Красный вагон

Глава первая

Лука Бабкин и его брат Глеб жили в небольшом таежном поселке. Матери у Глеба и Луки уже давно не было, а отец их, лесной объездчик, погиб два года назад. Поехал зимой в тайгу, встретился там с медведем-шатуном и не вернулся... И остались мальчишки круглыми сиротами — только Глеб да Лука, только Лука да Глеб...

В лесной школе учились ребята из разных деревень — из Авдотьина, Проталин, Золотых Ключей. Своих мальчишек и девчонок тут было совсем мало: десятиклассница Зина-Зинуля, третьеклассник Колька Пухов и потом уже совсем мелкая мелкота. А настоящих товарищей, таких, чтобы дружить, тут не было.

И жилось Глебу, конечно, очень скучно.

Ни кино, ни цирка, ни трамваев.

Только высокие-превысокие сосны, только буреломы да никудышная, пересыхающая летом речка Зеленуха.

Еще месяц назад Глеб думал, что жизни этой в тайге скоро придет конец.

Лука закончит десятилетку, и они укатят в какой-нибудь большой, настоящий город.

Лучше всего, конечно, поехать в Севастополь или Одессу.

Там огромное синее море, там линкоры и быстрые, неуловимые, как молния, подводные лодки.

Там на корабле можно какой угодно подвиг совершить.

Да, там совсем не то, что в лесном поселке.

Какие в лесном поселке подвиги!

Если Лука не захочет в Севастополь или в Одессу, можно, пожалуй, укатить к тетке в чудесный город Никополь.

Моря в Никополе нет, но зато там есть река Днепр.

От Днепра к морю — рукой подать.

Сел на пароход и плыви куда хочешь — хоть в Одессу, хоть в Севастополь, хоть еще дальше...

В прошлом году они уже ездили в Никополь и всё там рассмотрели и разнюхали.

Во-первых, в Никополе был институт для Луки; во-вторых, там обучают на шлюпках будущих моряков, в-третьих...

Но что «в-третьих»! Так можно считать до тысячи, а то и больше.

Тетка в Никополе тоже была хорошая. Поищи в другом месте таких теток!

В первый же день они до отвала наелись украинского борща, а потом еще на закуску дали по целой миске вареников с вишнями.

Вареники Глебу очень понравились. Он съел миску, а потом еще полмиски, а потом еще два больших-пребольших.

Хо-хо, таких вареников никогда не забудешь!

Даже сейчас: закроешь глаза, пошевелишь языком и чувствуешь, как во рту растекается сладкий вишневый сок.

А Лука тогда добавки не попросил. Поел, вытер губы рушником с красными петухами по краям и сказал:

— У нас в Сибири тоже ягода куда как хороша...

Тетка обиделась, начала греметь посудой.

— Если наша не нравится, не надо. Сиди в своей Сибири вместе с медведями.

— Не в вишнях, тетя, дело. Зря обижаетесь.

Глеб еще тогда смекнул, что Лука хитрит и держит что-то себе на уме.

Теперь, когда уже пришло время собирать в путь-дорогу пожитки, Глеб решил проверить, что же такое надумал Лука.

Он сел к столу, взял чистую тетрадку и начал сочинять тетке письмо.

Когда Лука пришел с работы, Глеб показал ему конверт и сказал:

— Лука, я пошел на почту.

Раньше Глеб никогда не ходил на почту. Он думал, что Лука удивится и начнет расспрашивать, что он там и кому написал.

Но Лука спрашивать почему-то не стал.

— Иди, — сказал он, будто бы ничего такого и не случилось.

Глеб потоптался, покосил глазом на Луку и добавил:

— Это я тетке письмо написал.

— Очень хорошо. Совсем старуху забыли.

— Я ей про все написал, — упавшим голосом сказал Глеб.

Но даже и это не подействовало на Луку. Он открыл учебник и, не поднимая головы, сказал:

— Ну иди, иди, не мешай.

Хорошенькое дело — не мешай!

Глеб бросил письмо в почтовый ящик и, так как делать было больше нечего, пошел по поселку куда глаза глядят.

Теперь уже Глебу было совсем ясно — Лука хитрил, не хотел ехать ни в Одессу, ни в Севастополь, ни в чудесный город Никополь.

Конечно, Глеб мог бы не играть в кошки-мышки, а спросить прямо:

«Едем или не едем?»

Но тогда Лука мог бы ответить:

«Не поедем».

А Глеб боялся услышать это.

Но все-таки Глеб узнал всю правду.

И не от Луки, который был его родным братом, а совсем от постороннего человека.

Случилось это так.

Глеб шатался по поселку и вдруг услышал за плетнем в огороде Зины-Зинули тяжелые и горькие вздохи.

Вначале Глеб подумал, что вздыхает Зина-Зинуля или, может быть, даже ее отец Алушкин, но потом прислушался и понял, что это вовсе и не человек, а глупый и зловредный козел Алушкиных Филька.

Филька только по происхождению считался козлом. А так он был хуже самой вероломной собаки.

Говорили, будто Алушкин, который служил приемщиком в конторе «Заготкожживсырье», и в самом деле держал Фильку вместо собаки.

Козел не пропускал мимо ничего живого.

Шел он на противника не торопясь, ничем не выдавая своих коварных замыслов. И только по глазам Фильки — желтым, как застывшая сосновая смола, и по тому, как мелко вздрагивал черный общипанный хвостик, можно было догадаться, что в крови у него горит огонь сраженья.

Фильке уже давно хотели набить морду за его подлые штучки, но сделали это только вчера...

В «Заготкожживсырье» пришел сдавать шкурки охотник с Черной речки. Увидев жертву, Филька помотал головой, а потом подошел сзади, примерился рогами — и как наподдаст!

— А-а-а-а! — закричал охотник и тут же, как был, рухнул от страха и неожиданности на землю.

Потом уже, когда охотник пришел в себя, он так отходил Фильку сапогами, что тот едва не околел.

Поселковый фельдшер сделал охотнику прижигание йодом и сказал, что все заживет. Только купаться три дня запретил.

После этой истории охотник еще долго ходил возле дома Алушкина и клялся при свидетелях, что все равно изничтожит Фильку и сдаст его шкуру в «Заготкожживсырье».

Услышав страшные вздохи за плетнем, Глеб понял, что охотник все-таки не сдержал своего слова и шкура пока осталась на козле.

Глеб презирал и козла и самого Алушкина.

Это был вредный старик. Из-за него и Зине-Зинуле никакой жизни не было. «Этого нельзя. Того не трогай. Туда не ходи».

Даже в школу на вечера самодеятельности и то Зину-Зинулю под конвоем водили.

Если бы Глеб был на месте Луки, он бы уже сто раз насолил этому Алушкину!

Но Лука очень вежливо здоровался с Алушкиным и улыбался ему при встрече.

Глеб знал, где тут собака зарыта. Лука сох по Зине-Зинуле или, как говорили девчонки, был к ней не рав-но-ду-шен!

Глеб сам видел, как Лука провожал Зину-Зинулю под ручку. Если бы Лука был равнодушен, он бы не стал ходить с Зинулей под ручку. Это и дураку ясно.

Глеб думал про все это, слушал козлиные вздохи и даже не заметил, как отворилась дверь и на пороге появился Алушкин.

— Это кто еще такой? — строго спросил Алушкин и пошел с крыльца. — Опять козла пришли убивать?

— Хо-хо, разве это я его убивал?

Алушкин подошел поближе и узнал Глеба.

— Ага, это ты! — сказал он. — Ты мне, братец, как раз и нужен.

Глеб не чувствовал за собой вины, но все-таки отступил назад.

Уж очень злое было у Алушкина лицо. Худое, морщинистое, с длинной и узкой, как у козла Фильки, бородкой.

Сначала Глеб решил, что Алушкин вот-вот размахнется и треснет его в ухо.

Но козлиный собственник, как видно, драться пока не думал.

Он остановился и очень тихо, каким-то шипящим голосом сказал:

— Ты вот что... Ты передай своему брату: если не желает ехать в институт, пускай не едет. А другим морочить голову нечего, хоть он и комсомольский секретарь... Пускай прекратит, а то я ему все ноги поперебиваю. Понял?

Глеб отступал все дальше и дальше.

Когда опасность уже миновала, он круто повернулся и что было духу помчался прочь.

А издали неслось:

— Поперебива-а-ю... Поня-а-ал?..

Ночью у Глеба поднялся жар.

Он не знал, отчего это у него: от сильных переживаний или, может быть, оттого, что перекупался вечером в Зеленухе.

Он несколько раз вставал, дрожащей рукой черпал в темноте ковшом из ведерка колодезную воду. Но вода, которая на самом деле была холодной, казалась ему теплой и противной, как касторка.