Кремлевский заговор

НОЧНОЙ РАЗГОВОР В КРЕМЛЕ

То, что происходило в Кремле на закате солнца 18 августа 1991 года, напоминало всё ту же буффонаду.

Почти все было готово к действу. Задерживался лишь Янаев. Наконец он вошел в кабинет хмельной, прыгающей походкой. «Мы тут сидим, важные дела обсуждаем, а вице-президент где-то гуляет», — с театральной укоризной сказал Павлов, который сам задержался. И тоже был навеселе.

Крючков, увидев вошедшего следом за Янаевым Лукьянова, уступил ему свое место. Сам сел рядом.

Можно было начинать. Выдержав паузу, Крючков сообщил о том, что Горбачев отказался принять предложение «группы товарищей», летавших в Крым, о передаче полномочий ГКЧП, и к этому добавил, что президент не может исполнять свои обязанности по состоянию здоровья. Он болен…

— Если болен, то должно быть медицинское заключение, — забеспокоился Лукьянов, — или заявление самого президента.

— Заключение врачей будет позже, — сказал Крючков. — А своими личными впечатлениями товарищи, когда вернутся, поделятся.

— Вычеркните меня из членов ГКЧП! — все более заводился Лукьянов. — Я как представитель законодательной власти не могу быть в составе комитета…

Весь последующий час в центре внимания был Лукьянов. В полемике, завязавшейся между ним и собравшимися, не участвовал только Янаев. Он молчал, лишь изредка вставляя в разговор вслед за Павловым короткие односложные реплики: «Да что ты……. «Да брось ты…».

В 22.15 вернулась делегация из Крыма.

Из протокола допроса Дмитрия Язова:

— … Зашли с шумом Шенин, Бакланов, Болдин, Плеханов и с ними начальник личной охраны президента Медведев. Все под хмельком. Расселись и стали по порядку рассказывать. Первым Шенин…

Следователь:

— Расскажите его словами, о чем он говорил.

Язов:

— Примерно час Горбачев не принимал, потом они зашли сами в его рабочий кабинет. Горбачев со всеми поздоровался. Увидев Плеханова, сказал: «А Вы с какой стати здесь?» и выставил его за дверь. Обрисовали ему обстановку в стране, что катимся в пропасть. И сказали, что неплохо бы Вам, Михаил Сергеевич, уйти в отставку или временно поболеть. Что-то в этом роде.

Следователь:

— Это Шенин говорил?

Язов:

— Да, Шенин. Бакланов повторил примерно то же самое.

Следователь:

— К чему, по их словам, свелось окончание разговора с президентом?

Язов:

— Он их выгнал, подписывать документы не стал. В общем мы, дескать, «засветились». И если сейчас расходимся ни с чем, то мы на плаху, а вы — чистенькие…

Все стали убеждать Янаева подписать Указ о вступлении в обязанности президента, который из своей папки извлек Крючков.

— Неужели Вы не видите? — говорил Крючков. — Если не спасем урожай, наступит голод, через несколько месяцев народ выйдет на улицы, будет гражданская война.

Официанты КГБ внесли чай, кофе.

Над столом клубился табачный дым. Янаев курил одну сигарету за другой.

Пробежав бегло текст, он сказал:

— Я этот Указ подписывать не буду.

Воцарилась мертвая тишина.

— Считаю, что президент должен вернуться после того, как отдохнет, поправится, придет в себя, — продолжал Янаев. — Кроме того, я не чувствую себя ни морально, ни по квалификации готовым к выполнению этих обязанностей.

Трудно сказать, чем это было: минутой искреннего сомнения или тактической уловкой с прицелом в будущее — в случае чего никто не посмеет сказать, что он рвался в президенты.

Все загудели, стали успокаивать Янаева, что ГКЧП возьмет все заботы на себя, а ему чуть ли не останется только подписывать Указы. Что касается Горбачева, если он поправится, то, разумеется, вернется к исполнению своих обязанностей.

Они, похоже, настолько «вошли в роль», что начали верить в то, что говорят. Что Горбачев действительно болен. Что речь идет исключительно о его «временной» отставке.

— Подписывайте, Геннадий Иванович, — мягко сказал Крючков.

Янаев потянулся за пером.

Под Указом появилась его нерешительная, выдающая дрожанье рук, подпись.

Цена этого робкого росчерка была огромной. Он зафиксировал захват власти.

Мосты были сожжены.

Язов, Пуго, Крючков, Павлов, Бакланов вслед за Янаевым взялись за перья. Подписывали документы — «Заявление Советского руководства», «Обращение к советскому народу», «Постановление ГКЧП № 1», внося в них по ходу обсуждения поправки.

Распахнулась дверь. На пороге стоял министр иностранных дел Александр Бессмертных. Его нашли на отдыхе в Белоруссии. Он приехал в чем был: в джинсах, куртке.

Часы показывали 23.25.

Крючков ввел его в курс событий, сообщив, что министр включен в члены ГКЧП.

— Да вы что?! — взмолился Бессмертных. — Со мной ведь никто из зарубежных стран разговаривать после этого не будет! Это же неразумно!

Он достал синий фломастер и вычеркнул свою фамилию из списка ГКЧП.

Болдин сидел скрючившись. Его мучила больная печень.

Когда все документы были подписаны, Крючков предложил интернировать некоторых лидеров демократического движения, сказав, что составлен список, в котором более десятка человек.

— Тысячу надо! — зашумел Павлов.

… Около полуночи Плеханов вышел провожать Болдина в кремлевскую больницу.

Вслед за Болдиным Кремль покинул Язов.

Когда он проезжал ворота, на часах Спасской башни было 0.16.

Наступило 19 августа 1991 года.

ДОКУМЕНТ БЕЗ КОММЕНТАРИЯ

Заявление Советского руководства

В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127(7) Конституции СССР полномочий президента СССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу:

в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества;

исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик;

руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей,

заявляем:

1. В соответствии со статьей 127(3) Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР сроком на 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года.

2. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР.

3. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе: Бакланов О. Д. — первый заместитель председателя Совета обороны СССР, Крючков В. А. — председатель КГБ СССР, Павлов В. С. — премьер-министр СССР, Пуго Б. К. — министр внутренних дел СССР, Стародубцев В. А. — председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А. И. — председатель Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д. Т. — министр обороны СССР, Янаев Г. И. — и.о. президента СССР.

4. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории Союза ССР.

Г. Янаев

В. Павлов

О. Бакланов.

18 августа 1991 года.

ЧТО ДЕЛАЛ ЛУКЬЯНОВ НОЧЬЮ В КРЕМЛЕ? (Версия Анатолия Лукьянова)

Свои действия с 18 на 19 августа Лукьянов описывает так.

Отдыхал на Валдае. В 18.00 позвонил Павлов. Попросил срочно прибыть в Москву, сказав, что самолет полетел в Крым. Решив, что речь идет о самолете, отправившемся в Форос за Горбачевым, чтобы доставить его на подписание Союзного Договора, стал собираться в дорогу.

Позвонил в Москву, чтобы на работу, пока вертолет в воздухе, прибыли помощник Иванов и начальник секретариата Верховного Совета СССР Рубцов.

По прибытии в Кремль взял Конституцию СССР и направился в кабинет Павлова, где узнал, что образован комитет по чрезвычайному положению. Обязанности президента в связи с болезнью Горбачева временно возложены на Янаева.

«Что вы хотите?» — спросил Лукьянов. «Навести порядок в стране», — ответили они. Павлов сказал, если будет заключен Союзный договор, правительство перестанет существовать, его распустят. Лукьянов стал говорить, что и у него самого есть замечания к Договору, что он даже изложил их письменно в ответ на вопросы избирателей, которые возмущаются, что Договор не соответствует решению Верховного Совета. Но несогласие с Союзным договором и введение чрезвычайного положения, возмутился Лукьянов, это совершенно разные вещи.

Лукьянов сказал, что задуманное ими — это авантюра, что за ними никого нет, что их действия поставят страну на грань гражданской войны, вызовут возмущение республик, которые уже парафировали Договор.

Он потребовал, чтобы его немедленно связали с Горбачевым. Крючков ответил, что связи нет.

Из протокола допроса Анатолия Лукьянова от 24 августа 1991 г.:

…Следователь:

— Как Вы реагировали на слова Крючкова, что с президентом нет связи?

Лукьянов:

— У меня был такой накал, что я не задавал никаких вопросов Крючкову. Я твердо ставил вопрос: «Что вы делаете!»… Где-то в это время приехали Болдин, Бакланов

и, если мне память не изменяет, начальник личной охраны президента Медведев. Это меня больше всего насторожило. Что такое?

Прибывшие Бакланов и Шенин доложили, что Михаилу Сергеевичу было предложено уйти в отставку. Доложили, что Михаил Сергеевич возмутился…, отказался что-либо подписывать и заявил, что он может иметь дело только с Верховным Советом или съездом, если надо такие вопросы решать. Тут я вижу, что это самый настоящий заговор, о моем участии в котором и речи быть не может. Шенин или Павлов, кто-то из них, сказал: «Но Вы можете дать записку по Договору?» Я ответил, что если она их интересует, то я пришлю, но больше меня здесь не будет.

Следователь:

— В каком часу Вы ушли и куда?

Лукьянов:

— У меня записано: «В 23 часа 15 минут вернулся в кабинет…»

Ссылки Лукьянова на время с точностью до минуты объясняются его многолетней привычкой записывать каждый день, вести хронологический дневник своей жизни. Итальянский журналист Джельетто Кьеза назвал эту привычку «почти маниакальным увлечением регистрировать события, которое выходит за обычные рамки понятной для советского партдеятеля необходимости всегда иметь под рукой доказательства своей деятельности, контактов, краткого содержания бесед».

Утром 19 августа Лукьянов в своем дневнике сделал такую запись: «6.00. По радио передавали документы о чрезвычайном положении и почему-то мое Заявление».

ГКЧП «прикрылся» Заявлением, которое он передал ночью через своего помощника заседавшим в кабинете Павлова! Да оно никакого отношения не имеет к ГКЧП! Заявление, переданное по радио, было датировано 18 августа, хотя в действительности оно было написано в отпуске 16 августа на Валдае. И под ним такая дата и стояла! Они не только предали огласке его Заявление, но и ввели общественность в заблуждение, что он его написал ночью, оправдывая действия ГКЧП. Да такое Заявление написать за час или полчаса невозможно! Он работал над ним на Валдае два дня, а может, и больше!

Ночью он только внес две коррективы в документ. Поменял прежнее название «Ответ на вопросы» на «Заявление» и уточнил время публикации проекта Союзного договора, поскольку это произошло не день назад, как было написано им 16 августа, а три.

Реакция Лукьянова была мгновенной: он поручил своему помощнику немедленно позвонить в ТАСС, чтобы в завтрашних газетах его Заявление было опубликовано с подлинной датой, а сам начал борьбу с ГКЧП.

Все эти страшные дни Лукьянов убеждал заговорщиков вывести войска из Москвы, предупреждал о недопустимости применения насилия, требовал связи с М. С. Горбачевым, саботировал заседания ГКЧП.

Из протокола допроса А. Лукьянова от 24 августа 1991 г.:

— …19 августа в 10.20 ко мне пришли председатели Верховных Советов 13 автономных республик, которые приехали на подписание Союзного договора и не знали, что делать. Ельцин не принимал. Они пришли сюда. Как быть? У меня в дневнике записано: «…Нет никакой необходимости вам вводить ЧП, — укрепляйте власть Советов на местах. Укрепляйте правопорядок и дисциплину на производстве, ведите уборку».

…И вот в 11.35 добираюсь до Болдина и говорю: «Указ совершенно незаконен, мне нужна связь любым путем».

Следователь:

— А Вы не предпринимали попыток выйти на Михаила Сергеевича через Украину, чтобы они послали к нему человека?

Лукьянов:

— …Когда я сказал, что мы выйдем, Крючков только засмеялся и говорит: «Туда не пройдет никто».

…20 августа у меня была полуторачасовая беседа с Руцким, Силаевым, Хасбулатовым. Мы договорились по целому ряду вопросов. После этого Ельцин подписывает Указ, в котором черным по белому написано, что «переговоры с председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым, по существу размежевавшимся с так называемым ГКЧП, подтверждают антиконституционность образования и действия этого комитета».

21 августа я после разговора с Руцким почувствовал, что надо брать всю власть. Хватит! Плевать на все это!

Звонок утром Язову: «Созвать коллегию и вывести войска!»… Я лечу вечером к Михаилу Сергеевичу! Все! Никакие депутаты ничего не поддержат»…

Следователь:

— Во сколько Вы были у Язова?

Лукьянов:

— У меня написано в 11.30. Говорю: «Самолет немедленно!» Они говорят: «Нет самолета». Там были Язов, Крючков, Бакланов и Тизяков. Шенин, по-моему, при мне сразу ушел. Не помню. У меня в этот момент были застланы глаза, и я требовал одного: «Самолет!»....

Помощник Лукьянова Владимир Иванов и начальник секретариата Верховного Совета СССР Рубцов на допросе подтвердили, что Лукьянов в ночь с 18 на 19 августа Заявления не писал. Оно лежало у него готовым в бумагах и было датировано 16 августа. Выходит, ГКЧП действительно передернул факты. Использовал Заявление Лукьянова для своего прикрытия, жертвуя его честным именем во имя заговора. Но все оказалось не так просто…

ЧТО ДЕЛАЛ ЛУКЬЯНОВ НОЧЬЮ В КРЕМЛЕ! (Версия следствия)

Итак, Лукьянов знал, что президент ничем не болен, кроме радикулита, который не может мешать ему исполнять обязанности главы государства. Знал, что тот изолирован в Форосе. И сам, как опытный юрист, квалифицировал действия тех, кто собрался 18 августа в кабинете Павлова, как заговор. Зачем же в таком случае он отсылает свое Заявление тем, кто, по его мнению, нарушает Закон? Чтобы убедить их отказаться от задуманного? Но Заявление, напротив, служило моральным оправданием действий Янаева и ГКЧП.

Лукьянов в своем дневнике, утверждает, что появление в радиоэфире его Заявления, было для него полной неожиданностью. Но с какой целью тогда Лукьянов вносил поправки в него? Для чтения в тесном кругу ГКЧП?

Почему Лукьянов на рассвете 19 августа, узнав, что Заявление было использовано ГКЧП для «прикрытия», не отозвал его, а лишь исправил в нем дату? Почему позволил, чтобы на следующий день, 20 августа, его опубликовали все без исключения не запрещенные ГКЧП газеты?

Почему, написав Заявление 16 августа, Лукьянов, не передал его тогда же прессе? Собирался опубликовать после подписания Союзного договора? Но оно в этом случае уже теряло всякий смысл.

И как мог Лукьянов работать над Заявлением 16 августа, если в этот день он отдыхал, причем интенсивно? С утра совершил лодочную прогулку в соседний Дом отдыха, после обеда был на рыбалке.

— Я приехал на место рыбалки в пятом часу, — вспоминает директор Валдайского рыбзавода П. Лымарь, — Лукьянов плавал в лодке по озеру. Рядом была еще одна лодка, в которой сидели сотрудники КГБ — видимо, для охраны председателя Верховного Совета СССР… Я с собой захватил несколько рыбин, карпов, которых тут же минут за 20–30 закоптил. Около семи вечера они причалили к берегу. Я разложил копченых карпов на капоте «Волги»… Лукьянов сказал, что «рыба просто так не естся», и кто-то достал бутылку водки. Эту бутылку мы выпили практически вдвоем — я и Лукьянов…

В резиденцию Лукьянов вернулся после 20 часов. В 21.00 отправился на ужин…

Все прояснил неожиданный звонок в Прокуратуру России начальника секретариата Верховного Совета СССР Николая Рубцова на следующий день после его допроса. Он сказал, что хочет сделать важное заявление.

Из заявления Н. Рубцова от 25 сентября 1991 г.:

— … Вчера на допросе я дал неверные показания. Я полностью подтверждаю их до того момента, когда Лукьянов пришел к себе в кабинет после совещания у Павлова. Дальше события развивались так. Анатолий Иванович сел за стол, сказав, что он должен сейчас написать один документ. Анатолий Иванович взял чистые листы бумаги и стал писать, надиктовывая себе вслух текст Заявления по Союзному договору, которое на следующий день появилось в средствах массовой информации вместе с документами ГКЧП… По ходу работы он вносил в текст те или иные поправки. Писал он быстро, весь процесс написания занял примерно минут пятнадцать. По ходу работы Лукьянов к нам с Ивановым не обращался, я один раз подсказал ему — Анатолий Иванович неправильно употребил название референдума…

Что касается причин, по которым я дал неверные показания, то они заключаются в том, что Анатолий Иванович примерно 23–24 августа обратился ко мне с личной просьбой, сказав наедине, что могут быть разные разговоры по поводу написания им текста Заявления и попросил меня сказать, что я здесь ни при чем и что ничего не знаю. Я так и поступил. Но вчера я провел бессонную ночь и решил, что не могу кривить душой…

Сегодня утром я позвонил помощнику Лукьянова Иванову и сказал, что намерен рассказать все, как было на самом деле. Я не уточнял, о чем идет речь, так как Иванов и сам понял, о чем разговор. Он спросил, как он, Иванов, в этом случае будет выглядеть. На это я ответил, чтобы он подумал, а я решил поступить таким образом…

Из заявления помощника Председателя Верховного Совета СССР Владимира Иванова:

— … Сегодня, 25 сентября я сам, по собственной инициативе, обратился в Прокуратуру РСФСР с тем, чтобы рассказать о действительных обстоятельствах написания Лукьяновым А. И. Заявления по Союзному договору…

После того, как Лукьянов вернулся от Павлова, я зашел к нему в кабинет. Он писал какую-то бумагу. Через ка-кое-то время он попросил меня найти Постановление Верховного Совета СССР по Союзному договору от 12 июля 1991 года. Я нашел это Постановление и принес его Лукьянову. Лукьянов продолжал писать свою бумагу, заглядывая в Постановление Верховного Совета СССР. Я понял, что он пишет свое Заявление по Союзному договору. Лукьянов при этом мне сказал, чтобы я его переписал и отнес этим людям. Когда я переписал черновик, то увидел, что под ним стоит дата 16 августа 1991 года. Я, переписав черновик, не стал ставить на нем дату, так как в действительности на календаре было 18 августа. Когда принес Заявление, поинтересовался, какую ставить дату. На это Лукьянов махнул рукой — ставь 18 августа… Заявление Лукьянов написал очень быстро, возможно, минут за двадцать…

Из протокола допроса Владимира Иванова от 4 октября 1991 года:

— … Однако, когда 19 августа мне Лукьянов поручил позвонить в ТАСС и сообщить, что дату написания Заявления надо поставить 16 августа, то меня в ТАСС спросили, а как быть с фразой «опубликованного три дня назад?»… После консультации с Лукьяновым и ТАСС решили вообще ссылку на дни убрать из текста.

Меня Лукьянов не просил никому не рассказывать, что я присутствовал при написании им текста Заявления по Союзному договору. Но несколько раз в разговоре подчеркнул, что он написал это еще на Валдае, из чего я понял, что следует в случае необходимости подтвердить это…

Эти и другие свидетельства позволяют восстановить истинную картину действий Лукьянова.

В Москву Лукьянов летел вовсе не в надежде, как он это утверждает, встретить там Горбачева. В действительности Лукьянов знал не только то, что Горбачева нет в Москве, но и то, что к нему в Крым вылетела делегация. Вот что пишет в Заявлении от 23 августа 1991 года на имя президента СССР Валентин Павлов:

«… 18 августа я находился на даче. За это время я созвонился с Лукьяновым А. И. и Янаевым Г. И., так как мной владело беспокойство, не провокация ли все это. Знают ли они о поездке и ее задачах. Оба подтвердили, что они в курсе положения дел, поддерживают беспокойство и позицию Кабинета о порядке подписания Договора и ждут вестей с юга. На мое категорическое требование вернуться в Москву, т. к. без них я больше ни с кем никаких встреч и разговоров иметь не буду, и тот и другой сказали, что к вечеру будут. Лукьянову я лично сказал, что вопросы слишком серьезные, люди поехали советоваться с М. С. Горбачевым, и ему надо сесть в вертолет и лететь в Москву…»

Быть может, Шенин во время встречи на объекте «АБЦ» сослался на разговор с Лукьяновым, не имея на то оснований? Но записи в журнале правительственной связи подтверждают: Олег Шенин звонил Лукьянову

16 августа в 11 часов 49 минут. Разговор длился 7 минут.

Вертолет для Лукьянова был заказан еще 17 августа. В этот день Язов вызвал своего адъютанта и приказал ему на завтра, 18 августа, готовиться вылететь за Лукьяновым на Валдай.

Чтобы исключить любую случайность и гарантировать присутствие Лукьянова вечером в Москве 18 августа, помимо двух заранее заказанных вертолетов, за председателем Верховного Совета СССР в дом отдыха «Валдай», отправился еще один вертолет министерства гражданской авиации СССР.

Лукьянов говорит, что прилетел в Москву по настойчивой просьбе Павлова, который звонил ему дважды. В действительности Павлов побеспокоил его только один раз, после чего Лукьянов сам звонил Павлову.

На вопрос, во сколько он прибыл в Кремль, Лукьянов ответил: «Вертолет до Москвы должен лететь примерно два часа, значит, где-то в 21 час я появился у себя в кабинете…» И здесь Лукьянов умышленно искажает истинную картину. Намеренно сдвигая срок прилета, Лукьянов стремится сократить время своего участия в совещании ГКЧП. В действительности Лукьянов прибыл в Кремль в 20 часов 20 минут. Лукьянов присутствовал на организационном заседании ГКЧП значительное время. Все свершилось при нем. При нем посланцы ГКЧП, вернувшись из Фороса, рассказывали, что президент отказался принять ультиматум, что он изолирован, что они «засветились» — и теперь их судьба находится в руках тех, кто послал их к Горбачеву. Лукьянов не встал, не вышел, он слышал все…

Свидетельствует Валентин Павлов:

— Рассказ прибывших товарищей был коротким. Вполне определенно было сказано, пока президент будет выздоравливать, кто-то из двоих, Янаев или Лукьянов, должен взять на себя исполнение обязанностей президента…

Янаев все пытался узнать у вернувшихся из Крыма, что именно произошло с Горбачевым, действительно ли он болен, почему не Лукьянов должен исполнять обязанности президента. Но ему ответили: «А тебе-то что? Мы же не врачи… Сказано же — он болен!» Тогда Янаев стал говорить: «А как же тогда объяснить, почему я беру на себя исполнение обязанностей президента? Почему именно я? Пусть Лукьянов берет это на себя…» Было видно, что Янаев проявляет нерешительность в этом вопросе.

В ответ Лукьянов заявил: «По Конституции ты должен исполнять обязанности президента, а не я. Мое дело — собрать Верховный Совет СССР». Они начали спорить между собой, откуда-то появились Конституция СССР и Закон о правовом режиме чрезвычайного положения. Обсуждали этот вопрос довольно энергично…

Власть захватывалась на глазах главы парламента. И при его участии.

Ни в Конституции СССР, ни в одном другом законе СССР госкомитет по чрезвычайному положению как высший орган власти не упоминался. Согласно Закону СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами Федерации» союзные республики обладают всей полнотой власти на своих территориях. ГКЧП узурпировал и это право. Закон гарантировал президенту СССР неприкосновенность. Только съезд народных депутатов имел право сместить его. ГКЧП и Янаев сделали это самолично. Согласно Закону СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» ЧП является исключительно временной мерой, которая объявляется при стихийных бедствиях, крупных авариях или катастрофах, эпидемиях, а также массовых беспорядках. Ни одного повода для введения ЧП в ночь с 18 на 19 августа не было.

Действия ГКЧП посягали на законы не только союзные, но и республиканские, в частности, России. Российская Конституция гласит: «Вся власть в РСФСР принадлежит многонациональному народу РСФСР. Народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов…» 19 августа народам России не с того ни с сего приказали во всем подчиняться самозванному ГКЧП. Была нарушена и 104 статья Конституции России, в которой затверждено, что высшим органом государственной власти в РСФСР является съезд народных депутатов РСФСР. ГКЧП и съезд в расчет не брал.

Все «сопротивление» Лукьянова ограничилось тем, что он настоял на удалении своей фамилии из списка членов комитета, убедил Янаева, что тот, якобы, действует в соответствии с Конституцией, да еще в «Заявлении Советского руководства», в той его части, где речь шла о степени распространения ЧП, посоветовал заменить слова «на всей территории СССР» на слова «в отдельных местностях СССР», что по форме более соответствовало Конституции. На этом глава парламента посчитал свой служебный и нравственный долг исчерпанным.

Он спросил еще сердито, но уже сломленно:

— Что у вас есть? Дайте план.

Свидетельствует Дмитрий Язов:

— Я ему ответил, что никакого у нас, Анатолий Иванович, плана нет. «Но почему же, есть у нас план», — сказал Крючков. Но я-то знал, что у нас ничего нет, кроме этих шпаргалок, которые зачитывались в субботу на «АБЦ». Я вообще не считал это планом и знал четко и ясно, что на самом деле у нас никакого плана нет…

Свидетельствует Валентин Павлов:

— После доклада приехавших все внимание было переключено на Янаева и Лукьянова. Последний просил снять его фамилию из ГКЧП, он, мол, со всем согласен и разделяет, но ему нужно вести будет Верховный Совет по этому вопросу, и для дела ее пока снять… Вообще-то он считает, лучше чтобы первым был Верховный Совет России, пусть он сам проявится, как нарушитель Конституции СССР, хотя, может, и будет для страны поздно…

Похоже, Лукьянова сломило то, что Крючков не испугался изолировать президента. На Горбачеве можно было ставить крест. Расклад сил был не в его пользу. Армия, КГБ, МВД, партийное чиновничество — все объединились против Горбачева. Разве можно победить эту страшную силу?

Лукьянов поднялся к себе в кабинет и стал писать Заявление.

Свидетельствует Николай Рубцов:

— Он закончил работу примерно в 0.20. Поднял телефонную трубку и кому-то позвонил. По тому, что Лукьянов назвал абонента Владимир Александрович, я понял, что он разговаривает с Крючковым. «Документ готов», — сказал Лукьянов.

Затем, как я понял, Крючков передал трубку Олегу Шенину. После того, как Лукьянов прочитал ему практически весь текст своего Заявления, он сказал, чтобы я переписал его набело и отнес туда, к ним…

После того, как работа была завершена, Лукьянов отпустил Рубцова и Иванова домой, а сам остался ночевать в Кремле.