шагов и тоже остановилась.
«Пускай идет первая, — решил Глеб. — Если она первая пойдет, так и я тоже пойду».
Варя посмотрела на Глеба и снова сделала несколько шагов.
Глеб подумал и, в свою очередь, продвинулся вперед. Но немножко поменьше, чем Варя.
Так Глеб и Варя шли-шли, пока совсем не подошли друг к другу.
— Влетело тебе от Луки? — спросила Варя.
— Еще чего не хватало! А тебе?
— Не. Мне не влетело. Я совсем отсюда ухожу, — очень грустно и, как заметил Глеб, с сожалением сказала Варя.
— Врешь!
— Не. Я не вру. Я с папой навеки перессорилась.
Варя ковырнула туфлей землю, подумала малость и начала рассказывать Глебу, что произошло.
— Я пришла и увидела на красной доске тридцать два процента, — сказала Варя. — Ну, я взяла и стерла. А потом папа пришел, и я папе сказала: «Ты, папа, зачем там написал? Ты хочешь, чтобы им стыдно стало? Ты там ничего не пиши». А папа говорит: «Не лезь не в свое дело. Пойдем и сейчас же напиши то, что стерла». А я говорю: «Я ничего писать не буду, а если ты будешь на меня кричать, так я сразу к маме уйду». А потом папа начал искать мел и опять на меня закричал: «Давай сейчас же сюда мел!» А я говорю: «У меня мела нет, потому что я гадостей на доске не пишу, и мела я не выбрасывала». А папа говорит: «У кого же тогда мел? Мел тут лежал». А я говорю: «Мел у того, кто на доске пишет, а я на доске ничего не пишу». А папа тогда взял и дернул меня за ухо.
— Сильно дернул? — поинтересовался Глеб.
Варя отслонила рукой свои прямые, белые, как солома, волосы и показала Глебу ухо.
Ухо было как ухо, и даже совсем не красное.
— Он тебя не сильно дернул, — сказал Глеб.
— Конечно, не сильно, — согласилась Варя. — А если бы сильно, так я бы от него сразу ушла.
— А ты разве не уходишь?
— Не. Теперь я не ухожу. Я теперь передумала. Я папе рубашки буду стирать. Он тут без меня совсем пропадет.
После того как Глеб и Варя помирились, они стали думать, чем бы таким интересным заняться.
Думали-думали, но ничего путного так и не придумали.
— Пойдем посмотрим, как наши рубят деревья, — предложила Варя.
Интересного в этом, конечно, ничего не было, но Глеб согласился.
Не в домино же с Варей играть.
Играть в домино с ней было вообще невозможно. То косточку под рукав спрячет, то шестерку к двойке поставит. Хоть смотри, хоть не смотри — все равно смошенничает.
Глеб и Варя пришли к тому месту, где десятиклассники рубили в тайге просеку, то есть длинный узкий коридор.
Когда-нибудь по этому коридору с шумом и грохотом помчатся товарные и пассажирские поезда. Далеко-далеко, к высоким, не видимым отсюда берегам сибирской реки Лены.
А там уже плыви на пароходе куда хочешь — хоть в Якутск, хоть в порт Тикси, где днем и ночью бьют в причалы тяжелые холодные волны моря Лаптевых, хоть в Северный Ледовитый океан.
Да, это совсем неплохо — прокатиться на скором поезде по новой таежной дороге, а потом забраться на пароход, на самую верхнюю палубу и посмотреть оттуда, что там кругом делается и как там живется в неведомых далеких краях.
Только уж очень долго ждать.
А ждать долго Глеб не любил. Ему если бы раз-раз — и готово. Вот тогда бы да! Тогда дело другое!
В тайге стучали топоры. От земли тянуло крепкими, немного печальными запахами свежей порубки.
Срубленных деревьев было совсем мало.
Раз, два, три, четыре, пять...
Варя пересчитала их по пальцам и сказала:
— Вот это и есть тридцать два процента. А если сто процентов, так это вон до той лиственницы. Понял?
Но Глеб и без Вари все прекрасно понимал.
Вместе со всеми был на просеке и Георгий Лукич.
В стареньком железнодорожном кителе, с закатанными до локтя рукавами он стоял возле Димки Кучерова и учил его уму-разуму.
— Ты подсекай! — убеждал он Димку. — Ну, вот так... Да не так же! Я ж тебе говорю — подсекай... Какой ты, право, бестолковый!
Димка безропотно слушал Георгия Лукича и старался, как видно, изо всех сил. Длинные волосы его мотались из стороны в сторону, из-под топора летели куда попало белые щепки.
Георгий Лукич постоял еще немного возле Димки, покачал головой, как будто бы хотел сказать: «Эх ты, дурак ты, дурак. Хоть учи тебя, хоть не учи, все равно толку не будет», — и пошел к Луке.
Глеб смотрел на Луку и ждал бури.
Лука не Димка, Лука «бестолкового» не стерпит. Лука не такой...
Георгий Лукич и Лука стояли далеко от Глеба. Что они там говорили, Глеб не слышал.
Но Глеб и так понимал, что Георгий Лукич разговаривал с Лукой совсем иначе, чем с Лордом. Ну да, один раз он даже улыбнулся, а потом вытащил портсигар и протянул Луке.
Вот это номер! Возьмет Лука папиросу или не возьмет?
Варя стояла рядом с Глебом и тоже внимательно наблюдала за отцом и Лукой.
Когда Георгий Лукич протянул Луке портсигар, она толкнула Глеба в бок и сказала:
— Смотри, мириться начинают!
А Глеб в эту минуту сам не понимал, чего ему хочется.
Ему и хотелось, чтобы Лука взял папиросу, и в то же время не хотелось.
Подумаешь, какой нашелся! Сначала вверх тормашками выбрасывать хотел, а теперь папиросы дает.
«Не бери, Лука, не бери!»
А кто-то другой беспокойно копошился в душе Глеба и шептал:
«Ну ладно уж, бери, чего стоишь?»
Лука папиросу не взял, и Глебу от этого сразу стало как-то не по себе.
— Не взял, — грустно сказал он, — не хочет мириться.
Варя хрюкнула и сразу же прикрыла рот ладонью.
— Чего ты хрюкаешь? Весело, да?
— Не. Мне не весело. Разве с одного раза мирятся? С одного раза никто не мирится.
Тут Глеб сделал вид, будто ему все равно — хотят они мириться или не хотят.
Если Георгий Лукич мириться хочет, так пускай не пишет на доске.
Если б Глеб курил, так он бы тоже не взял. Ни одной штуки. Очень нужно!
Глеб пошел вдоль просеки и начал приглядываться, где тут найти подходящий прут и вырезать хороший свисток.
Вскоре ему попался высокий, раскидистый куст черемухи. Черемуха уж отцвела, но ветки были еще по-весеннему гибкими и кора от них сразу же отлипала.
Только постучи колодкой ножичка, только поверти осторожно пальцами — и готово.
Варя занялась своим делом. Ходила от дерева к дереву, рвала цветы и пела какую-то странную песенку:
Я хожу по тайге,
Я собираю цветы.
Солнце блестит,
Птичка летит,
Дождик идет,
Птичка поет.
Свисток у Глеба получился что надо.
Приложил к губам, надул щеки и сам удивился.
Ого! Вот это да! Если бы Колька Пухов увидел такой свисток, сразу бы от зависти умер.
Глеб оглянулся и только тут заметил, что Варя куда-то исчезла.
А если никто не слушает, какой интерес свистеть. Совсем никакого интереса нет.
Глеб решил вырезать еще один свисток и подарить Варе. Вдвоем-то свистеть веселее.
Глеб принялся за дело и решил вырезать этот свисток еще получше прежнего. С переливами, с веселыми, как у певчих птиц, голосами.
Но окончить это дело Глебу не удалось.
Только начал колотить ножичком по коре, откуда ни возьмись, появилась Варя.
Лицо у нее было озабоченное, взволнованное.
— Глеб! — сказала Варя. — Димка Кучеров опять спит.
— Как — спит?
— Так... протянул ноги и спит. Я сама видела.
Это, конечно, было нахальство. У Луки больная рука, а он работает. А у Димки ничего не болит, а он спит.
Варя тоже заявила, что это нахальство и свинство.
— Он, наверное, нарочно спит! Он, наверное, хочет, чтобы они обратно поссорились? — спросила она.
— Он не нарочно... он вообще такой, — сказал Глеб. — Он в классе тоже спал.
Варя не знала Димку и поэтому не поверила Глебу. Она была убеждена, что Димка завалился спать назло отцу.
— Я сейчас пойду, и я ему сейчас скажу, — заявила она. — Я ему такое скажу, что он сразу подскочит,
Глеб усмехнулся и пошел за Варей.
Димка спал лицом вверх.
Худой, загорелый, с узенькой курчавой полоской белокурых усов на губе.
Варя подошла к Димке, укоризненно посмотрела на него и сказала:
— Димка, ты почему спишь? Ты не спи, ты вставай!
Димка пошевелил во сне губами, сложил их трубочкой и тихо, но внятно засвистел.
Варя потормошила Димку за плечо и сказала еще убежденнее:
— Ты, Димка, не спи. Ты вставай, спать стыдно!
Варя толкала Димку все сильнее и сильнее, но он даже и не думал просыпаться.
Лишь один раз приоткрыл серый, затуманившийся глаз, посмотрел куда-то вверх и захрипел еще сильнее.
— А ты чего так стоишь? — чуть не плача, спросила Варя.— Ты так не стой. Ты тоже буди!
— Его так не разбудишь, — сказал Глеб. — Ты его по носу щелкай.
Варя с сомнением посмотрела на Глеба, но все же послушалась доброго совета.
Села на корточки, прицелилась, неуверенно стукнула Димку по кончику острого горбатого носа.
— А ну, подожди, — сказал Глеб, отодвигая Варю. — Давай я.
Он закатал рукав; будто для большого и серьезного дела, прижал средний палец большим и резанул Димку по носу.
Димке это не понравилось. Он поморщился, буркнул что-то сквозь сон и вдруг перевернулся вокруг своей оси и лег на землю вниз лицом.
— Теперь ничего не сделаешь, — разочарованно сказал Глеб. — Его если по носу щелкать, только тогда проснется.
Глеб и Варя сидели возле спящего Димки и думали, что им теперь делать с этим бессовестным человеком.
Каждую минуту сюда мог нагрянуть Георгий Лукич.
Придет, посмотрит и снова начнет кричать и жаловаться Луке, а потом звонить по телефону.
А Глебу вся эта история надоела.
Вот если бы Лука сам уехал отсюда, тогда дело другое.
Но разве Лука уедет? Луку отсюда ни за что не выковыряешь. Это уж точно.
Разбудить Димку, конечно, можно.
Взять палку потолще и начать его крестить по спине и по другим больным местам.
Но палку брать Глеб не отважился.
За палку, пожалуй, влетит от Луки, а потом, если Димку разозлить, он сильно лягался ногами. Как лягался Димка, Глеб лично видел еще в лесном поселке.
Глеб думал-думал, как им расправиться с Димкой, да так ничего и не придумал.
Зато Варя придумала.
Придумала, рассказала Глебу и засмеялась.
— Правда, здорово?
— Ничего, — сдержанно ответил Глеб. — А если утопим, тогда что?
— Не. Не утопим, — ответила Варя. — Если лодка перевернется, я сама в речку прыгну. Я знаешь какая отчаянная!
Раздумывал и колебался Глеб недолго.
Варя и в самом деле придумала занятную штуку.
Теперь Димка запомнит, как спать на работе!
Варя сбегала в «контору» и приволокла оттуда большой серый брезент.
Глеб и Варя расстелили брезент на земле, вкатили на него бесчувственного Лорда, а потом взялись за края и, покряхтывая, потащили его к реке...
Долго они возились с Димкой Кучеровым. Один раз чуть-чуть не перевернули лодку вверх дном и не отправили Димку рыбам на закуску.
Но, так или иначе, с делом этим они справились.
Спящий Димка был перевезен на ту сторону и с почестями уложен на голом прибрежном песке.
В сложенные на груди Димкины руки они воткнули, будто свечку, коротенькую палочку, а в изголовье водрузили березовый крест.
Весь вечер Глеб и Варя перемигивались друг с другом и тихонько похохатывали.
Глеб посмотрит на Варю и будто бы скажет:
«Ну что, скоро начнется?»
Варя подмигнет Глебу и тоже как будто бы ответит:
«Ты, Глеб, не торопись. Ты зачем торопишься? Сейчас начнется».
Но то, чего они с таким нетерпением ждали весь вечер, началось не скоро.
Лука уже пришел в вагон, уже начал раздеваться и вдруг прислушался и сказал Сереже Ежикову:
— Что за черт, кто там кричит?
И Сережа Ежиков услышал этот крик, и Глеб, и вообще все ребята.
Повыбегали из вагонов, стоят смотрят на далекий, потонувший во мгле заречный берег и ничего не понимают.
Кто-то там воет, кричит и отчаянно стонет.
А кто кричит и отчаянно стонет, никому, конечно, не известно.
А потом Лука прислушался и сказал:
— Ребята, а ведь это Димка.
Сережа Ежиков тоже прислушался и тоже сказал:
— И в самом деле Димка. Какая нелегкая его туда занесла?
А с берега все громче и отчаянней неслись завывания и стоны несчастного Димки:
— Лорды-ы! Братцы-ы! Спасите-е!