Красный вагон

Глава шестая

Глебу захотелось сделать что-нибудь хорошее для Луки.

Пускай он не думает, что он такой... Пускай он узнает!

Только что придумать?

Тут надо не пустяк придумать, не чепуху.

Тут надо сделать такое, чтобы все сказали: «Вот это Глеб так Глеб! Теперь и мы видим!»

Лучше всего — это пойти к начальнику, с которым Георгий Лукич разговаривал по телефону.

Прийти и сказать:

«Товарищ начальник. Я не болтун и не ябеда. Если вы мне не верите, так можете спросить кого хотите. Даже Кольку Пухова. Он хоть и заколотил гвоздь в нашу стену, но он все равно скажет».

Начальник посадит Глеба в кресло, погладит по голове.

«Бабкин Глеб. Я и так, по лицу вижу, какой ты человек. Мне не нужен Колька Пухов. Не волнуйся и рассказывай».

«Не волнуйся! А если я не могу. А если у меня в середине все кипит!»

«Бабкин Глеб, почему у тебя в середине все кипит?»

«Почему кипит? У меня кипит потому, что ваш Георгий Лукич узурпатор. Теперь понятно?»

Начальник даже подскочит от удивления.

«Не может быть! Я Георгия Лукича хорошо знаю. Хоть зарежь, не поверю!»

«Так вы, говорите, знаете?! Ну, тогда слушайте...»

И тут Глеб возьмет и расскажет ему про все.

Начальник выслушает и станет чернее черной тучи.

«Да, Бабкин Глеб, теперь мне все понятно, — скажет он. — Сейчас мы с тобой закусим, а потом пойдем туда. Я ему задам перцу, этому Георгию Лукичу... Садись ближе, у меня тут как раз есть копченая колбаса».

«Товарищ начальник! Я не хочу колбасы. Нам нельзя терять ни одной минуты. Идите и задайте ему поскорее перцу».

Начальник заправит под ремень гимнастерку, наденет фуражку и скажет:

«Да, Бабкин Глеб, ты прав. Время терять нельзя. Пойдем!»

А потом они придут к красным вагонам. Начальник вызовет всех десятиклассников и скажет:

«Товарищи! Раньше я ничего не замечал, а теперь я все вижу. Бабкин Глеб мне все рассказал. Он открыл мне глаза. Да, товарищи, маленький мальчик открыл, а больше никто не осмелился открыть, даже Сережа Ежиков, который, кажется, считается лучшим другом Луки. А вам, Георгий Лукич, стыдно! За все ваши безобразия, которые вы натворили, я снимаю вас с работы и вместо вас назначаю Бабкина Л. Е. Правильно, товарищи?»

«Правильно! Ура! Так ему и надо!»

«А если правильно, давайте похлопаем Бабкину Глебу в ладоши. Меня благодарить нечего. Это он все сделал».

И тут все начнут аплодировать.

Лука аплодировать не будет. У него рука болит. Он просто подойдет и скажет:

«Спасибо тебе, Глеба. Я этого никогда не забуду»,

«Да, это бы хорошо так сделать, — думал Глеб. — Только как это сделать?»

Во-первых, где искать этого начальника, а во-вторых, кто его знает, как этот начальник встретит.

Выслушает, а потом спросит:

«Подожди-подожди, а ты кто такой? Это ты тот самый капиталист, который не хотел ехать на стройку? А ну, катись отсюда, чтобы и духу твоего тут не было!»

Нет, лучше к начальнику не ходить.

Лучше придумать что-нибудь другое.

Глеб наморщил лоб и стал думать.

Но думать долго Глеб не умел. А если и думал, так обязательно придумывал какую-нибудь чепуху.

От такого непривычного и нудного дела у Глеба даже разболелась голова и вспотела спина, как будто бы он не думал, а рубил дрова.

А еще, вдобавок ко всему, захотелось есть.

Дома когда захотел, тогда и ешь. Котелок всегда на плите. А тут не то: когда еще позовут!

Глеб с трудом дотянул до обеда. Прямо-таки измучился весь.

Обед варил в общем котле Федосей Матвеевич.

Он съездил на лошадях к речной переправе и привез оттуда целую гору консервных банок и твердых, как кирпичи, брикетов «Суп-пюре гороховый».

Все это добро к речке привозили на машине, а потом переправляли на лодке. Там собирались строить мост, но пока там ни моста, ни парома не было.

И вообще сюда — ни ходу, ни проходу. Хорошо еще, что приволокли зимой на огромных сосновых полозьях красные вагоны.

На первое, на второе и на третье был гороховый суп-пюре с бараньей тушенкой.

На бумажках от брикетов, которые Федосей Матвеевич набросал возле костра, было подробно перечислено, что там содержится. Глеб внимательно прочитал надпись на одной такой обертке, и от этого есть ему захотелось еще сильнее.

Ему просто-таки не терпелось поскорее проглотить все эти жиры, углеводы и клетчатку.

Федосей Матвеевич хотел угодить ребятам и, как часто бывает в таких случаях, перестарался: он бухнул в котел гороха больше, чем надо, и от этого получился не суп, а замазка с розовыми жилками разваренной баранины.

Обедали все вместе возле «конторы»: и Георгий Лукич, и Варя, и Глеб, и Лука, и все остальные.

У беспечного Димки Кучерова никаких столовых инструментов, конечно, не было, и Федосей Матвеевич дал ему свой котелок и деревянную ложку.

Но суп, если б он не горячий, как огонь, можно было бы есть даже и не ложкой, а пальцами или щепкой.

На полянке, где обедали, было тихо и скучно. Только слышалось, как вразнобой стучали по краям тарелок железные и деревянные ложки.

И лишь на минуту засветились улыбкой кислые лица ребят. Развеселил всех, сам того не желая, Димка Кучеров.

Димка отковырнул от черпака зубами ломоть «супа», покатал его во рту, будто огненный шар, и сквозь слезы сказал:

— Л-лорды, это же не суп! Это лыжная мазь!

Даже Георгий Лукич не удержался. Усмехнулся, хотел что-то сказать Димке, а потом посмотрел на Луку и снова нахмурился.

После обеда ребята вместе с Георгием Лукичом ушли рубить деревья, а Глеб и Варя остались возле «конторы» и начали от нечего делать резаться в «козла».

Не успели они сыграть и одной партии, как в вагоне вдруг зазвонил телефон.

— Не ходи, — сказал Глеб. — Пускай звонит.

Варя выставила дупель шесть, обрадовалась, что избавилась от этой карты, и сразу же согласилась.

— Если надо, так еще позвонят, — сообщила она, заглядывая через голову Глеба в его карты. — Ты ходи, ты чего не ходишь?

За дуплем шесть Варя выставила «пустышку», а потом почти сразу дупель три. И это тоже было очень хорошо, потому что игра с дупелями — какая же это игра!

Тут телефон снова зазвонил. Еще сильнее, чем прежде.

— Ты не ходи, — сказал Глеб. — Пускай звонит. Если третий раз зазвонит, тогда пойдешь.

Прошло минуты две, и в вагоне снова затрещало. Резко, требовательно, как будто на пожар вызывали. Варя собрала в горсть косточки домино, чтобы Глеб не подсмотрел, что у нее там такое осталось, и не торопясь пошла в «контору».

— Алё! — услышал Глеб. — Вы чего так кричите? Вы так не кричите! У меня и так в ухе пищит. Ну да, я... а его нету... постойте, я сейчас запишу.

Глеб подождал еще немного Варю, а потом и сам пошел в «контору».

Справа в «конторе» стояла кровать Георгия Лукича, слева — Варина, а посредине белый дощатый стол.

Варя сидела за столом с телефонной трубкой возле уха и, чуть высунув красный острый кончик языка, что-то прилежно писала.

— Алё! Вы чего так быстро спешите? Я не могу так быстро писать!

Глеб подошел ближе и стал смотреть, что Варя пишет.

Варя писала неторопливо, с нажимом, как будто бы контрольную работу.

Глеб прочел и ничего не понял. Как шарада или неразгаданный кроссворд: первые буквы есть, а остальных нету.

— Это что ты написала? — спросил Глеб, когда Варя наконец закончила и промокнула бумагу розовой промокашкой.

— Это я сокращенно написала, — сказала Варя. — Если писать все, так я все равно не успею. Я быстро писать не могу, от этого почерк портится.

— Ты же забудешь все!

— Не. Если сразу, так не забуду, а если потом, так забуду. Я один раз записала, а потом забыла. Папа спрашивает: «Что там передавали?» А я говорю: «Передавали, чтобы ты к начальнику ехал. Только быстрее».

— А потом тебе влетело?

— Не. Он сначала начал кричать, а я ему говорю: «Ты зачем кричишь? Ты не кричи! А если ты будешь кричать, так я к маме уйду». Ну, он и успокоился. Он знает, какая я отчаянная.

— И сейчас тоже, как тогда, к начальнику вызывают?

— Не. Сейчас не вызывают. Сейчас про какую-то Зиночку спрашивают. Она куда-то сбежала, а ее ищут.

Вот это так новость! Это же про Зину-Зинулю спрашивают. Это она сбежала. И точно. Так это и было: про Зину-Зинулю.

Спрашивал про Зинулю Алушкин. Это Глеб сразу понял.

В «кроссворде» даже фамилия его была. Только не полностью, не «Алушкин», а сокращенно — «Алушк».

Глеб попросил Варю прочитать «кроссворд», и та прочла:

— «Ушла к вам без разрешения Зиночка Алушкина тчк Если не возвратите зпт будут крупные неприятности»,

Варя ничуть не удивилась, когда Глеб рассказал ей про Зинулю и про Алушкина.

— Я тоже убежала бы, — сказала она. — Только мне бегать нечего. Меня отец слушается. Ты еще расскажи про Зину-Зинулю. Я люблю, когда про отчаянных рассказывают.

Глеб рассказал Варе все, что знал, даже про козла Фильку и про то, что Лука сохнет по Зине-Зинуле.

Но Варя и этому не удивилась.

— По мне тоже один мальчишка сохнул, — сообщила она. — Еще в третьем классе. А потом я треснула его линейкой по лбу, он и перестал.

Варя на минуту задумалась, а потом спросила;

— А Фильке ты махорку давал?

— Нет. А зачем?

— А чтобы не вредничал... Когда козлы бодаются, им всегда махорку дают нюхать.

Они снова начали говорить про Зину-Зинулю.

Раз телеграмма пришла сюда, значит, Зинуля убежала сюда. Убегать ей больше некуда.

Все это, конечно, было так.

Но почему Зинули до сих пор нет? Заблудилась? Конечно, заблудилась!

Глеб первый понял. А когда он понял, то хлопнул себя по лбу и сам себе сказал: «Вот это здорово так здорово!»

Дело в том, что Глебу пришла в голову гениальная мысль: пойти в тайгу, разыскать там заблудившуюся Зину-Зинулю и привести ее сюда.

А что, разве не здорово!

Варе такой план тоже понравился, и она тоже сказала, что это здорово.

— Давай сейчас и пойдем, — сказала она. — Я напишу папе письмо, и пойдем.

Варя вырвала из тетрадки новый листок, склонила голову и, высунув язык, начала скрипеть пером.

А Глеб стоял у нее за спиной и нервничал:

— Ты сокращенно пиши! Ты когда так напишешь!

Варя спрятала на минуту язык и снизу вверх посмотрела на Глеба:

— Не. Сокращенно нельзя. Папа по-сокращенному не понимает.

Но вот наконец она закончила свое сочинение.

Промокнула промокашкой, подышала на круглые лиловые буквы и с выражением прочла:

— «Дорогой папа!

Мы с Глебом ушли к маме. Мы ушли не насовсем. Ты не бойся. Бояться нечего.

До свиданья. Твоя дочь Варя».

Варя положила письмо на самое видное место, придавила его сверху чернильницей, а тот листочек, на котором записывала телеграмму, свернула в трубочку и подожгла спичкой.

— Теперь все в порядке, — сказала она. — Теперь пошли.