Крепость Луны

Свиток пятнадцатый Старец Авенир

Надивиться не мог я тому, что с того утра, как я покинул Волконских, минуло всего двое суток с лишком. Мне казалось, что прошла целая неделя: настолько часто чередовались друг с другом в эти два дня и две ночи опасности и приключения. Теперь же, полагал я, наступит пора отдыха и дурманящей голову скуки. Но судьба посмеялась надо мной, вынудив признать ошибочными мои предположения.

Жизнь моя у старца началась с обеда, потому что я был голоден. Авенир наложил в большую плоскую тарелку кучу разных кореньев самого неприглядного вида. Я с таким удивлением поглядел на это сомнительное кушанье, что Авенир счёл нужным заметить следующее:

— Мясо я позволяю себе один раз в неделю, в воскресный день. Но поскольку ты — человек молодой, я сделаю ещё один мясной день, скажем, в четверг. Два дня, когда на столе будет лежать мясо, — более чем достаточно. В остальное время будет пища исключительно растительная. Привыкай.

Коренья звонко хрустели на зубах и выделяли то кислые, то горьковатые, то вяжущие соки. Порой я не мог сдержать судорогу, проходившую по лицу, и тогда Авенир подозрительно косился и тихо хмыкал.

— Они полезны, — сказал он, как бы между прочим.

— Хоть это утешает и как-то покрывает страдания, — не выдержал я.

— Ещё благодарен будешь.

— Эх, я бы не рассчитывал…

— Язык же у тебя, сударь! — погрозил пальцем Авенир.

— Я бы и не то сказал, да от ваших кореньев язык отнялся, не чувствую совсем и гадко так… — я сделал пару глотков какого-то пойла из деревянной кружки и поднялся. — Благодарю за чудесный обед!

— Далеко не уходи.

— Жаль, а я собирался для лучшего моциона прогуляться…

— Будешь учить мой метод трансгрессии.

— Как?! — вздёрнул я брови в приятном удивлении. — Прямо сейчас? Я готов.

— Жди в библиотеке.

— В библиотеке? А где это?

— Там где книг много, сударь, — язвительно заметил старец, убирая немногочисленные столовые приборы.

— Стало быть, первая большая комната — это и есть библиотека?

— Вы — настоящий сыщик, господин Переяславский!

— Вам всё шутить… — пробормотал я на выходе из крошечной кухни, в которой мы обедали.

Авенира ждать не пришлось. Он явился с мелом в руках и прочертил на полу линию.

— Освободись от старых навыков трансгрессии, — сказал он (я со страхом глядел на меловую линию в пяти шагах от меня). — Если ты ошибёшься и сделаешь всё по-старому, тебя схватят жандармы, и делу конец. Хочешь этого? Думаю, нет.

Мой способ трансгрессии заключается в том, что я применяю заклинание собственного изобретения и вообще смотрю на мир другими глазами. Тебя учили рассекать пространство, рвать его. В итоге получается сильный магический взрыв, будто пушечное ядро упало. Я же говорю, что человек — часть мира, часть пространства, в котором он находится. Человек должен не рассекать воздух, а перетекать по нему, сначала распадаясь на атомы, потом собираясь заново. Тебе надобно представлять не место твоего прибытия, а путь.

— А если я не знаю местности? — спросил я.

— Кто же от тебя требует представлять каждую ветку на ёлке, сударь? Пусть воображение твоё рисует небо, колыхаемый воздух, горы, луга, леса, поля внизу. Мелочи не имеют значения, главное — общие черты окружающего мира. Они-то и помогут заклинанию. Ты понимаешь, что от тебя требуется?

— Пожалуй, понимаю.

— Тогда повтори главное: представлять не место прибытия, а…

— А само перемещение, — продолжил я и, когда Авенир довольно кивнул, с облегчением выдохнул. — И чем красочней, тем лучше. Позвольте ещё вопрос. Мне уже посчастливилось лететь по воздуху как птице, благодаря одной любопытной магической вещице. Могу ли я использовать запомнившееся мне ощущение полёта?

Огонёк блеснул в глазах Авенира.

— Можешь. Я только похвалю тебя, Николай, — ответил он с едва заметной ноткой гордости. — Рад, что ты замечаешь такие детали. Мысли для того и нужны, чтобы рождать ощущения. Воображение, которое будет рисовать яркие штрихи перемещения, и трепет сердца, который рождает воспоминание о полёте, сделают твоё заклинание сильным и точным, а трансгрессию быстрой и лёгкой. И всё же, — усмехнулся старец, — не надо возносить себя на облака, если ты перемещаешься в пределах одной комнаты.

— Хорошо, — кивнул я с улыбкой, испытывая маленькую гордость за свою догадливость.

— Теперь о заклинании. Оно сравнительно простое, но невербальное. Более того, оно совершенно невербальное или, как я говорю, квазиневербальное.

Авенир сделал паузу, в течение которой мои брови ползли всё выше и выше, потом он подошёл к столу, с трудом отыскал обрывок листа и, смочив перо в чернилах, набросал коротенькую строчку. За это время я вспомнил, что в Академии нас знакомили с этим уникальным видом заклинаний, которые применяются чрезвычайно редко из-за сложности выполнения. Совершенно невербальные заклинания невозможно передать на словах, для их воспроизведения используют разработанную средневековыми алхимиками магопись.

— Сможешь прочесть? — спросил старец, сунув мне в руки обрывок, на котором были написаны странные, то увеличивающиеся, то уменьшающиеся знаки.

— К сожалению, нет, — вздохнул я. — Мне известно только, что каждое слово начинается с большой буквы, которая ставится в середину. Вторая буква чуть меньшего размера располагается справа от заглавной буквы, третья слева, четвёртая — справа от второй и так далее.

— Ясно, — Авенир отнял у меня обрывок. — И чему вас только учат в этих Академиях!

Я вспыхнул.

— Вы полагаете, что студент Академии, будущая профессия которого, например, жандарм или сыщик, или юрист, должен знать магопись? Это, по меньшей мере, странная мысль.

— Обсуждать мои мысли — это последнее, на что ты будешь тратить время, сударь. Так и знай. А сейчас… если ты не умеешь читать магопись, стало быть, у нас есть только один выход: поместить знание о заклинании в твою голову. Знаешь, как это делается или тоже не…

— Разумеется, знаю. И не в восторге от этой затеи, честно говоря.

— А кто в восторге? Это противный способ познания, но без трансгрессии на Урале не обойтись. Тебе надо выучиться моему методу.

— Хорошо, я готов.

— Сядь в кресло и представь себе что-нибудь. Да хотя бы и то, как по печи ползёт мышь. Только обращай внимания на детали.

Я опустился в кресло и откинулся на спинку. Постарался как можно ярче представить себе не передвижение мыши, а сутолоку на городских улицах. Рисовал блестяще одетых кавалеров, красивых высоких женщин, причём, на них не было ни украшений, ни платьев, ни туфель, словом, вообще ничего не было. Дамы грациозно шагали под руку с кавалерами, из проносившихся экипажей с возгласом удивления высовывались пожилые чопорные старушки, а кучера, извозчики и прочий мелкий люд с усмешкой приглаживали усы и бороды, чесали затылки.

В мою дерзкую картину ворвался голос Авенира:

— Сожми руки на подлокотниках и упри ноги в пол. Не думай, а представляй, иначе будет худо.

Старец прижал свою прохладную ладонь к моему лбу и повелел:

— Знай!

Будто витиеватая молния воткнулась в макушку и силой своей потрясла тело, напрягла каждую мышцу. В голове поднялся гул, но он быстро утих. Я ощутил, что новая мысль, пришедшая извне, засела в мозгу. Она пока в стороне, она затаилась. Эта новая мысль похожа на пугливого тёмного зверька, которого сунули в клетку, и он забился в угол. Нельзя понять, кушает этот зверь только травку или может с ловкостью и опытом выпотрошить глупую курицу.

— Куй железо пока горячо, — сказал Авенир.

Я понял это как совет немедленно попытаться трансгрессировать по его методу. Вытянувшись как жандарм на параде, я вдруг понял, что не знаю, с чего начать. Как применить заклинание, которое нельзя произнести? Как заставить напуганного зверька делать то, что надо мне?

Я развёл руками и едва ли не со слезами от стыда сказал:

— Простите, не могу.

— Что ты не можешь? — удивился Авенир.

— Не могу… мм… задействовать ваше квазиневербальное заклинание.

— И он ещё обижается за мои слова об Академии! — воскликнул старец и погрозил мне пальцем. Он помолчал немного и продолжил спокойным уверенным голосом. — Вдохни глубже и сосредоточься на желании перенестись за эту черту, а заклинание само придёт. Пробуй. Главное, чтобы желание трансгрессировать было острым и больше всего остального занимало тебя.

— Понял, — сказал я и сжал кулаки.

— Не напрягайся, — тут же заметил Авенир. — Напряжение превращает тебя в каменную глыбу, которую ни одно заклинание от земли не оторвёт. Почувствуй лёгкость.

Честно сказать, я начал волноваться. Желание не осрамиться перед столь строгим учителем было настолько велико, что, пожалуй, перевешивало желание трансгрессировать. «Николай, держи себя в руках», — велел я себе, и тотчас волнение немного утихло. «Думать о том, как перенестись через черту. Думать о том, что перенестись…»

Прошла в тишине длинная минута. Я краем глаза наблюдал за старцем, но тот, так и не дождавшись в первые секунды чуда, занялся бумагами и как будто за мной не наблюдал. Я воспользовался благоприятными условиями для того, чтобы окончательно подавить страх, и полностью сосредоточился на процессе переноса, заставив себя думать лишь о маленьком полёте в другую половину этой большой комнаты. У меня получилось охватить собственное тело лёгкостью и в какой-то момент, очень важный, но ускользнувший от меня, я ощутил покалывание в руках и ногах и небольшое головокружение.

До чего же я обрадовался, когда понял, что стою на другой половине комнаты! Мне хотелось окликнуть старца, но он сам поднял взгляд и будничным тоном, который опустил меня с небес на землю, сказал:

— Так и тренируйся, пока заклинание не будет применяться скорее по привычке, чем по требованию головы.

Сначала я почувствовал лёгкую обиду на старца за то, что он так равнодушно отнёсся к победе, давшейся мне с большим трудом, но потом я укорил себя за ребячество и принялся укреплять полученные навыки.

Не всё шло гладко, однако через полчаса, благодаря усилиям, от которых я даже вспотел, я свободно перемещался по комнате, причём, с каждым разом всё меньше уходило времени на подготовку. Казалось, что мне достаточно представить себя стремительно пересекающим пространство, как мои ноги упирались в пол у противоположной стены комнаты.

— Ну, братец, довольно. Возьми книгу, почитай. А то радость от успехов пьянит тебя, и ты можешь сбиться и будешь делать что-нибудь не так. Потом попробуй войди в правильную колею.

Спорить с учителем в ту минуту мне совсем не хотелось, поэтому без каких-либо возражений я пошёл в свою комнату и лёг на кровать. Ещё раз я подивился умению Авенира простыми краткими словами выразить то, что я чувствовал и испытывал на себе много раз. В детстве я и писать-то сам выучился и раньше других и страшно гордился своим умением, правда, отец и учитель много часов потратили, чтобы исправить мою манеру держать перо и выводить буквы. Мой первый опыт вошёл в привычку и был дорог мне, и как трудно было отказаться от него в пользу правильного письма!

В послеобеденный час, когда до сумерек ещё далеко, но над горизонтом уже собирается сероватая дымка, мы, подкрепившись и одевшись, вышли на морозный воздух. Кожа на лице сразу начала легонько пощипывать, а из ноздрей потянулись струйки пара.

— Ты хорошо изучил карту? — спросил меня Авенир.

— Надеюсь.

— Никудышный ответ, сударь. Впрочем, оставим. Ты учишьсятрансгрессировать не только для себя, но и немножко для меня. Нам придётся часто перемещаться, а мой способ трансгрессии не позволяет тащить за собой человека, который болтается как мешок гречихи. Оба путешественника должны прикладывать усилия к трансгрессии, пойми это.

— Я понимаю.

— Надеюсь, — язвительно буркнул Авенир. — Возьми меня за руку, крепко возьми и трансгрессируй вместе со мной, когда я досчитаю до пяти. Итак, один…

Я вцепился в руку старца и устремил взор на небо, пытаясь как бы погрузиться в него, стать таким же лёгким, как облака, которые весной с бешеной скоростью несутся в объятьях прохладной синевы.

— Два…

«Я лечу, и подо мной проносятся серовато-белые зимние пейзажи. Холмы за холмами, одни низкие, обветренные горы сменяются другими».

— Три…

Это слово прозвучало издалека и оборвалось. Я почувствовал, как рука моя напряглась и затрещала, словно я подхватил пудовую гирю и с ней устремился вверх. Выпрыгнуло из тёмного угла дикое невербальное заклинание и на мгновение овладело сознанием. После мелькнула мысль, что я успешно трансгрессировал, правда, немного раньше, чем того хотел Авенир.

Бешеным вихрем завертелась вокруг меня пыльного цвета мгла, мир лишился звуков, и я провалился в давящую бездну беззвучья: чувство было такое, как будто выкачали из ушей весь воздух. Но явления, присущие всем видам трансгрессии, быстро исчезли. Их сменила дорога с колеями в снегу, чугунная изгородь с чугунными же распахнутыми воротами, а за изгородью двухэтажный длинный дом с голубыми, но очень грязными стенами и бесчисленными окнами. Перед домом стояли экипажи.

— Сударь, — воскликнул побледневший Авенир с неподдельной досадой, — извольте знать: вы своей спешкой едва не лишили меня руки!

— Простите, — пролепетал я, со страхом глядя на то, как странно держится за свою руку старец. — Простите… я…

— Пойдёмте скорее в тепло, — с перекошенным лицом предложил старец.

Мы быстро пересекли площадку с экипажами и, провожаемые безразличными взглядами уставших и прозябших кучеров, взобрались на невысокое грязное крылечко, распахнули дверь и пробрались в прихожую.

К нам сразу обратился сидящий за столом камердинер в истасканном костюме и с несколько одутловатым лицом, вероятно, с похмелья:

— Вы — Авенир, — сказал мужчина, и в голосе его не было ни одной вопросительной нотки, — а вы…

— Николай Переяславский, — бросил я по привычке и тут же задохнулся: вспомнил, что нахожусь в розыске.

— Николай, — повторил камердинер и кивнул. — Повесьте свои одежды в гардероб и возьмите соответствующие номерки. Не потеряйте их, судари, я уж устал их рисовать по три раза на день. Делать мне нечего, как только рисовать эти номерки…

— Помоги, — дрожащим голосом сказал Авенир.

Я помог учителю снять прохудившийся полушубок. Старец охнул — резким движением была задета рука. Это ужасно расстроило меня и огорчило. От стыда лицо моё пылало.

— Как зовут господина, к которому вы направляетесь? — спросил нас камердинер, когда мы вышли из гардероба.

— Олег Филиппович Дутов, — ответил Авенир.

— Сожалею, что раньше не спросил. Олега Филиппыча нынче нет, изволили отлучиться на часик.

— Нам может помочь его ассистент, юноша по имени… как его? Запамятовал.

— Лазарь Максимович, — подсказал камердинер.

— Именно.

— Они туточки, судари.

— Благодарю, кабинет знаем.

Из прихожей мы попали в длинный узкий коридор, начинавшийся большим окном с одной стороны дома и заканчивающийся таким же окном с другой стороны. Но эти окна были столь далеки друг от друга, что в коридоре стоял вечный полумрак, и только открывавшиеся и закрывавшиеся двери бросали белый дневной или жёлтый свечной свет на потёртый скрипучий паркет. В этом полумраке мы с трудом отыскали узкую лестницу и поднялись на второй этаж с таким же длинным коридором, только более светлым за счёт имеющихся открытых комнат, из которых доносились голоса господ, так громко споривших о малопонятных мне предметах, что, казалось, вот-вот их беседа сменится кулачным боем.

— Вот, — сказал я, резко остановившись перед дверью с висевшей на ней прямоугольной позолоченной вывеской, сообщающей следующую, довольно краткую информацию: «Дутов Олег Филиппович. Анализ минералов».

— Бери письмо, стучись и заходи, а я вынужден пойти к знакомому доктору, чтобы он посмотрел мне руку, — Авенир протянул мне обожжённый конверт, который я уже имел счастье лицезреть.

— А… а вы?… — спросил я, сбиваясь как мальчишка, покидаемый заботливым отцом.

— Сам виноват, не надо было мне руку выкручивать. Я едва успел трансгрессировать вслед за тобой. Иди, иди. Там тебя никто не съест. Лазарь — парень твоих годков, только малость умнее тебя будет… Чай, не выкручивает руки своему учителю.

Возражать на последнее замечание я не стал, хоть оно и задело меня чрезвычайно.

— Где же мне искать вас, когда… когда мы закончим?

— Я буду ждать тебя, Николай, в одном из залов для бесед.

Старик удалился, я постучал в дверь, услышал «войдите» и вошёл. В нос мне ударил сильный запах спирта, смешанный с целым букетом различных запахов. У меня даже закружилась голова, но я всё же смог удостовериться, что нахожусь в просторной комнате о четырёх высоких окнах с тёмными, вероятно, от пыли, шторами и чахлыми цветами на подоконниках. Многочисленные столы здесь образовывали ряды, на которых громоздились удивительные приборы: одни покоились и были неподвижны, другие вертелись и насвистывали трудноуловимую мелодию. Стены от пола до потолка были заставлены шкафами, каждая полка которых гнулась под тяжестью сотен стеклянных сосудов вроде колб, баллонов и котелков с крышечками. Один высокий аппарат, сильно смахивающий на самовар, пыхтел и выбрасывал в воздух клубы белоснежного пара, разлетающегося по комнате и мешавшего мне в деталях разглядеть человека, который, будучи одет в длиннополый халат, метался между рядами столов, хватая то одну колбу, то другую, то третью.

— Кхм, — издал я звук, дабы известить о своём присутствии Лазаря Максимовича, похожего в час моего визита на взбудораженный призрак какого-нибудь одержимого средневекового алхимика.

— Минуту! — отозвался ассистент господина Дутова.

Через какое-то время загадочный аппарат начал пыхтеть тише, клубы пара выпускать реже, пока наконец совсем не затих по велению властной руки Лазаря Максимовича, который ещё минуту постоял над ним, дёрнул рычажки, покрутил зажимы и, обогнув столы, подошёл ко мне.

— Вы по какому вопросу? — спросил он после того, как мы поздоровались.

— Думаю, в этом письме всё изложено, — ответил я и добавил, сострадательно глядя на его молодое, но совершенно измождённое бледное лицо: — Простите, что приходится беспокоить вас… крайняя нужда… безвыходное положение заставляет обращаться к вам за помощью.

— Хм, — отозвался Лазарь, пробегая глазами по бумаге, — это пятиминутное дело, поэтому не стоит извиняться. Право, ерунда.

— Рад, что не слишком обременяем вас.

— Если вы не против, можно на «ты». Меня зовут Лазарь.

— Меня Николай. Очень приятно, Лазарь.

— Где камень, который нужно анализировать?

— Вот он, — и я достал из кармана маленький прозрачный камень.

— Хм, — снова отозвался Лазарь. — Любопытный экземпляр. Едва ли мне приходилось встречать что-нибудь подобное. Где ты его нашёл?

— Мне его… оставила девушка при обстоятельствах, о которых позволь мне умолчать.

Парень пожал плечами.

— Его можно использовать для опытов?

— Разумеется. Для этого мы сюда и прибыли.

Лазарь опустил камень под маленькую резку. Он сделал несколько попыток отделить от камня какую-либо часть.

— Разрешаешь использовать весь?

— Ээ… а что с ним будет? — спросил я и добавил: — прости за глупый вопрос.

— С большой вероятностью можно сказать, что он полностью уничтожится.

— А что мы узнаем?

Тут Лазарь усмехнулся.

— Мы узнаем лишь то, из чего он состоит.

Я почесал лоб.

— Видишь ли, Лазарь, я сыщик, и этот камень должен помочь найти пропавшего человека.

— Шутишь? — с удивлением спросил парень.

— Никак нет. Говорю вполне серьёзно. Я действительно сыщик и действительно ищу человека.

В это мгновение открылась дверь, и в комнату вошёл высокий сутулый господин и с грохотом бросил на крайний стол нечто тяжёлое, завёрнутое в тряпицу. Он подозрительно посмотрел на меня и обратился к ассистенту Дутова:

— Милейший, очень большая просьба: сделайте по форме номер пять дробь два. Вы это умеете, — и не успел Лазарь открыть рот, как господин продолжил с сияющим видом. — Спасибо огромнейшее, милейший. Я приду через час.

И снова бросив на меня пронзительный взгляд серых глазок, господин удалился.

— Нет, вы видели? Вы видели это? — воскликнул Лазарь с мольбой в глазах. — Безумие! Сделать анализ минералов за час! И так всегда! Это не лезет ни в какие ворота. Уволюсь, уйду, брошу им в лицо…

Лазарь поглядел на меня, ища поддержки, которую я не преминул выразить, но в особой форме.

— Увольняйтесь, уходите, — твёрдо сказал я.

— Что? — пролепетал парень.

— Сыщиком я работаю только по одной причине: я люблю работать сыщиком. И каждый должен делать то, что любит делать, что ему нравится и отчего он испытывает наслаждение. В этом я уверен. И никакая деятельность не должна лишать человека свободы и радости от осознания собственного бытия. Единственное, что имеет право портить нам настроение и расстраивать наши планы, — это судьба. Но, я уверен, из любой каверзы фортуны можно извлечь выгоду и признать жизнь довольно-таки милой.

Лазарь был поражён моим горячим высказыванием и сбит с толку. Вероятно, он никогда не слышал таких фраз, а собственным умом никогда до них не добирался, привыкнув мыслить лишь в тех рамках, которыми сам себя оградил.

— Но… ну… давай того… анализ…

— Давай, — кивнул я. — Что ж, уничтожится камень, значит, так тому и быть.

Тут я неожиданно для себя ощутил перемену. От одной смело брошенной мысли я сделался хозяином положения, из гостя превратился в человека, советами которого Лазарь не может пренебречь.

Дрожащими руками парень положил камушек на металлическое зеркало, потом начал собирать множество бутылей, из каждого капая по капле в большую мензурку. Смешавшись, жидкости начали менять цвет, а после добавления какого-то фиолетового раствора содержимое мензурки задымилось.

То ли нечаянно, то ли для того, чтобы не смущаться, Лазарь повернулся ко мне спиной, и я больше не мог наблюдать за его загадочными действиями. Я хотел было переменить положение, но передумал. «Он мастер своего дела. Зачем я буду мешать?».

— Может, мне лучше подождать за дверью?

— О, нет, нет. Уже… почти… готово. Да! — воскликнул Лазарь, но потом от него начало доноситься странное мычание. — Не… что?… не пойму…

— Что не так?

— Посмотри… Честное слово, это удивительно!

— Что удивительно?

— Камень, который ты мне дал, состоит из небольшого количества серебра, но главная его составляющая… хм… да… вода!

Лазарь смотрел на меня рассеянным и даже немного виноватым взглядом. На зеркале поблёскивали в свете ламп шесть крошечных капель: четыре из них были окрашены в различные оттенки синего и красного, одна легонько дымилась, а ещё одна находилась под стопкой наложенных друг на друга и закреплённых на стойке линз.

— Вода? — переспросил я, ещё не понимания, какими последствиями для поисков Кожевиной грозит сделанный вывод.

— Именно что вода! Представь себе, вода! Это говорит о том, что перед нами был не минерал, а какая-то странная штуковина с колдовством.

Мы постояли минуты две, глядя то на зеркало с каплями, то друг на друга, причём, от Лазаря с завидной регулярностью доносилось слово «вода», а потом я понял, что от анализа ждать больше нечего, результат уже получен, и надо рассыпаться в дружеских благодарностях, может, даже с похлопыванием по плечу, и откланяться.

Всё вышеназванное я проделал с усердием, достойным похвалы, тихо шмыгнул за дверь, оставив Лазаря в несколько возвышенном состоянии духа и с осознанием выполненной миссии. Авенира я нигде не мог отыскать до тех пор, пока он сам не вышел из кабинета доктора в его сопровождении.

— Используйте ваши удивительные настойки, дорогой Авенир, и за пару дней ваша рука станет как новенькая… Все-таки напрасно вы так себя надрываете. В вашем возрасте надо быть осторожнее.

— По правде говоря, осторожнее следует быть молодому человеку, записавшему ко мне в ученики, — громко сказал Авенир, чтобы я, шедший с другого конца коридора, слышал его.

— Что вы говорите… — покачал головой доктор.

— Так и есть. Вон он идёт. Буду рад, если вы пропишете ему какую-нибудь микстуру из волчьей ягоды и полыни… для осторожности…

Доктор и старец рассмеялись.

«Ну и язык!» — обиженно подумал я, и мы с доктором поклонились друг другу. Доктор оказался высоким стройным мужчиной с черными, зачёсанными назад волосами и чёрной же окладистой бородой, делавшей его весьма солидным. Мне тотчас же захотелось иметь такую бороду и такие замечательные бакенбарды.

— А вот и он, «вывихатель».

— Авенир, не будьте так строги. Я же попросил у вас прощения, — сказал я мирным тоном.

— Что же результат?

— Вода.

— Как?

— Вода. Я и сам ещё не понял, что это всё значит.

— Драгоценный камень из воды? — спросил старец, обращаясь более к себе, нежели ко мне, но спохватился. — Простите, Андрей Бенедиктович, мы задерживаем вас. Прощайте. Рад был поведать вас.

— И вам удачи. Будьте внимательны к себе.

Так мы распрощались, но покинуть Laboratorium быстро нам не удалось, потому что внизу мы встретили самого господина Дутова, уже почти старика, но ещё прекрасно державшегося и помнящего светские манеры до последнего штриха.

Дутов осведомился о результатах анализа и крепко задумался, с поэтическим видом закинув голову и прикрыв глаза.

— Да, весьма необычная ситуация. Драгоценный камень, состоящий из воды… Интересно… Про и контра… Полагаю, такое удивительное явление может быть результатом исключительного действия какого-нибудь заклинания.

— Лазарь Максимович сказал тоже самое.

— Правда? — с гордостью спросил Дутов, легонько шевельнув одной бровью.

Я кивнул.

— Умнейший парень. Находка.

— Только весьма замучен своей работой.

— Вы находите? Да… я тоже того же мнения… Но… во всём нужен подвиг.

Меня немного покоробил лирический тон, которым были произнесены эти слова.

— Я посоветовал ему послать всё к чёрту и уйти. Нельзя позволять себя гробить, — довольно резко сказал я.

Дутов поглядел на меня как бы свысока, потом на Авенира. В его взгляде ясно выделилась одна мысль: «А, каков наглец? Как вы его держите подле себя?»

— Молодой человек, — протяжно начал Дутов, — позвольте вас спросить: вы имели счастье хотя бы единожды бывать в сияющей столице нашей великой Рании? Печально, если…

— Я там работал пару лет.

— Кем же? — с недовольство спросил Дутов: ему хотелось унизить меня в своём мнении, услышав совершенно иной ответ.

— Извольте знать, это не тайна, — пожал я плечами, — я работал там сыщиком.

— Так что же сейчас?

— А вот сейчас тайна, — поэтически вздохнул я, едва не облизнувшись от удовольствия, — очередное дело, о котором я не имею право разглашать. Я поверить не мог, что оно занесёт меня на Урал, в этот благословенный край.

— Так? — как бы между прочим спросил Дутов, обратившись к Авениру. Ученый муж цеплялся за мечту унизить меня, мечту, которая рушилась. И хотя она была воздвигнута за одну минуту его лукавым самолюбием, она имела для него большое значение и, наверняка, засыпая, он будет рассматривать неудавшееся унижение, как маленький проигранный бой ушедшего дня.

— Так, — подтвердил Авенир. — Этот наглец, как вы ловко выразились, Олег Филиппыч, потребовал от меня слово не лезть в его дела. Что ж, — сокрушался старец, — пришлось пообещать…

Я с трудом смог скрыть удивление той ловкости, с какой Авенир провёл этого напыщенного господина, ведь, разумеется, никакого «слова», равно как и «дела» ни у меня, ни у него не было.

Дутов снова призадумался. Он размышлял над тем, стоит ли делиться с нами важными сведениями. В итоге желание показать свои большие связи перевесило желание отказать нам в помощи.

— Молодой человек, вам нужно обратиться к опытному ювелиру. Быть может, такой мастер встречал в своей практике драгоценные камни, состоящие из воды. Впрочем… знаете… у меня есть один хороший знакомый, по выходу на пенсию он живёт в столице, но по-прежнему его услугами пользуется Министерство внутренней безопасности. Беда в том, что к нему трудно пробиться на приём. Вам придётся сильно постараться, если вы захотите попросить у него аудиенцию.

Я воспользовался паузой Дутова и спросил:

— Кто же этот великий муж?

— Кирилл Александрович Рудовский — один из крупнейших специалистов по Большому Камню, в том числе, по минералам. Он увлекался раскопками, изучением отложений, добыванием драгоценных металлов. Кстати, нажил неплохое состояние, — Олег Филиппович вздохнул и обратился к старцу. — Дорогой Авенир, я спешу, поэтому вышлю визитную карточку Рудовского позже. Если сегодня позабуду, то обождите до завтра. С вашим замечательным способом трансгрессии, о котором я слышал, посетить столицу ничего не стоит.

— Вы совершенно правы, — сказал Авенир таким голосом, как будто он глубоко польщён.

Раскланявшись, мы вернулись в свою скромную обитель, причём, тишина и стены подействовали на меня далеко не лучшим образом. Я сразу оказался под властью одной жгучей мысли: драгоценного камня, вынутого из украшения Ольга Павловны Кожевиной, больше нет, с нами только печальный итог исследования: странный камень состоял из воды, форму которой поддерживало неизвестное заклинание.

Да… В каком направлении двигаться, от чего отталкиваться и как распознать стороны света, если небо заволокла плотная непроглядная мгла?