Крепость Луны

Свиток двадцать первый Мы рождены выбирать

Денис встретил меня суровым взглядом из-под сбившихся, давно не мытых волос. Судя по бледному, усталому лицу, уже несколько часов он сидел, склонившись над столом и строя домики из рыбных костей. Я помешал ему.

— Ну, говори скорее, по какому делу хотел меня видеть. Я занят.

— Вижу.

Денис усмехнулся с горечью и злобой, но промолчал.

— Кажется, ты упоминал в последнем разговоре некую Крепость…

Пламя свечи заиграло в глазах Дениса. Он выпрямился. Рыбьи кости зазвенели о тарелку.

— Так вот, кое-что мне удалось узнать.

— Говори! — Ярый едва усидел на стуле, в любое мгновенье готов был вскочить и приняться трясти меня. — Слушаю!

— Погоди. Я бы с радостью пропустил стаканчик вина, закусив икоркой. Слишком аппетитно у тебя тут на столе разложено. В иных случаях кусок в горло не лезет.

Я договаривал последние слова, а Денис уж метался по комнате, искал запасы вина.

— Секунда, друг, секунда и всё будет!

— Да не спеши, — я раздевался.

— Нет, нет, мне не терпится услышать о Крепости. Ты знаешь, для меня это крайне важно. Угощайся, пожалуйста. Если что надо, мне только свиснуть, мигом притащат. Я тут на барской ноге.

Вино приятно согрело и почти сразу упростило мысли, отогнав лишние мелкие, осветив главные. На белый хлеб я намазал жгуче-солёную икру и не торопясь сжевал. Второй осушенный стаканчик вина подвёл черту под всеми желаниями сегодняшнего дня.

— Благодарю, Денис. Порой думаешь: как же просто обрести счастье бытия! — Я вытер губы. — Но не буду мучить тебя, перейду к делу.

Ярый не сводил с меня алчущий взгляд, подобный тому, какой устремляет затерявшийся в пустыне путник на синюю гладь пресного озера.

— Я выяснил, что на Урале действительно существует Крепость Луны. Но это не крепость в привычном смысле слова. Это целое царство, страна, государство. Луриндория. Есть ли там сокровища, за которыми ты охотишься, я не узнавал. Но я точно знаю, что именно там находится дочь Волконского.

— Ишь ты!

— Не понимаю, с какой целью, но судьба сводит нас вместе, Денис. Конечно, нет полной уверенности в том, что Крепость луны — это именно та крепость, которая тебе снится. Но есть способ проверить.

— Какой способ? — прошептал одними губами Денис.

— Ты пойдёшь вместе со мной. Если, конечно, захочешь.

— Дурак! Разумеется, хочу!

— Отлично. Для начала покажи шкатулку, которую ты показывал в прошлый раз. Надеюсь, ты от неё не успел избавиться?

Вместо ответа Денис кинулся под кровать. Не прошло и минуты, как шкатулка с глухим ударом была водружена на стол.

— Она приведёт нас обоих в Крепость, — я пригляделся к замку и крякнул.

— Нужен ключ, — вздохнул Денис.

— Не этот ли?

Ужас и восторг одновременно полыхнули в глазах друга. Едва ли найдётся поэт, который в самых ярких и глубоких строках сможет описать то, что происходило в душе Дениса, только во взгляде я заметил едва уловимую боль ожидания. В это мгновение ему хотелось быть в Крепости, а не смотреть, как чернеет на моей ладони корявый ключ.

Я не хотел быть невольным палачом больного человека, каким, безусловно, являлся Денис. Я действовал быстро.

Ключ провалился в замочную скважину, для которой и был создан. Из шкатулки донёсся долгий упрямый щелчок. Уснувший на столетия механизм не желал движения. Крышка недовольно скрипнула и плавно откинулась под слабым действием полуразрушенной временем пружины.

Мы склонили свои лица над шкатулкой и увидели то, что предполагали: два свитка грубой почерневшей бумаги, а под ними небольшой, почти истлевший листок.

— Вот так, — сам не зная зачем, вымолвил я. — Доставай, только осторожно.

— Давай ты.

— Почему я?

— А почему я? — упрямился Денис.

— Ты хозяин шкатулки.

— А ты сыщик. Вдруг на свитки наложено заклятие. Ты сможешь его обезвредить.

Я громко усмехнулся.

— Умно. Я превращусь в горсточку пепла, а ты сдуешь её и спокойно воспользуешься записями старца.

— Вовсе нет. Я действительно думаю, что ты опытнее меня.

Я понял — спорить бесполезно, провёл ладонью над шкатулкой, но ничего не почувствовал. Похоже, старец рассчитывал, что спрятать ключ в мертвеце, который способен убивать, — достаточная мера для сохранения в тайне собственных записей. Надеюсь, это действительно так, иначе…

Но ничего не произошло, по крайней мере, в тот миг. Я достал один из свитков и осторожно начал разворачивать, чувствуя, как крошится на пальцах сухая бумага. Свет выхватывал нанесённые на поверхность руны, прочесть которые я был не в силах.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Денис, заглядывая через плечо.

— Нет. А ты?

— Как думаешь?

— Мало ли. А вдруг ты чередовал свои тёмные воровские делишки с изучением древних пергаментов?

— Не до шуток мне, Николай.

— Если серьёзно, то могу показать эти свитки старцу, у которого живу. Есть надежда, что он сможет понять написанное здесь.

Лицо Дениса стало серьёзным до отвращения.

— Ты же не думаешь…

— Нет, не думаю, — перебил я. — Разумеется, мы вместе трансгрессируем по моему… то есть по Авенирскому методу.

Пока Денис собирался (мы решили отправляться немедленно, потому что ему не терпелось узнать, что поведают свитки), я вкратце рассказал о новом методе путешествия.

— Здорово каждый раз оставлять жандармов с носом! — подвёл итог Ярый, воровато оглянулся и сунул за пазуху шкатулку с таким видом, будто я давал повод думать, что хочу отобрать её.

Хорошо помню эту встречу, то, как я представлял их друг другу. Назир, который уже мог ходить, приблизился к Денису, сияющими глазами посмотрел в лицо и крепко пожал руку как старый знакомый. Подошёл и Авенир, но этот был хмур, словно его оторвали от важного дела. Старец бросил на моего друга короткий, пронизывающий взгляд, сунул костлявую пятерню и тут же выдернул. Денис был как будто напуган, загнан в угол, молча кивнул обоим и уставился на меня.

— Авенир, я был прав: ключ от шкатулки. Она открывается. В ней свитки и, похоже, какие-то карты. Мы не можем прочесть. Поможешь?

Старец ответил, не сводя взгляда со стола, на котором расчищал место:

— Напрасный вопрос. Ежели ты притащил сюда… друга, то уверен, что я помогу. Зачем спрашивать?

— А как же такт и приличия?

— И то правда. Без приличий и церемоний в уральском лесу никуда.

— Не в духе, — процедил я сквозь зубы так, чтобы слышал только Денис.

Ярый едва заметно усмехнулся и, кажется, расслабился, но шкатулку доставать не торопился. Пришлось вмешаться.

— Давай, — я протянул руку, но Денис сам обошёл стол, поставил шкатулку на расстеленную Авениром бумагу и отомкнул, потом со вздохом отступил назад. На какое-то мгновение показалось, что Ярый с ненавистью наблюдает за тем, как руки старца теребят свитки.

— Мы не понимаем, — сказал я, чтобы разрушить тяжёлое молчание.

— Ещё бы, — крякнул Авенир. Его глаза жадно выхватывали строку за строкой.

— Мы не глупцы.

— Я вижу.

Я подмигнул Назиру, он улыбнулся в ответ. В себе я уже не увидел раздражения, досады, гнева. Наконец я начинал понимать, что Авенир такой, какой есть, его не переделаешь да и не за чем переделывать. Пусть язвит, если старику язвительность доставляет удовольствие.

А вот Денис… Что с ним сделал Якорь? Или он всегда был таким? Я уже не знал. Пытался заглянуть в прошлое, но только пустота тяжелела в груди. Пелена закрывала образы из ушедших дней, как будто судьба закрывала путь назад, оставляя пребывающий во мраке лабиринт грядущего.

— Это действительно карты, друзья мои, — проговорил Авенир. — В них указывается местонахождение замка с Залой Отнятых Сердец, если я правильно толкую инсемтутлепту.

— Правильно, — сказал Назир. — Зала Отнятых Сердец.

— А что такое инсе… лупта… как там? — вопросил я.

— Ты имеешь в виду инсемтутлепту?

— Да.

— Что «да»? — с невинным видом уточнил Авенир.

— Да, интус… мепту… Вы издеваетесь надо мной!

— Только самую малость.

Назир не удержался, и смех его покатился по комнате. Я тоже засмеялся, исподтишка наблюдая за Денисом, который в мучениях тянул побелевшие губы. Старец остался серьёзен, но вскоре с азартом воскликнул:

— Вот теперь всё ясно! Замок не стоит на месте, он передвигается.

— Как?! — немало удивились я и Назир.

— Он медленно движется на восток. Вот почему, друзья мои, это замок, а ведь замки нашей местности не свойственны, слишком холодно в Рании зимой. Замок европейский, он построен в Европе.

Карта, которую вы нашли в шкатулке, нарисована живыми чернилами, благодаря чему она не устаревает и по ней всегда можно ориентироваться. Замок сокрыт магией и появляется каждую ночь перед полнолунием, в само полнолуние и после полнолуния. В остальное время он недоступен. Чтобы замок появился, надо поднять с земли камень, искупать его в лунном свете, смочить собственной кровью и бросить как можно дальше. Замок явит себя.

— Получается, надо ждать полнолуния? — угрюмо спросил я. Мне хотелось скорее закончить дело.

— Знаешь, я почему-то так и думал, — пробормотал Назир. — У нас всё связано с луной. Да и Рид привёл Ольгу в Луриндорию в полнолуние. Наверное, даже он, августейший сын, не способен провести обычного человека через заколдованные стены Крепости, обойдя Залу Отнятых Сердец.

— Раньше полнолуния попасть в замок не получится, — подытожил Авенир, не отрывая взгляда от бумаг. — А вот когда ты попадёшь туда, Николай, тебя встретит хозяин замка, чтобы отнять сердце. Если простой смертный войдёт в Крепость с сердцем, он станет всесильным и неуязвимым.

— Едва ли мне так повезёт, — усмехнулся я. — Наверное, когда войду в замок, его хозяин в недоумении разведёт руками. И что-нибудь предпримет.

— Возможно, — промычал Авенир. — Довольно любопытная история… Во что же ты, Николай, ввязался?

— Не знаю. Но мне известно одно: я должен вытащить оттуда Кожевину.

Назир дёрнулся.

— Ну и рассказать королю о заговоре. Если получится.

Мы встретились с луриндорцем взглядом и поняли друг друга без слов.

Да, если получится…

В следующее мгновение произошло нечто лишённое всякого здравомыслия и порядка. Мы ждали, что Авенир продолжит передавать содержание записок старца, а в это время Денис сделал несколько шагов назад, его рука скользнулся за спину и выхватила пистолет. Я даже рот открыл от изумления, но друг не шутил. Чёрное дуло со всей серьёзностью глядело то на Авенира, то на меня, то на замершего неподалёку Назира. Авенир, который сразу не увидел оружие, а почувствовал кожей, как налился тяжестью воздух комнаты, медленно поднял голову, равнодушно и даже с усмешкой поглядел на Дениса, почти сказал «ну-ну» (с его губ не слетело ни звука, но я словно услышал это вызывающее «ну-ну») и рукой продолжал разглаживать карту и записи.

— Довольно болтовни, я услышал всё, что желал услышать. Теперь, старик, живо собирай бумаги в шкатулку. Живо, я сказал!

— Денис!

Пистолет нацелился на моё лицо.

— Помолчи, друг.

— Ярый, ты ошибаешься…

— Заткнись! Шевелись, старичьё!

Авенир уже неспешно сворачивал свитки.

— Поднимите-ка руки, чтобы я их видел. И ты! — шикнул Ярый на Назира. — Дважды повторять надо? Башку продырявлю.

— Тебе Якорь давно мозги высушил, — сказал я.

— Я сказал: заткнись! Здесь тот говорит, на чьей стороне пуля. Быстрее, старик! Костяшки свои отморозил, что ли?

— Ты бредишь, — от злости и обиды я опустил голову. — Это просто невозможно!

— А ты уже подумывал, как присвоить шкатулку? Привёл в логово обманщиков и притворяешься невинным агнцем? Думаешь, я тебя не раскусил?

— Ты идиот, Денис! Идиот! — закричал я. На моих глазах выступили слёзы. — Свихнулся… Как же я, Николай Переяславский, буду обманывать друга? Ты забыл, кто я такой?

— Закрой рот! — Денис повернулся к Авениру. — А теперь, старик, вставь ключ в замок и закрой, потом вытащи ключ и положи рядом со шкатулкой, а сам отойди к Николаю. Ну же!

Улыбка таилась в бороде Авенира, но он послушно исполнял всё, что приказывал ему Денис. Через минуту Ярый спрятал за пазухой шкатулку и велел нам отойти к стене с кроватью.

— Если кто сделает хоть шаг, тому вышибу мозги. Николай, ты меня знаешь, я на ветер слов не бросаю. Я всегда возьму своё и постою за него. Руки! И ты, старик. Руки выше! Я должен их видеть. Так. Прощай, Николай. Ах да, кое-что… — Ярый сделал едва уловимое движение, и на пол упала чёрная тоненькая книжка в кожаной обложке. Это была Ламбридажь. — Кажется, твоё. И не преследовать! Аревуар.

Дверь грохнула, и наступила тишина.

Я последним, пьяный от обиды, опустил руки. Всё ещё не верилось, что Денис мог так поступить. Он забрал последнюю надежду.

— Почему вы ничего не сделали? — я набросился на Авенира, подходившего к столу.

— А ты почему ничего не сделал?

Эта игривость отняла у меня все силы и вызвала раздражение.

— Он мой друг!

— Да, друг…

— Да, друг! — твёрдо, с каким-то горьким наслаждением выкрикнул я. — По крайней мере, был другом. А теперь… — я поднял Ламбридажь, и мне стало дико жаль эту чёрную книжонку, даже в груди защемило.

— Теперь ты будешь умнее. Я надеюсь на это.

— Прости, Николай, мне он… знаешь, я почувствовал… не понравился он, — смутившись, пробормотал Назир.

Авенир с любопытством поглядел на него.

— Да вы, луриндорцы, не так просты, как кажетесь на первый взгляд.

— Что же? Я ведь ничего такого…

— Подойди, Николай, — велел Авенир.

— Теперь у нас ничего нет, — вздохнул я. — Едва ли есть другой путь в Крепость.

— Подойди, говорю! — старец поднял со стола большой кусок бумаги и расположил его между глазами и свечами в люстре. — Ну-ка, прежде чем укорять меня в бездействии, погляди. Что видишь?

Я присмотрелся, повертел головой и так и эдак.

— Ничего не вижу.

— Так ли ничего?

— Ну да.

— Ничегошеньки совсем?

— Бумага, как бу… погодите, Авенир! А это… линии… не могу разобрать… погодите. О, Небо!

В одном месте на листе проступали серые контуры карты, в другом — письмена, которые мы с Денисом не могли разобрать.

— Что это?

— Не догадываешься?

— По-моему, карта и записки старца.

— Именно, друг мой, именно!

Авенир расстелил бумагу, погладил её ладонью, словно лаская, потом с усмешкой поглядел в моё, вероятно, перекошенное от изумления лицо и прибавил:

— Отпечаток всего, что я доставал из шкатулки. Назир, изволите и вы убедиться?

Я упорно стоял на месте, не давая Назиру пройти к чудесной бумаге.

— Но как?… Как вы догадались, что Денис… что он так может поступить?

— Глаза, Николай.

— Что — глаза?

— Прочёл в глазах безумье и обман. А отпечаток проявится сильнее, и тогда всё будет чётко видно. Да, эта копия лишена живых чернил, но я более чем уверен, что до ближайшего полнолуния замок далеко не убежит.

Время летело, будто своенравный конь, закусивший удила, и дни рассыпались мимолётными искрами из-под его копыт. Многими часами мы сидели в обители Авенира за составлением плана, пытались продумать каждую деталь, предвосхитить каждую минуту моего пребывания в Луриндории. Меня не покидала мысль о приближении к чему-то судьбоносному. Мучила бессонница, а порой по телу пробегала дрожь, и я сжимался от пронизывающего холода.

Назир оказался замечательным наблюдателем с цепкой памятью, и мы с его помощью рисовали подробные карты, испещренные прямоугольниками домов и лентами извивающихся улиц. Я пытался запомнить месторасположение как можно большего числа выдающихся построек, дворцов богачей, памятников и даже пары театров, о которых Назир с таким жаром рассказывал.

Вечерами мы бродили по склонам гор, пытались угадать положение молодого месяца, скрытого тучами. Но вскоре на Урал обрушились снег и ветер, завьюжило, и прогулки пришлось прекратить. Пару раз от скуки я трансгрессировал в столицу, щедро платил ямщику, и тот лихо прокатывал по заснеженным улицам, улюлюкая и свистя кнутом над головами пугливых прохожих. После такой непродолжительной погони, хотя и чувствовал вину перед усталыми парующими лошадьми, всё же ощущение причастности к городской круговерти успокаивало меня: я заставлял себя верить, что не выброшен на обочину жизни, не покинут человеческим обществом и всё ещё являюсь его неотъемлемой частью.

А теперь я на месте. В самом деле, на месте. Кожей чувствовал: это здесь. Трансгрессировал на плоскую вершину горы, и ноги ступили на скользкие обветренные камни, между которыми набился снег. Кое-где в свете луны отливали желтизной корявые ветки повалившихся на бок деревцев.

Луна… Чуть примятым блином она висела меж вершин далёких гор и щедро лила в морозную тьму свой жёлтый, обманчивый свет, который тушил слабые звёзды в чуть искрящемся небе. Ветер трепал воротник, и этот шелест был единственным звуком в горной тишине Урала.

Я достал карту и сверился. Да, неопровержимый факт: я на месте! Крошечная точка почти слилась с размашистым иксом, означавшим замок. Кровь зашумела в голове, и хотя надо было думать о другом, я в сотый раз поблагодарил Авенира за совершенное чудо. Старик геройски смирился с тем, что замок на копии карты не оживить, но с помощью хитроумных заклинаний даровал капле чернил на бумаге возможность следить за местоположением лишь одного человека — Николая Ивановича Переяславского. Таким образом, я мог видеть, где нахожусь в настоящую минуту. Ах, Авенир!

Я сунул карту за шиворот и принялся искать на земле небольшой камушек. Нашёл довольно быстро, но, крутя его в руках, задумался. «Искупать в лунном свете» — так перевёл древний текст Авенир. Как это? Мудрить я не стал, просто вытянул руку, зажмурил один глаз и закрыл камнем луну. Потом острым лезвием короткого ножичка провёл по запястью и выступившей кровью смочил камень. Тряпкой, заботливо положенной Авениром, перевязал жжением охваченное запястье, замахнулся и что было сил запустил камень на запад. Он засеребрился в воздухе, плавно опустился на землю, с короткими ударами несколько раз подпрыгнул и скрылся из виду.

«И?» — спросил я у себя.

Миллионами пудов ответила дрогнувшая гора. Заскрипели камни. Воздух наполнился упругими волнами, катящимися во все стороны и в бездонное небо. С дыханием, перехваченным судорогой, я наблюдал, как из земли начали подниматься чёрные глыбы, выворачиваться с мукой, протяжным глухим стоном и рокотом. Каменный пузырь стремительно разрастался, земля качалась под ногами так, что я едва удерживал равновесие. Вскоре мне пришлось отбежать назад, чтобы не быть погребённым под скатывающимися камнями.

Я был сражён удивительным и страшным зрелищем. Я лицезрел роды земли. Твердь разрешалась уродливым каменным младенцем, тёмной ледяной плотью, с громоподобным воплем неудержимо выходящей из утробы под мёртвый свет ночного светила. Наверное, если бы это продолжалось вечно, я бы умер, но не двинулся с места.

И вот всё кончилось. Последний валун откатился и затих. Чёрные стены средневекового замка исчезали в морозной выси. Окна светились длинными серебряными прямоугольниками. Высокие ступени вели к громадной деревянной двери с золотой ручкой.

От замка веяло вековым холодом. Я поёжился, огляделся и прислушался — никого. Подумал о Денисе. Что-то подсказывало: мы ещё встретимся.

Волнение клокотало в груди, отнимало силы, но я поступил так, как всегда поступал в подобных случаях: решительно пошёл вперёд, буквально взлетел по ступеням и постучал в дверь. Удары кулака потерялись в морозном воздухе.

— Да! Да! Да! — гулко донеслось из замка, и безумный этот возглас как будто обжёг меня. — Входи, Николай Переяславский!

Дверь так и осталась в проёме, запертой, просто она в одно мгновение превратилась в подобие облака, надулась и взорвалась серебряными искрами, которые обдали моё лицо колким дыханием льда. Я невольно зажмурился, а когда отрыл глаза, увидел, что стою на пороге узкой, невероятно длинной комнаты. Она была пуста, а каменный пол и разбросанные на нём цепи серебрились под лунным светом.

Я стоял, окоченев от холода.

— Ну что же ты, входи, — прозвучало эхом со всех сторон, но намного спокойнее. Мне почудилось, что говорят камни замка.

Я шагнул, раздумывая над тем, что будет, если замок вновь уйдёт под землю. Едва ли бездна поглотит меня, ведь замок — это своего рода портал в Луриндорию, а владелец замка выполняет своё предназначение. Откуда-то я твёрдо знал, что Хранитель замка угрозы не несёт. Я опасался обстоятельств.

В отдалении звякнул металл. Это и не удивительно, ведь вокруг всё было увито цепями с крупными кольцами. Ими же был устлан пол. Не отдавая себе отчёта, я перешагивал через эти цепи, боялся наступить на них. На одних виднелась ржавчина, другие поблёскивали от частого трения.

«А если это обман зрения, магия? Если цепи не настоящие?» — такая мысль закралась в голову. Мне так захотелось проверить, из настоящего ли металла скованны эти цепи, что не удержался и нагнулся. В это мгновение одна из цепей дёрнулась жирной смолянистой змеёй, жутко зазвенела и оборванным концом скрутилась вокруг ноги. Могучим рывком я попытался освободиться, и выставил руку, чтобы удержать равновесие, но другая цепь исподтишка вцепилась в эту руку, а третья перехватила живот.

Волна ужаса окатила меня, когда я понял, что бессилен против ожившего металла, ибо скован по рукам и ногам. Чёрная масса нескольких сотен цепей пришла в движение, подхватила меня и понесла в противоположный конец комнаты. Скрежет был таков, что воздух сделался упругим. Я решил, что оглохну навсегда.

Через несколько секунд я был у дверей. Бурлящей волной цепи нахлынули на высокие деревянные створки и распахнули их, а потом вдруг подобострастно рассыпались на камнях круглой залы, в центре которой высился человек. Его поддерживали в воздухе цепи, и хотя внешне это походило на домашний театр, в котором куклу дёргают за верёвочки, заставляя совершать движения, по тёмной фигуре, по истекавшей силе можно было безошибочно угадать в нём властелина замка и то, что все цепи повинуются ему по первой же скользящей мысли.

— Дайте поглядеть на вас, Николай, — возбужденно произнес незнакомец. Цепи дёрнулись, и через секунду я мог вглядеться в серое, как будто пыльное лицо и чёрные пронзительные глаза, которые за минувшие века сделались бездонными. — Вот вы какой. Рад вас видеть.

— И я рад, — я лишь кивнул головой. — Рад и надеюсь до того, как лечь в могилу, побродить по земле без этих цепей.

— Мне глаза ваши нравятся, — по слогам проговорил задумчиво человек, словно и не слышал моих слов. — У того, другого, нехорошие глаза, злые.

— У другого? — насторожился я, как будто предчувствуя что-то.

— Я за вас буду переживать, Николай, — вновь очень медленно сказал человек. — Так уж сложилось. Судьба. Фатум. Или звёзды, — глаза его вдруг полыхнули огнём радости. — Да только я сегодня освобожусь! — Цепи понесли его по зале под самым полотком. — Я буду свободен, а мою ношу примет другой.

— Вы знаете, как зовут другого человека? — спросил я громко.

— На что мне имя, коли он станет Хранителем, коли цепи его скуют на десятки лет, пока он не научится держать власть над ними.

— Вы Хранитель?

Человек подлетел и протянул руки, на которых болтались железные обручи.

— Не я ли? Не моя ли ноша? Ах, ах, друга предать, убить, и на сотни лет. Тяжело, тяжело, только я искупил, легко вот тут, в груди. Искупил!

Поняв, что передо мной сумасшедший, я решил перейти к делу.

— Вы Хранитель и должны по правилам пропустить меня в Луриндорию, прежде забрав сердце.

Человек всплеснул руками, цепи зазвенели.

— Вот те раз! Да как же? Вот объясните: как?

— Я должен рассказать, как забирать сердце? — усмехнулся я.

— Нет, батюшка. Коль вы утверждаете, что я должен забрать сердце, то я вынужден со своей стороны, отринув всякую гордыню, самохвальство и опыт, полученный мной на протяжении нескольких веков, просить у вас разъяснений по поводу того, как забрать сердце у того, у кого этого сердца — вот незадача! — не наблюдается по причинам, от меня сокрытым. Так вы изволите удовлетворить мою жажду познаний?

«Принимать ли эту ахинею в шутку? А если нет?» — поразмыслил я, уставившись в окно.

— Я уклонюсь. Как Хранитель, вы сами можете менять правила.

— Как бы так! — вскричал человек. — Но хватит, довольно! Вперёд навстречу свободе!

Цепи ожили, завизжали, подхватили меня и его и вынесли прочь из залы в тёмный, ещё более холодный коридор, а из него — в великолепные покои с дюжиной колонн, огромной кроватью и столом, за которым разместилась бы добрая сотня широкоплечих молодцов.

Меня опустили на пол и освободили, а Хранитель рухнул на кровать, из которой тут же клубами вырвалась пыль. Ещё секунда, и Хранитель взвился к узким верхним оконцам под каменными сводами замка, сделал круг, крича «Свобода! Свобода!», а потом замер на месте, точно врезался в стену, обернулся, захохотал диким хохотом и хлопнул в ладоши.

Не успел я посчитать до пяти, как послышался звон металла, возня и отборная ругать. По спине пробежал холодок, и комок нехорошего предчувствия сплёлся в груди. В распахнувшиеся створки дверей цепи швырнули Дениса. Он закувыркался по полу, потом вскочил, зарычал как загнанный в клетку зверь, выхватил из-за пояса пистолет и начал палить в Хранителя. Но цепи закрыли собой властелина, а другие слепыми, но чуткими змеями подкрались сзади, опутали беснующегося Дениса и вырвали пистолет с такой лёгкостью, словно на месте взрослого мужчины и опасного преступника вдруг оказался пятилетний мальчуган.

— Убей меня на месте, если не хочешь пропустить в Крепость! — кричал Денис. — Убей же! Зачем мучишь?

— Не лги, я тебя не мучил, а лишь сковал до времени, — спокойно ответил Хранитель. — И время пришло. Обернись, а то в припадке ярости ты не заметил, что кроме нас с тобой здесь присутствует ещё один человек. Узнаёшь?

Страшными глазами Денис посмотрел на меня. Во взгляде этих глаз было всё: и радость встречи со знакомым, и потрясение, и ненависть, и ревность.

— Узнаёшь ли своего друга?

— Не друг он мне давно, — прохрипел Денис.

Из груди Хранителя исторгся такой вопль отчаяния и ярости, что по камням пробежала дрожь. Мы едва устояли на ногах. Половина кубков взорвалась, содержимое их дождём закапало на пол.

— Как?!

В мгновение ока цепи подняли Дениса и поставили перед Хранителем.

— Ты лжёшь! Лжёшь, лжёшь! Я не мог ошибиться!

Цепи коротко звякнули. Денис закричал от боли.

— Нет! — вступился я. — Послушай меня, Хранитель. Денис не прав, мы друзья. Мы были друзьями, а сейчас… небольшие разногласия.

— Это правда? — обратился Хранитель к Денису.

— Как бы так, — простонал тот.

Цепи тут же бросили его на кровать.

— Вот и славно, — Хранитель плавно опустился передо мной. — Я слишком долго ждал этой ночи, чтобы вынести разочарование. Перейдём к делу. Денис, подойдите сюда и послушайте.

Железные слуги послушно расставляли вдоль стен брошенные там и сям стулья и посеревшие от пыли предметы гардероба. Хромая, Денис приковылял к нам и бросил на меня угрюмо-злобный взгляд.

— Господа, не имею права вас задерживать. Однако нынешние чрезвычайные обстоятельства позволяют мне разыграть здесь и сейчас маленькую импровизацию, от исхода которой зависит будущее вас обоих. Не уверен, что вам, особенно вам, Николай, придётся по душе то, что я задумал, но…

Хранитель оборвал фразу и поднял руку. Чёрная, особенно походившая в эту минуту на змею, цепь вытащила из-под кровати продолговатый предмет, торжественно пронесла его через комнату и осторожно протянула владыке. Тот перехватил узкий кожаный мешочек, из которого торчали два эфеса шпаг.

— Но, клянусь, сама фортуна ставит вас лицом к лицу. Это шпаги, друзья мои. Прошу вас, Николай, возьмите вы одну.

Со свинцовым комком в груди я коснулся холодного металла.

— И вы, Денис. Вот так, — цепь услужливо унесла мешочек. — Вы уж догадались, господа? Нет? Какие же вы однако недогадливые…

Голос Хранителя стал звонким как у безбородого юноши.

— Лишь один из вас попадёт в Крепость Луны. Решать вам, кто сегодня же окажется в Луриндории, а кто на века станет пленником сего замка.

Эти слова резанули меня кинжалом. Чтобы сделать шаг к намеченной цели, я вынужден буду убить человека, которого любил, с которым провёл столько часов за дружеской беседой, который не раз выручал меня и вызволил, в конце концов, из тюрьмы. Невозможно! Невыносимо!

Я заскрежетал зубами.

— Вы мерзкая, низкая, подлая тварь! — выдохнул я в лицо Хранителю.

— Кабы вы знали, какая цена заплачена за гибель одного из вас! — ответил тот с искажённым страданием лицом.

— Я не буду драться с другом.

Брошенная мною шпага зазвенела на камне. Я смотрел на Дениса. Тот стоял, опустив голову, но крепко сжимая оружие.

— А если я тоже скажу, что не буду с ним драться?… — пробормотал Денис, рассеяно взглянув на Хранителя.

Цепи прежде хозяина отозвались тревожным гулким перезвоном колец.

— Вы не представляете, против какой силы пытаетесь идти, — с усталостью сказал Хранитель.

— Не представляем, — кивнул я, с вызовом глядя ему в глаза. — Поделись.

— Вы оба попадёте в Луриндорию, ибо я не могу препятствовать желанию путника. Но разве я обещал, что вы попадёте в Луриндорию сегодня или завтра, или через месяц, или через год, или через десять лет? Я буду терзать вашу плоть со всей яростью, на которую только способен дух, лишённый возможности обрести свободу. Эти цепи на десять-двадцать лет станут вашим проклятием. Безумными стариками, поседевшими от пыток, вы переползёте границу Луриндории и будете рады, что можете умереть.

Цепи подставили стул, и Хранитель в изнеможении опустился на него. Речь лишила его сил.

Мы молчали, потрясённые. Руки дрожали, челюсти сводила судорога.

Молчание длилось несколько минут. Первым его нарушил Денис.

— Мне надо попасть в Крепость, — твёрдо произнёс он. В голосе звучала вина. И словно застыдившись собственной слабости, Ярый взмахнул шпагой, вслушался в короткий точный свист и прибавил твёрдым голосом: — Хороша!

— Смело идти к намеченной цели — разве это не заслуживает похвалы? — просиял Хранитель. — Поднимите же, Николай, своё оружие и смело, как подобает мужчина, посмотрите в глаза противнику.

— Я не буду драться с другом, — процедил я сквозь зубы и сделал шаг назад.

— Давай, Коля. Сильнейший попадёт в Крепость, ты ведь слышал. У нас нет выхода, — сказал Денис.

— Ошибаешься.

— Ой ли? А я вижу другое: если ты будешь упираться, мы задержимся здесь надолго. Мне позарез надо попасть в Крепость.

— Даже убив меня?

— Пожалуй, даже и так…

— Так чего ты ждёшь? — прошипел я. — Проткни меня, как кусок ветчины, и дело с концом.

Наши взгляды пересеклись, и в этот миг мы как будто впервые заглянули друг в друга и разочаровались. Пытались найти какие-то общие черты, но не находили. Видели жалкие тени путей, которые окончательно разошлись когда-то давно. Читали на страницах прошлого нами же сочинённую сказку о двух неразлучных друзьях.

Мы отвели глаза, и каждый из нас уже не был прежним. За три пролетевшие секунды разрешилось всё: и прошлое, и будущее. Я понял, что не найду силы убить друга и надо тянуть время и выкручиваться, а Денис окончательно решил, что моя жизнь не стоит уготованных в Крепости сокровищ и светлого будущего.

Я подобрал шпагу.

— Вот и славно, — презрительно ухмыльнулся Денис. — А то я было подумал, что придётся перерезать тебе горло, как жалкой блеющей овце.

Он сделал пару слабых выпадов, которые я без труда отразил, потом начал теснить меня. Мы закружились по комнате.

— Браво, господа! — воскликнул Хранитель. — Но что же это? — разочарованно спросил он через минуту. — Вы только играете, господа. Эдак вы и без моей помощи протопчитесь добрые десять лет. Один должен остаться, другой — лечь на камни. Денис, сердце ваше пылает жаждой наживы, так почему рука скована леностью? Вы ли тот вор и разбойник, о котором слух долетал даже в эти забытые края, или глаза мои ошибаются?

— Вы слышали обо мне, о Яром? — вскричал Денис и даже замер со шпагой в руке.

— Несомненно!

Я слышал неприкрытую ложь, но Денис уже пал. Он искусился и не мог более отличать правду ото лжи, белое от чёрного. В его затуманенных алчностью глазах потухли все краски.

Звон шпаг усилился. Я держал оборону, и честь Переяславского не позволяла перейти в наступление. Даже мысль о Кожевиной, о цели и смысле всего путешествия в Крепость не могла потушить муки совести. Тугой болью что-то рвалось во мне, но я не смел сделать шаг к убийству друга.

А Денис наступал всё яростнее, сыпал коварными приёмами и пару раз доставал и рвал одежду. Я чувствовал, как холодные капли пота скользили по горячим вискам. Ярый выглядел бодрым, словно злость питала его силы. Двигался стремительно и чётко. Губы его тянулись в презрительной, насмешливой улыбке, в которой всё более и более проглядывало коварство змея и предателя. Я невольно содрогался, видя, как меняется его лицо, терявшее одну человеческую черту за другой.

Хранитель жадно следил за каждым нашим движением. Он был бледен и напряжён до предела. Руки с посиневшими пальцами неистово сжимали деревянный подлокотник кресла, в которое он упал минут десять назад и не шевелился.

— Давай отдохнём, — предложил я.

Денис захохотал и рассёк воздух, заставляя меня отпрянуть к стене.

— Когда отделываешь девку, ты тоже говоришь ей «давай отдохнём», не дожидаясь конца пиесы?

— Но ты не девка. Или я ошибся?

Денис побагровел.

— Мы доведём дело до конца, Коленька, — фальшиво пропел Ярый.

— Сегодня не будет по-твоему! — я отразил мощный удар друга, выпрямился и…

Хранитель вскочил на ноги. Протяжный скрип старого кресла оказался единственным звуком в тяжёлой тишине замка.

Минула секунда. Вторая. Третья.

Я опустил шпагу.

Четвёртая. Пятая.

Глаза в глаза.

Металл блеснул в лунном свете, и лезвие шпаги вошло глубоко в грудь.

«А ведь и не больно».

Я опустил глаза и долго-долго смотрел на серебристое лезвие, торчащее из груди, на эфес шпаги, которое крепко сжимал мой друг Денис Ярый.

Когда он второй раз проткнул меня, жжение разлилось в области сердца, живого, плотского, бьющегося сердца. Ещё мгновение, и пришла боль, острая, как заточенный хорошим мастером кинжал. В голове полыхнули какие-то липкие мысли. Я услышал звон шпаги, выпавшей из моей руки, восторженный вопль Хранителя, а потом и гулкий звук собственного тела, повергающегося на камни. Высокие своды кувыркнулись, и выкатился огромный шар полной луны.

С этого шара лился свет, расплёскивался по комнате и вскоре затопил всё вокруг. Порывы серебряного ветра гнали на меня шипучие волны света, и я захлёбывался, пытался подняться, но волны вновь и вновь добирались до подбородка, вливались в рот, перетекали в лёгкие.

Борьба была недолгой. Свет безжалостно сомкнулся над лицом, посерел и сгустился. Из света родилась тьма и поглотила меня.